Команда доктора Уолтера

В общежитии она сначала чувствовала себя одиноко, была со всеми вежлива, но подружиться не получалось. Бесконечные ночные вечеринки ее утомляли, дамоклов меч пьяных изнасилований пугал и она, как правило, от походов в гости в другие корпуса к мальчикам отказывалась. За это прослыла тихоней, зубрилой и пай-девочкой. "Ты же такая симпатичная, будешь нас слушаться – далеко пойдешь" – уверяли ее знакомые девочки. Но Ребекка вовсе не собиралась "идти далеко". Она понимала, что найдет хорошую работу, выйдет замуж и будет радовать родителей. А пока ей следовало учиться. Остальное подождет. Но долгими вечерами она просто не могла не думать про "остальное".

Первого мужчину она встретила, уже заканчивая аспирантуру. Тоже еврей, тоже психолог, тоже специалист по возрастной ориентации. Они своей работой очень увлекались. Настоящие исследования психологии натуралов, геронтов и ювеналов еще только начинались. Ее Ноа защитился на несколько месяцев раньше, продолжал преподавать, сидел на ее защите, на которую приехали родители, которых она со своим бойфрендом познакомила. К огромному счастью родителей Ребекка нашла работу в Хопкинсе и была почти уверена, что они с Ноа поженятся и будет жить в Балтиморе рядом с ее семьей. Но вышло не так. Ноа предложили работу в Париже, он когда-то заканчивал "французскую" школу в Чикаго и его французский язык был беглым и правильным. Ребекка даже не знала, что он подавал на замещение вакантной должности в институте Пастера. Это была примерно такая же позиция как и у нее самой в Хопкинсе в лаборатории доктора Уолтера. Ноа радовался, с энтузиазмом собираясь в Париж. Их последнюю прощальную встречу перед его отъездом Ребекка вспоминать не любила. "Мне с тобой было очень хорошо. Ты замечательная женщина, но мне всего 27 лет, мне рано жениться, я не готов нигде осесть. Позиция в Париже – это мой шанс, я не могу его упустить. Давай попробуем жить в разных странах. Если через несколько лет мы увидим, что нужны друг другу, тогда мы все решим. А сейчас… прости". Ребекка не плакала, она улыбалась, уверяя Ноа, что он все делает правильно, что она тоже на его месте так же сделала бы, нет, нет… она не обижается, все хорошо. Он прав… им надо пожить вдали друг от друга, а потом… видно будет". Интересно, поехала бы она с ним в Париж, отказалась бы от выгодного предложения работать в лаборатории Уолтера в Хопкинсе? Наверное да, согласилась бы. Семья важнее. Ноа ничего такого ей не предложил и Ребекка четко поняла, что у него другие планы во всех отношениях, а она приятный, но пройденный этап.

Ребекка ехала домой к родителям с тяжелым сердцем, но уже начав работать в психологической клинике при Центре… в Вашингтоне, совмещая приемы клиентов с работой в лаборатории доктора Уолтера, начала думать, что правильно, что она не связала свою жизнь с Ноа. Для ее теплой любвеобильной семьи он был слишком эгоистичным и жестким, ориентированным на карьеру, ради которой он был готов на многое, если не на все. Да и любил ли он ее? Наверное да. Просто любовь к женщине вовсе не означала для Ноа семью и детей.

Ребекка уже давно не была робкой, послушной девочкой, она знала себе цену. Молодая профессионалка с докторской степенью из одного из самых престижных университетов мира. Неплохо зарабатывающая, уважаемая на работе, при этом красивая, хорошо одетая, уверенная в себе. Когда-то Ребекка недолюбливала свою фигуру, считала себя слишком толстой. Да, она не походила на современную модель с длинными ногами. Какое там! Ребекка была пухленькой сдобной девушкой, с большой грудью, аппетитно торчащей попой, довольно тонкой талией и круглым лицом, которое украшали большие карие глаза. Она знала, что нравится мужчинам, особенно не очень молодым. Когда она только что пришла работать в лабораторию, на нее положил глаз Люк Дорсье. Как жаль, что Ребекка психолог и видя ювенала, понимает о нем больше, чем другие, чем даже он сам. Люк, такой талантливый, блестящий, веселый, игривый, полный жизни, был в постоянной депрессии, пресыщенный, цеплялся за свою искусственную молодость, не мог допустить мыслей о смерти и боялся конца. Могло ли ей с таким мужчиной быть хорошо? Могло ли ему быть с ней, 25-ей, хорошо? Наверное, могло бы, но только очень временно. "Временно" Люк находил нормальным, а она подсознательно хотела якоря, и нее впереди была вся жизнь, вот только какая: длинная? Короткая? Это надо было решать.

Ребекка часто помогала людям решить этот главный вопрос современности, а ей кто поможет? Ее родители были убежденными натуралами. Обоим чуть за пятьдесят, и них впереди еще долгие годы. У нее даже еще были живы бабушки и дедушки. За восемьдесят, тоже конечно натуралы. Родители свой шанс упустили, для инъекций теперь ввели возрастной ценз. Люди их поколения не делали это рутинно. Процедура стоила больших денег, верующие евреи не видели смысла нарушать волю бога в отношении их жизни. Серьезная психологическая поддержка приняла свои современные формы относительно недавно. Бабушки с дедушками, такие родные, с юмором, постоянной готовностью ее слушать, хвалить, интересоваться ее успехами, скоро умрут. Такова жизнь, с этим Ребекка ничего не могла поделать. Но ей самой надо было что-то решать. Еще не поздно. В их лаборатории молодым натуралом был только Майкл. Он-то делать ничего не будет. Он натурал и останется им.

Сейчас он звонил и приглашал ее в ресторан. Умный парень, эрудированный, очень способный, целеустремленный, увлеченный работой, в чем-то такой же как и она. Конечно Ребекка не рассматривала Майкла как своего потенциального молодого человека, в бойфренды он совершенно не годился. Ребекке даже лень было объяснять себе почему. Не годился – и все. Майкл был коллега, товарищ, даже больше, чем товарищ, приятель, но несмотря на все это, идти с ним в ресторан Ребекке не хотелось. Она наизусть знала все его разговоры. Майкл умел разговаривать только на одну тему, особенно с ней: инъекции безнравственны! Безнравственны, потому что… "Натуралы всех стран, соединяйтесь!" Хватит попустительствовать мерзости, пора организовываться и подниматься на борьбу с противоестественными и отвратительными тенденциями в обществе, их нельзя считать нормой, они мешают развитию цивилизации". Майкл всегда начинал свои разговоры спокойно, был так рассудителен и красноречив, что Ребекка даже находила его логику забавной, но потом Майкл так распалялся, взвинчивался, входил в такой раж, в такое бешенство, что Ребекке становилось не по себе. Пойти послушать его еще раз, может он что-нибудь новое скажет, что поможет ей принять собственное решение? Ребекка решила рискнуть.

– Мам, я не буду ужинать. Майкл Спарк звонил, помнишь его, он меня в ресторан приглашает.

– Какой ресторан, Реба?

Ну, мама в своем репертуаре. Во-первых называет ее детским именем Реба, хотя знает, что ей это давно не слишком нравится, и интересуется названием ресторана, как будто это может иметь какое-то значение.

– Не знаю, мама. Он не сказал. Какая разница?

– Жалко, детка. А во сколько ты придешь?

– Не знаю, мама. Я могу позвонить, если будет еще не слишком поздно.

– Реба, ты же знаешь, что я никогда не ложусь спать пока ты не вернешься.

Вот зачем она ей это говорит? Создать в ней комплекс вины за свою бессонную ночь? Она же все равно пойдет. Такие штучки Ребекку давно не останавливали. Ей уже в который раз пришло в голову, что напрасно она живет с родителями. Все очень мило, мама с папой ее любят и она их тоже, но что-то в этом по нынешнем временам не то. Разумеется она всем кажется белой вороной. При чем тут "все"? Ей на всех наплевать или не наплевать? Ребекка почувствовала привычное раздвоение, как будто внутри ее головы сидело два человека и один спорил с другим. Одна Ребекка, добрая, домашняя, привязанная к родителям, уже сонная и расслабленная, не хотела выходить на улицу, садиться в машину и ехать в ресторан. Но другая Ребекка, независимая, совершенно взрослая, внутренне неудовлетворенная своей слишком тихой и благополучной жизнью, недобро усмехаясь, возражала: "Не будь коровой! Кто в 25 лет надевает пижамку с цветочками и ложится в 10 часов вечера в постель, поцеловав на прощанье маму и папу? Тебя позвали провести время – иди! Нет у тебя резона, чтобы сидеть дома". "Завтра рано вставать, работа…" – робко защищалась "домашняя" Ребекка. "Ничего, встанешь! Работа – это только работа. Нечего работой прикрываться. От того, что ты такая тихая еврейская девочка, от тебя Ноа уехал… так тебе и надо! – напирала Ребекка "взрослая". "При чем тут Ноа. Майк – не Ноа" – пищала "домашняя". "Иди, дура, и то так и состаришься около родителей"

Это Ребекка уже додумывала в машине. Полчаса назад ей ужасно хотелось спать, но сейчас сон совершенно прошел. Припарковав машину в подземном гараже, Ребекка поднялась на пятый этаж высокого здания гостиницы и, очутившись в уютном зале ресторана морской кухни "Вотер Тейбл", практически сразу увидела Майкла. Среднего роста молодой человек, плотный, коренастый, с слегка одутловатым бледным лицом, модная бородка. Круглые очки в роговой оправе делали это лицо довольно интеллектуальным. Хотя, что значит "делали"? Майкл разумеется и был интеллектуалом. Как жаль, что он всегда играет роль борца за идею. Если бы не это, с ним можно было бы хорошо проводить время. Впрочем после Ноа "проводить время" приобрело для Ребекки более широкое значение, чем простой треп в ресторане, а Майкл был не в ее вкусе. Любопытно, что он и сам ни разу в жизни не посмотрел на Ребекку как на женщину. И хорошо… но все-таки немного обидно. Они заказали еду и Майкл немедленно взял инициативу в свои руки:

– Вон сзади тебя, через два столика… компания ювеналов… нет, постой… один парень – натурал, а сидит со старой теткой. Смотреть противно… не оборачивайся! Сколько же старуха ему платит?

Ну вот, начинается. Так она и знала: Майкл просто ни о чем другом не может говоришь. Не надо было приходить. Все эти жаркие споры двух Ребекк друг с другом и яйца выеденного не стоили. Ребекка пошла на встречу с Майклом в надежде, что его разговоры помогут ей в принятии решения: делать ли инъекцию, и если делать – то какую? Что он на нее смотрит? Надо что-то отвечать?

– Ну, Майкл, подожди. Во-первых никогда нельзя быть уверенным… кто ювенал, кто натурал – этого зачастую не поймешь…

– Ты это серьезно? Ты не можешь понять, кто есть кто? Ты не можешь? Неправда, уж ты-то можешь. В ювеналах есть противная спесь, такая, знаешь пресыщенная спесь на морде: вот, дескать, я какой… любуйтесь, насекомые. Они нас всех считают идиотами, а себя джентльменами духа, интеллектуальной элитой. Нам до них расти и расти… но мы все равно не дорастем. Противно. Секта очаровашек, орден красавчиков. Глаза бы не смотрели.

– Ну ладно… предположим, что мы разбираемся, но тот парень, о котором ты говоришь, он может не знать… Женщина-то, небось, красавица.

Теперь Майкл сидел вполоборота и открыто рассматривал компанию через два столика в другом ряду. Черт, он вести себя не умеет. Лицо его покраснело, глаза наливались злобой, он говорил громче, чем было в таких местах принято. Если бы его рассуждения были только теоретическими, она бы может и не имела ничего против, но он переносил свою ненависть на конкретных людей… Надо что-то сделать, ведь она профессионал. Майкл не любит свой облик, считает себя некрасивым, вот и комплексы… Да, он и вправду так себе. Им принесли еду и Майк начал жадно есть, на время отвлекшись от компании ювенаков. Вечер еще только начинался.

Вторник

Стив

Стив проснулся с ощущением внутреннего беспокойства. Он совсем уж было собрался ехать на работу, но зазвонил телефон и на дисплее высветился номер его старшего сына Джошуа. Что, господи, ему надо в такую рань, в половине восьмого утра? Что-то случилось? Скорее всего, иначе Джошуа не позвонил бы. Он вообще редко звонил, как же как и младший сын Ник.

– Привет, Джош. Что случилось?

– А что, чтобы позвонить отцу, надо чтобы что-то случилось?

– Я просто подумал, что сейчас не самое лучшее время для звонка.

– А когда тебе звонить? Ты вечно на работе или трубку берет твоя молодка.

– Перестань говорить об Алисии в таком тоне.

– Тебе тон мой не нравится? И звонок мой не к месту?

– Хватит, Джош. Просто скажи, что тебе надо?

– Мне-то ничего не надо, это, скорее, тебе надо.

– Что ты тянешь кота за хвост. Что за привычка! Что ты от меня хочешь? Я на работу опаздываю. Если разговор длинный, то давай его отложим на вечер.

Стив чувствовал, что начинает заводиться. Его старшему сыну Джошуа было 69 лет, он был уже на пенсии, оставив пост менеджера среднего звена в фирме по производству пылесосов три года назад. Убежденный натурал, видный член церковной общины, отец троих детей, дед шестерых внуков, Джош давным-давно дистанцировался и от отца и от младшего брата, которые с его точки зрения жили не так, как подобает доброму христианину. И в кого он у него такой правильный уродился? Скучный, унылый, пресный в разговоре, невероятно привязанный к своей рутине, зануда… и это его сын Джошуа. Стив всегда пытался найти в сыне какие-нибудь приятные черты: стабильный, твердый в убеждениях, хороший семьянин и… как бы Стиву ни хотелось считать Джошуа профессионалом, не получалось. Как он когда-то настаивал, чтобы сын пошел учиться на биолога или врача. Не пошел. Стиву казалось, что назло ему, но с годами он понял, что дело совершенно не в этом: Джошуа просто не имел достаточно способностей и целеустремленности, чтобы делать научную карьеру. Какой-то дурацкий диплом МВА… что-то про управление бизнесом. И вот его сын производит пылесосы. Или он их даже не производил, а продавал? Стив вздохнул.

– Ну ты вытелишь наконец в чем проблема? – получилось гораздо грубее, чем Стиву хотелось бы.

– Я просто звоню тебе напомнить, что в пятницу годовщина маминой смерти. Уверен, что ты забыл… забыл и про маму и про меня и про Ника. У тебя теперь другая жизнь, а мы остались в неинтересном прошлом. Мамы уже почти сорок лет нет, а ты все живешь и здравствуешь… У тебя все, видать, впереди, не то, что у нас простых людей… Бедная мама…

Стив завелся с пол-оборота. Опять эта старая песня. Не может он ему, дрянь такая, простить того, что он стал геронтом. Мать умерла относительно молодой, а он живет и живет. Получается, что он эгоист, а мама… "бедная". Как же это несправедливо.

– Это почему это твоя мама "бедная"? Я ее любил, у нее был полный дом, двое детей. Я ей предлагал стать такой же как я, но она отказалась, в этом нет моей вины. Нет моей вины и в том, что она умерла. Что ты хочешь от меня? Хочешь с утра пораньше обсудить мою с матерью жизнь и наши решения? Ты этого хочешь?

– Ты потом быстро женился… а мы с Ником…

– Я не собираюсь обсуждать с тобой подробности своей личной жизни. Это не твое дело. Ты понял?

– Понял, понял. Я в пятницу поеду с семьей на кладбище, зайдем в церковь, можешь к нам присоединиться.

Стив молчал. Мэри умерла почти сорок лет назад. Он редко о ней вспоминал, но вспоминал всегда хорошо. И однако ходить всей компанией с детьми и внуками на кладбище – Стив считал это дурацким спектаклем, в котором он, не силах отказать Джошуа, иногда участвовал, но в эту пятницу об этом и речи не могло быть. Операция закончится только к вечеру. До кладбища ли ему будет? Эту пятницу они ждали много месяцев. Он – руководитель проекта и вдруг уйдет от своей команды в самый решающий момент! Нет уж…

– Джош, я в эту пятницу не могу.

– Что? Это годовщина маминой смерти. Я уверен, ты забыл. Скажи правду, забыл, забыл? Я знаю, что забыл. Но у тебя же есть я, и я тебе напоминаю. Что может помешать приличному человеку не прийти на могилу своей жены в день ее кончины? Хотя для таких так ты, у которых нет ничего святого, это ерунда. Всегда есть более важные дела. Но хоть имей мужество сказать, что ты вообще забыл…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.