Межпланетная симфония

Межпланетная симфония.

Тихо-тихо скрипки и виолончель взяли квинту и потянули её. Через четыре такта к ним присоединилась валторна. В растущем крещендо росла, ширилась мощь. К инструментам добавилась флейта, повторяя тему Циолковского из предыдущей части, затем на первый план вышел альт с темой Годдарта и отступил, переплетясь с флейтой. Скрипки, виолончель и валторна шагнули вверх по октаве, потом отъехали назад и снова подпрыгнули – уже на терцию. Это стартовали ракеты ГИРДа. Сейчас вступит труба – тема Королёва. Вот она, постепенно пробуждается, всё ещё скрытая за струнными, которые больше не тянут квинту, а играют целыми, чётко отделяя одну от другой. Следом за трубой идёт валторна, через два такта их поддерживает альт. Расцветает бас и медленно шагает по нижнему регистру, сначала четвертями, потом восьмыми, потом шестнадцатыми. Звук становится всё громче, он наполняется энергией, темп ускоряется. Громче, быстрее, короче ноты, сильнее акцент! Тема разделяется на две части: быстро бежит флейта, а за ней по пятам следует труба – это СССР и США стремятся обогнать друг друга, первыми запустить спутник. Бас тяжело роняет несколько нот, что драматически подчёркивают струнные – это одна за другой следуют неудачи. Наступает кульминация: скрипки сумасшедшим пассажем взлетают вверх… И наступает тишина. Первый спутник запущен.

– Хорошо, – одобрительно произнёс Клаус Рихтер и пролистал партитуру дальше. – Вторая часть. Возьмём немного медленнее. Темп – 100. Я вас попрошу максимальное внимание уделить нюансам. Должно прозвучать каждое диминуэндо и крещендо. Дэвид, стакатто в шестой цифре – острее. Поехали!

Клаус выждал семь минут, пока до всех дойдёт его голос. Он видел на экране, как сигнал достигает сначала лунную станцию, потом МКС-2 и Тайянфэн на земной орбите, пересекает огромное пространство до Марса и вращающейся вокруг него орбитальной станции.

Труба и валторна в унисон сыграли кварту, эхом откликнулся контрабас – это пролетели ещё три с половиной года напряжённого труда.

– Так, а теперь приступает к подготовке первый отряд космонавтов. Шиори, выделяй сильную долю.

Гитара повторила простую секвенцию в среднем регистре, а потом отпустила шесть хрустальных ноток: ударная шестёрка – Гагарин, Титов, Николаев, Попович, Нелюбов и Быковский – была отобрана для тренировок к первому полёту.

– Светлана, тему Гагарина начни, немного оттягивая ноты. Вот так, хорошо!

Нежно вступил альт, взмыл триолями и закружился вокруг скрипок и гитары, то отставая, то нагоняя.

– Внимание, седьмая цифра. Абубакар, энергичнее!

Все инструменты грянули разом. Флейта, гитара и труба повели основную мелодию, струнные и бас выстроили величественную декорацию быстрыми пассажами. Гагарин утверждён космонавтом номер один.

– Последние приготовления перед стартом. Пианиссимо, потом крещендо до форте.

Накал возрастает. Море скрипок, волнуясь, подступает к регистру основной темы.

– И! – Клаус вскрикивает и широким взмахом руки, будто он действительно находится за дирижёрским пультом, обрывает оркестр.

Остаётся только контрабас. Короткие ускоряющиеся переборы – это апогей ожидания. И одинокие, резкие шаги гитары, спускающиеся вниз по октаве – предстартовый отсчёт. Рокочет бас и в унисон с ним тяжело тянет ноту виолончель. Пять… четыре… три… два… один… Старт!

Инструменты вступают все разом под торжественные кварты валторны и трубы – ракета, преодолевая земное притяжение, устремляется ввысь. Её поддерживают виртуозные скачки флейты по хроматической гамме. Пролетают разом, по одному такту из каждой, все темы первой и второй части симфонии. Перебор гитары – всё идёт по плану. Мощь звука продолжает нарастать… и вдруг происходит непоправимое: взрыв, разлетающиеся языки пламени, падение. Кто-то ошибся.

– Стоп, стоп, стоп! – болезненно сморщившись, Клаус Рихтер машет руками. Но не все музыканты получат сигнал сразу.

Сначала перестают играть альт, вторая скрипка и труба, через пару секунд – первая скрипка, валторна и флейта. Пройдёт ещё долгих семь минут, прежде чем прекратит увлечённо выпиливать виолончель.

– Эрнст, соль диез! В семнадцатой цифре соль диез! – Клаус нервно барабанит пальцами по столу, поглядывая на экран.

– А? – удивляется Эрнст, когда доигрывает партию, будто сам не заметил ошибки.

Клаус устало вздыхает.

– Эрнст, у нас расхождение с Марсом чудовищное, почти несовместимое с тем, что мы хотим тут сделать. Если ты каждый раз будешь забывать про соль диез, нам придётся распрощаться и остаться без виолончели.

– И ты не станешь самым далёким музыкантом от Земли, – хихикнула Индира, первая скрипачка.

– Давайте не отвлекаться! – раздражённо говорит Клаус – Я попрошу вас внимательно следить за каждый нотой. Технические трудности остались позади, теперь следует сконцентрироваться на музыке. Ждём семь минут и с пятнадцатой цифры в темпе 100…

– Я им уже стал, Индира, – огрызнулся Эрнст с марсианской станции. – Не стоит полагать, что я участвую в проекте только для того, чтобы поставить рекорд. И вообще… ладно, молчу. Готов начинать.

Клаус, закрыв глаза, поборол гнев.

На этот раз без приключений добрались до конца третьей части симфонии, до того момента, когда первый космонавт Земли завершил виток и приступил к процедуре возвращения. На этом месте остановились вторую репетицию подряд: композитор хотел добиться лучшей сыгранности и отточить все нюансы, прежде чем двигаться дальше.

После того как репетиция завершилась, Клаус долго смотрел на стереопортреты многих первопроходцев космонавтики, занимающих все стены в его отсеке: Константин Циолковский, Герман Оберт, Роберт Годдарт, Макс Валье, Фридрих Цандер, Вернер фон Браун, Сергей Королёв. Все эти отважные мечтатели и предвестники космических полётов прозвучали в первой части симфонии, рассказали свою историю голосом скрипок, трубы, валторны, флейты, виолончели, альта, контрабаса и гитары – инструментов, разбросанных от Луны до Марса на многих базах и космических станциях. Что может быть лучшей данью их памяти?

Клаус какое-то время размышлял о тех, кто не поместился бы ни на одной стене – о сотнях испытателей и инженеров, приблизивших начало космической эры. Потом его мысли привычным маршрутом пришли к Юрию Алексеевичу.

Это надо же – столько лет со дня его полёта! И как много успели с тех пор. Или мало? Луна, Марс, совсем немного – астероиды…

А что с симфонией? Она написана, музыканты собраны, инструменты доставлены на базы и станции – настоящие, живые инструменты. Но трудности только начались: хоть в это время и было противостояние Марса, сигнал всё равно шёл 7 минут, что никак не способствует совместному музицированию. Так музыкальная проблема стала инженерной, а потом, после написания простой программки, учитывающей время на распространение сигнала, вновь музыкальной. В итоге Эрнст на марсианской станции и Ирина на Elon Mars Station начинают играть раньше всех, потом к ним присоединяются Светлана и Абубакар с МКС-2, Шиори и Ли с китайской станции Тайянфэн – с земной орбиты сигнал идёт около полутора секунд. Последними начинают играть Хавьер с Дэвидом на лунной орбитальной станции и Индира с Джин на лунных базах. Играя, музыканты не слышат друг друга, потому что все вступают в разное время, и каждый раз аккомпанементом им служит запись предыдущей репетиции. А все сигналы, будто притоки реки, стекаются в одну точку – в компьютер композитора и дирижёра Клауса Рихтера на Луне. 12 апреля они соберутся в другой точке – на Земле. До этого события осталось чуть больше трёх недель.

Стереопортреты изломились прямоугольником, Королёв наехал на Валье, а фон Браун – на Циолковского, и в образовавшийся дверной проём просунулась голова Славомира, инженера.

– Клаус Робертович, я вас уже целых полчаса найти пытаюсь. Вы на запросы не отвечаете.

– Да? – задумчиво спросил Клаус.

– Привезли робота, что-то у него там разладилось. Марта нервничает и просит срочно поставить машинку на ноги, иначе график работ сорвётся. Никто, кроме вас, Клаус Робертович.

– Человек незаменим в век робототехники? – бодро произнёс Клаус и тут же понял, как сильно устал.

Вторая смена подряд – это плохо. Значит, отменяется завтрашняя репетиция. Нет, не может она отмениться. Он проведёт её в любом состоянии.

– Иду, – Клаус поднимается и быстро выходит из отсека. Они оказываются в длинном ярко освещённом коридоре. Потолочные плиты сплошь лазурные, неотличимые от обычного земного неба, а около лифта в них сияет солнце. Клаус жмурится после полутьмы своего отсека. Стены – убегающая к горизонту рожь, ветер колышет её и тёплой волной приносит лёгкий аромат полевого разнотравья. Еле слышно шумят кондиционеры.

– Скажите, пожалуйста, Клаус Робертович, а вы по дому не скучаете? – неожиданно спрашивает Славомир. Добродушно так спрашивает, вежливо. Но что-то ещё было в этом вопросе.

– Некогда скучать, работы – Море Дождей, – отшутился Клаус, но внутренне насторожился.

– Хорошо вам, – вырвалось у Славомира.

Клаус остановился, Славомир тоже. В глаза не смотрит, «да это я так, не принимайте всерьёз» – шепчет.

– Ну-ка, парень, выкладывай, что у тебя там на душе накопилось, – спокойно говорит Клаус.

Славомир молчит. Потом проводит пальцами по колосьям на стене, и Клаус услышал сдавленное «Не настоящее, не настоящее…» Славомир, зажмурившись, смотрит на небо. На потолок, то есть. В глазах у него слёзы.

– Не могу я больше, Клаус Робертович! Сил моих больше нет здесь находиться.

– Космическая болезнь, – вздохнул Клаус. – Против неё – только одно лекарство. Пора тебе, дружище, домой.

Славомир вытер кулаком глаза.

– Как-то странно получается. Сначала учишься полжизни как проклятый, к мечте стремишься, все силы ей отдаёшь, а когда вроде бы в руках уже её держишь, то понимаешь вдруг, что мечта твоя не лунные камни или там марсианский песок, а речка чистая… Или таёжный лес… Настоящие, не в виртуальной реальности или на экране.

– Давай-ка со мной на технический уровень, – предложил Клаус. – Побеседуем, а я пока роботов починю. У тебя смена закончилась?

Славомир понуро кивает.

Как только они зашли в лифт, кабина автоматически тронулась. На какое-то время Клаус почувствовал лёгкое увеличение тяжести – вместе с лунным оно даже до земного притяжения не дотягивало – и автоматически подумал о перегрузке в десять g, к которым готовили Гагарина. Сегодня требования к космонавтам снизились в разы.

– А работа твоя как? Не разочаровала?

– Работа интересная! – Славомир оживился. – Начинаем отрабатывать безракетные запуски грузов с Луны. Для этого проектируют большую разгонную трубу и принимающий комплекс. Фантастика становится реальностью! Помню, какое впечатление на меня произвёл в детстве роман Маркуса Левина «Пространство», там описывались очень похожие системы. Не читали?

– Читал, – рассеянно ответил Клаус и понял, что сказал неправду. Сейчас он думал о другом.

Лифт, перенеся их через несколько этажей базы, скрытой под поверхностью, остановился на техническом уровне. Здесь царила безмятежная атмосфера тропического курорта: шумели волны, песок слепил глаза, было жарко и пахло пляжем. Из-за угла, где стояла акустическая система, кричали чайки.

– Я вот что тебе скажу, Славомир. Когда ты о своём деле говоришь, то прямо светишься. Помнишь, сколько в тебе было энтузиазма, когда ты прилетел два года назад? Вот-вот, и я помню. Тут твою мечту ждал самый серьёзный экзамен. В таких условиях и проверяется, правильный ли ты путь выбрал, туда ли пошёл. И если чувствуешь, что теряешь вкус к жизни, что работа опостылела, то значит, ошибся, надо дальше идти искать или отступить немного, со стороны взглянуть. Но тебе ведь дело твоё не разонравилось?

– Нет.

– Тогда это тебя точно космическая болезнь подточила. Она многих заставляет раньше времени вернуться. Но если ты по-настоящему в космос стремился, то вскоре тебя снова сюда потянет. Дома побудешь, по лесам-речкам-долинам побродишь, а потом взвоешь: дайте мне лунную станцию и реголита.

– Что же мне тогда делать?

– Не хандрить. Вспоминай чаще, как стремился на Луну попасть, как учился. Этого, конечно, не достаточно. Свяжись с центром управления, по контракту тебя уже могут вернуть. Погуляешь по Земле полгодика и вернёшься. Марта, кстати, так и делала, когда простым инженером начинала. А вернулась – и вскоре начальником базы стала.

– Её тоже космическая болезнь скосила?

– Конечно. Этой заразе подвержены все, кому есть за чем возвращаться домой.

– Только вас она стороной обходит, да? – пошутил Славомир и понял, что ляпнул лишнее. – Я, наверное, пойду, Клаус Робертович. Мешать вам только буду. От меланхолии вы меня вылечили, спасибо. Хорошей смены!

– И тебе того же, – спокойно кивнул Клаус.

Он прошёл в технический бокс, машина была уже здесь – стояла аккуратно на верстаке, очищенная от пыли и нагретая до температуры воздуха. И всё же работать без защиты запрещалось: мельчайшие частички лунной пыли, не обточенные ветрами и водой, были очень опасны для дыхательных путей. Лёгкий скафандр Клауса, подключенный к системе жизнеобеспечения базы, задвинул прозрачное забрало.

– Лунный пейзаж, пожалуйста, – попросил он, и стены послушно отразили серо-коричневые россыпи реголита. На чёрном небе ярко синела Земля. Запахло тёплым камнем. – Это мне больше по душе! – усмехнулся Клаус и, не обращая ни на что больше внимания, занялся роботом.

Автоматические системы осуществили первичный осмотр механизмов и выявили возможные причины неисправностей. Разбирая корпус, Клаус уже видел, что некоторые узлы были подсвечены красным в дополненной реальности. Компьютер полагал, что дело в подвеске и в одном из колёсных моторов.

Чем больше Клаус работал руками, тем лучше себя чувствовал. Окружающий пейзаж, на который он иногда бросал взгляд, воодушевлял. Зазвучала музыку, и его окутал спокойный умиротворяющий эмбиент. Клаус старался не думать о том, что неосторожно задел внутри него Славомир. Не хандрить, работать!

Подвеска на роботе действительно пошла в разнос, и, оценив масштаб повреждений, Рихтер решил печатать новую. 3D принтер, получив команду, начал сопеть и трещать. Старую подвеску Клаус снял и отправил на переплавку: в замкнутой системе лунной базы материалами разбрасываться не приходилось. А вот с электромотором предстояло повозиться. Выкручивая автоматической отвёрткой гайки, Клаус поймал себя на том, что напевает мелодию из четвёртой части своей симфонии.

– Фа-ля, – пропел себе под нос Клаус и окончательно отвлёкся от колеса. Чего-то не хватало.

Восток-1 с огромной скоростью летит по орбите, под ним проносятся моря и равнины. Юра переводит взгляд на край земного диска и первым из людей видит прекрасное голубоватое свечение атмосферы. Клаус проиграл про себя четыре такта этого свечения и нахмурился. Сейчас уже взойдёт Солнце, тональность сменится на соль мажор, а свечения не слышно. Клаус попробовал добавить к флейте гитару, но получилось грубо. Да, чего-то определённо не хватает.

– Клаус? – удивлённо спросила Марта.

– Слушаю, – откликнулся Рихтер, недовольный тем, что его мысли прервали. Марта вызывала его из отсека управления.

– Ты же на Луне, зачем тебе этот реголит на стенах?

Ну вот опять.

– Кто-то гуляет по поверхности раз в неделю, а кто-то не вылазит с технического уровня месяцами и тоскует, как это ни странно, отнюдь не по земным морям. Ты по этому поводу звонишь?

– Гм, – Марта смутилась. – Я хотела спросить, как продвигается ремонт. Робот мне необходим наверху.

– Нужно заменить подвеску и, вероятно, мотор. Подвеска в процессе, приступаю к колесу. Дай мне ещё часа четыре.

– Четыре? Клаус, это исключено. Мы закладываем фундамент под масс-ускоритель, каждая машина на счету.

– Постараюсь уложиться раньше. Будешь отвлекать – не уложусь.

– Я поняла, – кивнула Марта, хотела ещё что-то сказать, но сделала над собой видимое усилие и отключилась.

Клаус вернулся к колесу. Компьютер снова подсветил красным неработающие блоки и вновь не ошибся. Клаус с удовлетворением отметил, что интеллектуальная система всё лучше определяет неисправности. Интересно, далеко ли до того дня, когда потеряет работу последний механик? Вот уже и на поверхность редко кто из космонавтов выходит: машины становятся всё функциональнее и умнее, а люди сидят под пятиметровым слоем реголита, защищённые от радиации и перепадов температуры, и играют роль обслуживающего персонала. Если бы не роботы, то рыл бы сейчас Клаус фундамент под новый… что они там строить собрались? Да что бы они там ни строили, рыл бы и получал свою дозу облучения каждый день. Конечно, он не прочь помахать лопатой на лунном просторе, но Марту эта идея вряд ли обрадует. Ей нужен здоровый механик. Нет, для неё важнее исправные машины и график работ. Хотя без механика её железная армия быстро развалится – условия суровые, техника хрупкая. В Марте, кстати, уживается то же противоречие – суровость и хрупкость. Среди прочего. Из-за этого, наверное, у них ничего не получилось…

Клаус проверил колесо на стенде, всё работало как часы. Да, сколько уже времени прошло? Два часа, надо поторопиться.

Подвеска допечаталась и остыла, с её установкой справилась автоматическая лебёдка, Клаусу оставалось только проверить крепления. Робот прошёл тест на стенде и через час уже лихо пылил по Морю Дождей.

Дело сделано, но до заветной подушки было далеко. Автоматическая система контроля над расписанием перераспределила сутки в соответствии с изменившимся графиком и предложила Клаусу отправиться на два часа в спортзал. И только потом можно было немного поспать. Физические нагрузки здесь были даже приоритетнее сна – призрак мышечной атрофии и остеопороза неустанно кружил над теми, кто отважился покинуть Землю.

Два часа Клаус усердно таскал грузы, бегал с утяжелением и потел. На сон осталось совсем мало. А следующий день пролетел как миг: сломались ещё два робота, и Рихтеру с трудом удалось освободиться вовремя, чтобы успеть на репетицию.

Около восьми Клаус запустил программу. В левой части экрана появились миниатюрные Земля, Луна, Марс и вращающиеся вокруг них станции, по центру выплыли листы партитуры, справа – таймер, который покажет, кому и когда начинать играть в реальном времени. Пока Шиори Норико, валторнистка со станции Тайянфэн, не написала эту программу, Клаус сомневался, что подобный проект можно осуществить. Базы землян были разбросаны словно островки в огромном океане, и целые бездны пустоты разделяли их. Объединить музыкантов с Марса, Луны и космических станций – всех с профессиональными инструментами – и использовать в выступлении только живой звук, без записи, казалось непосильной задачей.

Один за другим музыканты подключались к программе. В дополненной реальности они появлялись прямо из ниоткуда в воздухе со своими инструментами, ходили по комнате, общались. Со стороны это выглядело необычно: голограммы людей задавали друг другу вопросы и по несколько минут ожидали ответа. Когда начнётся репетиция, Клаус снимет линзы, чтобы полностью погрузиться в музыку.

– Ждём только Эрнста, остальные в сборе, – возвестила Шиори. – Может, начнём пока без него?

– Я здесь, – откликнулся Эрнст Кук с марсианской станции. – Самый далёкий музыкант на связи. К тому моменту, когда вы меня услышите, я уже успею настроиться и заскучать.

Клаус Рихтер отвлёкся от своих мыслей.

– Так, начнём с четвёртой части, пройдём её целиком. Сразу скажу, что в партитуре будут некоторые изменения, но пока играем по-старому. Выставляю таймер на двадцать минут, темп – 115. А пока я вас попрошу настроиться и разогреться.

Клаус развернул во всю стену изображение земной атмосферы и вновь попытался услышать, как может звучать её голубоватое свечение, но тема упорно не шла. Он пытался выхватить из потока гамм, наполнивших космический концертный зал, нужные ноты, но они никак не давались. Наконец, прозвучал предупредительный звонок таймера: осталось восемь минут.

– Эрнст, тебе через минуту начинать. Будь, пожалуйста, внимателен. В шестнадцатой цифре играй как можно тише. Всё, друзья, больше не разговариваем.

Клаус бросил взгляд на таймер и понял, что Эрнст уже начал играть. Как же всё-таки далеко! Казалось бы, простая вещь – виолончелист извлекает звук, и этот сигнал летит семь минут со скоростью света, прежде чем его услышат на Луне. А представить себе, что он уже всю четвёртую часть отыграет, когда остальные только вступят, было трудно. И ведь любой дирижёр для него – изображение, которое машет палочкой из прошлого. Больше экспрессии? Да я уже и играть закончил. Соль диез? Ну, ошибся пять минут назад, уже забыть успел, а вы всех из-за этого остановили зачем-то.

Таймер снова просигналил – 10 секунд. Клаус провёл ладонями по лицу, чтобы взбодриться и выкинуть из головы всё лишнее.

Вторая часть симфонии закончилась триумфальным, победоносно-мажорным «Поехали!» Третья часть вновь вернулась к минору. Самое сложное, самое ответственное, то, на что ушли годы напряжённого труда, только предстояло пройти.

Работала первая ступень ракеты-носителя. Альт, виолончель и контрабас в мощном порыве вели секвенцию шестнадцатыми. Каждые восемь тактов к ним присоединялась валторна и увеличивала накал, вырастая от тихого пения до надсадного крика. «"Заря-1", я "Кедр". Чувствую себя хорошо. Вибрация и перегрузки нормальные», – это у Клауса в партитуре подписана стенограмма переговоров Гагарина и Королёва. Он почти слышит эти слова в нескольких нотках трубы, прорывающихся через сплошную стену струнных.

«"Заря-1", я "Кедр". Закончила работу первая ступень», – говорит Королёв. И сразу же стихают скрипки, виолончель и контрабас, музыкальный размер сменяется на три четверти. Происходит отделение первой ступени, на несколько секунд шум в «Востоке» стихает. Только флейта тянет тонику, и гитара осторожно перебирает септаккорд.

Сменяется тональность, возвращаются четыре четверти – заработала вторая ступень. Скрипки и виолончель играют вариацию прежней секвенции. Сейчас Гагарин доложит Королёву, что произошел сброс головного обтекателя и что он наблюдает в иллюминатор Землю, что хорошо различима Земля… Труба и флейта с пианиссимо, вырастая до мецефорте, начинают обыгрывать полифоническую мелодию. Им вторит альт: «Самочувствие хорошее, настроение бодрое. Все нормально, полет продолжаю». Сквозь волнение гармонического минора пробиваются мажорные нотки, но потом снова пропадают. Напряжение по-прежнему очень высоко. Инструменты вновь умолкают: произошло выключение второй ступени. Тянет тонику валторна. Когда начинает работу третья ступень, в третий раз сменяется тональность.

Струнные ведут вторую вариацию секвенции взлёта. Сильные доли выделяет труба. Через шестнадцать тактов включается запрограммированный Клаусом метроном, и темп начинает спадать. В тот момент, когда отделяется третья ступень, метроном доходит до 90 ударов в минуту и отключается.

Всё. Юрий на орбите. Тихо и осторожно струнные тянут свою красивую мелодию. Юрий делает запись в журнале, и карандаш начинает уплывать. Невесомость. Сейчас он восторженно скажет: «Плавает все! Красота. Интересно!» Короткие штрихи скрипок и воздушное порхание гитары, подчёркнутое тихими крещендо-диминуэндо виолончели.

Весело смеётся контрабас: это Юрий передаёт с орбиты привет Алексею Леонову: «Привет блондину!»

Клаус внутренне собирается. Вот он, самый важный момент! Гагарин открывает светофильтр «Взора» и видит чёрное небо, и по краю Земли, по краю горизонта, – голубое сияние.

Вместе с первой терцией флейты вступил саксофон. Нежно, мягко, с тёплой вибрацией он повёл свою партию, и Клаус почти как наяву услышал слова Юрия: «Внимание, вижу горизонт Земли. Очень такой красивый ореол…». От синевы атмосферы, от этого не виданного никем ранее сияния, нельзя было отвести глаз, и насколько это зрелище было прекрасно, настолько же пленительно звучал саксофон. Он то журчал серебряными верхами, то с шипением опускался на самый низ, то неотчётливо шептал, то пел в полный голос. Клаус закрыл глаза и перестал следить за партитурой. «Вышел из тени Земли. Через правый иллюминатор и "Взор" видно: сейчас появилось Солнце», – говорит Гагарин. Струнные выросли на крещендо, саксофон поднялся следом, в терцию с ним – труба, и взошло оно – сольмажорное Солнце, первое Солнце для первого космонавта Земли. Оркестр победоносно гремел, «Восток-1» уверенно нёсся по орбите, саксофонист летал по октавам.

Погодите-ка. Клаус открыл глаза. Саксофон. Откуда здесь саксофон? У них в оркестре нет саксофона. Кто-то забавляется? Но это закрытая частота. Кто-то из своих решил подшутить? Но должны играть все. Так, слышны три скрипки, контрабас, виолончель, альт, валторна, флейта и гитара. Где труба? А, вот труба. Может, включили запись? Что за игрушки!