Принц Илиар

– Док! Ты хоть винтовку взял бы.

Ладно, думаю я, каску и бронежилет врачам просто не выдали, но нужно быть полным идиотом, чтобы думать, что можно одновременно лечить и отстреливаться.

– А на фига она мне? – по-русски ответил я ему.

Мы в течение считанных минут подъехали к воротам базы. Я спрыгнул и попал ногой в какую-то рытвину. Нога подвернулась, и те, кто испытывал подобные ощущения, знают, что это не очень приятно. Рядом с подъехавшей машиной стояли два офицера с какими-то бланками.

– Где раненый? – кривясь от боли, заорал я.

Те продолжали стоять с каменными лицами. Один диктовал другому, а тот в бланках ставил галочки.

– Машина приехала за 4 минуты. Галочка. Первым выпрыгнул доктор. Галочка. В военной форме. Галочка. В военных ботинках. Галочка. Без автомата. Нет галочки.

За моей спиной уже стояла моя команда, упакованная, как спецназ.

Трудно было не догадаться, что все-таки это учебная тревога. Я чуть вспылил. Вы знаете, иврит для меня не родной язык, а выученный, так сказать, простой, рыночный. А тут во мне проснулось такое красноречие. Я красиво объяснил военным, что думаю про их папу, маму и многие поколения, чуть не дошел до Адама.

Но те были нормальные ребята. Они и сами понимали, что занимаются фигней. Один невозмутимо спросил:

– Все? Ты высказался?

– В общем, да. А что, нужно продолжать до ваших предков среди обезьян?

– Тогда просто в следующий раз прихвати пушку. А теперь можете возвращаться.

Я думал, что меня снова оштрафуют. Но ничего такого не произошло. Оказалось, что такого рода тренировку провели на всех базах по границе, а мы даже оказались лучшими.

Вот так глупо я проводил время в армии, не трогая оружия. И слава богу.

Хотя, вру, был один раз, когда потрогал.

Была совершенно стандартная ситуация. Прислали повестку. Я, как обычно, не торопясь поплыл в армию. Офицер, распределяющий по базам, которого я помнил еще как стажера, работавшего у меня в отделении, вдруг сказал:

– Боря, мы знаем, ты классный доктор, и есть место, где без твоей помощи не обойтись.

Нужно совершенно не знать армейских порядков, чтобы не понимать: когда тебя изначально хвалят, значит, собираются подсунуть ужасное дерьмо.

Я понял, что попал.

– Ладно, не гони, – ответил я офицеру. – Что вам от меня надо?

А тот, сукин сын, отвечает, что на территорию Израиля со стороны Египта прорвалось кочевое племя бедуинов, которые просят защиты от другого племени, угрожающего им кровной местью. А поскольку многие из них никогда не видели врачей, то я буду служить на ближайшей базе и оттуда оказывать медицинскую помощь.

– Все, – подумал я. – Пропали мечты о нудной, но спокойной жизни.

– Тогда, – говорю я, – давай договоримся.

Надо сказать, что, по правилам, первые два дня службы резервисты должны проводить на стрельбище.

– Я помогу лечить бедуинов, – сказал я , – но вместо стрельбищ сейчас поеду домой, а потом, когда будут развозить по базам, вернусь.

Офицер безоговорочно согласился, что показалось еще более подозрительным. Эти сборы будут еще большее дерьмо, чем я предполагал, подумал я.

Я приехал вовремя и честно, как и полагалось, на базу. Меня встретил доктор с совершенно обезумевшими глазами.

– Наконец-то, – сказал он. Вскочил в свою машину и укатил.

Как выяснилось, он был психиатр, которого вызвали к бедуинам принимать роды. Я не пришел в восторг от необходимости делать это, потому что все, что знал из акушерства, давно позабыл. Но мне повезло. Обошлось. Но подобные случаи бывали не так часто. Израиль успел договориться с Египтом о передаче обратно бедуинского племени. И меня почти не дергали.

Один раз поймали нескольких арабов, которые пытались убежать от пограничников, и двое из них пожаловались, что болеют. Как всегда, это произошло среди ночи, и я увидел группку несчастных людей, запертых под арест в одной комнате. У двоих действительно была температура. Я их осмотрел, понял, что ничего особенного их жизни не угрожает. Через переводчика сказал, что сейчас вернусь и принесу лекарство.

У меня в вагончике стоял огромный картонный ящик с медикаментами, присланный для бедуинов какой-то благотворительной организацией. Я нашел нужные антибиотики и пошел обратно. Переводчик уже смылся. Я дал таблетки больным. Но остальные бедуины начали волноваться. С трудом, но я все-таки понял, что они тоже хотят лекарство. Я на некоторое время задумался. Нельзя же просто так давать антибиотик, но, объяснив жестами, что вернусь, ушел. Покопавшись в своем волшебном ящике я нашел коробочку с витаминами. Я их притащил обратно и раздал. Один из бедуинов поцеловал мне руку. Может, я сделал больше, чем все остальные вместе взятые в развитии арабо-израильских отношений. Но когда я со спокойной душой собрался спать, в мою дверь постучали. В три часа ночи. Это были два усталых пограничника. Не резервисты, как я, а профессионалы.

– Можно мы оставим это у тебя? – спросили они. У них было два здоровенных мешка.

– Конечно, – ответил я, но все-таки поинтересовался, – а что там?

Пограничники ухмыльнулись.

– Ты газеты читаешь?

Я начал заводиться и ответил:

– Я вообще читать не умею.

Те засмеялись.

– Не напрягайся. – сказали они. – Мешки – причина кровной мести. Марихуана. Одно племя украло у другого. Мы решили, что надежнее всего пока оставить ее у тебя.

– И сколько там ее? – по-идиотски спросил я.

Один из пограничников вынул из кармана бумажку и сказал:

– 43 килограмма 870 граммов.

Я запер за ними дверь, а потом подумал, что влип. Весь мой вагончик сделан кое-как, и если у какого-нибудь отморозка есть к этим мешкам специфический интерес, то ни замок, ни стены его не остановят.

Я достал из-под кровати автомат. Проверил его, чего не делал давно. И вставил магазин. Я спал с ним как с любимой женой. Но недолго. В пять утра снова раздался стук в дверь. Я с пушкой пошел к двери и услышал знакомый голос пограничников. Те забрали мешки, а один, смеясь, увидев мою пушку, сказал:

– Док! А ты, похоже, перенервничал.

– Ты бы тоже перенервничал, – угрюмо ответил я, – если бы спал на 40 килограммах марихуаны.

Это был первый и последний раз, когда я чувствовал себя наркобароном и по-серьезному трогал оружие.

А в гражданской жизни было относительно легко. В отделении больницы, где я работал, меня дрючили, как и остальных, но были и преимущества. Я, как вампир, всегда мог достать кровь. У меня наладились хорошие отношения с медсестрами. А это очень важно. Только молодой и наивный доктор может думать, что он начальник и умнее их. Вначале они, сестры, ставили меня на место, как и остальных новичков. А потом поняли, что на меня можно положиться. И мне стало легче дежурить. Многие вещи, которые должен был делать я, они делали сами. Они знали, что если возникнет критическая ситуация, то я их не подведу.

В одно из дежурств я мирно лежал на кровати, когда раздался телефонный звонок. Ничего хорошего он не предвещал. Или у кого-то сильно ухудшилось состояние, или поступил новый больной.

– Боря! – сказала в трубку сестра Дина. – У тебя новая пациентка.

Зевнув, я вышел из ординаторской. Не очень внимательно просмотрев запись приемного отделения, понял, что речь о воспаления легких у молодой женщины. Я вошел в палату. Мамочка дорогая!

Я не видел в жизни такой красивой женщины.

У меня в голове существует тормоз, происхождение которого я объяснить не могу. К женщинам-пациенткам не могу относиться как к женщинам. Могу оценить их достоинства, но не более того. Я знал докторов, которые, скажем так, чересчур тщательно осматривали молодых женщин. Это у меня вызывало брезгливость. Не в отношении женщин, а в отношении докторов.

А тут меня как будто ударили по голове. Я вышел и позвал медсестру. Я и раньше был осторожен при осмотре молодых женщин, а после этой позорной для Америки истории президента и какой-то девчонки, стал осторожней вдвойне. Тем более что вся больница теперь была увешана плакатами – как избежать сексуального домогательства.

В присутствии медсестры я провел осмотр. Больная что-то объясняла мне на ужасном иврите и вела себя как любая другая молодая женщина: давала себя осмотреть кусками. Тут приподнимет, здесь приспустит…

Хотя бывают и исключения. Я ухожу в сторону, но однажды попал в забавную ситуацию.

Я дежурил в приемном отделении, было уже где-то около семи утра. Вскоре меня должны были сменить. Я, сидя, кемарил за своим столом.

– Док! – дернула меня за халат сестра. – У тебя новая больная.

«Твою мать», – подумал я. Но ничего не сказал.

В это время в приемном отделении, как правило, тихо.

Рядом с кроватью приемного отделения стояла молодая женщина, у которой все было на месте. Даже очень хорошо на месте. Она вообще не выглядела больной, и я, усталый доктор, не понимал, какая была срочность в обращении ко мне, когда через час можно обратится в поликлинику.

Она сказала, что у нее болит в низу живота. Я только рассердился. Эти дамские обращения с воспалением мочевых путей – давняя головная боль всех дежурных врачей. Всех делов – дать несколько таблеток антибиотика.

– Раздевайтесь, – сказал я ей.

Медицина – коварная штука. Что бы ты ни думал, больных нужно осматривать. Мне нужен был только ее живот, чтобы не пропустить что-нибудь хирургическое, например, аппендицит.

Жалко, что у меня не было секундомера.

Женщина сказала:

– Я так и знала.

А потом мои фишки вывались из глаз. В течение секунд передо мной оказалась абсолютно голая женщина в коротких розовых эротических носочках.

Это принесло свои результаты.

Во-первых, главное, я окончательно проснулся. Во-вторых, у нее, как я и предполагал, не было ничего серьезного. В третьих, я подозвал к себе медсестру.

– Какого хрена, – спросил я, – вы меня дернули? Она не могла подождать час?

Сестра виновато на меня посмотрела.

– Да мы ей объясняли. Но она здесь в больнице работает. Требовала, чтобы ее срочно осмотрел доктор.

– Ладно, тогда мне десять минут нужно побыть в моей комнате.

Сестра участливо на меня посмотрела.

– Конечно, идите. Отдохните. Мы позовем вас только на реанимацию.

Я ушел к себе, но сестра ошибалась, думая, что я иду отдыхать. Я умирал от хохота. Причем, чуть ли не кулаком затыкал себе рот. Стенки кабинета были картонные. Рядом спал и храпел хирург, а с другой стороны был банк крови. Я видел достаточно голых женщин, но чтобы так в секунду раздеться… У меня только снять с женщины лифчик занимает полчаса.

Эта история в приемном отделении напоминает мне другую. Намного более опасную. О том, как я побил молодую женщину. Вампиры все-таки отличаются от других людей.

Это тоже происходило под утро. Сестры, отдыхая, разлеглись на свободных и чистых койках больных, я же, сидя, рукой поддерживал свою голову. Вдруг послышался женский визг, приближающийся ко мне. Ничего хорошего я не ждал. Действительно, вскоре санитар вкатил в отделение каталку с молодой визжащей женщиной. Как выяснилось, у нее тяжело заболел ребенок, и его госпитализировали. А такая истерическая реакция с воплями и обмороками случается у выходцев из северной Африки. Простым способом решения проблемы было бы рявкнуть на нее:

– Заткнись, дура!

Но такое удовольствие я, увы, позволить себе не мог. Мне нужно было ее лечить, то есть дать успокаивающее. Что я и сделал. И, как назло, с ней случилось редкое осложнение, встречающееся чаще у пожилых, – остановка дыхания. Нетрудно понять, что больной с остановкой дыхания умрет, если вовремя не оказать необходимую помощь. Для меня с моим опытом это не составляло большой трудности. Нужно ввести антидот, противоядие от лекарственного препарата, и подсоединить женщину к аппарату искусственной вентиляции. Больной смерть не грозила.

Но мне стало ужасно обидно. Ведь не нужно это ни мне, ни ей. Я понимал, что все приемное отделение сейчас встанет «на брови». Сестры начнут волноваться и забудут, где этот чертов антидот. Потом начнутся сложности с искусственной вентиляцией. Я не раз участвовал в этих играх и знаю, как это происходит.

Я сделал то, что не положено делать. Я влепил ей пощечину.

– Дыши, сволочь, – сказал я по-русски женщине, говорящей по-мароккански.

И она задышала. Потом через какое-то время дыхание снова стало угасать, и она снова получила от меня по физиономии. Примерно полчаса я проводил такую нестандартную реанимацию, а потом увидел, что она спокойно и ровно дышит. Просто спит. С женщиной ничего не произошло, и ребенок ее поправился.

А меня семья даже поблагодарила.

Можно, конечно, было попробовать опубликовать эту историю в научном журнале, как случай из практики, но я не рискнул.

Похоже, я замучил вас дурацкими историями. И надо вернуться к моей красивой пациентке с воспалением легких.

– Где-нибудь больно? – спросил я, щупая ее живот.

– Тильки здись. Махонько.

Я не большой специалист по украинскому. И совсем не уверен, что правильно передал сказанное ею. Я вырос на юге России, где русский и украинский были перемешаны. Но уверенность в знании украинского оказалась иллюзией. В Израиле я как-то встретил женщину, которая ухаживала за моим пациентом.

– По-русски не мовю, – сказала она так или что-то в этом роде.

Я понадеялся, что мне хватит моего запаса слов. И ошибся. То, что она рассказала про больного, я понимал с пятого на десятое. С таким же успехом она могла говорить по-болгарски, словацки, чешски или по-польски. Результат был бы тот же. Украинский – богатый самостоятельный славянский язык.

Хотя, не буду врать, в любом случае основную мысль я сумел понять.

В Израиле на кровать больного принято прикреплять наклейку с паспортными данными больного.

– Оксана Пономаренко, – прочитал я. Номер удостоверения личности, а доктора в этом разбираются не хуже полицейских, подходил или для туриста, или наемного работника.

Хохлушка. Не ошибся.

Я посмотрел рентгеновский снимок. Без сомнения, у нее воспаление левого легкого.

Взял анализ крови. Не смог удержаться и одну пробирку притырил для себя. Никогда в жизни не пробовал ничего подобного.

Вы, наверно, подумали, что я постарался оставить эту женщину у себя в палате? Боже сохрани. Первое, что я сделал утром, попытался от нее избавиться. Не забывайте, я вампир, и логика у нас другая. Я долго и нудно объяснял заведующему и сестрам, что молодая женщина с тяжелой пневмонией должна находиться в палате интенсивной терапии. Номер не прошел, потому что была зима, и отделение было переполнено. Оксана так и осталась у меня, и каждое утро, как на казнь, я шел ее смотреть, хотя по-мужски умирал от ее вида. Я – только доктор, каждый раз повторял я самому себе.

Наконец, к моему счастью, она стала поправляться, и я с максимальной скоростью выписал ее домой. Но ведь с природой не поспоришь. Я прекрасно помнил ее адрес. И просто ходил за ней, лишь бы увидеть ее тоненькую фигурку.

Я не боялся быть замеченным. Мне еще в школе говорили, что я не хожу, а подкрадываюсь. Когда я еще был женат на Нинке, то специально, когда она стояла спиной, шага за три начинал кашлять, чтобы она не испугалась возникшей рядом с ней фигуры.

Как-то, когда я шел за Оксаной, мимо меня промелькнула тень, и какой-то парень сорвал с ее плеча сумочку. Я не знаю, откуда это у меня взялось, но в секунду я подскочил и сбил его с ног. Мне хотелось вцепиться ему в шею, но я удержался. Вместо этого я поднял его за шкирку и дал здоровенного пинка в копчик. Те, кто понимают, знают, что это больно.

На мое удивление, Оксана вовсе не казалась испуганной. Неожиданно она на чистом русском, а я, дурак, все время ковырялся с ней на иврите, сказала:

– Дурачок, дурачок. Покажи мне свой бочок. Сколько уже можно за мной ходить?

Я опешил.

Она протянула мне руки, на которых соблазнительно взбухли вены.

– Ты ведь этого хочешь? – спросила она.

– Тогда, ты первая, – сказал я и протянул ей свои. Вместо этого она меня поцеловала. Меня никто еще в жизни так не целовал.

…А теперь я женат. У меня двое вампирчиков. Близнецы-пацаны.

Я был совершенно уверен и уверен сейчас, что в медицинской диетологической литературе не существуют указания, с какого возраста вампирам можно давать кровь. Поэтому просто пошел на риск.

На мою удачу в тот день в банк крови пришли два солдата, которые решили стать донорами из патриотических побуждений. Их кровь наверняка была чистой.

Я украл две пробирки и скормил малышам. Те с жадностью выпили. Я быстро вытер им рты, чтобы жена не увидела, и пошел на кухню выкинуть пробирки.

И тут же вошла разъяренная Оксана. Я не успел увернуться и получил увесистую оплеуху.

– За что? – удивленно спросил я.

– Зачем ты это им дал?

– Что это? – продолжал прикидываться я и получил вторую оплеуху.

– Ладно, ладно, – сказал я, – но откуда ты знаешь?

– Я про тебя все знаю, – ответила Оксана-вампирша. – Дурак! У них же будут газики. А потом я уже и так им дала.

Я нежно взял ее под попку и приподнял.

– То, что я дурак, признаю, – пробормотал я. – Даже дважды. Первый раз, потому что женился снова, а второй, потому что женился на тебе.

Меня начали опять лупить по физиономии.

Не знаю, что подумали вы, но драка закончилась в постели.

Мы лежали умиротворенные, а Оксанка вдруг сказала:

– Сегодня нельзя было не предохраняться. Запросто могу залететь.

Я прикинул. У меня есть крестный. Два моих. А почему бы не сходить за девочкой? И тогда у меня будут две Оксанки. Я осмотрел нашу маленькую комнату. Срочно нужно было учиться превращаться в летучую мышь, чтобы висеть где-то ветошью.

А впрочем, мне всегда хотел научиться заплетать косички.

– Нужно закрепить полученный эффект, – сказал я.

Жизнь вампира не такая уж легкая.

Сон

Я страдаю от бессонницы, хотя чаще всего то, о чем пишу, связано со снами. И я предпочитаю бессонницу.

Раньше, когда я был моложе, то думал, что нельзя просыпаться от кошмаров в холодном поту, и все это придумано писателями, а потом понял, что это правда.

Меня не раз кошмары подкидывали в кровати, и я долго разглядывал женщину, которая спала рядом со мной. И только после этого начинал понимать, что это – моя любимая жена.

Затем, по правилам фильмов ужасов, я шел осматривать квартиру. А нет ли в ней чего-нибудь странного? Не мог же я, в конце концов, разбудить жену и сказать, что мне, как маленькому ребенку, просто страшно.

Я не знаю, с чем такая зависимость от снов связана, но, может, с тем, а я не оригинален, что треть жизни люди проводят во сне.

Мне жена не раз говорила, что нужно просто принимать успокаивающие таблетки. И сон наладится.

Но эта замечательная идея пугала меня сильнее, чем все остальное. Одно дело, когда ты можешь выйти из кошмара, а другое, когда нет. И хотя глупо ссылаться на фильмы, но все ведь видели сериал про Фредди Крюгера.

Но мне не снились Крюгеры. Это были просто красочные кошмары, в которых никто не наносил мне вреда. Я только ужасно пугался.

Это просто была влажноватая до противности сизая дымка. И в ней я жил, хотя время от времени возникали, может, даже не сны, а воспоминания. И каждый раз мне становилось стыдно.

Я ехал в метро. Мне было лет двадцать. Предстояла вечеринка, где я должен был встретиться с девочкой, в которую влюблен. Если кто помнит Зощенко, то у него есть смешной рассказ про работягу, который пошел на прием к молодой симпатичной женщине, зубному врачу. И, как он прекрасно выразился, накеросинил подмышки.

Я тоже нафуфырился, как мог.

На сиденье напротив меня сидела молодая, миловидная, глазастая женщина. Она была не в моем вкусе. К ней нахально, по-хамски приставал какой-то парень, от которого разило перегаром.

Я вдруг увидел ее умоляющие глаза. Это был крик о помощи. Но я же был нафуфыренный. Зачем мне проблемы? И я отвернулся.

Мне нужно было проехать еще две станции. Девушка вышла раньше, а парень увязался за ней.

Во сне я почему-то шел за ними. Они проходили мимо какой-то стройки, когда он вдруг набросился на нее и затолкнул за забор.

Он угрожал ей ножом, и ее же трусиками заткнул ей рот. Он ее бил и насиловал. И это продолжалось долго. Мое серце разрывалось от ужаса, но по правилам кошмаров я ничего не мог сделать.

Девушка совсем обмякла. Но и насильник выдохся.

– Хочешь еще? – ядовито спросил он. И убежал.

Я только успел увидеть, что она жива.

Для меня это был кошмар. Но вскоре я увидел его снова. Еще раз, а потом еще.

Это продолжалось бесконечно.

В принципе, к любой ситуации со временем привыкаешь, но каждый раз, видя это, мое сердце продолжало разрываться. Я хотел убить подонка и не мог.

Я не знаю, как можно взмолиться во сне, но попытался и закричал:

– Когда же все это кончится, господи?

Мне ответил насмешливый голос.

– Тогда, когда кончится. Ты думаешь, что спишь, а на самом деле умер от инфаркта неделю назад. Ты в аду, и это твои угрызения совести.

Я офонарел.

– Так меня какой-то суд апостолов приговорил на муки вечные?

– Никакого суда апостолов не существует. Так же, как не существуют райские кущи. Ваш мудрый писатель Булгаков гениально догадался, что нет света, а есть покой. И все к нему приходят в конце концов. Бессмысленно обрекать человека, живущего несколько десятилетий на вечные муки. Даже если он отъявленный злодей. Ты уже через неделю взвыл. А если это будет происходить триста лет? Судят только за преднамеренное зло. Ты судишь себя сам, но тебя также должны простить все те, кого ты обидел. И жучки, и паучки.

Я снова пришел в ужас.

– И жучки и паучки, – повторил голос. – Природа жестока. Корова не обиделась на тебя за то, что ты съел бифштекс. Жучок не обиделся на тебя за то, что ты случайно его раздавил. Но ты помнишь куст жасмина у дома бабушки?

– Конечно, – ответил я.

– А про бабочек-капустниц помнишь? – продолжил голос.

Я вдруг вернулся в детство. Дед сказал:

– Вон там, на кусте, куча бабочек. Их нужно уничтожить. Иначе не разрешу смотреть телевизор.

На чудесно пахнущем кусте висела уйма бабочек и слабо трепетала крылышками. Это было красиво. Они даже не пытались улететь, когда я просто снимал их и отрывал голову.

– И скольким ты оторвал голову? – спросил голос.

Внезапно всплыла цифра 387.

– А про вагонетку с водой помнишь?

– Дед держал ее для полива сада, – ответил я.

– А кто в ней водился? – ехидно продолжал голос.

– Лягушки, – виновато ответил я.

– И что ты с ними делал?

– Давил ногой.

Насмешливый голос продолжал:

– Всякие козявки простят тебя легко. У них короткая памямь. Но с девушкой – проблема. Хочешь покажу? Как это должно было быть?

У меня, как я понимал, не было выбора.

Я ехал в метро. К миловидной женщине нагло приставал какой-то парень. Я подошел к нему и легонько взял за рукав.

– У тебя какие-то трудности? – спросил я. – Эта женщина со мной.

Парень сник и отошел всторону.

На следующей станции она вышла. Мне не нужно было выходить, но я демонстративно вышел с ней. Парень остался. Я довел ее до эскалатора.

– Вы в порядке? – спросил я.

– Да, – сказала она, – спасибо.

Это очень дорогого стоит увидеть благодарные глаза женщины.

Я опоздал на вечеринку на двадцать минут. В реальной жизни этого не было.

– А теперь признайся, – спросил голос, – просто струсил?

Мне нечего было отвечать. Ответ был ясен.

– И что теперь? – спросил я. – Сколько времени я буду видеть этот кошмар?

– Девушка, которой ты не помог, оказалась с сильным характером. Она не побоялась и заявила в милицию. И точно описала насильника. Его поймали. А дальше он наказал себя сам. В колониях не любят эту статью и его сделали «петухом». Через два месяца он повесился. Но, чтоб ты знал, ей проще простить его, которого уродом сделала жизнь, чем тебя, здоровенного парня, который просто отвернулся. Она жива, здорова, у нее хорошая семья. Этот случай она вычеркнула из головы, но не тебя. Через какое-то время она умрет и попадет в сизую дымку. У нее тоже есть мелкие грехи. А потом она получит покой. И ей зададут вопрос, простить тебя или нет. Это будет ее решение.

– И тогда я получу покой? – спросил я.

Голос засмеялся.

– Ты просто сможешь уйти из сизой дымки. Не все этого хотят. Но разве ты сумеешь забыть эту женщину? Ее формальное прощение что-то может изменить в твоей совести? В покое миллиарды людей. Хочешь, найди ее и извинись сам. Но это нелегко. А если найдешь, посмотри ей в глаза. Сможешь, женись на ней.

– Но она же не в моем вкусе, – ответил я.

– В той истории ей было 18, а тебе 20, и вкусы меняются. Посмотри, как она выглядит через десять лет. В покое все выглядят на 20–30.