Несерьёзные отношения. Сборник рассказов

– Ну что, пойдем? – неуверенно произнес Ваня, сдирая с бутылки желтую этикетку с экзотическими кубинскими рисунками.

Даша улыбнулась. Наконец-то она оказалась в привычном поле.

– Сейчас, только переоденусь. У меня для тебя сюрприз.

Ночь пролетела очень быстро. В жаркой возне, молчании, и, снова в возне. Сюрпризом было новое кружевное белье известного брэнда. Ваня сделал вид, что ему понравилось. Даша сделала вид, что это действительно известный дорогой брэнд.

На пороге, пока Даша застёгивала пуговицы пальто, Ваня, зевая, внимательно следил за Дашиными пальцами.

– Давай это прекратим. Это бессмысленно.

Даша удивленно подняла голову.

– Опять? Почему? Хорошо же, ёлки-палки!

«Зачем она произнесла это дедушкино тупое выражение?» – крутилось в голове у Вани.

– Да не знаю, может и не хорошо это вовсе. Затянулось. Пора тебе мужа нового искать.

Даша окончательно раскисла.

– Ванечка, давай не сейчас. Пожалуйста…

– Ладно, всё. Я просто исчезну, и ты быстро меня забудешь. Нет в этих отношениях никакого смысла. Да и ты уже не девочка. А так, хоть еще ребенка родишь, пока не поздно.

Даша захлюпала носом.

– Пока… я… если захочешь… ты знаешь…

Ване было нестерпимо выслушивать обрывки Дашиных фраз, особенно в семь утра после бессонной ночи и темного рома.

– Всё. Доедешь, напиши. Такси уже ждет.

Даша, едва сдерживая слёзы, побежала по лестнице. Ваня захлопнул стальную дверь и поплелся в ванну.

«Вот, дерьмо» – думал Ваня, лёжа в ванне, наполненной горячей водой. Через несколько часов ему предстояло ехать к сестре, которая попросила его посидеть со своей дочкой всю субботу, чтобы совершить рейд по магазинам. А это значило, что еще одно существо женского пола будет целый день плакать без повода перед его носом. Хорошо, что воскресение свободно. «Можно и в бар сходить, как раз матч будет, дерби…» – с улыбкой планировал Ваня.

Ваня вышел из ванны спустя час. На столе вибрировал мобильник. Пришло сообщение от Даши – «Я доехала… Целую!». Ваня покрутил телефон на ладони, подошел к окну и отодвинул занавеску. Во дворе несколько ребят играли в футбол. Шел снег, градусник докатился до отметки в минус пятнадцать, а этим сорванцам хоть бы что.

Через пару минут Ваня ответил на сообщение – «Приходи в среду, я сделаю салат…».

Дорога домой

До Михайловки оставалось две станции. Коля прислонился к толстому грязноватому стеклу вагона электрички и дремал. Уснуть так и не вышло. Мысли беспокойно кружились в больной похмельной голове. На противоположной от Николая скамейке никого не было, и он с облегчением вытянул затекшие длинные ноги. Маленький добродушный старичок вышел на предыдущей остановке, оставив после себя запах сушеных грибов и обрывок пожелтевшей газеты. В вагоне остались только он, Николай, и какая-то неспокойная полная женщина, которая постоянно подскакивала и пыталась что-то разглядеть в серых очертаниях проносившегося пейзажа поздней осени.

Чтобы немного отвлечься и дать своим мыслям направление, Коля вспомнил их с Катей свадьбу. Шумную, деревенскую гульбу с гармонью, частушками и двухдневными посиделками в здании бывшего сельского клуба.

Сначала гости со стороны невесты вели себя скромно, немного растеряно. Москвичи, как водится, не сразу освоились. Одна пожилая дама, двоюродная бабушка Кати, коренная москвичка, не переставала ворчать и метать озлобленные взгляды на окружающих. Она не могла понять, почему нельзя было отметить торжество в столичном ресторане, а не трястись четыре часа по владимирским ухабам. Но остальные родственники и друзья постепенно прониклись лихим, широким весельем, и без удержу, на кураже, растворились в дымке русского народного гулянья.

– Ты посмотри, как дядя Паша танцует! Кто бы подумал! Серьёзный человек, доцент! – Весело шептала Катя.

– А то! Дед Миша раньше был первый парень в селе! Гармонист! Кого хочешь разыграет! Он меня в детстве частушкам учил! Рассказать?

– Давай!

– Только тихо, никому!

Коля придвинулся ближе.

– Дед с печки упал, со всего размаху! Ох…, – Коля, едва касаясь Катиного уха, постепенно перевёл на шепот.

Затем, он быстро отодвинулся и с видом триумфатора стал наблюдать за её реакцией.

На щеках у Кати появился румянец.

– Сколько тебе лет было? – С игривым удивлением спросила она.

– Не помню, может десять-двенадцать, – преувеличивал Коля.

На второй день застолье было уже не такое шумное и активное. Друзья и подруги вместе с молодоженами поехали на речку, купаться. А родители – родня и старики – вели долгие застольные беседы, откровенничали, пели старые песни из молодости, спорили о жизни, рассказывали о прошлом.

На заросшем берегу местной речки Сороки Коля с друзьями развлекали приезжих гостей. Показывали им те места, где можно нырять, где нет ни коряг, ни камней. Потом, на старой «буханке», возили их на дикие лесные поляны, где все местные пекли картошку, устраивали пикники. Угощали домашним самогоном, яблоками и крыжовником. Для столичных ребят это было чем-то вроде аттракциона аутентичности, которое устраивают для развлечения в некоторых московских парках.

– Я люблю тебя, – шептала Катя, обнимая Колю на заднем сидении старого громыхающего УАЗика.

– И я тебя, – отвечал он, крепко сжимая её хрупкие плечи.

Электричка плавно покачивалась, в такт мыслям. До Михайловки всего несколько километров. Коля не спешил вставать. Его окутывала та липкая, вязкая тоска вечного путника, которому нужно наконец сойти с дороги и закончить свои скитания в душном плену четырех предательских стен. Но тоска была итогом не путешествий и странствий, а трудного расставания и еще не менее трудной встречи.

«Чего мать теперь скажет?» – маялся Николай, – «пойдут разговоры по селу, мол, выгнала штучка столичная дурака нашего, допрыгался».

Электричка понимающе замедлила ход. Полная тревожная женщина куда-то пропала, видимо перескочила в другой вагон. Коля открыл глаза и стал всматриваться в хмурое низкое небо, опоясанное проводами электропередач. Воспоминания всплывали в его голове, как мартовские льдины – треснувшие, отдельные, но составляющие общую мозаику, где каждый обломок часть другого, большего, но тоже обломанного куска.

«Как это началось? В какой момент я всё упустил?».

– Ты опять выпивал с нашим консьержем?

– Катюнь, да я чуток! Он же свой парень, деревенский. Сам из рязанских, но, вся родня по жене – владимирская! Слово за слово… даже общие знакомые есть!

– Прекрасно.

– Катюнь…

– Не нужно, не начинай.

– А чего это ты одетая?

– Иду с девчонками на каток, на Патриках. К ужину не жди, не успею.

Коля молча проводил Катю, закрыл дверь и плюхнулся на диван. «В следующий раз поеду с ней» – подумалось Коле, и он тут же уснул.

Но следующего раза не наступало. Коля продолжал выпивать по вечерам – сначала на работе, потом добавлял с консьержем Геннадием – Катя молча провожала его взглядом до кровати или вообще не реагировала, уставившись в телевизор или компьютер.

Иногда её не было дома. Он звонил. Она долго не брала трубку, потом сбрасывала, говорила, что была в театре или на вечеринке у подруги. Коля мучился, переживал, но ничего не мог изменить. Чего-то не хватало внутри, в глубине простой томящейся ребячливой души.

Когда-то, Колю впечатляла Москва, её большие здания, широкие проспекты, суета. Всё было в диковинку для непривыкшего деревенского глаза. Катя почувствовала это сразу, на первом свидании. Ей нравилось это удивление провинциального паренька, то, как он слушает, как разглядывает фасады и вывески, восхищается удобством и чистотой улиц. Даже когда он сказал, что работает на стройке и снимает квартиру на окраине города вместе с двумя земляками, ей стало как-то тепло и сладостно от того, что она не из тех, кто ищет выгоды и комфорта, и не такого пошлого потребительского воспитания, как многие городские девушки.

Но постепенно вся столичная жизнь для Коли стала вроде клетки, вольера в зоопарке. Коля не знал, куда деваться от людей, от взглядов, ежедневной толкотни. В общественном транспорте быстро уставал, гулять совсем разлюбил, дома постоянные ссоры с Катей, недомолвки, скрытые обиды. И всегда при себе носил острое зудящее чувство того, что он везде и всюду лишний, ненужный.

– Поехали в деревню смотаемся, на выходные? Мать звонила, пирогов, говорит, напечет.

– У меня дела.

– Вроде не было, дел-то. Сама говорила.

– Вчера не было, а сегодня появились.

– Может тогда я…

– Что?

– Ну, съезжу, в деревню-то.

Катя вспыхнула:

– Вот еще! Не хватало, чтобы ты опять напился по дороге и паспорт потерял.

– Так, я друга школьного встретил, – оправдывался Коля, – выпили за встречу. Ну, увлеклись маленько.

– Нет, Коля. Или ты остаешься, или…

– Чего? – Отрезал Николай, удивленный сам себе, своей резкости.

Катя немного смутилась. Ей стало неловко.

Помолчали.

– Ничего. Сам решай. – Спокойно произнесла Катя и ушла в ванную.

Коля, конечно, не поехал. Долго сомневался, мучился, но остался дома. И так всякий раз, когда он только упоминал о поездке к родителям в деревню – недопонимание, спор, обида. Квартира, подаренная Катиными родителями на свадьбу, ему надоела, телевизор он уже не переваривал. Метался по комнатам, места себе не находил, как задержавшийся в гостях дальний родственник. Праздники и выходные вообще терпеть не мог. Раньше всех приходил на работу, последним заканчивал и неспешно плёлся до постылого подъезда. Даже с консьержем перестал разговаривать. Здоровался и проходил мимо, погруженный в собственные думы. И больше всего его терзал один неразрешимый вопрос – для чего он нужен Кате? Ведь он чувствовал, что стал лишним в её жизни. Она перестала брать его с собой на встречи с друзьями, часто не бывала дома, постоянно появлялись всевозможные бестолковые дела.

Однажды, Катя вовсе не пришла ночевать. Он просидел возле входной двери с телефоном в руках до самого утра. Потом появилась она – сонная, плавная и улыбчивая. Коля собрался с силами.

– Я даже не знаю, что спросить наперед…

– А лучше ничего не спрашивай, – игриво шепнула Катя.

– Ты где ночевала? – едва сдерживаясь, пробурчал Коля.

– Нигде. Мы в клубе были, на вечеринке. Сегодня же Хэллоуин, – Катя почувствовала опасность и решила стать более серьёзной.

– Чего? Кто сегодня? Какие холуи? Ты чего мне тут вешаешь? – сжимал кулаки Николай.

– Ой, Коля, да ты совсем тёмный. Но я не думала, что настолько! Это праздник, когда все наряжаются в нечистую силу, злых духов, вампиров всяких.

– Ну я сейчас дух-то из тебя выбью!

Коля вскочил и бросился на Катю. Она не успела дернуться с места, как он уже схватил её за грудки и начал трясти так сильно, что голова походила на игрушечную, как у куклы, которая вот-вот отвалится.

– Отпусти! Урод! – Кричала Катя и пыталась ударить Николая коленом между ног, – Отпусти, мне больно!

Только после того, как Катя начала рыдать, Коля ослабил хватку. Его трясло, к голове приливала мучительная духота, дыхание прерывалось сипением. Катя рухнула на пол, как подкошенная и продолжала всхлипывать, не двигаясь с места. Только сейчас Коля заметил, что у жены странно накрашено лицо, бледное и холодное, с ярко-красными подтёками на губах, а на шее, вместо кулона, большой крючковатый клык.

Коля достал из кухонного шкафчика бутылку подаренного кем-то шампанского, и дрожащими руками стал выкручивать пробку. Он услышал, как хлопнула дверь в ванной и с шумом включилась вода. Пробка никак не поддавалась. Коля грохнул бутылку на стол, сел на табуретку, рядом, и заплакал. Злость улетучилась, остался грубый след из тоски и обиды. Он смотрел на свои ладони и думал о том, что никогда не поднимал руки на девушку, а если бы кто-то в его присутствии это сделал, то уж точно бы пожалел о своем гнусном поступке. Как это случилось? Будто бы несколько минут назад он посмотрел неприятный сон, а сейчас явилось пробуждение. А тот, из сна, казался теперь мерзким моральным уродом, драчуном и трусом. Но ведь это не он, не Николай Александров, не рубаха-парень, не тот шутник и весельчак, местный проказник и любимчик сельских девчонок, не тот Коля, что первым из всех одноклассников уехал в Москву, став для всех примером решительности и целеустремленности. Это был другой, совсем не знакомый ему человек, чужак. Нет, это не он…

– Развод, – прозвенело в ушах у Николая; и с тугим хлопком вылетела из бутылки, задев пластмассовый плафон, предательская белая пробка.

Коля стоял на пустынной платформе и жадно вдыхал знакомую прохладу. От привычного, родного запаха тесно сжималась грудь.

Николай не двигался с места, провожая взглядом вагонный состав, уползающий за крутой поворот в гущу леса.

Неподалеку от станции стояли две машины. Частники. Один из них – Петя Марков, узнал Колю и радостно замахал обеими руками.

– Колян! Здорово!

– Здорово, Петя!

– Давненько не видать было! Деловым, поди стал?

– Да куда там. Место есть? Я подожду, если чего.

– Да погнали! В это время народу-то нет, сам видишь. Я вообще ехать не думал. Но потом, моя говорит, чтоб, мол, съездил что-ли, чего, дома-то.

У Пети была старая «Волга». Эта единственная легковая машина, куда помещалось тучное, медвежье тело Петра. А его мощные, волосатые руки, обхватывали руль таким образом, что он практически в них исчезал, как будто руль игрушечный, малоразмерный. Петя был словоохотлив, как и все деревенские частники.

– А где женка твоя?

– В Москве.

– Чего это? Ей вроде раньше тут нравилось. Помнишь, на речку ездили.

– Ну, то раньше, – Коля был не очень расположен к разговору. Больше глядел в окно, жадно впивался взглядом в мелькающие голые деревья и хмурые серые, сырые поля. Но и Петин трёп его не раздражал. Ему давно не хватало той простоты и легкости, с которой в Москве мало кто был знаком.

– Родители по вам уж больно соскучились. Я их тут в город возил, за пенсией. Вспоминают, грустят.

– Ну вот, приехал я. Повидаемся.

– А на долго, приехал-то?

– Навсегда.

Петя замолчал и перестал задавать вопросы. Он закурил и уткнулся в дорогу, внимательно объезжая ямы и упавшие ветки.

У самой деревни по лобовому стеклу застучали мелкие капли. Поднялся ветер. Округа будто бы чему-то очень обрадовалась или возмутилась, охваченная наступающими ранними сумерками.

– Петь, останови у поворота. Пешком дойду.

– Промокнешь ведь!

– Лиха беда!

Петя постоял еще немного, понаблюдал, как крепкая, коренастая фигура Николая пропадает в туманной дождевой дымке, а потом развернулся и поехал домой, в соседний поселок, представляя по дороге, как будет рассказывать жене последние деревенские новости.

Обручальное кольцо

Лёша был на взводе с самого утра. Он заранее всё предусмотрел, но постоянно прокручивал в голове детали. Перечитывал слова на бумажке, которые он подбирал две ночи подряд. Несколько раз набирал номер цветочного магазина, проверял готовность букета. Флорист был не слишком разговорчивым, видимо устал от бесконечных звонков заказчиков и повторял всем одно и тоже:

– Всё, согласно заказу.

– А вы не забыли, что нужно завернуть в бумагу, а не в целлофан?

– Нет.

– А точно все розы свежие?

– Точно.

– Не завянут до вечера?

– У нас все цветы только свежие.

– Вы меня извините, я очень волнуюсь! Хочу, чтобы всё прошло идеально.

– Да. Простите, мне нужно работать.

В течение дня Лёша чаще обычного ходил в уборную их большого офисного здания, запирался, доставал коробочку, где бережно хранилось кольцо из белого золота с маленьким рубиновым камушком, похожим на гранатовую косточку, и представлял тот момент, как он наденет его Кате на безымянный палец. Он так подолгу сидел в кабинке, что один весёлый коллега заподозрил его в несварении желудка.

– Опять капусту в столовке брал? – игриво поинтересовался толстый паренёк, стоя возле раковины и поправляя черный кожаный ремень на узких брюках.

– Ага, капусту, – быстро проговорил Лёша и ретировался.

Лёша и Катя жили вместе в съемной квартире уже три года. Они познакомились на работе. Лёша только перешел в отдел маркетинга на солидную должность руководителя спецпроектов. А Катя работала всего лишь первую неделю в отделе аналитики. Она была свежа, жизнерадостна, немного наивна и резко отличалась от других девушек с потухшим взглядом и уставшим голосом. Её движения были легки и непринужденны, а большие карие глаза смотрели на мир прямо и без стеснения. Обычная черта провинциальной девушки, только недавно ступившей на суетливые столичные улицы.

Лёша сразу заприметил Катю. Он невзначай садился рядом с ней в столовой, занимал за ней очередь в местной кофейне. А когда он встречал её в коридоре, мило улыбался, весело бросал – «Как дела?», и проходил мимо, едва переводя дыхание от волнения.

Катя тогда была замужем. Но кольца не носила. Муж – её же одноклассник, с которым они вместе уехали из Ярославля, поступили в экономический институт и сняли квартиру. На третьем курсе они расписались. Со временем, когда оба стали взрослеть и видеть жизнь несколько иначе, чувства медленно угасали. Случались частые ссоры, обиды. У обоих были абсолютно разные увлечения и планы на будущее. А тут Лёша. Всегда улыбчивый, общительный, стильный, с ровно подстриженной щетиной и вдумчивыми голубыми глазами. Печальный интеллигент, но еще не до конца разочаровавшийся в жизни – такое впечатление Леша производил на всех заинтересованных им девушек. Всё началось с небольшой прогулки в обеденный перерыв. Потом ужин в японском ресторане. Стихи на просторах корпоративной почты. Первый поцелуй возле метро, как бы на прощание, но дошедший до тех пределов, где стремительно заканчивается обыкновенная дружба между коллегами.

Катя много плакала, переживала. Ей не хотелось обманывать мужа, тем более изменять в открытую. Двусмысленность положения её огорчала. Она звонила маме в Ярославль, но та, как и всегда была холодна к дочери.

– Делай так, как считаешь нужным!

– Мамочка, я не знаю, что делать! Я не могу понять, как нужно!

– Вся в отца! Такая же нюня! Решила уходить – уходи! Всем только легче будет. Не тяни кота за…

Катя бросала трубку.

Но однажды, всё разрешилось иначе. После очередной вечерней прогулки с Лёшей, её муж сам начал разговор и сообщил, что давно её разлюбил и много раз изменял со своей преподавательницей по английскому языку, на курсах. Катя была поражена. Она чувствовала себя обманутой и отвергнутой. Она рыдала, кричала, билась в истерике, пока муж собирал вещи в большой чемодан синего цвета, с которым они приехали из Ярославля. Точку он поставил уже в дверях, назвав точную дату, когда нужно явиться в загс для развода.

Лёша был не рад участию в адюльтере. Он всегда презирал таких героев в романах и в кино, обвиняя их в тщедушности, бесчестии и слабости. Катя ему очень сильно нравилась, но он думал, что сможет вовремя остановиться на стадии небольшого безобидного флирта. Лёша пришел в себя и стал мучиться спустя уже несколько свиданий и крайне пикантной сцены в машине возле её дома. Но сделать с собой ничего не мог. Он предлагал Кате открыться мужу, но ей было страшно, и она всё оттягивала.

Лёша и сам на момент начала их бурного романа был не свободен. Но как-то быстро и почти безболезненно расстался со своей давней подругой, не сильно опасаясь быть непонятым или обвиненным в жестокосердии. Он вообще был хладнокровным к окружающим его людям. С детства. Его родители рано развелись. Они оба были врачами, и обоих кидало по стране по распределению. Маленький Лёша воспитывался строгой бабушкой, которая имела свои представления о жизни. Она учила его никому не доверять, любить только себя, и быть расчетливым в любых отношениях. Вскоре, когда мама Леши обосновалась в подмосковном Королёве, и они с бабушкой переехали из Смоленска в новую квартиру неподалеку от Ярославского шоссе, бабушкино влияние ослабло, но и того хватило.

Все, кто встречался с Лёшей замечали, что он быстро теряет интерес к чувствам и очень глубоко уходит в себя и свои интересы. Так было с первой девушкой, которая ушла от него из-за слишком рационального подхода к вопросу путешествий. Ей хотелось на море, а Лёша упорно возил её на Селигер, так как очень увлекался рыбалкой и говорил, что это веселее и экономичнее. Другая не выдержала вечного понукания Лёшиной бабушки, хотя всеми силами старалась угодить старушке. Видимо, бабуля почувствовала слабость молодого бастиона, и воспользовалась положением, пошла на приступ, не пропуская ни одной бреши. Не было ни дня, чтобы бабушка не позвонила внуку по очередному пустяку, и особенно громко не выругалась в трубку на счет дамы сердца своего ненаглядного чада. А третья, от которой он ушел сам, встретив Катю, была очень спокойной, флегматичной и молчаливой девушкой, что позволило не разрушиться их отношениям в течение долгих двух с половиной лет. Но Катя была не похожа ни на одну из них, и Лёша, что называется, «поплыл».

Лёша и Катя быстро съехались. Для Кати это была очередная съемная квартира, а для Лёши первый опыт совместной жизни на чужой территории.

А дальше, как у всех. Романтичный первый год – долгие посиделки на балконе с бутылкой вина и дорогим французским сыром, прогулки, насыщенные событиями выходные и жаркие ночные признания. Второй год всё тоже самое, кроме вина и жарких постельных признаний. А третий год – инерционный – еще не рутина, но уже не вечный праздник.

Всё было хорошо, душевно, кроме одной маленькой червоточины. Лёша никак не решался сделать Кате официальное предложение. Ему было тридцать два, Кате двадцать семь. Он был крепкий холостяк, а ей пора было задумываться о первом ребенке. Она всячески ему намекала – в разговорах, показывая фотографии счастливых подруг, невзначай оставляла журналы с закладками на рекламе свадебных платьев. А Лёша делал вид, что ничего не происходит и продолжал строить планы всего лишь на ближайшие выходные. Вообще, в глубине души, он боялся брака. Виной тому – недолгие отношения родителей, их бесконечные ссоры и ругательства, и как итог – он считал себя брошенным и ненужным, как бы при этом не старалась его бабушка. Но с Катей они так и ни разу серьёзно не поговорили на эту тему. Молчали и думали каждый сам про себя.

В последнее время, Катя стала очень нервной и раздражительной. Она решила поменять работу, ходила по собеседованиям и возвращалась домой в слезах, или в тяжком унынии. Тут-то Лёша и решился.

Последней гирькой на весах в пользу синего штампа стала свадьба Лёшиного лучшего друга. После ресторана, по пути домой, еще сидя в такси, они с Катей начали небольшую перепалку, которая закончилась самой сильной ссорой за всю их совместную жизнь. Лёша, как опытный рыбак, понял, что надо действовать, иначе леска лопнет и рыбка вместе с крючком и наживкой исчезнет среди камышовых зарослей.

Лёша так спешил, что забыл на работе зонт и промок до нитки. Потом, в цветочном магазине, долго не срабатывала пластиковая карта. Немигающий от усталости и ненависти ко всему миру флорист предложил перевести ему деньги через мобильное приложение, но тут вдруг платеж прошел. Лёша схватил заветный букет и помчался на всех парусах по затопленным улицам.

– Привет, зайчонок! Ну и погодка, – Лёша развязывал шарф и поглядывал на дверь комнаты. Он еще сильнее сжал букет, пытаясь сходу определить настроение Кати.

Но вдруг появилась сама Катя. Кошачьей походкой, с феном в руках, вышла из ванной, крадучись пересекла коридор, и крепко обняла Лёшу.

– Привет! Я тоже сегодня промокла, – прошептала она нежно, – Ничего себе! Это мне?

Лёша молча вручил букет. Ласковый тон Кати его ошарашил.

– Ах, как на первом свидании… Красные, завернутые в бумагу! – с едва заметной улыбкой сказала Катя и отправилась на кухню искать подходящую вазу.

Лёша разделся, вымыл руки. Пока стоял в ванной, проверил еще раз коробочку с кольцом, смахнул с него мелкие ворсинки от пиджака и положил в карман брюк.

Лёша хотел неожиданно пригласить Катю в ресторан, но вдруг почувствовал чарующий пряный запах с кухни. Катя в последнее время редко готовила.

– Раздевайся и проходи, – доносился голос Кати. – Я приготовила стейки.

Ели молча. Катя улыбалась, но её улыбка показалась Лёше какой-то странной и неестественной. Он всем телом ощущал жжение от маленькой бархатной коробочки в правом кармане брюк. Несколько раз хватался за неё, но убирал руку. Подходящий момент не подворачивался.

– Как дела на собеседовании? Пригласили на второй тур? Или опять сказали, что перезвонят? – нарушил затянувшееся молчание Лёша.

– Я не была. Решила сделать небольшой перерыв.

– Вот и правильно. Главное не тратить себя, не распыляться.

– Конечно.

– Когда будет твоё – ты сразу почувствуешь. И всё получится.