Принц Илиар

Но делать было нечего. Босс, может, и пользовался ей как вещью, но при этом одевал ее и покупал дорогие безделушки.

Он вовсе не был уродом или стариком. Наоборот, подтянутый спортивный мужчина под сорок лет, который бегает по утрам и ходит на теннис. А с Машей я даже практически не общался.

– Витя, – иногда спрашивала она, – вы можете пойти и купить гамбургеры?

Или:

– Отнесите эти бумаги вон в тот отдел.

Босса я не любил. Не из ревности. Маша имела право выбрать того, кого она хочет.

При внешнем обаянии он выдавал себя не за того, кем был. Может, поэтому и был боссом. Он был подловат и жесток.

Противно вспоминать все то, что мне приходилось наблюдать, а на меня, как на жучка, не обращали внимание. Но я бы, к примеру, не смог уволить пожилую женщину-уборщицу только за то, что из-за болезни мужа она один раз не пришла на работу, и мусор остался в корзинах.

На работу я ходил только, чтобы видеть Машу.

Она всегда одевалась очень строго. Почти всегда в брюках. Но я сверлил ее фигуру, как рентгеновский аппарат. Я видел, где на ее круглой попке кончаются трусики. До какого места, как бы случайно, расстегнулась блузка.

Иногда она не без участия посматривала на меня. Женщины ведь все чувствуют. Но дальше этого дело не шло.

Домой я ездил «на перекладных». Несколько остановок на автобусе, а потом на метро. Как-то я спустился вниз после работы, и босс, сидящий в своей дорогой машине, вдруг говорит:

– Тебе ведь метро? Садись, подвезу. Мне в ту сторону.

Я очень удивился. Это произошло первый раз в жизни. Но почему бы и нет?

– Виктор, – начал он, – вы очень хорошо работаете в нашей фирме.

– Плохое начало, – подумал я и ответил: – Спасибо, Михаил Павлович.

– Но, к сожалению, дела у нас пошли на спад, и я вынужден сокращать штаты.

Это было вранье.

– Вы уволены.

Это было типичная тактика босса. Сделать вид, что совершает любезность, например, подвозит меня, а потом делает гадость.

Мне его работа была до фонаря. Я мог бы найти десятки на лучших условиях. Но я должен был расстаться с Машей.

– Но почему, Михаил Павлович? – спросил я.

Тот не без злорадства ухмыльнулся, повернувшись ко мне.

– Мне донесли, – а доносительство в фирме поощрялось, – что ты, сопляк, чересчур внимательно смотришь на Марию Николаевну.

Это нас с ним и сгубило. Он отвлекся от руля, и мы на полной скорости врезались в «газель».

Мы оба умерли.

И вдруг я вижу, что я – кот, а рядом со мной крыса.

И я узнал в ней своего бывшего босса. Но соотношение сил изменилось, и, подчиняясь кошачьим рефлексам, я прыгнул. Однако он тоже был ловок и прыгнул в какой-то канализационный люк.

А я стал уличным котом.

Жизнь уличного кота не такая уж легкая. Между котами нет дружбы. Все держатся группами. Если хотите аналогию, как у львов – прайдами, охраняя свою помойку и кошек. Но мне было наплевать. И коты, которые раньше угрожающе дыбили шерсть, перестали обращать на меня внимание.

Я и раньше, будучи человеком, не любил вступать в какие-то группировки. А теперь у меня была своя цель. Я душил крыс. И в этом достаточно преуспел. Все коты убивают крыс, но наблюдательный человек мог бы заметить, что не едят их. Лучше еда с помойки, чем эта дрянь.

Кто-нибудь из людей когда-нибудь задумывался, почему коты и крысы селятся рядом с человеческим жильем? Ответ прост. Это привычная для них среда обитания. Они бывшие люди.

Как-то, ужасно голодный, я шел по улице. Вступать в драку из-за еды с каким-то котом и его командой мне не хотелось. И вдруг меня позвали «кис-кис-кис». У дома с садиком стояла миловидная женщина. Она меня накормила. И я остался у нее.

Я не мог стать домашним котом и предпочитал жить во дворе, но, когда мне хотелось уюта, шел в дом. Она брала меня на руки и гладила, а я мурлыкал от удовольствия. Она даже купила для меня какую-то специальную кошачью расческу. Я ненавидел эту процедуру и хотел царапаться, но терпел.

Как я мог отблагодарить женщину, которая меня приютила? Я очищал ее двор от крыс. Она даже не знала, сколько их там.

Вначале она дала мне дурацкое традиционное имя Мурзик, на которое я отзывался и старался не отходить далеко от дома, если она меня позовет. А потом начал в благодарность приносить задушенных крыс и клал их на крыльцо. Вначале она визжала, а потом поняла, что я это делаю для нее. Она брезгливо брала очередной трупик и кидала в мусорку. А однажды сказала:

– Ты не Мурзик. Ты – Крысолов.

Это имя понравилось мне намного больше. И я с тех пор никогда не отзывался на Мурзика.

А потом началась эта чертова пандемия.

Будущие крысы добились своего и, видимо, изобрели какой-то вирус. Хотя в итоге сами не смогли найти против него лекарство. И люди стали умирать как мухи. Умерла и моя хозяйка. Вместо нее я вдруг обнаружил рядом с собой симпатичную кошечку. Я научил ее душить крыс.

Но города опустели.

Может, кто-то из людей и остался «на рассаду», но, скорее всего, где-нибудь в джунглях.

А у котов возникла проблема.

Крысы появлялись в гораздо большем количестве, чем коты. Конечно, оставались другие животные, но у тех были свои войны. Они не вмешивались.

Коту нетрудно задушить крысу, а, вероятно, и трех, но против десяти он не устоит.

Это был первый и последний раз, когда коты объединились в стаю. Но это не помогло. Силы были слишком не равны. Крысы планомерно атаковали нас, ходя стаями, и вытесняли из города.

В итоге мы, городские коты, ушли в лес, непривычное для нас место. В этом были и преимущества, и недостатки.

Крысы продолжали нас преследовать. Нам было, в принципе, легко избежать атаки. Ведь мы умели лазать по деревьям, но и крысам было удобно. Они прятались в траве. А на дереве долго не проживешь. Мы не умели питаться листиками. И стая крыс вдруг нападала на неопытного спустившегося с дерева кота.

Эту войну мы безнадежно проигрывали. Коты бились насмерть, но их было мало. Мы ушли из леса и закрепились на холме.

На нас двигалась серая, гнилая армия крыс. Они ждали, что мы побежим дальше. Но сколько же можно отступать? А нас всего-то осталось штук сто. Мы с храбростью отчаяния атаковали первыми.

Вы когда-нибудь слышали, как орет разъяренный кот? Вот и не надо.

Я не знаю, кем буду в следующем перевоплощении, птичкой или барсуком. Об этом не хотелось думать.

Единственное, что я знал, крыс в мире будет намного меньше.

Соленая вода

Было раннее августовское утро. На еще незаполненном отдыхающими пляже блаженно разлеглись отец с сыном. Им никогда еще не удавалось провести каникулы вдвоем, но в этом году неожиданно получилось. Мама, к сожалению, не смогла поехать. Ей не удалось выбить отпуск. И они первый раз в жизни отдыхали мужской компанией. Мальчишке было чуть больше десяти лет.

– Папа, – спросил он, – а почему в море вода соленая, а в речке пресная?

Его отец был простым инженером, но у него была черта характера, которую он считал ужасным недостатком. Иногда его начинало нести. На какой-либо вопрос, часто простейший, он начинал в ответ плести такое… Например, однажды он ехал со своей молодой женой, студенткой, и ее подругой в автобусе, который каждый раз проезжал остановку под названием «Док – 7». И тогда миловидная, но не очень умная подружка спросила:

– А что это за «док»?

И инженера понесло. Рядом проходила железная дорога, и он стал объяснять, что в середине их города есть док – секретное место по ремонту подводных лодок, которые по ночам подвозят по подземному ответвлению железной дороги. Жена иронически на него посмотрела. Она уже привыкла к его глупостям. Ее подружка не сразу поняла, что ее дурят, а потом обиделась. Док на самом деле был деревообрабатывающим комбинатом.

…И инженер вдруг начал рассказывать сыну:

– Когда-то в глубине веков Земля была не такой, как сейчас. Она была разделена на равные части, сушу и море. И вся вода была пресной. Сушей правил бог Горлуг, а морем бог Лирд. Они жили в дружбе до тех пор, пока не влюбились в одну и ту же женщину, богиню неба Иниду. И поссорились. Боги начали делать мелкие пакости друг другу. Но они были равны по силе, и никто не мог получить преимущества. Да и Инида никому из них не отдавала предпочтения. Однажды Горлуг захотел пить и пошел к морю.

– Нет, – сказал Лирд, – моей водой ты не напьешься.

И сделал ее ужасно соленой.

– Ты отказываешь мне в питье? – разгневанно спросил Горлуг. – Думаешь, я не могу сам сотворить для себя воду? Да я снова превращу твое море в пресное.

И он сотворил реки, которые потекли в море, чтобы развести соленую воду.

Сын заинтересованно повернулся.

– Пап, а что произошло с Инидой?

Отец почесался.

– А ничего. Она не любила ни того, ни другого и вышла замуж за бога Солнца. Не может же быть, что все мужчины – такие дураки, думала она. А те продолжали воевать. Один гнал потоки рек в море, а другой не переставая ее солил. Время от времени Инида, желая пошалить, насылала на Землю дождь. Получите, боги. Вам ведь не хватает воды.

Сын, у которого было много отцовских генов, улыбнулся.

– Пап, а ты сам понял, что ты мне тут наговорил?

Отец засмеялся.

– На, скушай яблоко. Я не знаю, почему в море соленая вода.

Метро

Ольга Викторовна стояла на перроне станции метро. Она была совершенно измотана последними днями работы и с ужасом думала о том, что ей по дороге нужно еще зайти в магазин купить картошку и еще какую-нибудь снедь, а потом тащить это все на себе. Подошел поезд. Ольга Викторовна вошла в вагон. И увидела сидящего мужчину. Мужчину ее мечты. Он был немного кавказского или цыганского вида с темными выразительными глазами. Он, не говоря ни слова, встал и показал ей рукой на освободившееся место.

– Вот, – подумала Ольга Викторовна, – я выгляжу такой старухой, что мне уже уступают место.

Но все-таки, поблагодарив, села.

Она считала себя дурнушкой, хотя это было совершеннейшей неправдой. Скорее, ей просто не хватало уверенности в себе. Где-то умом она понимала, что голливудские красавицы – это просто килограмм косметики, красивое платье и умение себя подать, но не могла себя представить в такой роли. Она сходила один раз замуж, и у нее рос сын, который находился в переходном возрасте. Другими словами, был волчонком, желающим доминировать во всем. Из распавшегося брака Ольга Викторовна вынесла уверенность, что все мужчины – зануды, которую не смогли развеять и впоследствии встречавшиеся на ее пути «приятели». Один все утро громко сморкался в ванной, не удосужившись смыть за собой собственные сопли. Другой, пижон, заявил ей после ночи, что красивая женщина – это та, проснувшись с которой и посмотрев на нее, не хочется выброситься в окно. Ольга Викторовна ужасно обиделась.

Она сидела и думала, как это хорошо, что мужчина не заговорил. А то сказал бы с акцентом:

– Женщина, садысь.

Они оба вышли на станции Тургеневской. Мужчина случайно задел ее в дверях и безо всякого акцента сказал «извините». Он пошел к переходу, а она – к выходу.

А потом стала замечать, что видит его довольно часто, возвращаясь с работы. И даже посмеялась над собой, когда поняла, что красится более тщательно. Она по-женски исподтишка продолжала на него поглядывать, а он по-мужски разглядывал ее более откровенно. Это и нравилось, и смущало. Они, как обычно, не говорили друг с другом и выходили на Тургеневской, и она шла к выходу, а он – к переходу. Единственное, о чем забыла подумать Ольга Викторовна, встречая мужчину, было то, что, по известным правилам, постоянные пассажиры метро стараются ждать поезд в наиболее удобном для них месте. Все хотят сократить время ходьбы на станции, до которой им нужно добраться. И те, кому нужно выйти, ждут у ближайшего вагона до выхода. Те, кому предстоит пересадка – у ближайшего вагона до перехода. А Ольга Викторовна каждый раз, выйдя у эскалатора, видела, как мужчина идет к центру зала.

– Наверно, нездешний, – думала она.

Был канун нового года. В фирме Ольги Викторовны проходила вечеринка. Она терпеть не могла корпоративы, но отказаться не могла. Она выпила пару бокалов шампанского. Когда поздно вечером, к ее радости, все закончилось и те, кто хотел напиться, напились, Ольге Викторовне даже подфартило, и ее подвезли домой. Она вошла в подъезд. К ней бросилась крупная мужская тень с рукой за спиной. Ольга Викторовна страшно перепугалась, но вдруг узнала своего попутчика из метро.

Он убрал руку из-за спины. В ней был, в середине зимы, букет чудесных роз.

– Неизвестная, но прекрасная женщина, – сказал он, – будьте моей женой.

– Бедный, – подумала Ольга, – как долго он ждал меня в холодном подъезде.

P. S. Я показал этот рассказик жене.

– Ну, как? – спросил я, волнуясь.

Та чуть скривила губки.

– В общем – ничего.

А затем очень подозрительно взглянула на меня.

– А кто такая, эта Ольга Викторовна?..

Вампир

Автобиография

«Вампиры существуют, потому что их такими создали».

Так любил говорить воевода Дракула.

Я – доктор и живу в Израиле. Но мало кто знает, что я вампир. Это началось давно. Когда я еще жил в России. Я поступил в аспирантуру, и мне понадобились для опытов остатки органов теленка. Сейчас даже не помню какие. Я должен был получить их на мясоперерабатывающем заводе. Несмотря на рекомендательное письмо, на его территорию меня вначале не пустили. Это, как оказалось, было огромное московское производственное предприятие, по-моему, имени Молотова, а может, Орджоникидзе. Одно административное здание, стоящее снаружи, занимало несколько этажей. В нем я и провел большую часть времени. Начались какие-то бюрократические проволочки и телефонные согласования. Наконец, я получил разрешение проникнуть внутрь. Все выглядело так, как будто это не мясокомбинат, а секретный ракетный завод.

Я попал в цех, где скромно попросил то, что мне было нужно. Мясник с усмешкой на меня посмотрел. Перед ним был пацан, собирающийся быть ученым.

– А в «железку» сыграешь? – спросил он.

Я не люблю азартные игры, потому что сам ужасно азартен. Мы сыграли. Вначале выиграл я, а потом он. В итоге разошлись вничью. Он дал мне то, что я просил от теленка, а потом налил себе стакан говяжей крови.

– Нужно следить за здоровьем, – сказал он и залпом маханул его.

– Хочешь попробовать? – предложил он мне.

Меня вначале скривило, но отказаться я постеснялся.

Это было ужасно вкусно.

Так это все и началось.

Я стал гоняться за свежей животной кровью. Это было как наркотик. Мне нужен был бокал такого вина в день, и, на удивление, от этого я себя чувствовал лучше и бодрее. А как-то на работе я украл пробирку с человеческой кровью. Я сам упрекал себя за то, что делаю, но не удержался и выпил. По сравнению с кровью животных это было все равно, что сравнивать дорогой коньяк и дешевое бренди. Только не думайте всякие глупости. Я не нападал ночью на случайных прохожих, у меня не появлялись вдруг клыки, я обожаю чеснок, распятием передо мной можно размахивать сколько угодно, меня не пугало солнце, хотя я не любил загорать, и, конечно же, на ночь я не ложился в гроб. Стыдно в этом признаться, но я не умею превращаться в летучую мышь.

Я стеснялся того, что со мной происходит, но ничего поделать не мог. Я воровал пробирки с кровью. Один раз я даже попытался выяснить, а не существует ли научное объяснение вампиризма. Выяснилось, что да. Кто-то выдвинул теорию, что вампиры – люди, страдающие вариантом редкого заболевания, эритропорфирии, которое может вызывать анемию, то есть малокровие. Они боятся солнца, а это правда, и пьют кровь, чтобы вылечить свое малокровие. Но это чушь.

Есть животные и насекомые, которые питаются кровью, Это особенность их организма. Все же знают, что делает комар, а точнее комариха. Самцы кровью не питаются. А человек всеяден. Кровь в его организме переваривается как любой другой биологический продукт. Это сказки бабушки, что при малокровии нужно кушать печень. Единственное, чем этот продукт может помочь, это доставить внутрь организма железо после переваривания.

Десятки тысяч, а возможно, миллионы людей страдают от так называемой железодефицитной анемии, но я сомневаюсь, что в результате они нападают на людей. Кстати, чаще всего таким недугом страдают молодые женщины, у которых проблема возникает из-за определенных гинекологических причин. С научной точки зрения, нельзя восполнить запас крови ее поеданием. Для меня кровь была просто как шоколадная конфетка для женщины. Можно обойтись, но очень хочется.

И тогда я вспомнил когда-то выученное из психиатрии слово «сублимация». Это состояние, когда человек одну страсть меняет на другую или как-то пытается их совмещать.. Например, поэт, влюбившись и не достигнув цели, начинает по-сумасшедшему писать стихи.

У меня был очень умный приятель, психиатр. Мы как-то говорили на эту тему. А он вдруг засмеялся.

– Я не знаю, что тебе сказать про сублимацию, но есть, к примеру, теория, что все хирурги тайные садисты. Им нравится резать людей. Но они понимают, что это плохо, поэтому выбирают такую профессию и убивают сразу двух зайцев. Они помогают людям и удовлетворяют свою страсть.

– А кто тогда ты?– удивленно спросил я.

– Мне не нужна сублимация, – ответил он. – Я гомеопат.

Я ничего не понял, а он переспросил:

– Ты знаешь, что такое гомеопатия?

– Конечно, – сказал я.

– А как слово переводится, помнишь?

– Лечение подобного подобным.

– Вот и хорошо, – сказал друг. – Тогда, наверно, поймешь. Чтобы лечить психов нужно быть психом, иначе невозможно друг друга понять.

Я до сих пор не знаю, сказал ли он это всерьез или пошутил.

Он, к сожалению, погиб в аварии, и теперь я не мог с ним посоветоваться.

…А так в жизни я был совершенно обыкновенным. Я не мучился ни от какого вампирского голода и спокойно ел все обычные продукты, но при любой возможности с удовольствием пил человеческую кровь.

Как-то мне пришла в голову странная мысль. А ведь раньше и доктора, и ветеринары лечили кровопусканием, от которого их пациенты часто поправлялись. В чем был смысл процедуры? Доктора это делали только для пациента? Или и для себя самих? Может, такие, как я, часть природного баланса?

Я был уверен только в одном. Я – человек, склонный попадать в глупые ситуации. А иногда и опасные. Как правило, из-за длинного языка или непослушания.

Легкий пример. Еще работая в Москве, я как-то сел в автобус и увидел знакомое лицо. Мы с этим человеком работали в одном институте, но на разных кафедрах. Я не знал его по имени. Мы разговорились. В какой-то момент я вдруг, черт дернул, брякнул:

– Слышал, у нас открыли кафедру клинической фармакологии. Как будто больше не было, куда вкладывать деньги.

– Доцент кафедры клинической фармакологии, такой-то. – представился собеседник.

Вот в этом был весь я. Зря обидел человека. Мне моя бывшая жена говорила, что самое лучшее твое состояние, когда ты не говоришь и не двигаешься.

Я забыл рассказать, что жена от меня ушла. Мы поженились, когда еще были студентами. Оба были ужасно влюблены. Я утащил ее в Израиль. А неожиданно все развалилось. И это произошло в одночасье. Ты вдруг проснулся с человеком, который кажется тебе чужим. Может, потому что у нас не было детей.

И она, Нинка, и я много раз обследовались у врачей, и выяснилось, что проблема не во мне.

В результате мы начали по мелочи мучать друг друга.

– Я же тебе говорила, не клади туда зубную щетку.

– А ты можешь не забывать выкидывать бумажки от твоих прокладок?

Глупо, но действует на нервы. А потом она заявила, что не может видеть, как я ем мясо. А я действительно больше всего любил его «живым». Просто солил, перчил, резал лук, а дальше рвал кусками, даже не пользуясь вилкой. В нем же была кровь.

И однажды все кончилось. Было видно, что это дается ей нелегко, но она сказала:

– Я от тебя ухожу. Я полюбила другого человека.

Я думал, что Нинка пошутила, но все оказалось правдой.

Любому мужчине обидно, когда от него уходит женщина, но это только вопрос самолюбия. Мы расстались мирно. Между нами уже не было любви.

Но Нинка дважды удивила меня. Первый раз, когда позвала на свою свадьбу. Ее новый муж вначале был напряжен, знакомясь со мной, а потом, увидев, что я не склонен к конфликтам, расслабился. Мы стали просто дружить.

А потом Нинка сделала искусственное оплодотворение, и, на счастье, родился мальчик. Она удивила меня второй раз, позвав меня быть сандаком. По сути, крестным отцом.

Я подержал их кроху на руках и понял, что это тоже мой ребенок.

А дальше все проходило обыкновенно. Мальчишка рос, а Нина с мужем на меня беззлобно ругались.

– Ты его ужасно балуешь.

А кого мне было баловать? Своих детей у меня не было.

Он научился говорить и быстро усвоил, как разговаривать по телефону.

– Что ты мне сегодня привезешь? – спрашивал он.

– А что ты хочешь? – отвечал я.

– А вот еще одну машинку.

Разве я мог отказать?

А дальше я загремел в армию. Не сильно много, но несколько месяцев все же послужил. В Израиле не как в России, все врачи до 50 лет должны на месяц в год уходить на сборы. Я несколько раз сходил, и мне надоело. Глупо и скучно. И я «закосил». Принес кучу бумажек, какой я больной, и меня списали. А еще, по-честному, мне не нравилось, что на сборах практически не было возможности выпить крови.

Но и за короткий срок я успел отличиться из-за особенностей характера. Я успел посидеть на гауптвахте. Один раз меня судили за то, что отказался явиться на сборы. Правда, отделался штрафом.

Как-то в очередной раз меня вызвали к восьми утра. А тупую военную систему я дано просек. Никого в это время там быть не могло. В израильской армии есть поговорка: как бы ты на службе не опаздывал, все равно будешь первым.

И я не торопился. Добираться до места мне было два часа. Я встал в девять, побрился, позавтракал и поехал. Явился где-то в начале первого. Как и предполагал, ничего не произошло. Мне просто сказали, на какую базу ехать, а те наивные, которые прибыли к восьми, лишь попросту прождали несколько часов.

В Израиле служба в армии, как можно догадаться, иная, чем в России. В России оружие держится под замком. А здесь каждый резервист тут же получает винтовку М-16 и четыре магазина. И дальше она должна и в прямом, и переносном смысле, как казенное имущество, висеть на шее. По уставу с ней нельзя расставаться, даже идя в туалет.

Я обычно служил во всяких «дырах» на границе с Египтом. На мирной границе. Первое, что я сделал, приехав на базу, это закинул пушку с магазинами под кровать. На следующий день кто-то старший меня по званию сделал замечание, почему я разгуливаю без оружия.

Я замялся. У меня в голове возникла пара вариантов ответа, как принято на американских экзаменах.

Нужно было выбрать правильный. Формально офицер был прав, поэтому можно было сказать:

– Виноват, забыл, сейчас возьму.

Но был вариант просто послать его на три буквы. Какой вариант, по-вашему, я выбрал? Правильно. Я послал буквы. Ответ оказался верным. Офицер ушел, даже не спросив адреса. Больше ко мне из-за пушки не приставали.

А через несколько дней вечером, когда я уже собирался спать, вдруг по громкоговорителю на всю базу раздается:

– Врачу и его команде срочно явиться к воротам базы. Там находится раненый солдат. Это – не учебная тревога.

Я, как и большинство подобных мне докторов, был командиром маленького подразделения со смешным для русского уха названием «хулия». В хулию входила военная машина «скорой помощи», а она помассивней гражданской, я, водитель и два санитара.

В принципе, врачи, как правило, на сборах обычно не напрягались. Так, их дергали по пустякам солдаты и солдатки. Но был кошмар, которого все боялись. А вдруг произойдет что-то действительно серьезное?

Кроме того, существовало еще одно требование. Базы типа моей находились в отдаленных пустынных местах, где медицинская помощь была недоступна, поэтому мы обслуживали и дорожные аварии.

А кошмаром это было не только потому, что любая человеческая беда это плохо, а потому, что врачей на базы посылали, не выясняя их медицинские специальности. Есть диплом и все. Представляете, что бы вы почувствовали, если б у вас, не дай бог, что-то случилось на дороге, а к вам бы приехал окулист.

Вот тут я и решил, что настал мой черед нахлебаться. Хорошо, я не успел раздеться и был в военной форме. Как ошпаренный, я выскочил из своего вагончика. Почти сразу подъехали и мои ребята. Я залез в машину и удивился. Вся команда была одета не так, как я. В принципе, я мог бы выскочить и в домашних тапочках, а те были в касках, бронежилетах и с автоматами. Как будто сейчас пойдем штурмовать Зимний дворец. В этот момент водитель, который был русским, мне вежливо и ненавязчиво говорит: