Обманите и сами поверьте в обман

– Кто-нибудь, позовите врача!

– Чувак, ты как?

– Да тихо, ему плохо, не видите, что ли?

Рой голосов смешивался в голове. Я пытался понять, кому принадлежат эти голоса, сообразить, что происходит, разобраться, где я и как здесь оказался. Непрекращающийся шум в ушах не давал ни на чем сосредоточиться, тело ныло от тупой пульсирующей боли, туловище сдавливала тугая повязка, левая нога и запястье правой руки находились под толстым слоем гипса, каждый вдох отдавался болью в спине.

Кто эти люди? Что они здесь делают? Нужно срочно расспросить их о случившемся, кажется, они что-то знают. С большим усилием, стараясь выговаривать слова как можно четче, я спросил:

– Чт… что прсходьт?..

– Ты только не волнуйся. – На мою ковать присела белокурая девушка в белом халате, накинутом поверх фиалкового платья. – Когда ты решил уйти… – ее бархатный голос дрожал, – когда ты ушел, там, около парка случилась авария, ты попал под машину… Мы не знаем точно, что произошло, но водитель говорит, что не нарушал прав, а страховая компания…

– Кто вы? – спросил я, не понимая, откуда этой женщине все известно.

Слезы заблестели в ее широко раскрытых глазах. Она пораженно смотрела на меня, не в состоянии вымолвить ни слова. Потом она бросила беспомощный взгляд на стоящих позади нее людей и снова повернулась ко мне.

– Как же "кто"? Я Лена… Леночка. – Она выдавила из себя слабую улыбку. – Ты что, не помнишь меня?

– Кажется, Сашка неслабо ударился головой, – произнес полноватый мужчина в красной футболке.

– Кто Сашка? – тихо спросил я.

Все находившиеся в комнате с тревогой наблюдали за мной. Я чувствовал нарастающее среди них напряжение, и от этого чувства мне захотелось поглубже вжаться в кровать.

– Ты совсем ничего не помнишь? – прошептала девушка, назвавшаяся Леной. – Ведь это твое имя.

Значит так меня зовут! Сашка. А какая же у меня фамилия? Кто я? Казалось, в моем мозгу находился барьер, не пускающий меня в хранилища собственной памяти! Нужно все вспомнить. Вспомнить хоть что-нибудь! В голове беспорядочно металось множество мыслей, но не за одну из них мне не удавалось ухватиться. Казалось, еще немного и моя голова лопнет от разрывающих ее мыслей, шума и боли.

Почему же я не могу ничего вспомнить? Страх вместе с паникой стремительно завладевали мной. Пытаясь собрать воедино осколки разбитого сознания, я вглядывался в эти серые, так похожие на кошачьи, раскосые глаза, с небрежно спадающими на них прядками светлых волос. Я не знал, кем была эта девушка, но мне казалось, что в ее лице я смогу обнаружить отголоски своих воспоминаний. Однако все было тщетно.

Наверное, в тишине, в которой мы провели последующие мгновения ожидания доктора, можно было почувствовать малейшее движение воздуха, но непрекращающееся гудение в голове не давало прислушиваться, оглушая меня изнутри.

Минутой позже дверь скрипнула, и в палату зашел крупный пожилой врач, чье появление заставило Лену подпрыгнуть, словно ее неожиданно вывели из продолжительного транса.

– Как ваше самочувствие? – растягивая слова, спросил врач и провел рукой по седым волосам, окружавшим его лысину. – Действие обезболивающего еще не должно закончиться. Вы очень долго отходили от наркоза, заставили нас поволноваться. – Он посмотрел на меня долгим внимательным взглядом.

Не зная, что ответить, я молча наблюдал, как он проверяет показатели аппаратов, отвечающих за мое состояние. Я хотел сообщить доктору о потери памяти, как любой больной, надеясь на чудотворное лекарство, от которого все мгновенно пройдет. Вот только мозг не желал меня слушаться, и я продолжал молча наблюдать за неторопливыми движениями человека в белом халате.

– Доктор? – Снова как будто издалека до меня донесся тихий голосок Лены. – Можно с вами поговорить?

Они вдвоем вышли из кабинета. Даже не слыша их приглушенный разговор, я знал, что Лена рассказывает о потери моей памяти. Несколькими секундами позже я услышал уже более громкие слова врача: "Такое случается. Нужно ждать. А сейчас покиньте, пожалуйста, палату, ему нужен отдых".

Несмотря на то, что мне очень хотелось поспорить с этим доктором и потребовать его объяснений, он был прав. Перенесенное эмоциональное напряжение утомило мое пострадавшее тело, и теснимый тревожными чувствами, которые уже не могли формироваться в определенные мысли, я снова погрузился в тяжелый сон под мерное пищание кардиомонитора.

***

Проснулся я около полудня от разливающейся по всему телу острой боли и оглушающего шума в голове. На стуле, облокотившись на стену, сидела Лена. Она была все в том же фиалковом платье и с выбившимися из прически блестящими на солнце прядями. Ее глаза были закрыты, и сначала мне показалась, что она спит. Но как только Лена услышала мое участившееся дыхание, она распахнула глаза, под которыми залегли темно-синие круги, и подошла ко мне.

– Доброе утро, – ласково улыбаясь, сказала она. – Как себя чувствуешь?

Я попытался пошевелиться, но единственное, на что оказался способен – искривиться в болезненной гримасе.

– Ой, – забеспокоилась она, – медсестра приходила недавно, она добавила в капельницу обезболивающего, скоро должно стать лучше.

Вдруг я вспомнил вчерашнюю ночь и обнадеживающие слова доктора "Надо ждать". "Попытайся что-нибудь вспомнить!" – приказал я себе мысленно, но ничего не вышло. "Ну же! Вспоминай! Вспоминай! ВСПОМИНАЙ!" – вопил мой внутренний голос, но ни единое воспоминание больше не обременяло мою память. Сейчас мой разум представлялся мне бескрайней пустыней, в которой не было ничего, кроме гуляющего ветра, гулом отдающегося в моей голове.

Лена смотрела на меня в ожидании хоть малейшего намека на то, что ко мне вернулась память. Решив не ее томить, я задал вопрос, который почти ясно мыслящий мозг посчитал нужным задать в первую очередь.

– Вы моя жена?

– О, нет-нет, что ты. Мы друзья.

– Понятно, – хриплым голосом протянул я. – Вы не знаете, где мой телефон? Нужно срочно позвонить родителям, они, должно быть, ищут меня.

Мимолетная тень пробежавшую по ее лицу. Она молча опустила глаза.

Что это значит? Где мои родители, что с ними? Сердце бешено заколотилось при мысли, что в эту аварию я попал не один, а с ними. И что если…

– Что с ними? – дрожащими губами произнес я.

– Не знаю, Саш, – Лена подняла на меня полные сочувствия глаза. – Пойми, мы с тобой росли в детском доме…

Мое учащенно бьющееся сердце вдруг остановилось и пропустило удар. Да, это все объясняет. Вот почему родители не пришли ко мне. Потому что у меня их нет. И от этого стало больнее, чем от всех травм, полученных в автокатастрофе.

– Что вчера произошло? – спросил я, не зная точно, хочу ли услышать ответ.

Лена рассказала о том, как мы вчера провели вечер, и о том, как красный Фольксваген сбил меня на дороге. Водитель вызвал скорую, и меня срочно доставили в больницу с двумя переломами, травмой позвоночника и ушибом головного мозга. После долгой операции меня перевезли в палату реанимации, где в порядке исключения ребятам разрешили дождаться, пока я приду в себя, так как в больнице не хватало персонала, а у меня не было родственников, которые могли бы за мной присмотреть.

Я молча выслушал этот жуткий прерывистый рассказ. Через каждые несколько слов Лена останавливалась и глубоко вздыхала. Помимо грызущей изнутри физической боли, я ощущал боль душевную, с которой нельзя было бороться при помощи анестезии.

В конце она добавила, что, по словам врача, амнезия после травмы головы – явление нередкое и, к счастью, временное. Поэтому вскоре воспоминания начнут возвращаться. Но когда?

– Расскажи что-нибудь обо мне, – шепотом обратился я к Лене.

Она задумчиво заправила выбившуюся прядь волос за ухо.

– Признаться, я знаю о тебе совсем немного, ведь мы не виделись целых двадцать лет. Знаю только, что несколько дней назад ты вернулся из Воронежа, чтобы остаться жить здесь.

– Где "здесь"?

– Ах, да, прости. В Ростове, – уточнила она. – Вчера мы с ребятами из нашего детского дома собрались в ресторане и рассказывали друг другу о своей жизни. Ты говорил, что сейчас живешь в съемной квартире, недалеко от центра.

– А кто я по профессии? – спросил я и приготовился услышать самое худшее.

– О, – Лена улыбнулась, – ты писатель. Написал четыре романа, три из них уже изданы. Ты сказал, что писал под каким-то псевдонимом.

– Я писатель?! – От удивления перехватило дыхание, что отозвалось болью в груди.

– Именно! – Она улыбнулась еще шире, и я заметил, как заблестели ее глаза.

Мой мозг принялся лихорадочно обрабатывать полученную информацию. Я не мог поверить словам Лены. Писатель! Просто невероятно! Неужели я и правда когда-то писал романы, общался с издателями? Наверное, у меня даже была парочка преданных читателей. А может и сотни! Но это было в той, другой жизни, которую я больше не помнил.

Возможно, все мои навыки канули в небытие вместе с ушедшими воспоминаниями. Вдруг у меня похолодело внутри. Слова Лены вновь прозвучали в моей голове: "писал под каким-то псевдонимом". Но как же теперь вспомнить этот псевдоним? Я старался не поддаваться охватившему меня волнению и надеяться на то, что память скоро вернется и все встанет на свои места. С большим трудом я начинал верить в то, что когда-то (еще вчера!) был писателем. Какая, должно быть, у меня была замечательная жизнь, о которой теперь я мог только догадываться. Если бы только этот шум в голове прекратился!

Лена еще долго рассказывала о нашем детстве, обо всем, что я поведал ей и остальным во время нашей вчерашней встречи. С неподдельным интересом я слушал этот чарующий мягкий голос, стараясь понять, кто же я такой. Но пока что знал о себе слишком мало и соображал слишком медленно, чтобы делать какие-либо выводы.

Шли дни, а память так и не возвращалась. Каждый вечер я засыпал, веря, что, проснувшись, все вспомню, но с каждым новым утром моя надежда становилась все слабее и слабее, пока совсем не угасла и не растворилась в реальности. Из реанимации стараниями друзей меня перевели в одноместную палату травматологического отделения, где около месяца мне пришлось неподвижно лежать в специальной кровати для больных с травмами позвоночника. Лена и друзья навещали меня почти каждый день, не давая мне оставаться наедине со своими мрачными мыслями. Они часами рассказывали о любых мелочах, которые вспоминали обо мне, но этого казалось ничтожно мало для того, чтобы вновь обрести себя.

С потерей памяти моя неуверенность в себе не иссякла, а лишь обрела новую форму. Теперь я не был уверен в том, что я за человек, каких взглядов придерживаюсь, каковы мои цели, а двадцать лет пребывания в Воронеже представлялись мне бездной, таящей в себе ответы на все вопросы, пропастью, о содержимом которой никому не было известно. И это незнание страшило меня и делало неуверенным не только в себе, но и в окружающей действительности.

Назначенные главным врачом курсы лекарств и психотерапии не помогали вернуть утерянные воспоминания. Я ощущал себя растением, не знающим ничего ни о своем прошлом, ни о будущем, бессмысленно существующим и не приносящим никакой пользы в настоящем.

Во время визитов Лена часто читала мне свои любимые стихотворения. Проведя в почти два месяца, окруженный четырьмя стенами больничной палаты и одними и теми же лицами, я жаждал новых событий и впечатлений. Поэтому всегда завороженно слушал ее тихий голос, умиротворяюще повествующий об опасных приключениях и грандиозных победах, окрыляющей любви и теплых воспоминаниях, философских размышлениях и душевных терзаниях лирических героев. Особую страсть она питала к творчеству Максимилиана Волошина и каждый раз в конце сеансов чтения рассказывала одно из его стихотворений. Ей казалось, что в этих таинственных строках скрывается простая правда жизни. Лена была уверена, что однажды это стихотворение поможет ей понять что-то очень важное. До сих пор ее проникновенный голос зачитывает в моих снах эти строки:

Обманите меня… но совсем, навсегда… 

Чтоб не думать, зачем, чтоб не помнить, когда. 

Чтоб поверить обману свободно, без дум, 

Чтоб за кем-то идти в темноте наобум… 

Нередко я засыпал под ее размеренное чтение, и мое воображение дорисовывало продолжения историй, украшенных искусным поэтическим слогом, а ее голос продолжал звучать в моей голове даже во сне.

***

Чтобы как-то отвлечься от гнетущих мыслей, я стал придумывать сюжет для своего пятого романа, а как только мне разрешили садиться, стал набрасывать свои идеи на бумагу. Оказалось, я и вправду позабыл свои навыки. Всему приходилось учиться заново.

– Талант не может исчезнуть вместе с памятью, – произнесла Лена, когда я пожаловался ей на то, что у меня ничего не выходит. – Конечно, тебе придется потрудиться, но ведь в каждой работе есть свои трудности.

– Да, ты права, – совсем убитым голосом протянул я, вспомнив, как пару часов назад яростно разорвал лист, на котором описывал главного героя, как "красивого детектива с красивыми голубыми глазами и красивыми светлыми волосами, которого боялся убийца из Нью-Йорка".

Видимо, она заметила выражение безнадежности, появившееся на моем лице, и серьезно сказала:

– Саш, послушай меня внимательно. Раз ты прошел этот путь однажды, сможешь сделать это снова. И если нужно, ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью.

– Спасибо тебе, – сказал я и после небольшой паузы спросил: – Почему ты так часто приходишь ко мне? Ведь ты, наверно, устаешь, и у тебя, должно быть, масса дел. А я… просто…ну не хочу быть чьей-то обузой, – резко выдохнув, закончил я.

Лена удивленно на меня посмотрела.

– Не могу же я оставить тебя здесь, к тому же больные всегда быстрее идут на поправку, когда рядом с ними находятся любящие их люди. – Она нежно улыбнулась, но улыбка тут же растаяла на ее губах, а взгляд нервно забегал по палате. – Я, пожалуй, пойду. Тебе нужно поспать.

Она встала и стремительно направилась к двери.

– Постой, – воскликнул я. – Не уходи, пожалуйста, – добавил я шепотом.

Лена остановилась около двери и несколько секунд стояла неподвижно. Я смотрел на эту маленькую хрупкую фигурку и гадал, что она недоговорила, и что сейчас происходит у нее на душе. Но когда она повернулась, ее лицо приняло привычное мягкое выражение. Легкими, едва слышными шагами она подошла к моей кровати, опустилась на стоявший около нее стул и взяла мою руку в свои нежные теплые ладони.

– Никогда, – почти неслышно прошептала она, и слова эти прозвучали так проникновенно, что по моему телу побежали мурашки.

***

За неделю до выписки из больницы на мой разбитый, но работающий телефон позвонила хозяйка квартиры, и поинтересовалась, собираюсь ли я оплачивать счета. Она была крайне удивлена, когда я спросил у нее адрес дома, в котором снимал квартиру. Мне несказанно повезло с тем, что телефон оказался работающим, потому что в заметках я обнаружил ПИН-код от банковской карты и множество других важных, но утративших для меня смысл записей. Однако контактных данных нашлось совсем немного: кроме мобильных номеров Максима и Кирилла, в телефоне оказались лишь номера такси и неизвестных мне организаций.

К моменту выписки у меня были деньги, крыша над головой, два костыля и блокнот с черновыми записями моего романа, которые я сразу же перенес на ноутбук. Я провел несколько часов изучая каждую папку рабочего стола своего компьютера, но кроме музыки и фотографий с людьми, которых теперь не узнавал, ничего содержательного найти не смог.

Наверное, я был очень осторожным человеком, раз не хранил свою новую книгу, которую редактировал, в компьютере. Впрочем, старых книг я там тоже не нашел. Возможно они хранились у моего литературного агента, однако наверняка я знать этого не мог. И тот факт, что из-за наличия псевдонима я никак не мог отыскать написанные мной книги, с каждым днем все больше и больше заставлял меня сомневаться в реальности моей жизни до аварии.

Когда я уже достаточно окреп для того, чтобы кое-как передвигаться по дому, ребята все равно продолжали приходить ко мне в гости, хотя и не так часто, как раньше. Однажды, я стал перебирать оставшиеся в сумке вещи, надеясь найти среди них документы или предметы, которые смогли бы хоть что-нибудь рассказать о том, кем я был раньше. Провел полчаса, изучая содержимое сумки, но кроме личных документов ничего существенного не нашел. Так как долгое время сидел в согнутом положении, ушибленная спина напомнила о себе болью, в глазах потемнело, а к горлу подступила тошнота. Поняв, что ничего больше не найду, я отбросил сумку с вещами, лег в кровать и провалился в беспокойный сон.

Несмотря на то, что ходьба доставляла неимоверные мучения, врач настаивал на том, чтобы на процедуры я приходил пешком. "Вам нужно привыкать к нагрузке" – говорил он.

Однако больше всего мое измученное тело изнуряла умственная и душевная нагрузка, которую я получал в процессе написания книги. Я и подумать не мог, что создание персонажей, построение композиции и сплетение сюжетных линий могут вводить в такую растерянность, а порой даже и в отчаяние.

Так как я не был в состоянии вспомнить свой псевдоним, то не мог прочитать своих предыдущих книг, и, к моему великому разочарованию, ни одно издательство не хотело меня признавать. Я не понимал, как такое возможно, подбирал этому тысячи сомнительных объяснений, вновь и вновь задавался вопросом, насколько реальной была моя жизнь, пока не убедился, что лучше и вовсе об этом не думать, так как подобные мысли лишь вводили меня в депрессию.

Однако это меня не останавливало. Я читал книги известных авторов, переводил пачки бумаги на неудачные черновики и не переставал усердно работать, что не давало мне концентрироваться на постоянной боли в теле. Я понимал, что придется заново проделать сложнейший путь к изданию своей книги, но это меня не страшило. Единственное, в чем я был уверен – это в своем твердом намерении вернуть себе статус писателя.

Для меня настали непростые и одновременно лучшие времена, за всю ту недолгую жизнь, что я помнил. Придумывая все новые и новые главы, я не спал ночами, не выходил на улицу, потерял интерес к еде. Я полностью погрузился в свою работу: засыпал с блокнотом в руке и просыпался с новыми идеями, которые тут же записывал, не дожидаясь, пока глаза смогут сфокусироваться на тексте; обедал только за чтением книг или просмотром фильмов, обучающих писательскому ремеслу; без ручки и блокнота не выходил в магазин; а если решался устроить небольшой праздник, шел в кафе, где проводил вечера печатая книгу на ноутбуке за кружкой горячего шоколада.

Этот роман стал смыслом моей жизни, символом того, что ничто не сможет сломить силу человеческого духа, ничто не способно заставить писателя не писать. И несмотря на то, что я уставал и не высыпался, работа над книгой стала лучшим, из всего, что я помнил, и мне ни на минуту не хотелось возвращаться из своего выдуманного мира в мир реальный, где я никак не мог найти себе место.

Чтобы не уйти в долги, время от времени писал в местную газету и выполнял работу, не требующую физических нагрузок. Мое восстановление проходило достаточно тяжело, и так как я совсем не берег свои силы и продолжал испытывать организм недосыпанием, врач пообещал, что больше не будет нести за меня никакой ответственности. Я понимал, что из-за своего режима выздоравливал намного медленнее, и отдавал себе полный отчет в том, что, если бы серьезнее относился к себе, головные боли беспокоили бы реже, а приступы тошноты не случались бы так часто. Но я и без того не помнил большую часть своей жизни, поэтому не хотел тратить время на сон, воспоминания о котором также улетучивались вместе с пробуждением.

И только Лена поддерживала меня на выбранном пути. "Поступай так, как ты сам считаешь нужным, не слушай никого. Это твоя жизнь, а значит, выбор должен оставаться за тобой" – твердила она, хотя я знал, что в глубине души ей не нравился мой образ жизни. Но я был благодарен за ее поддержку.

Так прошли четыре долгих месяца. Первый черновик романа был почти готов. "Красивый детектив с красивыми голубыми глазами и красивыми светлыми волосами" превратился в "высокого молодого человека крепкого телосложения с искрящимся задорным блеском в голубых глазах и золотисто-русыми кудрями, небрежно рассыпанными по голове". Убийца же из Нью-Йорка получил имя Уолтер и обрел свою историю и внутренний конфликт, побуждающий его на совершение зверских преступлений. Однако этого все еще было недостаточно для полноценной книги и поэтому мне предстоял непростой процесс редактирования.

Однажды после вечера, проведенного в кафе за чашкой крепкого кофе, я поздно возвращался домой. Тогда я был безумно счастлив, потому что в руке нес ноутбук, в памяти которого хранился мой роман. В тот вечер я приступил к написанию его последней главы. Довольный проделанной работой я шел по темным улицам, испытывая радостное и волнительное чувство, не веря, что подошел к своей цели так близко.

За тот день я написал две главы и был настолько уставшим, что пообещал себе лечь спать, как только приду домой, и не вставать с постели, пока полностью не высплюсь. Я чувствовал себя "опустошенным, но не пустым" и испытывал от этого небывалое удовлетворение.

Так, витая в своих мыслях и уже представляя, как завтра напишу последнее предложение своей книги, а после редактирования разошлю ее по всем существующим издательствам, я свернул в небольшой переулок, вдоль которого тянулся ряд перекошенных от старости гаражей. За прожитое время в Ростове я еще ни разу не видел, чтобы здесь горел хоть один фонарь, и как всегда прибавил темп, надеясь побыстрее миновать это жуткое место, как вдруг хриплое "Огонька не найдется?" развеяло неподвижно стоявшую тишину.

До меня донесся чей-то гогот и через мгновение из темноты появились две человеческие фигуры, облаченные в мешковатые одежды.

– Не курю, – ответил я, резко остановившись на месте и попятившись.

– Мама не разрешает? – В голосе неизвестного звучала открытая насмешка. – Ты бы лучше так не спешил.

В темноте было трудно разглядеть говорящих. Я видел лишь квадратное лицо грузного человека, сложившего руки на груди, и тощего парня в широких спортивных штанах, нелепо колыхающихся на его худых ногах, стремительно шагавших в мою сторону.

– Дай-ка посмотреть, что у тебя там, – сказал второй, указав кивком на сумку в моей руке. Сердце подскочило и забилось где-то в горле.

"Только не ноутбук!" – молнией пронеслось в моей голове. Лишь сейчас я понял, что не позаботился о том, чтобы создать копию романа. Полгода беспрерывной работы, полгода моей жизни находились в памяти этого устройства.

– Мне нужно идти, – едва разжимая губы, пробубнил я и заспешил назад, но крючковатые руки одного из парней уже схватили меня за грудки, другой потянулся к сумке. Едва я попытался увернуться, сокрушительный удар по солнечному сплетению чуть не вышиб из меня дух, из-за чего стало трудно дышать, словно свинцовая рука намертво сжала горло.

В воображении возник образ Лены, укоризненно качающей головой. Она ведь просила сделать копию книги. А я упрямился, боясь, как бы кто не увидел неготовый к чтению посторонних черновик… "Только не ноутбук" – словно звоном колокола повторно прогудело в голове, и все мое сознание ушло на второй план, уступив место инстинкту сохранения собственной жизни, которую я доверил своему ноутбуку.

Как безумный, я начал вырываться, во все стороны размахивая свободной рукой. В голове гулко стучало, перед глазами все сливалось, паника застилала разум. Наконец один из моих ударов угодил в челюсть держащему меня тощему парню. В этот момент кто-то схватил меня сзади, и я почувствовал дикую боль в заломленной правой руке. Держась за поврежденную челюсть, худой парень воспользовался моментом и резко потянул на себя сумку, которую я продолжал сжимать в онемевшей от напряжения руке. "Пусть берут что угодно, только не ноутбук, только не мой роман" – про себя взмолился я.

– Да отпусти ты! – раздраженно рявкнул мужчина, вырывающий мою сумку. Из последних сил извиваясь в руках первого, я ногами яростно отпихивал второго. Он, однако, ухитрился расстегнуть сумку. Еще секунда и ноутбук оказался бы в его руках! Понимая, что это последний шанс спасти роман, я что есть силы ударил его ногой в живот.

Но было поздно. В самую последнюю секунду вор вцепился в ноутбук. Я опоздал. Полетев от удара на землю, он увлек за собой компьютер, и тот вслед за ним камнем упал на асфальт и разбился.

Мое сердце упало и на время утратило способность биться. Выронив пустую сумку, я смотрел на лежащий на земле раскрытый ноутбук, на его расколотый экран, на вылетевшие клавиши, и чувствовал, как моя душа также раскалывается на тысячи осколков, причиняя еще большую боль, чем вывихнутая рука.

Почувствовав, что я потерял способность сопротивляться, стоящий сзади парень отбросил меня в один из гаражей. Звук удара о железо эхом разнесся по всему проулку. По больной спине разлилась жгучая боль. Опираясь о холодную стенку гаража, я поднялся на трясущиеся ноги. Тошнота резко подступила к горлу, мне казалось, еще секунда и я потеряю сознание, за которое хватался из последних сил.