Спун по имени Фидель

– Пожалуй, ты сможешь прославиться! – дед Мевлан хмыкнул. – Только тогда тебе придется нанять несколько обычных людей.

– Это еще для чего?

– Как же! Давать за тебя интервью в газетах! Журналисты ведь не спунский народ, им надо успеть собрать новости прямо с утра, пока их не собрал кто-то другой.

Настало время возвращаться домой, пока не село солнце. В будний день в деревне рано ложатся спать.

Марфа дала им в дорогу по теплой ватрушке с вареньем и чмокнула Спунку в нос. А дед Мевлан похлопал Спуна по плечу и сказал на прощанье:

– Директрису вашу ты уж прости. Вдруг ты ее простишь, она и исправится.

– Как это? Как же ее простить, такую большую! Такую страшную! Знаете, какие кошмары о ней рассказывают? Была бы она маленькая и тихая, тогда еще ладно. Прощают же маленьких, когда они плохо себя ведут, разве нет? Для этого надо быть сильнее и больше нее…

– А ты попробуй так! Вдруг да получится. Вот тут, – дед Мевлан коснулся груди Фиделя, – у тебя есть волшебная лампа. Не бойся, включи ее и думай о Директрисе, и на свету увидишь, какая она настоящая. Да и она увидит. Вдруг она вовсе не та, какой хочет казаться? Ведь пока она борется, она не способна быть мудрой. А ты ей немножко поможешь.

– Волшебная лампа? Как в старых сказках?

– Да, друг мой, да. Никакие драконы и феи не сравнятся с тем, как на самом деле пластичен мир и сколько в нем обнаруживается чудес, стоит только разуть глаза.

Фидель удивился, но обещал постараться.

Глава восьмая

Не всякую кручину заспать можно

или Большая тайна директора школы

Про Директрису и правда рассказывали кошмары. Когда мальчишки вечерами собирались пугать друг друга страшными историями, самым большим шиком считалось рассказать что-то новенькое про нее.

– А ты знаешь, что она ест? Она ест слизняков и гусениц! Поэтому Директриса такая вредная. А спит она на балконе, и зимой ужасно мерзнет, а летом ее кусают комары. А ей это нравится! По дому она ходит вверх тормашками, и у нее всё надето задом наперед.

– А когда все засыпают, она вылетает из дома на старом матрасе, поднимается над самыми высокими домами в городе и орёт: «Эгегей!». Потом она достает из карманов прокисший горох и начинает швырять его направо и налево. От этого на улицах и на домах растут гороховые поганки, мерзкие и склизкие, фу! Вот какая у нее злющая натура!

– А ты видел, какие у нее усы? Как у дядьки! Мне рассказывал один друг, которому рассказывал его брат, которому рассказывал его сосед, а уж сам сосед узнал это из верных источников, – что она по вечерам сидит перед зеркалом и специально мажет свое лицо болотной грязью. Это для того, чтобы усы лучше росли!

– Да-да! Усатая она еще страшнее, и все ее слушаются от ужаса. А ей ведь только того и надо!

Злющая Директриса, у которой росли усы как у дядьки, пришла домой.

Она не стала открывать холодильник и доставать оттуда пиявок и гусениц. Она не стала вылетать из дома на старом матрасе и орать «эге-ге!». Вместо этого она умылась холодной водой, распустила волосы, стянутые в тугой узелок, и стала задумчиво их расчесывать. Блестящие волосы рассыпались по плечам.

Неделька выдалась не из приятных. Пришлось нагнать страху на учеников! Конечно! Ведь они совсем распустились. О чем только думают их родители! Как им не стыдно взращивать спунов!

Разумеется, спунство заразно. Стоит одному ученику проспать, как завтра проспит его сосед по парте. Послезавтра проспит весь класс. Послепослезавтра проспит вся школа. Послепослепослезавтра проспит весь район. Послепосле-послепослезавтра проспит вся страна! А послепослепослепослепослезавтра… Что будет послепослепослепослепослезавтра, страшно было даже представить.

Не выйдет ни одна утренняя газета. Не откроется ни один магазин. Нечем будет позавтракать.

Если все встанут к обеду, вечером им не захочется спать. Никто не уляжется на заходе солнца, все будут носиться в потемках. Сколько потребуется фонарей и лампочек! Скоро все белки и хомяки в мире будут заняты на добыче электричества – ведь известно, что электричество получается оттого, что белки крутятся в колесе так быстро, что искры летят.

Белкам придется работать без перерыва и выходных. От этого начнутся великие забастовки, которые назовут Белко-хомяцкими. В результате все белки и хомяки категорически откажутся работать на производстве. Электричества вовсе не будет. Все снова станут носиться в потемках, натыкаясь друг на друга, падая и набивая шишки. Рёв и ругань будут стоять над планетой.

Нет! Этого допустить нельзя!

Директриса сидела, подперев щеку рукой. У нее был очень унылый вид. И жалко спунов, и важна дисциплина. Проблема никак не решалась.

Так она просидела в своей строгой и скучной квартире четыре часа подряд, не шевелясь.

Хоть кто бы боялся пошевелиться в такой квартире! Там было до того чисто прибрано, что страшно даже чихнуть. Нигде не валялось ни одного носка, ни единой пуговицы. В вазе не было засохших цветов, а в холодильнике – засохшей корочки колбасы. Все стулья были одинаковыми и стояли на одинаковом расстоянии от стола. А на подоконнике не было ни одного цветочка или хотя бы кактуса.

Стены в доме были серо-зелеными, как и в школе («Этот цвет успокаивает нервы!» – любила повторять Директриса). Нигде не видно было ни ковра, ни мягкого покрывала, ни подушки с оборками, потому что Директриса вообще не терпела всяких нежностей и сюсюканья. «Порядок и строгость во всём! И никаких там слабостей и фантазий!» – так она говорила.

Но сегодня Директрисе было здесь, кажется, особенно неуютно.

Наконец она вышла из оцепенения, нерешительно поднялась и подошла к высокому шкафу, на котором не было наклеено ни одной переводной картинки, ни одной вырезки из цветного журнала, ничего. (Он даже не был нисколечко разрисован. Невероятно, какая строгая мебель может быть у кого-то!). Она просунула руку куда-то за шкаф и нажала тайную-претайную кнопку.

В шкафу распахнулась тайная-претайная дверца.

Если бы любой школьник оказался сейчас рядом, он прошептал бы: «Смотрите, смотрите, сейчас она достанет оттуда гнилой горох!». Но Директриса достала что-то совсем другое.

Это была коробочка из белого дерева, а в коробочке светились и переливались цветные ракушки. Одни из них были лакированными и гладкими, другие – лучистыми и шершавыми. Одни были закрученными и вытянутыми, другие – круглыми и плоскими. Но все они были особенные и разные, ни одна не повторяла другую!

Следом за этим Директриса достала большую бутылку из-под молока, крошечную баночку с клеем и мешочек с красками.

Она уселась за стол, аккуратно постелила газету и разложила эти странные предметы. Одну за другой брала она ракушки из коробочки и наклеивала на бутылку: по верху ободок из желтых ракушек, потом рядок из маленьких красных, потом полоска пошире из белых в крапинку, потом вперемежку коричневые и розовые… Наконец она взяла кисточку и нарисовала полосочки и цветочки на тех местах, где не было ракушек.

Простая белая бутылка на глазах превращалась в прекрасную вазу, которую не стыдно преподнести любой принцессе.

Директриса подняла вазу поближе к свету и стала смотреть, как вспыхивают на ней блики, как играют цвета. О, такую чудесную вещь не часто встретишь!

Со вздохом Директриса завернула поделку в старый мешок. Достала из шкафа молоток. Прицелилась и со всего маху ударила по мешку с вазой. Раздался звон. Директриса не стала смотреть, что получилось. Она отнесла мешок в кухню, где стояло мусорное ведро.

Потом она убрала коробку с ракушками, мешочек с красками и баночку клея обратно в тайный-претайный тайник. Захлопнула тайную дверцу. Свернула газету, протерла стол тряпочкой, тряпочку прополоскала под краном и аккуратно разложила сушиться на батарее.

Потом Директриса стала готовиться ко сну.

Она взяла восемнадцать будильников и завела их на половину шестого. Она приготовила две кружки сладкого чая, чтобы взбодриться с утра. Она кинула в грелку несколько кубиков льда и повесила грелку рядом с кроватью, чтобы спросонья сложить на лоб.

Директриса готовилась крайне тщательно. Как будто она очень-очень боялась проспать. Как будто она…

Да. Директор школы была спуном.

Глава девятая

Блестящие идеи приходят не только во сне

Или Сорок страниц блокнота

«Между тем в голове тётушки созрел совершенно новый замысл, о котором узнаете в следующей главе».

Аврора разочарованно захлопнула книжку. Вслед за этой историей немедленно начиналась совсем другая. Обещанной следующей главы не было.

– Тётушка! Ой, то есть, бабушка! – воскликнула Спунка. – Что за безобразие!

Она пребольно шлепнула книжкой по диванной подушке, отвернулась, надулась и обиженно скрестила на груди руки (но потом украдкой оглянулась и погладила книжку, потом подушку, ведь им всё-таки было больно и очень обидно).

Бабушка высунулась из кухни, подняла очки на лоб и внимательно посмотрела на внучку. Внучка дулась. Если внучка дуется, значит, она чего-то не понимает. Пора сесть с ней рядом и объяснять.

– И что же случилось?

– Да ну их!

– Их да ну, нас да ну, а не сказать ли тебе сказку про белого бычка?

– Они бессовестные!

– Они бессовестные, мы бессовестные, а не сказать ли тебе сказку про белого бычка?

– Ну что за ерунда?

– Это ерунда, то ерунда, а не сказать ли тебе сказку про белого бычка?

– Бабушка! Почему все самые интересные истории заканчиваются словами «ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ»?

– Вооот, это уже конструктивный вопрос! – Бабушка, видите ли, учила Спунку задавать толковые вопросы вместо того чтобы попусту дуться. – Так ты хочешь знать, как вышло, что лучшие рассказы обрываются на самом интересном месте? (Спунка сдула щеки). Ты хочешь знать, кто первый додумался до такого? (Спунка расслабила сжатые кулаки). Так вот, знай: это вышло не нарочно, а вовсе даже случайно! (Спунка перестала отворачиваться; она почти простила бестолковую книжку). Вот как это случилось.

Рассказ бабушки

– Итак, в одном далеком маленьком городке жил Художник. Заодно он был и писателем. Был он, в общем-то, хороший Художник и довольно сносный писатель, друзья любили его истории. Только вот жил он вдали от больших городов. А друзья – вышло так – переехали в самую что ни на есть столицу. И вот Художнику приходилось каждый месяц идти на почту и отправлять им свои рассказы.

Это теперь на почте принимают любые пакеты. Хочешь отправить приятелю будку с мороженым – да пожалуйста! Лишь заверни получше, чтоб не осыпались бантики или чем ты там хочешь украсить подарок. И отправляют поездом. А когда под рукой нету поезда – да-да, раньше бывало и так! – отправляют почтового голубя. Но ведь голубь не может поднять будку с мороженым. Он эскимо-то еле поднимет, и то если хочет выказать большое к тебе уважение.

А старинный почтовый голубь мог поднять только сорок страниц из блокнота. У Художника были такие маленькие блокноты, он их нарочно купил на ярмарке, чтоб каждый раз не искать бумагу. Свалил их в кучу в углу за печкой, где сухо. А мышей у него почти не было, так что съедено было блокнотов пять-шесть, не больше.

Блокнот был как раз по размеру кармана брюк, чтобы было удобно носить с собой. И когда перед внутренним взором возникает отличный сюжет – где-нибудь в поле, в трамвае или спросонья – тут же быстро его записать. Готовые рассказы он выдирал из блокнота и отправлял друзьям. А уж друзья потом, если хотели, могли их оставить себе, дать кому-нибудь почитать или издать под красивой обложкой.

Как я уже говорила, почтовый голубь не может поднять слишком много. И вот почтальон, чтобы сложить подходящий пакет, заворачивал ровно сорок страниц. А остальные он слал на следующий день или позже, когда появлялись свободные голуби. Так друзья этого Художника получали рассказы, оборванные на самом интересном месте. Конечно, часть историй терялась по дороге, ведь мало ли что придет в голову почтовому голубю: остановится где-нибудь повеселиться и забудет, куда летел. Да, кстати, Аврора, почему бы нам их не навестить?

– Кого?! – Спунка от неожиданности открыла рот. Бабушка умела сказать что-нибудь вдруг.

– Как кого – Художника, который пишет в блокнотах, да и того почтальона, что не задумавшись обрывает письма. Они ведь жили в моем городке, разве я не сказала? Давай, мы еще успеем на вечерний поезд!

Вот это был номер. Оказывается, вся эта история началась не в незапамятные времена, а всего лишь лет сто назад – когда бабушка была юной девицей без всякой ученой степени. Тогда она, оказалось, водила дружбу с художниками и поэтами. Потом дела, наука, взрослая жизнь отвлекли ее от дружеских бесед, да и сами друзья затерялись во времени… А теперь времени было достаточно, чтобы их навестить.

– А кроме того, – заключила бабушка, – благодаря тебе, дорогая моя особенная Аврора, я многое поняла. Ты и твой друг Фидель – совсем другие, чем были мы в детстве. Немало таких детей я вижу сейчас – свободных и странных, родившихся не для хождений по струнке. Теперь я знаю, что сказать моему Художнику. Кажется, он был одним из вас.

К вечеру бабушка приготовила чемодан и большую походную сумку. Спунка носилась вокруг, собирая свои заколки, тапки и майки, без которых не обойтись в путешествии. Похоже, это будет не просто прогулка!

– А как же наш дом? Надо оставить кого-то заботиться о нем, да, бабушка?

– Подумаем… Как насчет твоего друга? Ему пора побыть чуть-чуть независимым и поучиться заботиться о других, как считаешь?

Бабушка хорошенько встряхнула шерстяной парадный пиджак, сдула пыль с полей шляпы, подмигнула Авроре и вдруг спохватилась:

– Да, нужно ведь оставить ему инструкцию! Конечно, пусть делает что захочет, лишь бы не беспокоил соседей… И пусть поливает цветы и доест суп, а то это всё непременно испортится…

С такими словами бабушка достала лист белого картона и синий фломастер и крупно написала:

ИНСТРУКЦИЯ

для Фиделя

Если позвонят в дверь – это наверняка соседи, почтальоны или грабители; делай с ними что хочешь в пределах разумного. Запомни: никто никогда не откроет твою дверь своим ключом, если ты запер ее изнутри на задвижку.

Мусорный ящик сразу за домом. Не пытайся докинуть огрызок прямо с балкона: вещи не всегда являются такими же близкими или далекими, какими кажутся.

Здесь тонкие стены. Не делай громко ничего такого, за что пришлось бы краснеть, сделай ты это на площади.

Не мерь все цветы одною меркой. Тот, что с листьями как сабли, предпочитает всегда бороться с засухой и невзгодами – только так он чувствует себя доблестным воином. Тот, что томно клонится на бок – неженка и не прочь искупаться хоть каждый вечер.

Не пугайся облезлой ванны: даже уродство может соседствовать с телесной и нравственной чистотой.

Трубы здесь недовольно гудят гораздо чаще, чем следовало бы. В твоих силах утихомирить их, повернув ручку крана, пока не проснулись соседи. Умение тактично управлять ситуацией всегда облегчает коммуникации.

Принимая ванну, можешь зажечь свечи: сочетанье огня и воды успокоит тебя и напомнит, что даже минутные и непрочные обстоятельства могут быть столь приятными.

В среду после семи являются водоносы. Продолжай, как и мы, брать у них воду: никому не пристало чувствовать себя ненужным даже на время.

В холодильнике суп, хлеб и сгущенка. Съешь их без всякого стеснения, ибо вечна на свете только любовь, всё же остальное имеет свой срок, часто весьма краткий.

– Бабушка! – воскликнула Спунка. – Зачем ты написала такую сложную инструкцию? Я не понимаю целую кучу слов!

– А я написала ее на вырост, – ответила бабушка.

Глава десятая

Вечером не уторкаешь, утром не добудишься

или Чудаки по дороге

И вот Спунка и бабушка уселись в поезд дальнего следования. Вагон был новенький, экспериментальный (как гласила табличка), мягкий, отделанный изнутри плюшем с сиреневыми цветочками. Спунка выбрала верхнюю полку, бабушка – нижнюю.

Как только пассажиры заняли свои места, они немедленно достали мешки с едой и принялись с аппетитом ужинать. По вагону потянуло запахом жареного и копченого, зашуршали пакетики и обертки, зазвенели в стаканах чайные ложечки. В поезде интересно есть, поэтому многие нарочно не стали обедать дома, чтобы приберечь в животе место. Аврора знала это по своему опыту.

После ужина стали укладываться спать. Всем пассажирам верхних полок выдали специальные надувные шары. Шары были сдуты, они на тоненьких ремешках пристегивались к поясу и спине, их почти не было видно и незаметно на ощупь. От шара шел крепкий шнурок, привязанный к ручке под потолком. Если кто-то во сне неудачно поворачивался и начинал падать, шнурок натягивался, приводил в движение механизм, и шар мгновенно надувался. Еще никто ни разу не улетел на пол в этом экспериментальном вагоне.

Спунке пристегнули шнурок, и она тут же стала завязывать на нем бантики. Не могла же она вот так взять и уснуть в десять вечера! За окном совершенно стемнело, ничего не увидишь, сколько ни пялься. Во всем вагоне выключен свет, ни почитать, ни поглядеть на людей. Скукотища! Отовсюду уже раздавались сопенье и храп.

– Бабушка! – шепотом позвала она, свесившись вниз. – Бабушка, у тебя есть что-нибудь интересненькое? – Бабушка пробормотала что-то сквозь сон и не откликнулась.

Спунка улеглась на спину и завязала на шнурке три простых бантика. Шнурок оказался слишком коротким. Развязала. Завязала один сложный бант с четырьмя лепестками. Развязала. Завязала два банта поменьше и связала их между собой. Развязала. Спунка маялась.

Тут вдруг вагон тряхнуло.

Поезд резко остановился, и многие пассажиры верхних полок зависли в проходе на своих шариках, однако никто не проснулся.

Через минуту хлопнули двери, послышались голоса.

– А вот кому покушать! – кричали из тамбура. – Горячие сосиски, жареные семечки, пирожки! А вот кому журналы, газеты, открытки!

Веселая тетка с двумя корзинами бочком пробиралась по коридору.

«Мне, мне жареных семечек!» – хотела было крикнуть Аврора, залезая обратно на полку. Но тут из своего купе выбралась сонная проводница и принялась выталкивать тетку:

– Чего шумишь? Кто ты такая?

– Ты что, новенькая? Я всегда тут захожу! Меня машинист специально подбирает на станции, хотя нет у вас тут остановки. Я ему горяченького принесла, всю ночь ведь работать парню!

– Да тише ты, всех пассажиров разбудишь!

– Так уж и всех! А спуны? В том вагоне у меня все спуны накормлены, напоены, читают журналы! Чего-й-то у тебя так темно, а? В соседнем вовсю свет горит!

– Тшш! Нету здесь никаких спунов, все нормальные люди давно спят, проваливай!

Тетка сдалась и ушла. Проводница рассовала спящих в проходе людей по полкам, зевнула, потерла глаза и вернулась к себе.

Спунка помаялась часик, повертелась на полке, завязала еще сорок пять узелков и потихоньку уснула.

Но едва она успела увидеть хоть несколько снов, как включился преяркий свет и раздался ужасный топот.

– С добрым утром! Вставайте! – задорным голосом кричала проводница, хлопая в ладоши. – Вставайте! В девять часов туалеты закрываются, потому что в десять мы прибываем!

Все тут же повскакали со своих мест и выстроились в длинную очередь. «Кто за вами? А вы за кем?» – очередь волновалась и торопилась. В итоге все оказались умытыми и собранными уже к половине восьмого. Спунка поднялась без десяти девять и не спеша умылась.

Чтобы получше проснуться, она взялась наблюдать за проводницей. Та сидела на первой скамейке и считала выручку за утренний чай и пирожные. Слева от нее лежали пустые пакетики, справа – монетки, и она сравнивала две горки. Проводница была одета в мохнатую жилетку, и это делало ее похожей на кошечку. Как бы в доказательство она зажмурилась, потянулась всем телом и зевнула, показав острые зубки и маленький язычок.

– Бабушка, эта проводница такая странная! – шепнула Аврора вниз.

Бабушка сняла очки и поглядела. Проводница вдруг ловко извернулась и почесала носик о плечо.

– Ну, в некотором роде, пожалуй, чудаковатая. Но ведь это не редкость.

– Неужели?

– Конечно! Вот Фидель, твой приятель, разве же не чудной временами? А его Директриса, которая привинтила железный круг посреди коридора? А тот, кто придумал эти воздушные шарики в экспериментальном вагоне? Чудаков ведь на свете хватает! Вокруг столько завиральных идей и странных вещей, и все они от кого-то да происходят. Да и ты сама разве порой не ведешь себя странно?

– Ну разве чуть-чуть! – Спунка хихикнула.

– Так что, детка моя… С точки зрения каждого человека каждый другой будет хоть немного да чудаком!

В четверть одиннадцатого они подошли к стеклянным дверям вокзала, за которыми начинался город бабушкиного детства.

Дверь им открыл высоченный швейцар.

– Добро пожаловать! – провозгласил он.

«Смотри-ка, это тот самый почтальон, что отправлял рассказы частями!» – шепнула бабушка Спунке. А вслух сказала:

– Здравствуйте, здравствуйте, старый знакомый! Как это вы сменили почтальонскую куртку на ливрею швейцара? Встречаете всех гостей города?

– Понял, что больше люблю людей, чем их письма!

Они сердечно пожали друг другу руки. Перчатки у швейцара были ослепительно белые.

Дом, куда направлялись Аврора и бабушка, стоял в самом конце улицы. Он был окружен кривейшим забором; половину досок проели жуки, а другая сгнила от времени. Можно было пролезть сквозь дыру, как хотела Спунка, но пришлось чинно пройти в калитку. Они постучали, но им никто не ответил. Тогда бабушка повертела ручку, и дверь отворилась.

В доме был ужасающий беспорядок. Всюду валялись бумажки, засохшие бутерброды с сыром и кожура апельсинов. Среди красивых старинных подсвечников лежали пустые коробки от красок, а с книжных полок свисали носки и галстуки. Похоже, хозяин порой принимался делать уборку, но каждый раз отвлекался. Кое-где блестела поверхность без пыли. Кое-где в горшке не увял цветок. Но тяжелые красные шторы погрызла моль, а в паркете и тут и там не хватало дощечек. Брошюры «Апельсины и долголетие», «Сыр и долголетие», «Порядок и долголетие» на подоконнике были сложены аккуратной стопочкой, а на каминной полке рассыпались, как большущая башня в старом рассказе.

Аврора с неудовольствием обошла комнату: все предметы в ней были несчастны, душа вещей здесь страдала. Она поправила коврик у двери. Этого оказалось мало: коврик продолжал кукситься. Пришлось поднять его, вынести на улицу, вытрясти, уложить строго вдоль двери и расправить морщинки. «Хороший коврик, хороший!» – приговаривала Аврора. Только тогда коврик улыбнулся.

Тогда Спунка велела бабушке выйти и снова зайти по нему.

– Коврик – это хозяин входа, ты ведь не хочешь явиться в гости к хмурым хозяевам? Ты же взрослая, должна понимать такие простые вещи!

Из дальней комнаты раздались кашель и шарканье, кто-то шел оттуда небыстрым шагом.

Спунка приготовилась. Сейчас бабушкины истории станут правдой.

Хозяин увидел их и замер в дверях. «Боже мой!» – тихонько сказала бабушка.

Он оказался совсем старым. Худым и сгорбленным, усталым и с палочкой. Его волосы были спутаны, короткая белая борода дрожала. Теплая клетчатая рубашка с боков выбилась из-под ремня и торчала в стороны. Аврора представляла его совсем не таким.

К тому же ей показалось, что Художник смущен и растерян, как будто не получал бабушкину телеграмму о приезде.

– Ну, заходите, заходите! – бросился он суетиться, прихрамывая и постукивая тросточкой. – Простите, я не очень вас ждал, я бы прибрался… Нет, я ждал… Но когда ждешь столько лет, уже не очень веришь во всякие телеграммы…

Глава одиннадцатая

Если жизнь как цветные сны, трудно просыпаться

или Долгожданная встреча

Перед обедом Аврора и бабушка вели меж собой беседу на кухне Художника. На рынке они накупили всяческих овощей, и теперь Спунка пыталась распутать пучок укропа, замотанный белой ниточкой.

У нее не получалось. Она тянула нитку в разные стороны, кусала ее зубами, хотела вытащить веточки по одной, но те прочно держались друг за друга. Наконец Спунка не на шутку взбесилась. Она схватила острый нож, чтобы разрезать проклятую нитку.

Тут бабушка аккуратно забрала у нее нож и сказала:

– Аврора! Никогда не хватайся за нож без причины! Зачем лишний раз резать то, что можно разобрать руками?