В следующей жизни

Как же так получилось? Как же так получилось? Она и этот турок? Как его зовут? Она не помнит. Она должна скорбеть по своему умершему возлюбленному. Она и скорбела. Но как же так получилось, что она оказалась в объятьях незнакомого мужчины? Это подлость. Это предательство памяти умершего. А вдруг он там, на небесах все видел? Стыд-то какой! Стоп! Это она сейчас в небесах. А где он, не известно. Да и вряд ли он стал бы наблюдать именно за ней – они расстались четыре года назад. С тех пор он успел сменить несколько подружек. Ему уже давным-давно нет до нее никакого дела. Не глупо ли хранить верность человеку, которому ты безразлична? Но спать с другим мужчиной в день смерти любимого человека? Алина ненавидит себя. Презирает.

Человек жив, пока о нем помнят. А она ведь может увековечить память о нем. Может! Она ведь писатель. И она может написать целый роман. Или она может начать писать о нем в своем блоге. И тогда он, хоть и умер, останется жить. Да-да! Нужно начать прямо сейчас. Алина достает из рюкзака свой компьютер. Включает.

Что мы знаем о смерти? Не так уж и много. Мы знаем, что она неизбежна. Что она наступает, когда сердце человека перестает биться. Что после смерти тело человека начинает разлагаться, и его нужно похоронить. Мы не знаем, есть ли на самом деле у человека душа. Если предположить, что она все же существует, мы не знаем, куда она отправляется после того, как покинет тело. Или же она умирает вместе с телом? Мы можем только фантазировать на эту тему. И мы не узнаем, насколько наши фантазии далеки или близки к реальности до тех, пока не умрем. Что еще мы знаем о смерти? Когда умирает близкий человек, тем, кто остался жить, очень больно. Вчера умер человек, которого я любила. Он лежит сейчас где-то холодный, а я лечу в самолете и горюю о нем.

Я помню день, когда мы встретились. Было начало марта. Оттепель, которую обычно принимают за весну. На мне было черное пальто. Я шла на работу пешком, радовалась первым лужам и щурилась от солнца. Меня переполняли романтические предчувствия, что сегодня, именно сегодня что-то произойдет. Нечто волшебное, чудесное, прекрасное. Я ощущала себя Булгаковской Маргаритой, идущей навстречу своей судьбе. И так хотелось, чтобы в руке моей вдруг оказалась ветка мимозы, чтобы Мастер наверняка узнал меня. Романтический бред. Это только в книгах бывают такие встречи. А в жизни все не так…

Навстречу мне шли люди, уставшие от долгой зимы, хмурые и какие-то серые. Они равнодушно проходили мимо. Никто не встал передо мной как вкопанный и не воскликнул: ну, здравствуй! Я так долго тебя искал! Ты моя судьба! А на работе все было как обычно – суета. И люди все те же. Все те же мужчины. И никого из них я не любила. И не смогла бы полюбить. Я даже пыталась от безысходности, но ничего из этого не вышло. Получается, предчувствия меня обманули?

Он сидел рядом на пресс-конференции. Юный, красивый. Свежий. Я сразу обратила на него внимание – он новенький, раньше я его нигде не встречала. Он делал пометки в своем блокноте. А я смотрела на его руки – тонкие длинные пальцы. Почему-то представила, как он проводит ими по моей обнаженной спине. Запретила себе думать об этом. Я на работе. Это не место для эротических фантазий. Про свои предчувствия по поводу судьбоносной встречи я к тому моменту уже забыла.

– Скука, – вдруг говорит он мне. – Так всегда бывает на пресс-конференциях?

Пожимаю плечами:

– Не всегда, но часто.

– А давайте сбежим.

Смотрю на него удивленно:

– Мы же не школьники и это не урок. Что мы потом сможем написать?

– Не будьте занудой! – он тихо смеется. – Напишем что-нибудь. Я задал вопрос, который хотел и получил на него ответ. Больше мне здесь делать нечего. – Он убирает блокнот и ручку в сумку. – Вы со мной?

– Я с вами.

Мы вместе идем к выходу.

Стюардесса просит Алину выключить компьютер – самолет идет на снижение. Так быстро? Почему так быстро? Как было чудесно писать об Алеше и думать о нем, как о живом. Как было прекрасно не помнить о том, что он умер. Добро пожаловать в реальный мир!

Шасси самолета касаются земли.

Царствие небесное. Сектор досудебного ожидания.

– Алешенька, просыпайся. Пора вставать!

Алеша с трудом открывает глаза. Красивая молодая женщина в черном платье и черной же шляпке с вуалью сидит на краешке его роскошной белой кровати. Ах, да, это же его бабушка.

– А зачем? – ворчит Алеша. – Мне, вроде, некуда спешить.

– Если ты хочешь проспать собственные похороны, то, конечно, спешить тебе некуда. – Бабушка недовольно поджимает губы. Алеша начинает хохотать.

– Ты себя слышишь? – спрашивает он. – Проспать собственные похороны! Это же абсурд! Чушь! Какая чушь! Зачем ты меня разбудила? Даже мои цветные сны сумасшедшего более разумны, чем эта гребаная действительность!

– Фу, что за выражения? Я всегда говорила, что твоя мать плохо тебя воспитывала. – Женщина встает с кровати, расправляет плечи. – Так ты пойдешь на похороны или пропустишь это знаменательное событие?

– Пойду.

– Тогда ты немедленно должен подняться, привести себя в порядок, позавтракать и следовать за мной. Жду тебя в столовой. Костюм для похорон в шкафу. – Бабушка покинула спальню с высоко поднятой головой.

– Откуда у нее эти аристократические замашки? – подумал Алеша. – Из деревни, вроде. И на тебе – барышня-крестьянка. Вечно рядом с ней чувствуешь себя холопом с дурными манерами. Ему вспомнилось, как бабушка недовольно хмурилась, когда он отодвигал нож и ел одной вилкой.

– Немедленно возьми нож, – говорила она строго и так жестко смотрела ему прямо в глаза, что Алеша в ту же секунду хватал нож и начинал аккуратненько разрезать котлетку на части. Потом он перекладывал вилку в правую руку, но бабушка снова смотрела на него сурово. Так и приходилось есть: нож в правой руке, вилка – в левой. Никакого удовольствия. А дома мама позволяла ему есть жареную картошку ложкой прямо со сковородки. Радость и восторг!

      Став взрослым, Алеша, правда, оценил бабушкины старания по части развития у него хороших манер – в приличных ресторанах, которые он изредка посещал, ложкой со сковородки есть было не принято, да и рафинированные дамы, на которых он желал произвести положительное впечатление, бывали очарованы его манерами и обхождением и с легкостью укладывались с ним в постель. Это же так мило, когда молодой человек и двери перед ними открывает, и верхнюю одежду помогает снимать, и ручку лобызает, и даже очень определенно знает, для чего какая вилка предназначена. Ах, какая прелесть! Алеша умел быть галантным.

      Где-то в глубине души он был признателен бабушке за такое воспитание, но эти регулярные поучения эго раздражали. Так давно все это было! И кто же мог подумать, что это снова повторится уже после смерти. И ладно тогда бабушка была настоящей бабушкой, а сейчас какая-то девчонка указывает ему, что делать. Может, он вообще не хочет идти на свои похороны? Смерть еще абсурднее жизни. Алеша побрел в ванную комнату. Когда он вышел в столовую, облаченный в черный костюм, белую сорочку и черный узкий галстук, стол уже был сервирован к завтраку, а баба Люба прихлебывала чай из фарфоровой чашки с золотой каймой и кокетничала с Борисом.

Борис ел яичницу. Все как положено: нож в правой руке, вилка – в левой. Алеша поморщился: прямо как в рекламе какого-нибудь сыра или зерновых хлопьев – идеальная семья в идеальной столовой за завтраком. На холеных прекрасных лицах светятся улыбки. Все счастливы. Разве что слишком много черного в этой радостной картинке: Борис тоже в траурных одеждах. Но вот настроение ни у него, ни у бабушки вовсе не похоронное. Алеша заметил, что Борис смотрит на бабу Любу с откровенным интересом. Не вполне приличного свойства. Опять его оглушило ощущение абсурдности происходящего.

– Хорош! Какой ты красивый! – воскликнула бабушка бодро и излишне восхищенно, как показалось Алеше. – Я всегда говорила, что мужчина должен носить костюмы, в них он выглядит солидно, элегантно и надежно. А эти ваши дырявые джинсы, это разгильдяйство какое-то. Борис закашлялся, а Алеша расхохотался – он своего куратора в костюме видел в первый раз: до сегодняшнего дня он появлялся в драных джинсах и белых майках. И был похож именно на разгильдяя.

– Джинсы, это самая удобная одежда, бабуля! – Алеша намеренно сделал ударение на слове «бабуля». Бабушка опустила глаза и мгновенно покраснела. Борис бросил на Алешу неприязненный взгляд, но тут же придал своему лицу благожелательное выражение.

– Не всем удается умереть молодыми, – тихо произнес он и усмехнулся. – Любочка, вы готовите восхитительные блинчики, давненько я таких не ел.

Бабушка довольно улыбнулась.

– Алеша, ты чего стоишь? Садись за стол. Тебе нужно хорошенько подкрепиться, сегодня тебе предстоит непростой день.

Он послушно сел, взял льняную салфетку, заткнул за ворот сорочки. Он ненавидел так делать, но знал, что бабушка все равно заставит. Вон и Борис как пай-мальчик сидит в слюнявчике.

Алеша принялся за еду.

– Алексей, вы создали прекрасный дом! – нарушил Борис тишину.

– Спасибо! – сухо отозвался Алеша. – Есть кое-какие прелести в смерти. На земле я такой дом никогда бы не построил, да еще и в таком месте – у меня денег не было.

– Заработал бы еще, ты же умница! – воскликнула бабушка. Борис саркастически ухмыльнулся, но промолчал.

– Почему-то я сомневаюсь, – Алеша недобро посмотрел на бабушку, – не было у нас богатых в роду. Мы же бедные, но зато такие порядочные! Благородные! Большие деньги честным путем заработать невозможно! Чьи слова?

– Алексей! – в бабушкиных синих глазах полыхнул гнев. – Мне бы не хотелось обсуждать наши семейные дела при посторонних! А от своих слов я не отказываюсь. Я и сейчас так считаю. А ты мог не следовать моим убеждениям, раз уж они тебя не устраивают, а сформировать собственные взгляды на жизнь и на деньги.

– Всегда проще обвинить в своих несчастьях других, – ввернул Борис.

– Вы что, издеваетесь надо мной? – закричал Алеша. – Меня сегодня хоронят, а они мне еще нравоучения читают! Ни капли понимания! Ни капли сочувствия! Вы меня даже не спросили, хочу ли я на свои похороны! Одевайся, пошли! Все! Не пойду никуда!

– Алексей! Я вам уже говорил, что присутствие на собственных похоронах – дело добровольное. Тут, как говорится, хозяин-барин. Хотите – идете, хотите – нет. Никто вас не заставляет. – Сказал Борис, допил свой чай и вытащил салфетку из-за ворота сорочки. – А я по долгу службы обязан присутствовать на ваших похоронах.

– А я по зову сердца. – Сказала бабушка. – И, кстати, Алешенька, ты решай побыстрее, идешь ты или нет, иначе мы можем опоздать.

Алеша нахмурил брови, потер рукой лоб.

– Не знаю! Не знаю! Я устал от всех этих изменений! Я запутался! Не хочу видеть себя мертвого!

– Но ведь это еще и возможность увидеть своих близких, – сказал Борис тихо. – Может быть, последняя. Это возможность с ними попрощаться. Это больно, я понимаю, но… Не мне вас уговаривать. Я-то на своих похоронах не был – смалодушничал.

– А ты была на своих похоронах? – спросил Алеша у бабушки. Она утвердительно кивнула. – Хорошо, я иду с вами.

– Вот и славненько! – Борис радостно потер руки. – Пора! – Он поднялся. В дверях бабушка немного замешкалась, приблизилась к Алеше и прошипела ему на ухо:

– Не смей больше на людях называть меня ни бабулей, ни бабушкой! Для всех я твоя сестра, причем, младшая.

Город на Волге. Квартира Алины.

Похороны в двенадцать. Она поедет сразу на кладбище. Спрячется там, где-нибудь за деревом. Понаблюдает издалека. А почему собственно издалека? Законной жены у него нет, а бывшие подружки имеют на него прав не меньше, чем нынешняя. Хотя, какая она нынешняя? Тоже теперь уже бывшая. Они все теперь бывшие. Его же больше нет. Это, наверное, очень страшно, увидеть его в гробу. Нужно ли? Нужно. Нужно проститься по-человечески. Сказать последнее «прости». Может быть, его смерть лишь иллюзия? Неправда. Выдумка. Вот приедет она на кладбище, а там никого нет. Лишь кресты, занесенные снегом и ни одной живой души. Нет ни только что вырытой могилы, ни венков, ни цветов, ни гроба, ни тела. А он сидит где-нибудь живехонький в теплой маленькой кухне, пьет горячий чай с бергамотом или мятой и посмеивается над своей шуткой и над теми, кто в нее поверил. Вот если бы все так и было!

А на похороны нужно надевать черный платок? Или так уже не принято? А кто обычно носит траур по покойнику? Вдовы и близкие родственники. Она ни то, ни другое. Просто наденет черную вязаную шапку и черный пуховик. Потом их выкинет или отвезет в какой-нибудь монастырь. Может, кому-то ее вещи пригодятся, а она носить их больше не сможет.

Тяжело справляться с горем в одиночку. Все подруги отказались пойти с ней на похороны, сославшись на неотложные дела. Может, и нет у нее никаких подруг? Так, красивые девочки, с которыми приятно в кафе за бокалом шампанского обсудить мужчин, путешествия и новые наряды. Друг познается в беде. Алина в беде осталась одна, выходит, нет у нее друзей. Еще одна потеря. Снова слезы. Ох, не по себе она должна плакать, не себя жалеть, а его. Впрочем, ему, может быть, уже все равно. Как справиться со слезами?

Алина натягивает на себя теплый джемпер, штаны от лыжного костюма, угги, черный пуховик, черную шапку, выходит из дома, садится в машину и едет на встречу с реальностью. В багажнике ее машины лежит траурный венок с надписью: «Единственному».

Город на Волге. Кладбище.

На берегу моря стоит кабинка лифта. Выглядит она сиротливо и неуместно в этом пейзаже. Борис резво сбегает по ступеням крыльца и направляется прямо к лифту. Его ноги, обутые в черные туфли, утопают в песке. Он оборачивается и жестом показывает, чтобы Алеша и Люба следовали за ним.

Кабинка лифта совсем обычная, как в каком-нибудь отеле: пластик под карельскую березу, хром, зеркала. Только кнопок с номерами этажей нет. Вместо них – большой дисплей. Борис быстро набрал на дисплее: город N, новое кладбище, аллея 7. В тот же миг лифт пришел в движение. Алеша не понял, куда он идет, вверх или вниз. Через несколько секунд двери лифта плавно раскрылись…

Борис первым ступил на занесенную снегом аллею, окруженную памятниками, крестами и оградками.

– Хорошо, хоть снег немного убрали, можно нормально ходить. – Сказал он. Алеша и Люба тоже выбрались из лифта. – Помните, что для живых людей мы призраки. Они не могут нас ни видеть, ни слышать. Вы можете с ними разговаривать, даже касаться их, если захотите, но они ничего не почувствуют. Правда, среди живых людей иногда встречаются экстрасенсы. Вот они могут что-то заподозрить. Но это не страшно. И все же, я рекомендовал бы вам быть осторожными и держаться в сторонке.

– Там будут мои сыновья и моя внучка, я бы хотела к ним подойти, посмотреть на них. Столько лет не видела! – возразила Люба.

– Как вам будет угодно, но, пожалуйста, без крайних проявлений эмоций.

– Постараюсь. – Люба улыбнулась.

Все трое медленно пошли по аллее. Алеша молчал. В последний раз он был на похоронах несколько лет назад, в день, когда провожали в последний путь бабу Любу. Он никак не мог предположить, что в следующий раз он попадет сюда на собственные похороны. Он не мог этого осознать. Происходящее было выше его понимания.

– Почему я не мерзну? – спросил он, наконец, растерянно, – мороз, я в одном костюмчике, а мне совсем не холодно.

– Вы больше не состоите из плоти и крови. – Ответил Борис. – Вам может быть тепло или холодно в нашем мире, а в этом – нет.

– А из чего я состою?

– Из совсем других материй. Земной науке они не известны.

– Понятно, – буркнул Алеша, хотя ему было совершенно ничего не понятно.

– Нам туда! – сказал Борис и свернул вправо от главной аллеи.

Там посреди белого снега чернела могила. В холм мерзлой земли были воткнуты две лопаты.

– Это здесь меня закопают? – спросил Алеша. Борис утвердительно кивнул. Алеша заглянул в могилу.

– За что? За что мне этот кошмар? Что я такого сделал?

Бабушка молча обняла своего внука.

– Собственно, абсолютно все проходят через этот кошмар. Ничего особенного. А вам еще повезло, у некоторых и могил-то нет. – Борис усмехнулся.

– Как можно быть таким циником? – Закричал Алеша. Ему нестерпимо захотелось ударить этого бесчувственного человека. Дать кулаком в глаз. Испортить его распрекрасную физиономию. Сдержался. Бабушка, будто это почувствовала и крепче сжала Алешу в объятьях. По его щекам ползли слезы.

Вскоре в начале аллеи показалась похоронная процессия. Четверо мужчин: отец и трое друзей Алеши несли гроб. За гробом шло человек тридцать. Не густо, подумал Алеша. Сколько у него было знакомых? Несколько десятков, а то и сотен, а на похороны, значит, пришла лишь горстка людей. Алешу захлестнуло чувством обиды. Сердце сжалось от злости.

Мать, сестра. Обе плачут. Бабушка и дедушка по материнской линии. Дядюшка с тетушкой. Двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы. Коллеги. Друзья. Машка, девушка, с которой он встречался последние несколько месяцев. Она хорошая, жалко ее – заботилась о нем, в больницу к нему каждый день бегала, все надеялась, что он выживет. Да он и сам надеялся. Черт! У него же столько баб было! Где они все? Он умер, а им все равно? А говорили: люблю – не могу! Страдали, когда он от них уходил, бегали за ним! А сейчас все, не нужен никому? Сучки! Лицемерки! Никому нельзя верить!

Гроб поставили на табуретки рядом с могилой.

– Теперь можно попрощаться с покойным! – объявила Алешина тетка со стороны матери – она всегда занималась организацией семейных торжеств. Она первая подошла к гробу, наклонилась, поцеловала Алешино тело в лоб и громко произнесла, – спи спокойно, Алешенька! Ты был хорошим мальчиком, добрым, отзывчивым. Мы будем помнить о тебе всегда!

– Можно я тоже подойду посмотрю на себя мертвого? – спросил Алеша у Бориса. Тот кивнул. Алеша двинулся к гробу. Он шел среди близких ему людей, а они не видели его, не знали, что он рядом. Алеша заглянул в гроб. Там лежало его мертвое тело. Он себя не узнал. Это совсем не то, что смотреть на себя в зеркало. Там можно улыбнуться, как хочешь, гордо задрать подбородок, хитро прищуриться. Лицо человека в гробу было неподвижным. Оно застыло в гримасе боли. Было оно худым, имело зеленоватый оттенок. Этот человек, лежащий в гробу, был старше Алеши лет на пятнадцать.

      Алеше было невыносимо даже смотреть на себя мертвого, но он все же нашел в себе силы поцеловать собственный труп в лоб. Он должен был попрощаться с собой прежним. Алеша не успел отойти от гроба, как прямо сквозь него прошла его мать. Алеша застыл от ужаса. Надо привыкать, теперь у него нет тела в земном понимании. Нет, оно есть, вот оно лежит мертвое перед ним, но через несколько минут оно будет погребено под двумя метрами земли. Мать обняла мертвого Алешу и разразилась рыданиями.

– Мама, я рядом! Я здесь! Я умер, но я жив! – кричит ей Алеша, но она его не слышит. – Мама! Мама!

Это невозможно вынести. Алеша бежит куда-то в сторону между оградками чужих могил, валится в снег и плачет. Он возвращается через несколько минут. Будто бы уже спокойный. Он видит, как бабушка переходит от одного родственника к другому, что-то им говорит, гладит их по голове, плачет. Еще он заметил трех новых персонажей, которые появились на кладбище, пока он лил слезы, лежа в снегу.

Одна из них та самая Алина, путешественница, которой он так люто завидовал. Выглядит она неважно – лицо совсем без косметики, опухшее. Неужели плакала по нему? Почему? Они ведь расстались много лет назад. Он ее бросил. Сбежал без объяснения причин. А она на похороны пришла. Всегда была ненормальной. Двое других были явно из того мира, к которому принадлежал сейчас Алеша, то есть из потустороннего. Один высокий худой мужчина лет сорока пяти с желчным выражением лица. Другой, наоборот, пухлый коротышка с добродушным лицом и румянцем во все щеки. Оба они бродили между участниками похорон и что-то записывали в блокноты.

Алеша подошел к Борису.

– Кто эти люди?

– Эти господа? – Борис усмехнулся, – боюсь, именно от этих господ во многом зависит ваша дальнейшая судьба. – Алеша вопросительно посмотрел на Бориса. – Дело в том, что тощий – это помощник прокурора, а толстяк – помощник адвоката.

– А что они здесь делают?

– Они здесь на работе. Записывают разговоры ваших близких, фиксируют их реакцию на вашу смерть: кто плачет, кто не плачет, кто искренне скорбит, кто просто делает вид.

– Это еще зачем?

– Как зачем? Все это будет использовано в суде.

– Когда будет суд?

– Через две недели. Мой вам совет – не думайте пока об этом. Лучше попрощайтесь с родными. Когда еще снова увидитесь?

Алеша хотел было возразить просто из духа противоречия, Борис с его советами и цинизмом порядком его раздражал, но не стал. И в самом деле, когда он еще увидит своих родителей, родственников и друзей? Алеша подошел к каждому из них, попросил прощения, сказал теплые слова. Между тем, гроб подняли с табуреток и начали опускать в могилу. На это Алеша смотреть уже не мог. Он снова побежал между оградками куда-то в сторону, подальше от собственной могилы. Возле одного старого, ржавого покосившегося креста он наткнулся на Алину. Она сидела в сугробе. Лицо ее было закрыто руками. Она плакала. Достала из кармана бумажную салфетку, шумно высморкалась и начала шептать.

– Леша! Лешенька! Ну почему ты умер? Почему? Это не справедливо! Ты же такой молодой! Если бы я знала, что ты болен! Я не знаю, что бы я сделала, но я бы что-нибудь сделала. Я бы сидела у твоей постели и читала бы тебе вслух твои любимые книги. Я бы покупала тебе самые дорогие лекарства. Почему ты умер? Как я теперь совсем без тебя? Зачем мне жить? Зачем? Зачем? Господи, почему ты так с ним поступил? Я же молилась за него! Каждый день молилась!

Она снова залилась слезами.

– Она что, все еще меня любит? – удивился Алеша. – Как такое может быть? Столько лет прошло. Он ее ненавидел, а она его любила? Она не звонила ему, не писала. Он думал, она о нем забыла. Выходит, она просто не хотела лезть в его жизнь, не хотела ему мешать. Выходит, она простила ему то, что он ее бросил. Она не держала на него зла, а он ее ненавидел.

Алеша вдруг почувствовал себя подлецом. Ему захотелось сделать что-то хорошее для этой женщины. Он присел перед ней. Провел рукой по лицу, пытаясь утереть слезы. Ничего не получилось. А она вдруг посмотрела прямо ему в глаза.

– Леша, ты здесь? – спросила она.

– Да, я здесь. – Отозвался он.

Она его не услышала, но будто поняла, что он находится прямо перед ней.

– Леша, я люблю тебя, слышишь? – сказала она, продолжая смотреть ему в глаза. – Люблю и буду любить. Я тебя за все прощаю и не держу на тебя зла. Надеюсь, ты тоже меня за все простил.

– Простил, – соврал Алеша.

– Я напишу книгу о тебе, и ты останешься жить. Обещаю.

– Прощай.

– Прощай.

Город на Волге. Квартира Алины.

Она готова была поклясться чем угодно, что он был там, на заброшенной могиле. Она ничем не могла подкрепить эту свою уверенность. Ни одного аргумента в пользу его присутствия. Она не видела его, не слышала, не осязала, не обоняла. И все же. Она знала, что он был там, что он слышал ее слова, обращенные к нему.

Безумие. Этого не может быть. После смерти жизнь заканчивается. И человек жив только до тех пор, пока кто-то о нем помнит. Она обещала написать книгу. Это все, что она может сделать для него сейчас. Пусть лицо распухло и покраснело от слез, пусть в голове ее пьяный туман – она выпила полбутылки водки на своей кухне после похорон, не стоит откладывать. Прямо сейчас. Лучше писать о нем, как о живом, чем плакать о нем о мертвом.

Мы одурманены литературой и кинематографом. Нам кажется, что судьбоносные встречи должны быть декорированы ореолом особенности. Выдумки авторов мы путаем с вероятной реальностью. Нам кажется, что любовь всей нашей жизни должна приплыть к нам под алыми парусами, встретиться средь шумного бала, по крайней мере, или сидеть на соседнем кресле в самолете, несущем нас в облаках в чужую прекрасную страну. А в жизни все бывает не так.

Мы, как школьники с занятий сбежали с пресс-конференции. Мы шли по улице, перепрыгивали лужи и дрожали от холода и ветра – слишком холодное – это тепло первых дней весны. А потом он просто сказал:

– Пойдем, кофе выпьем. Можно ведь на «ты»?

Разве можно было предугадать, что это неожиданное легкомыслие, эта детская шалость взрослых людей и проявление непрофессионализма как раз и есть перст судьбы? Разве можно было представить, что этот юный красивый мальчик, который шел тогда рядом со мной, так надолго засядет в моем сердце? О чем я тогда думала? Мне было приятно идти по улице с таким красавцем. Меня забавлял он сам и это миленькое приключение, в которое он меня втянул. Еще я очень надеялась, что с приходом весны, что-то изменится в моей унылой жизни, что она наполнится событиями.