Тайный агент

– Ты-то чего в драку полез? Тебе же нельзя.

– Ага, чтобы потом трусом считали?

– Глупости. Ребята поймут. Мне тот кореец, врач, который, сказал, что голову надо особенно беречь.

– А как её беречь? Ты говоришь: пацаны поймут. Как же! У нас в детдоме как узнали, что у меня голова болит, специально по ней били. …

– Суки. Звери!

– Не то слово. Я потому с Артистом и ушёл. Мне хоть куда, лишь бы из детдома.

Виктор промолчал, ответ друга был весьма убедительным.

– Ты боль особо не терпи. Скажи.

– Не. Иголки – это ночью, когда все спят. Мне доктор таблетки дал. Днём я их пью. Правда, они тоже плохо помогают.

– Ладно, как знаешь. Обращайся.

Белохвостиков промолчал.

  Пацаны и командир затаили на Колю злобу. Если ребят обуревало простое чувство злости, даже скорее зависти, что он один справился со всеми, то командира мучило чувство другого толка. Его всегда раздражали такие, как Коля. Он внутренним чутьём чувствовал лишнее беспокойство для себя, чего он никак не желал. По своему жизненному опыту командир знал, что – рано или поздно – ребята начнут уважать Колю: за его бесстрашие, умение постоять за другого, и постепенно Николай станет их лидером. Этого командир допустить никак не мог. Здесь один лидер – это он сам. И только на него они должны равняться.

Сам-то он ни при каких обстоятельствах не ставил чужие интересы выше своих, тем более – жизнь. И даже гордился этим, считая себя умным и прагматичным, а таких, как Коля, – безмозглыми чурбанами. Ему с детства был присущ патологический эгоизм. Мать часто горестно повторяла, что он с лёгкостью променяет её на велосипед. Он тогда злился на эти её слова, но всё же с упрёком спрашивал, почему у всех мальчишек есть велосипед, а у него нет. На что мать, целуя и лаская его, в который раз объясняла, что у них большая семья, а денег едва хватает на еду. Это обстоятельство более всего злило его, и он кричал: "Зачем эти все нам нужны? Тебе что, меня не хватает?" В действительности, лишь он один был её родным ребёнком, остальные четверо детей в семье были детьми её покойной сестры. Ещё в школе он увлёкся спортом, стыдясь своей обделённости, и даже сдал на первый разряд по бегу на лыжах, но потом охладел к лыжам и увлёкся стрельбой. Имея отличные результаты в спорте, учился он неважно, по счастливому случаю был призван служить в спецназ. Восемнадцатилетний деревенский парнишка – и спецназовец! Он был очень горд.

Служба его увлекла, хотя и была достаточно сложной. Но и там он из-за своего характера долго не удержался. Всё разрешилось в первый год службы. Он долго потом вспоминал эти месяцы. Стояли январские морозы. Задание перед группой, в составе которой был и он – боец Сидоренко, стояло непростое: явиться на место операции и освободить «заложников». Сколько "террористов" удерживают «заложников», группе было неизвестно. Сама группа состояла из семи человек. До места дислокации – марш бросок десять километров на лыжах. Снега было много, плюс экипировка, одним словом – настоящая проверка на выносливость. Шли гуськом, лейтенант впереди. Ещё не прошли и половины пути, когда Лёха Петренко, один из бойцов, вскрикнул и присел на снег. По цепочке передали о случившемся. Все остановились и собрались в круг. Лейтенант осмотрел ногу. Судя по тому, как стонал Лёха и не давал дотронуться до ноги, стоило ожидать перелома или разрыва связок.

– Сидоренко, – лейтенант закончил осмотр ноги, – так как ты у нас перворазрядник по бегу на лыжах – тебе и флаг в руки.

Его губы тронула едва заметная улыбка.

– Доставишь бойца Петренко в санчасть.

– Есть – доставить в санчасть!

Петренко уложили на связанные вместе лыжи и привязали к ним. Получились сани-волокуша, ручку которых Сидоренко перекинул себе через пояс.

Встав на свои лыжи и взявшись за палки, боец Сидоренко, прежде чем двинуться в путь, смело спросил:

– Товарищ лейтенант, мне как, возвращаться или нет?

– Сам решай, Сидоренко. Смотри по времени. …Хотя, – чуть запнувшись, лейтенант добавил, – задание сложное, и терять ещё одного бойца не хотелось бы. Но решай сам…

Сидоренко прекрасно слышал слова лейтенанта, что задание сложное, но для себя сразу решил, что возвращаться не будет. «Щас, как же, буду я возвращаться! Нашли дурака. Делать мне нечего!». С такими мыслями он шёл не спеша, кряхтя, охая, одним словом – всячески демонстрируя Лёхе всю тягостность своего положения и вызывая, соответственно, у товарища чувство вины и раскаянья за свою неосторожность, приведшую к столь печальным последствиям. Группа в тот день вернулась поздно. Как оказалось, людей, захвативших «заложников», было больше, чем членов группы, и операция была особенно сложной. Когда по возвращении уставший лейтенант поинтересовался у него, почему он не вернулся на помощь, Сидоренко, не моргнув глазом, соврал, что не укладывался во времени. Лейтенант тогда ему ничего не сказал. Через две недели им снова предстоял марш бросок в десять километров. В этот раз их попросил о помощи председатель сельсовета из местной маленькой таёжной деревеньки. После сильного бурана повалило деревья, и единственный подъезд к деревне был перекрыт. Техники у деревенских отродясь не было, и рассчитывать приходилось лишь на помощь солдат. Работали по расчистке дороги часа четыре, и если учесть десятикилометровый лыжный переход, то силы у бойцов были на исходе. Когда они, уставшие, собрались возвращаться домой, председатель упросил лейтенанта разрешить подвезти на снегоходе одного из группы. Он ехал в район и собирался проехать мимо их части. Лейтенант уклонился от конкретного ответа, оставив решение за группой. У него была привычка проверять своих солдат. В начале службы – особенно. Он старался обходиться без приказов и оставлять решение за солдатом. Вот и сегодня он не отказал ребятам, а предоставил им право самим выбрать, кто поедет, но все вежливо отказались. Тогда он, боец Сидоренко, громко спросил:

– Товарищ лейтенант, если нет других желающих, то можно мне? – он был горд своей решимостью. Все отказались, как считал он, из-за банальной трусости, а он вот не струсил.

   Лейтенант вновь ответил уклончиво.

– Тебе, Сидоренко, решать. Хочешь – езжай.

   Он бы и поехал, но, случайно оглянувшись и увидев презрительные взгляды товарищей, отказался. Казалось бы, инцидент исчерпан, но на следующий день командир вызвал его к себе и объявил, что командование увольняет его из их части и переводит в мотострелковую, с отметкой "отсутствие требуемых качеств характера". На вопрос «почему?» лейтенант прямиком ответил: "Нет в тебе, Сидоренко, командного духа. А без него в спецназе делать нечего".

– Так вы же сами …! – возмутился он, поняв, за что его увольняют.

– Понимаешь, Сидоренко, -лейтенант поучительно посмотрел на него, – приказы выполнять легко, ибо там нет тебя самого, а лишь твоё подчинение. А в спецназе человек должен быть надёжным по собственной воле, а не по приказу. По собственной воле готов прийти на помощь, не бросить товарища, и так далее. Ясно?

Он кивнул головой.

–Тогда свободен. Собирай вещички. Скоро будет машина.

 То, что его уволили из спецназа, сильно ранило самолюбие. Ведь одно дело – служить в спецназе, и совсем другое – в пехоте. По окончании службы он не стал возвращаться в родное село. Его мать много работала и всё же подняла остальных четверых детей, но сама долго не прожила. Умерла, не дождавшись его из армии. Оставшись без матери, он стал мотаться по свету, выбирая места, где лучше. Собственную семью так и не завёл. Не получалось у него привязаться ни к одной женщине. Детей у него тоже не было.

В сорок лет, попав в лагерь военруком, обрадовался, почувствовав родную стихию. Все работники лагеря были одинокими себялюбцами. Но появление Коли обещало лишнее беспокойство, чего он уж никак не желал.

Глава 10

В какой-то мере от изнурительных тренировок спасала зима. Начались метели. Ветер буйствовал, завывая, он метал снег из стороны в сторону, клонил деревья в надежде сломать их гордый ствол, срывал крыши с мелких построек. Уборка снега и устранение последствий снежных бесчинств значительно сокращали время, отведённое на занятия спортом. Из-за начавшихся буранов занятия по физподготовки были перенесены в спортивный зал. Количество упражнений и пробежек не уменьшилось, но тёплый воздух помещения всё же благотворно сказывался на выносливости ребят, и в особенности – Сергея.

Так, с горем пополам, прожили два месяца. К изнурительным физическим нагрузкам добавились занятия по стрельбе и теоретические занятия. Помимо командира с ребятами никто не работал. Включая стрельбу и теоретические занятия, которые вёл также он. Учиться стрелять начали в тире, который был достаточно большим. Одновременно стрелять могли шесть человек. Попадание в цель приветствовалось.

Потом перешли к автомату. Тренировочный автомат Калашникова был точной копией настоящего. На изучение его устройства и осваивание начальных навыков стрельбы из него командир отвёл буквально несколько часов. А потом учились бегать с автоматом и просто-напросто из него палить. Ребята обучались быстро: сказывался страх перед командиром.

   К счастью, Сергей Дербенёв стрелял отлично. Его отец был охотником, и стрелять Сергей начал рано. У него врождёнными были те качества, которые прививаются в снайперских школах за многие месяцы обучения. Отличное зрение, высокая степень наблюдательности, пространственная ориентировка, умение быстро концентрироваться позволяли Сергею с лёгкостью попадать в летящего воробья. Талант к стрельбе на некоторое время ослабил придирки командира, но, как оказалось, ненадолго.

   Сегодня едва вернулись из тира, как началась метель.

– Это надолго, – командир стоял спиной к классу. – Займёмся теорией. Сегодня у нас на повестке самодельные мины. Знания, которые я сегодня вам преподам, спасут вас от смерти в первые же дни, потому как покалеченные вы там будете никому не нужны, и вас просто пристрелят. Командир повернулся лицом к ребятам, на лицах которых застыло удивление или даже страх.

– Что вы так на меня смотрите? Испугались слова «смерть»? Какие мы тут все нежные, беленькие и пушистые!– голос командира стал злобным. … – Пусть встанут те, кто был в школе отличником, или победителем олимпиад … Вставайте, вставайте, смелей! Ну же! …А что так? Умом не вышли? То-то же! Дебилы, двоечники и тунеядцы. Я всех назвал или кого-то пропустил?

Ребята сидели, опустив глаза. А командир, между тем, заводился. В его глазах светилась презрительная усмешка.

– Вы забыли, как по дворам мотались, устраивая драки с поножовщиной, как выпивали? Выходит, забыли, раз так слова «смерть» испугались. Зажрались! Теперь красивую жизнь и красивые слова подавай? Так я вам напоминаю, что вы – отбросы общества, мусор, точнее сказать. Хотя от мусора больше пользы, чем от вас. …Но вам повезло, и вы попали к нам. Вам представился шанс выбраться из вонючего болота, и если поднапряжётесь, то вас будут бояться, вы будете вершить судьбы людей. И вы хотите это всё получить даром? – командир щёлкнул языком. – Нет! Так не бывает. Вы своим потом и кровью должны отработать то доверие, которое вам оказали, ту жратву, которую вы здесь на халяву едите. Так что будьте готовы умереть, а если не хотите, то будьте добры из кожи лезть, но обучаться всему тому, чему я вас здесь учу. Ясно? И ещё помните: обратной дороги у вас нет.

   Ребята дружно и усердно закивали головами в знак согласия, боясь произнести хоть слово.

– То-то же… Итак, открывайте тетради и записывайте. Самодельные взрывоопасные предметы можно замаскировать, изготовляя их из вполне безобидных металлических банок: из-под пива, Пепси, Колы. А также из транзисторных приёмников, карманных фонариков, начиняя их взрывчатым веществом. Взрывчатые вещества в самодельных бомбах могут быть разного характера: твёрдыми, пластичными, порошкообразными – к примеру, порох, – жидкими, – монотонный голос командира словно прибивал к полу. Диктовал он быстро, со знанием дела, что вызывало особенный страх, так как не успевавшие записывать и в результате не понимающие о чём идёт речь, зная бешенный его нрав, сидели в ожидании в лучшем случае подзатыльника, а в худшем – отжиманий до потери сознания.

– Я смотрю, ты, Дербенёв, мечтаешь, – командир заглянул в тетрадь Сергея, который не успевал записывать за ним. – Зря! Он загадочно усмехнулся.

– Всем марш чистить спортивную площадку от снега!

 Намело достаточно, потому провозились часа два, еле-еле успели к обеду. Уставшие от уборки снега ребята вошли в просторную столовую. Несколько небольших пластмассовых белых столиков, стойка, где выдавали еду, дальше шла кухня. Сидели по двое. Сергей первым подошёл к столу, за которым обычно сидели они с Колей.

– Смотри, кто-то брелок с ключами оставил, – Сергей показал на стол и, как маленький мальчишка, потянулся к брелку, желая вблизи получше рассмотреть его. Он доверчиво схватил брелок и только хотел сесть на стул, как прогремел взрыв. Инстинктивно Сергей отпрянул в сторону, но, не удержав равновесия, упал на пол, ударившись об острый край стойки. Взрыв не был мощным, но неожиданность и сильный шум, сопровождающий его, сыграли свои роковые роли.

– Серёга, ты как?! – Коля первым подбежал к другу и присел возле него. Тот не отвечал: похоже, потерял сознание.

– Вот вам самодельное взрывное устройство в полной красе, – командир, выросший словно из-под земли, довольно улыбаясь, оглядывал присутствующих ребят, которые столпились тут же. – Так будет со всеми, кто будет игнорировать занятия. Будьте всегда в боевой готовности. Всё свободное время зубрите, шарахайтесь от каждой бумажки, от каждой вам незнакомой вещицы. Ясно?

– Серёга, Серёга! – Коля тряс друга за плечи, стараясь привести в чувство.

   Наконец тот с трудом открыл глаза, стеная от боли. Только перевернув друга на спину, Коля заметил окровавленную руку товарища. Вся кисть представляла собой кровавое месиво, и было непонятно, каковы размеры раны. Ребята и командир стояли тут же, но никто не пошевелился, чтобы вызвать врача или помочь товарищу. Сняв с себя футболку, Коля замотал рану и помог Сергею подняться с пола, затем, поддерживая его, повёл в санчасть.

– Фу, он ещё и обоссался! – один из подростков заметил небольшую лужу мочи, которая осталась на месте, где лежал Сергей. На самом деле лужи как таковой и не было, было лишь мокрое пятно, но концентрированный запах мочи чувствовался достаточно сильно.

   Дружный нервный смех заполнил столовую. Ребята, обуреваемые чувством страха после случившегося, смеялись, чтобы скрыть этот самый страх. Сергей слышал смех, его плечи вздрагивали, он плакал без слёз: и от боли, и от страха, и от стыда.

   К счастью, лишь посередине кисти той руки, которой он схватил этот злосчастный брелок, у Сергея была глубокая рана, но сами пальцы не пострадали благодаря мастерству Лёни как хирурга. Голову Сергей также рассёк, ударившись при падении о край стола. Лёня оставил парня на несколько дней в боксе стационара, предназначенном для тяжёлых больных. Почувствовав запах мочи, он шёпотом попросил Колю принести товарищу сменное бельё.

Глава 11

– Отряд, стройся!

Ребята, стрелявшие по очереди в тире, и не заметили, как подошёл командир, лишь его звучный рык вмиг вернул их к действительности. Не прошло и минуты, как все выстроились в ряд перед тиром. Командир был не один, рядом с ним стоял бомж. Самый, что ни на есть настоящий: спившееся лицо, грязная одежда, немытые волосы, торчащие в разные стороны из-под потрёпанной шапки набекрень. Тупой взгляд его глаз свидетельствовал о деградации – если не полной, то, несомненно, начавшейся.

– Сегодня у вас что-то вроде экзамена, точнее сказать – проверка боем, – обратился командир к ребятам.

   Те удивлённо переглядывались. Белохвостиков, как всегда, бравировал:

– С ним, что ли, воевать будем? – он головой мотнул в сторону бомжа.

– А хоть бы и с ним, – ответил командир, поддержав весёлый тон Белохвостикова.

– А чего с ним воевать? Я его одним только взглядом пришибу.

– А это мы сейчас и посмотрим. Всем на полигон!

   Ребята дружно пошли на полигон, что находился от тира в ста метрах и представлял собой площадку с рядом стальных контурных мишеней в человеческий рост. С того дня, как начались занятия по стрельбе, ребята каждый день чистили полигон от снега и частенько палили здесь по бутылкам, которыми их снабжал сам командир. Тот, кто мазал, убирал осколки. Это считалось позорным делом, потому быть меткими старались все.

– Все ко мне! – командир дождался, когда ребята подойдут в указанное им место. – Всем стоять здесь и ждать моего приказа!

Командир вместе с бомжем прошел к мишеням, возле одной из них поставил мужчину и приказал ему, подняв правую руку, держать в ней яблоко. Вернувшись к ребятам, он выстроил их всех на расстоянии нескольких метров и раздал мелкокалиберные винтовки.

– Слушайте мой приказ. Стрелять будете по одному, в яблоко. Кто первый?

   Ребята нерешительно переминались с ноги на ногу.

– Вы что, олухи, приказа не слышали?! – голос командира набирал ярость. – Может кто-то хочет заменить бомжа, раз жалко стало?!

– Разрешите, я первый? – Белохвостиков снял с плеча винтовку.

– Валяй.

  Стреляли лёжа. Белохвостиков метился долго, но в яблоко всё же не попал. После выстрела товарища и другие осмелели и уже стреляли все, по списку, но попаданий в яблоко всё-таки не было: ребята боялись попасть в человека.

– Плохо! Всем выстроиться!

   Командир подозвал бомжа.

– Чего рука тряслась, как тростинка на ветру? – командир со злостью в голосе, обратился к мужчине.

– Мне бы выпить, товарищ начальничек! Для храбрости.

– Чего своей жизнью-то так дорожишь? Она что у тебя, масляная что ли? – глаза командира буквально сверлили бомжа, но тот, похоже, не понимал, о чём его спрашивают, потому лишь твердил.

– Мне бы выпить, товарищ начальничек! Мне бы водочки маленько.

– Пошли, чёрт с тобой! Накормлю и налью, куда уж деться.

– Даю вам на подготовку пол часа времени, затем проверю снова, – командир обратился к ребятам. – Второй раз пощады не ждите, – отдав приказ, он ушёл с мужчиной в лагерь.

– Бомж не бомж, а всё-таки человек, – Степан взял бутылку, которых штук пятнадцать стояло чуть в сторонке. – До сих пор стреляли по ним, чего вздумалось мишень менять? И он пошёл отсчитывать положенные десять метров.

   Для бутылок была сооружена специальная плоская возвышенность из камней. Степан, поставив бутылку, вернулся назад. Белохвостиков, опершись о винтовку и сплюнув на снег, презрительно спросил.

– На службе тоже в бутылку стрелять будешь?

– Там другое дело.

– Чего другое, если здесь трус, то там смелым не станешь.

– Ну, ты! …Выбирай выражения! Если кто трус, то – ты.

– Что ты сказал?! – сжав кулаки, Белохвостиков пошёл на Степана.

– Хватит вам, приказа не слышали, – Коля перегородил дорогу Белохвостикову. – Он правильно говорит: если твоей жизни угрожает опасность, то можно и выстрелить, а нет, так чего зря палить.

– Да ну вас! – Белохвостиков сразу отступил и отошёл в сторонку.

   В бутылки стреляли по очереди. Попавший ставил новую. Пришлось ставить девять бутылок – все попали по цели. Сергей находился ещё в медсанчасти, потому на стрельбище его не было. Через час вернулся командир. Узнав о результатах, он довольно произнёс:

– Значит, проверку боем пройдёте на отлично. Стройся! – скомандовал он и, как раньше поставил бомжа на его старое место и заставил держать яблоко.

– Стрелять будете все одновременно по моему приказу. Ясно?

– Ясно, – ребята дружно ответили, но переглянулись друг с другом, не понимая, зачем надо стрелять одновременно.

   Командир встал позади ребят, и его не было видно.

– Пли! – скомандовал он.

   Ребята дружно выстрелили, и никто не заметил, что выстрелов было десять. Десятым был сам командир, мастер спорта по стрельбе, и ему хватило секунды, чтобы успеть выхватить из внутреннего кармана пистолет и, выстрелив, тут же спрятать его. Бомж как-то странно покачнулся и упал лицом в снег. Все замерли от неожиданности.

– Всем стоять на месте! – скомандовал командир и бегом побежал к мужчине.

   Выстрел попал мужчине в голову, и тот умер в течение нескольких секунд. Яблоко же осталось целым. Командир проверил шейную артерию и, убедившись в смерти бомжа, оставил его лежать на снегу и вернулся к ребятам.

– Вы что, очумели?! Он мёртв! – глаза командира, казалось, вылезут из глазниц.

–Кто убил!? Командир свирепым взглядом оглядел каждого.

   Ребята испуганно жались в кучку, не понимая, как такое могло случиться, ведь каждый из них старался не попасть в бомжа.

– Молчите? Ублюдки! В тюрьму все пойдёте за убийство! – командир сел на бревно, валявшееся неподалёку. Он нервно тёр лицо руками, всячески давая понять, что весьма расстроен случившимся.

– Может, он просто ранен, и ему нужна медицинская помощь?

– Ты, Коля, всегда такой умный? – командир впервые назвал парня по имени, хотя сделал это язвительно. – Ну сходи, проверь, мы тебя здесь подождём.

   Коля бегом побежал к мужчине. Он, как и командир, проверил пульс на шейной артерии и, убедившись, что бомж мёртв, вернулся назад.

– Ну что, убедился, думал, что я вру? – Коля промолчал.

– Вы все у меня теперь здесь! – командир показал ребятам сжатый кулак, а потом, несколько смягчившись, добавил. – Ладно, я своих не выдаю. Отправлю Анатолича, он закопает. Считайте, что вы прошли крещение кровью, самой что ни на есть настоящей. Если вопросов больше нет, всем в казарму! Марченко, Шерстобитов собрать винтовки и отнести в тир. Всем остальным в столовую.

   Командир быстрым шагом ушёл первым. Настроение у ребят было подавленное. Понуро опустив головы, молча шли гуськом по узкой, утоптанной тропинке, на которой одновременно могли поместиться разве что два человека. Расширять тропы или убирать снег в местах, где не ходят, было запрещено на случай бегства: чтобы следы были видны. Один Белохвостиков был, как всегда, весел. Его циничные шуточки уже всем изрядно надоели, но конфликтовать с этим рослым парнем никто не хотел. А тот продолжал измываться над погибшим бомжем.

– Представляю, как радовался этот доходяга, когда его командир в столовку повёл, – Белохвостиков засмеялся, а потом сквозь смех добавил. – Думал, небось, вот повезло, привалило счастье – так привалило, – и он рассмеялся с еще большей силой.

   И тут Степан не выдержал. Он шёл впереди и, обернувшись, зло крикнул.

– Слушай, ты, долговязый урод! У тебя, что сердца нет? Ведь каждый из нас мог его убить: ты, я, он. Каждый из нас потенциальный убийца. По нам по всем тюрьма плачет. Командир в любой момент ход делу может дать. Ты это хоть понимаешь? Мы теперь у него на крючке.

Все остановились и замерли по обе стороны от ребят.

– Ой, какой совестливый нашёлся! Чего слюни распустил? Ты воевать идёшь и таких десяток, если не сотню, убьёшь, и что, каждый раз ныть будешь?.. Можете записать его на моё имя, если вам так будет спокойней, – Белохвостиков презрительно сплюнул на снег. И уже обращаясь ко всем, понимая, что все так думают, как Степан, высокомерно добавил:

– Я, в отличие от вас, сосунков, уже имею мокруху. Мне не привыкать, – и он, гордо оглядев ребят, в завершение бросил. – Обоссались, наверное, со страху?

Степан хотел что-то ответить, но не успел. В разговор вмешался Коля.

– Достал уже! Я сейчас проверю твою мокруху, – и он сильно ударил Белохвостикова в грудь. Тот не удержался на ногах и отлетел в сторону.

Никто из ребят не двинулся с места в ожидании последующих событий. Вызывающе наглое поведение Белохвостикова создало впечатление о нём как о сильном, беспощадном человеке, и ребята жаждали узнать, рискнёт ли он пойти против Коли, о силе и смелости которого они знали наверняка. Пацаны стояли и ждали. А между тем ничего не происходило. Белохвостиков, отряхиваясь, молча поднимался. Пауза явно затягивалась. Виктор, давно уже поняв, что Хвост больше хочет казаться смелым, чем является таковым на самом деле, чтобы попытаться скрыть это от ребят, быстро подошёл к Белохвостикову и, встав между ним и Колей, сказал, обращаясь к другу:

–Хвост, не связывайся ты с ним! Командир, если опоздаем на завтрак, в порошок сотрёт.

Как только ребята услышали слово «командир», сразу все позабыли о случившемся и чуть ли не бегом побежали в казармы. Быть мишенью для командира никто не хотел.

– Урод! – в сердцах бросил Стёпа.

– Не бери в голову, – Коля дружески хлопнул товарища по плечу, и они вместе пошли в казармы.

   А командир тем временем зашёл в бытовку водителя Анатолича. Водитель, пожилой мужчина лет семидесяти, был ещё в силе. Выглядел он весьма моложаво и на здоровье не жаловался. Когда вошёл командир, Анатолич как раз выбирался из-под машины – их старенькой "Нивы". Механик он был первоклассный. Запросто мог сам собрать машину и на одном только ремонте сделать себе состояние, но была у Анатолича одна оплошность в жизни, которая и сломала ему эту самую жизнь. Да так сломала, что оправиться после случившегося он так и не смог. Роковой случай, полностью изменивший его жизнь, произошёл с ним давно, во времена его юности. Он тогда работал водителем автобуса, жил в своей родной деревне. Был женат и имел трёхлетнего сына. В общем-то не пьющий, он изрядно напился накануне рокового дня, вечером: у друга обмывал рождение дочери. А на утро следующего дня он повёз, как всегда, людей на работу. Стояла середина января. До этого дня была тёплая погода, и снег подтаял, а ночью ударил сильный мороз. Будучи ещё слегка навеселе, Анатолич проигнорировал опасность гололёда и смело набил полный автобус, взяв с собой и жену с сыном, которой нужно было в райцентр. Анатолич привык полагаться на свой достаточно большой водительский опыт, потому всегда ездил без страха и без опаски. Он как раз проезжал мост через их достаточно глубокую речку, когда колёса автобуса попали на лёд под снегом, и автобус завертело, стало заносить в сторону ограждения. Как не старался Анатолич выправить машину, ему это не удалось, и, перевалившись через ограждения, автобус упал в реку. Всё произошло в считанные минуты. Очевидцам удалось спасти нескольких человек, среди них и самого водителя. Все остальные погибли, а это без малого десять человек, среди них жена и сын самого Анатолича. Обуреваемый чувством вины, на суде он сам признался, что сильно напился накануне. Суд признал это отягчающим обстоятельством, и его приговорили к шести годам колонии строго режима. Просидев в тюрьме положенный срок, Анатолич в деревню не вернулся, а стал мотаться по стране, потеряв к жизни всякий интерес.