Троянская война

Филоктет

1-ая трагедия.

Долгие годы прошли в заботах войны, выжиданья.

Вспомнить теперь даже стыдно, как плыли на Трою герои,

как красовались, играли силой чрезмерной и ловкой,

славу короткой войны и победоносной предвидя.

Боги нам помощь в войне обещают – всегда в деле правом

боги подмога: убийству способствуют, меч острят, движут

наши полки, наши судьбы и нас принимают убитых

в Областях темных своих. Война – это богово дело,

жатва твоих поколений, земля. Мы созрели для смерти.

Благочестивое воинство, в храмы мы сходимся, словно

стадо; мы молимся в чистом, мы первую кровь проливаем

ради войны – в деле набожном нЕт страха, жалости. Вера –

темное дело души. Мы готовы для правды и веры.

Я сомневался, пугливое сердце в груди трепетало,

тронуто низкою жалостью – или предвидя событий

ход роковой. Среди общих восторгов и криков натужных

нем оставался, спокоен, чуть бледен; мне б выйти на воздух,

мне б отстраниться от действа народного, мне б оставаться

праздным, чужим – но стоял в опротивевшем, залитом кровью

храме. Как стать отщепенцем, когда наступает народа

праздник великий? Где силы найти, чтоб уйти от участья,

чтоб от почетного места в рядах отказаться – презренным

стать? Аполлон-Феб, тебе я не подношу, не сжигаю.

В храмах-то наших тоска и разор, и нестройные хоры

в гулкой поют пустоте, в храмах наших цветастые змеи

жалят. С-под камня такая ползла на меня, прокусила

ткани одежды и кожу – хожу с незалеченной раной,

брошенный. Люди проклятьем сочли: если гадина в храме –

прочь от такого, чтоб не заразиться, чтоб нас пощадили.

Я проживаю на острове, ест мои кожу да кости

яд. Я, оставленный близкими, день-ночь пытаю анализ.

Ненависть – долгое чувство, но есть и ему отмиранье.

Я примирился с богами: им стал безразличен, и боги

мне безразличны, – не будет молитв, под змею не подставлюсь,

раны свои забываю, привык к ним, не так уж и больно

жить в этом мире суровом, где я еще жив и успею

много кого пережить, избежавших позорных страданий.

ПРОЛОГ

Агамемнон

Десятый год войной под Троей маемся:

то мы в ворота бьемся, то враги теснят

нас к черным кораблям, то в равновесии

замрем – удачи воинской ни им, ни нам.

Со славой умереть не получается

в бою открытом, правильной осады срок

не дни, не месяца – года бессчетные.

Нет сил на штурм, нет сил собрать оставшихся,

грести в обратный путь.

И бОльших бед я жду,

и распря друг на друга, на своих своих

кидает, разжигает, счет обидам лих:

то тут, то там крик ссор, шум свар. Оружие

вожди пока удерживают – сколько так

продлиться может? Или осажденные

сдадутся, или мы работу сделаем

за них – себя погубим.

Ты всегда, Ахилл,

счастливее меня был: славой полные

ты прожил дни под солнцем краткосрочные

и пал завидной смертью, не заметил, как

скользнул в жерло Аида, запыхавшийся

от праведного боя, – привилегия

простых бойцов. Я, умудренный в бедствиях,

так не смогу: не примет Агамемнона,

бежавшего судьбы своей, подземный бог,

прогонит от порога, отпихнет, как пса

докучного, – иди, царь мертвый, здравствовать,

стараться, довоевывать, терпеть труды,

иначе тени в дебрях асфоделевых

взбунтуются – войска твои загубленные.

Все тут неупокоенные – только ждут,

что грянет глас под сводами стигийскими:

"Пал Илион, объята Троя пламенем,

разграблена, распахана, засеяна

священной солью". И тогда мучительная

связь распадется, держащая тени их

по племенам, полкам, и канут мертвые

в небытие свое.

Появляется Вестник.

Вестник

Мой государь, сюда

идут вожди прославленные эллинов.

Агамемнон

Да, Одиссея вижу, вижу младшего

Аякса, с ними брат мой Менелай спешит,

а рядом Нестор, Диомед воинственный,

Идоменей – царь Крита многоопытный,

толпа народу, воинов вокруг кипит,

волнуются, но держит уважение

пока к царю.

Не долго б мне узду держать,

когда не отпускать, так будет и сейчас.

Народ подобен волнам моря дикого,

и тот, кого застал шторм сильный на море,

спускает паруса, не рыщет веслами

спасения в воде. Кормило пусть себе

свободно ходит – опытный моряк лежит

на палубе, то песни распевает, то

приложится к бутылке: он свободен от

своей работы тяжкой – ветры делают,

и им нельзя мешать, они ревнивые

работнички. Пей, пой, моряк, – погоды жди,

пей, пой, политик умный, – будет власть твоя.

А значит, я терплю, молчу – улягутся

дурные страсти, утомятся дерзостью, –

и вот я, Агамемнон, будто сам сдержал

дурь волн, смотрю величественно, жезл держу,

зачинщиков караю.

(Обращается к Вестнику.)

Пусть идут сюда.

ПАРОД

На сцену высыпают греческие воины и цари.

Хор (на разные голоса)

Черные вижу годы, протекшие в ожиданьях:

смерть прибирала многих в нашем, в троянском стане,

смерть уравняла чаши весов, что в руках у Зевса,

мы сгнием здесь и тевкры, кладбищем станет место.

Славны Ахилл и Гектор – оба угомонились,

судьбы их завершились, да общие не решились.

Что громыхать железом, мужествуя привычно,

если не будет толку, кроме многоразличной

смерти? Еще гуляет мор в их и нашем стане,

так умирать и этак, вои, не перестанем.

Кожа срослась с кольчугой, поножи не снимаем;

если не чье-то горло – древко рука сжимает.

Кто еще может вспомнить, как шел он безоружным

по полю? Грузом лишним был ему меч, не нужным,

вспарывали оралом плоть земли, нас дарила

зернами. Чем ты стала, родящая много сила?

Как под рукой у Кадма, ненависть свои всходы

вытягивает, мы сеем ненависть – год от года

крепче, живее поросль, света за ней не видно.

Нам убивать не страшно и умирать не стыдно.

Бьемся заради этой… женщины, жен оставив,

много чего добавив к сомнительной ее славе.

Женщина не добычей – матерью и женою

когда была, озверели, брошенные страною

в дальнюю даль. Привычки останутся: кто вернется –

станет бедой отчизны, дома не приживется.

Выросли безотцовщина дети в Элладе наши,

женам, уставшим в бедах, возврат наш не нужен, страшен.

Вспять кораблям не плавать, дело не сделав: ветры,

приманенные в Авлиде, жертвы от нас ответной

ждут. Этой жертвой станет Троя – Пергам священный,

и наше войско – кто здесь, кто в дороге по волнам пенным.

Тяжким мы грузом были земле родной – очищаясь,

гонит нас внутрь; и лучше, даже не защищаясь,

сильным нам всем здесь сгинуть, как не было чтоб похода.

Шли нас прямо к Аиду, форсируй Стикс, воевода!

СТРОФА 1

К царю!

Он, искушенный в правлении

Зевсов питомец, знает

пути, нам неведомые,

нам заповедные,

царские пути мысли.

Судьбы народов держит

Атрид Агамемнон мощно.

АНТИСТРОФА 1

К царю!

Он – архистратиг,

мудрый строитель ратей,

опытный вождь в наставших

бедах, – выведет, сильный, войско

на просторы победы.

Судьбы войн, мира держит

Атрид Агамемнон мощно.

Корифей

Из окопов, от кораблей, из немощи нас подними,

предводи нас в жестокий бой,

распорядись, Атрид Агамемнон, своими людьми.

СТРОФА 2

В алых шатрах живет,

с золота ест,

на мягком под теплым спит

царь Агамемнон.

Ратоборствуем мы ему

на потеху.

АНТИСТРОФА 2

Прочь отсюда, пока еще корабли

не вросли прочно в берег!

Лучшая победа,

какая только есть на войне, –

остаться в живых,

и мы пока еще победители.

ЭПИЗОДИЙ 1

Войско отшумело и кое-как успокоилось. Агамемнон стоит на возвышении рядом со своим шатром. Из толпы по очереди выходят ее вожаки и произносят свои речи. Это всё усталые, измученные, грязные и больные люди. Только выправка да более или менее грамотная манера говорить отличают аристократию.

Аякс

Ходят слухи, лагерь беспокоят,

что прошли назначенные сроки

по вещаньям всем, расторгли боги

узы слов, как умолила сильных

Афродита ради дел любовных

пощадить Пергам, а наше войско

позабыто грозною Палладой,

буйной Герой брошено. Ни солнца

нам, ни тьмы подземной, ни проклятий,

ни благословений; тихо сгинем

здесь, у стен; обратною дорогой;

дома, кто счастливей – иль несчастней.

Было наше войско темной силой,

пущенной на Трою, – стало войско

нищим сбродом, шайкою разбойной.

Грецией отторгнутые, Троей

загнанные в землю, внутрь, в окопы,

лишние на всех стихиях, сами

для себя обуза. Надо делать,

надо что-то делать, Агамемнон:

воевать, мириться, ополченье

новое сбирать, ряды пополнить

свежей кровью, новым ратным мясом.

Идоменей

Истощилась Греция. Скажи лишь,

кликни добровольцев в путь недобрый

к обреченной Трое – соберешь рать

беглых должников, рабов, пьянчужек.

Кто к работе мирной не пригоден,

лучше ли потрудится на поле

брани? Разбегутся, лишь услышат

вой военных труб, – мы на потеху

станем воевать троянцам гордым.

Нет героев прежних, кто стремились

к славе ради славы, век расчетлив

стал и осторожен: умирают

в собственных воители постелях,

долголетьем меры превышая

человечьей жизни. Без подмоги

Илион осилим – или сгинем,

в славе и позоре одиноки.

Менелай

Может, назад?

Цель, что была, –

прелесть жены –

вся отцвела,

за девять лет

ссохлась, поди, –

ни зада, ни

пышной груди.

И не мила:

вспомню ее –

где сердца стук,

где колотьё?

Больше меня

ради жены

кто пострадал?

Дни сочтены

ласки, за день

месяц отдал

бою – женой

вор обладал

дольше меня.

Пусть их живут,

будто меня

не было тут.

Диомед

Не за тем сюда шли, чтоб неверной женой

насладился ты, глупый, дурной человек.

Мы, Эллады великой священная рать,

Зевсом брошены в Азии недра.

Если мощен, прекрасен стоит Илион,

богатеет торговлей, искусством цветет,

прирастает землей, прибывает людьми,

учреждает союзы, родством их крепит, –

значит, светлой Эллады погибель близка,

значит, надо спешить, воевать, убивать.

Наши жизни – ничто: на, любую возьми,

поборающий тевкрам кровавый Арес!

Если силой нельзя, если хитрость плоха,

мы своими телами задавим врагов,

стены града сомнем весом смерти своей.

Нам благие труды – корчевать, выжигать

племя, землю поганую, чтобы

на развод никого, на посев ничего,

чтобы имя и место забылись.

Если ж мы – поколенье меж сильных – слабы,

не успеем, не сможем, оставим в живых,

замиримся, войдем в договоры, в войне

победим – не разрушив, уйдем – не добив,

то оставим в наследство народам войну,

пощадим тех, кто наших детей убивать

вырастает за стенами. Так защитим

кровь свою, так посеем священную соль

там, где Троя была, – она миром взойдет.

Одиссей

Деньги – вот сила настоящая,

нам, обедневшим, нам, промотавшимся, предстоящая.

Многих союзников озолотила Троя,

сходятся сюда для заработка они, для боя,

сходятся сюда за наши головы получать:

счетом пересчитана,

с головою выдана,

на корню продана, куплена наша рать.

Здесь оставаться нет никакого смысла:

я подсчитал невеликие наши числа.

Что Гектор не смог взять медью, то золотом взял Приам.

Нечего веским доводам противопоставить нам.

Холод и голод губят верней, чем стрела и меч.

Припасов мало. Чем безвредно для них

(указывает на троянские стены)

полечь –

поднакопим деньгу, тогда и пойдем войной,

если получше чего не встретим, что этакой взять ценой.

Нестор (выступив вперед, откашливается, кряхтит, поправляет одежду, неторопливо и с удовольствием готовясь к долгой речи)

Мудрый царь, строитель ратей, Агамемнон молодой,

ты послушайся совета Нестора. Я сколько раз,

горьким опытом обучен, видел дальше остальных,

предугадывал событий ход, ловушки прозревал.

И теперь, коль не отвергнешь, я ко благу поведу

речь свою. Какая сила греков привлекла сюда?

(Выдерживает значительную паузу.)

Три богини вниз ходили, три судить намеревались,

три истицы трех ответчиц уличали, три судьи

разошлись в трех приговорах, три ругались, три остались

при своем, призвали три, веря в доводы свои,

пастуха, мальчишку, дурня деревенского, вручили

то одно, что каждой нужно, – приз (коль яблоком назвать,

не соврем). Пока совместно были, так его учили:

будь бесстрастен, будь бесстрашен, самому тебе решать,

мы тебя никто не тронем, злого слова не уроним.

Перешептываться тихо отводила, говорила

первая: "Тебе под руку дам полмира, будь владыка

Азии, пустынь ливийских, до самих истоков Нила,

мать-реки. Твое правленье станет тягостью великой

для народов прежде вольных, для не знающих ярма".

"Правит миром меч умелый, хитрый выпад, быстрый довод.

Я отдам тебе, – вторая молвила, – успех военный,

и не только что азийский материк тебе готова

дать война, но и Европа ляжет пред тобою пленной:

для народов прежде вольных меч готовит груз ярма".

Третья пальчиком лукавым поманила, показала

лик неложный девы дальней, девы томной, многомужней –

вмиг у парня взгляд застился, в голове ума не стало

(звался тот пастух Парисом, прозывался Александром):

сам он шею преклоняет, надевает груз ярма.

Доверяясь Афродите, взял Парис кораблик быстрый –

весла в море, ветер в парус – и поплыл за девой томной,

многомужней к славной Спарте. Дева встретила Париса,

приняла чин чином, стлала белую постель, любила,

как завещано богиней, как пристало деве юной.

Две богини вверх взбирались, к островерхому Олимпу,

две доверили печали Зевсу, две себе просили

блудную чету отдать им, исполу отдать им Трою:

кто от силы и от власти отказался дерзновенно,

пусть погибнет тот от власти и от силы пусть погибнет.

Так Кронион-громовержец, чьи прислуга власть и сила,

отдал им святую Трою, род Дардана благородный,

старика-царя Приама, бед виновника Париса.

Две богини вниз спускались, к городам Эллады сильной,

две богини рать сбирали – островных, материковых,

не щадили обе наших, гнали в струги, принуждали

волны моря вдаль исплавать да испробовать оружьем

судьбы греков, судьбы тевкров: долго ль нам гулять по миру,

долго ль им стоять под солнцем. Не своей мы – вышней волей

собраны со всего света, мы не можем своевольно

брать твердыню, плыть обратно: боги спорят, нами правят.

Пусть расскажет вещий Калхас, бед провидец, птиц пытатель,

волю их: нам здесь остаться, вспять вернуться или что там.

Агамемнон

Насилу-то закончил! Но он прав: сюда

тащите, люди, Калхаса, пусть слово он,

птицегадатель, молвит. Речь послушаем

из вышних, божьих Областей.

Вестник

Он здесь. Иди.

(Выталкивает на центр сцены Калхаса.)

Калхас

Калхаса ненавистного позвал, Агамемнон, ты.

Царь захотел вещаний, что на языке моем

клубом свились, как змеи мудрые. Слышишь шип,

как ядовиты, знаешь, сколько их о тебе

было и снова будет, – во имя твоих потерь

я начинаю слово вещее говорить.

Хор

Боги сильные надзвездные и поддонные,

услышьте, как мы взываем, убогие, многостонные.

На благо ли, нет вопрошающим ваш ответ –

вы не откажите, пролейте на тьму бел-свет.

Агамемнон

Угрюмый старец, изощренный в карканье,

скажи, птицегадатель. Было, помню я,

твое вещанье громкое: падет, падет

град славный Троя – весь до Океана мир

услышит шум падения. И что? Стоит.

Мы жертву приносили, запредельную

за ветер цену.

Калхас

Гневайся, ругайся, царь.

(Начинает, раскачиваясь в священном экстазе.)

Темные вижу смыслы,

ради утраты зренья

явленные, – нависли

сроки их исполненья.

Капли последней надо,

чтоб прорвало плотину,

явлений свело громаду

в ясную нам картину.

А не случится – время

двинется в ход обратный

с событиями со всеми,

в вовсе невероятный.

Девять лет воевали,

десятый победным станет.

ЭПОД

Сколько же лет прошло – кто их считал?

Только по головам: кто когда мертвый пал.

Первым Протесилай скрылся от нас в Аид:

первый на берег встал, первый на нем лежит.

Только ли вражий меч грекам наделал бед?

Пал, оклеветан, вождь эвбеев Паламед.

Грудью закрыв отца от гибели, Антилох

у Нестора на груди отдал последний вдох.

Сын слабейший отца, бравшего Илион,

наземь сбит Тлептолем, к мать-земле пригвожден.

Чуждый подъемля груз славы, доспехов, срок

свой исчерпал, погиб не за себя Патрокл.

Не брезгает, не щадит труса смерть, для того

Терсита себе взяла – подлая подлого.

К жизни вернуть себя тот, кто многих успел,

не смог Махаон – и дух нелеченый отлетел.

Сколько себе добыл корыстей – все на костер

могучего. Ахиллес, бог – твоей славы вор!

Собственных жертва рук, в безумии скот крушил

Аякс, а в себя пришел – и вот кого порешил.

Значит, десятый год валом валит – ему,

несытому, отдадим не нас, но Трою саму.

Корифей

Но что же делать нам, бояться, ждать чего,

какая капля малая нужна, скажи,

невнятицу пророческую брось, Калхас,

дай знать: мол, то-то делать, тех-то в жертву несть.

Калхас (снова напевает, раскачиваясь в пророческом трансе)

Провещал Феб, мудрый дал знак,

сокрушить град нам дано.

Корифей

Как?

Калхас

Остров есть – твердь средь морей волн,

там Гефест-бог, замыслов полн

творческих, бил, изнурял медь,

выковал то, чему жизнь – снедь.

Есть лесов лес, ясень в нем прям

устремлял рост в небеса зря:

бил топор в ствол, нож стругал жердь,

руки гну-ли самоё смерть.

Меж дурных мест есть одно – страх,

заросла топь, ржавь на ку-стах,

весь впитал гной из земли гад,

весь отдал, мертв, стрелам свой яд.

По лугам вол заливным шел,

возрастом стар, весом тя-жол, –

тетива, будь из тугих жил,

а рогов мощь с древом скле-ил.

По ветрам плыл шизый о-рел,

распростер крыл ширь на весь дол, –

дал перо, чтоб с тетивы лёт

был далек, быстр, куда месть шлет.

Одиссей

Гераклов лук, орудье смертоносное,

оставленное им в наследство…

Калхас (сейчас он говорит спокойно, без аффектации)

Знаешь, кто

наследник у героя? Филоктет. Его

ты бросил умирать тогда на Лемносе,

но выжил он, с ним лук его – Гераклов лук.

(Обращаясь ко всем.)

Без Филоктета и его оружия,

хоть тыщу лет под Троей майтесь подвигами,

всё без толку; вернете Филоктета в строй –

он луком поорудует, убьет того,

кто этих войн виновник, и падет Пергам.

Одиссей

Ты лжешь. Он умер. Девять лет. Никак нельзя…

Калхас

Он жив и ждет тебя…

Одиссей

Я что, один тогда

решил его оставить? Остальные вы

как будто ни при чем. Когда поранила

его змея, открытых ран зловония

никто не мог терпеть, а врачевания

не удавались. Мы его оставили –

так надо было сделать – там, на Лемносе,

не умирать, а жить. Сложили корпию,

запас еды, вина, тот лук со стрелами,

который нынче вспомнили.

Агамемнон

Вот сам ему

и объяснишь, насколько ты был прав тогда.

Одиссей

Меня убьет он прежде, чем скажу ему,

зачем и кем я послан, я…

Агамемнон

Идти тебе.

Одиссей

Решил, что я тебе не нужен больше, так?

Погубит Филоктет столь много знающего

постыдных тайн твоих, и вся политика

останется сокрытой от досужих глаз.

Таинник, соглядатай слишком стал тяжол

для царской совести, когда дела пошли

под Троей не по-твоему. Того гляди,

и бунт начнут открытый – Одиссей тогда

ну как переметнется, ну как сам решит

над войском утвердиться? Всех и вся предаст

он, столько раз предатель. Лучше загодя

убрать его, услать морей за тридевять.

Не к Филоктету шлешь – к Аиду в путь прямой.

Нестор

Незачем тому, кто честен, о предательстве твердить,

нет в душе царевой мрака, есть радение одно

о всеобщем нашем благе. Знает он своих бойцов:

кто хитрее Одиссея Филоктетовой душой

завладеет, лук доставит, силы получеловека,

съеденного злою язвой, кто к добру расшевелит?

Одиссей

Конечно, Нестор! Он, столь много знающий,

найдет лазейки, доводы, и Филоктет

пойдет за ним…

Агамемнон

Идти тебе.

Одиссей

Зачем ты так…

Агамемнон

Когда вернется он, неся оружие,

против какого все тут беззащитные

стоять мы будем, знать хочу, что он пришел

Парису мстить, не нам. Добавить к бедствиям,

нам предстоящим, Филоктета, прыщущего

отравленными стрелами по лагерю,

я не хочу. Когда тебя, зачинщика

своих бед, он в живых оставит…

Одиссей

Сможешь ты

не труся подойти к нему, в объятия

пришельца заключить и возлияния

творить за дружбу и успех скорейший стрельб.

Агамемнон

Тебе идти.

Одиссей

Пойду, добуду лук тебе,

отравленные стрелы, не погибну сам,

день будет – и Пергам вручу надменному

властителю, герою, Агамемнону.

Развеселишься ты душою черною,

насытишься победой, смертью, золотом.

Но я не хуже Калхаса предсказываю,

из прошлого дороги в дали будущие

выстраиваю: не убьют тебя, война щадит

тех, для кого смерть будет избавлением

от худших бед, – вернешься ты назад, домой…

Я видел Клитемнестру – мать, ведущую

на казнь свое дитя, по воле грозного

супруга, видел бурный ад, вместившийся

в ее зрачках. Я знаю: девять лет она

в уме перебирает казни лютые,

лютейшую ища. Давай, спеши домой,

гони войну к победе – победителя

глаз не смыкая ждут.

Агамемнон

Дурную женщину

я усмирю. Ты ж собирайся в долгий путь.

СТАСИМ 1

Хор держит в руках деревянные щиты (борта судна).

Корифей

Отплываем,

братцы-итакийцы,

от неприязненной Трои.

Царь наш

паруса ставит,

весла берем,

в море идем.

Куда ж нам плыть?

СТРОФА 1

Эй, разверните струги

в сторону мать-Итаки,

в воду веслом упругим

упираем, бежим из драки.

Где вы, богатства Трои,

там и лежите лежнем:

нам и так ничего и

не дали бы. Бедный прежней

бедностью, возвращаюсь

(эх, мечты золотые!),

к дому поворочаюсь,

и думы мои – жилые.

АНТИСТРОФА 1

Женушки без добычи

примут нас: жив хозяин.

Что ж его ратный свычай

местным необычаен?

Ходит-бродит вразвалку,

смотрит, как исподлобья,

взглядом немного жалким

битого; луки, копья

призрачные сжимает –

в руке пустота, – воюет

до победного, умирает

на штурмах, в боях лютует.

Корифей

Не лучше ль доделать дело –

довоевать?

Хор

Воюем.

Корифей

Значит, налево – к Лемносу