Вызов принят. Невероятные истории спасения, рассказанные российскими врачами

Я. А. Соколов

Вызов принят: невероятные истории спасения, рассказанные российскими врачами

© Соколов Я., текст, 2017

© Щепин С., иллюстрации, 2017

© ООО «Издательство «Э», 2018

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

***

«Мы привыкли думать, что лучшие врачи и уникальные победы происходят только за рубежом. Но это ошибка. Наша медицина и наши врачи не просто способны на подвиг. Они совершают их каждый день, в режиме рядовых будней. Книга «Вызов принят» – красивые и очень трогательные истории, рассказанные от первого лица».

«Такие книги нужны, особенно сейчас! Они учат добру, уважению. Как глоток воздуха в суете повседневных забот. Спасибо автору».

А. Ш. Салиджанов, пластический хирург

***

Выражаю свою благодарность моей маме,

семье Бельяниновых,

Андрею Ивановичу Кожушкову,

всем сотрудникам сети медицинских центров,

где я работал,

и Василию Кузнецову

за помощь в создании этой книги

***

Нам иногда кажется, что врачи и пациенты стоят по разную сторону баррикад. На самом деле, рядовые врачи действительно стоят на переднем краю борьбы за наше здоровье и порой – жизни, но стоят они с нами плечом к плечу.

Сегодня в России огромное количество талантливых, увлеченных, искренне любящих свою профессию и своих пациентов врачей. Мы не всегда помним об этом. Кто-то из них молод, другие – пенсионного возраста. У нас, к сожалению, не все благополучно с системой постоянно реорганизуемого здравоохранения, но люди в белых халатах и в голубых хирургических костюмах каждый день отдают свои силы и свое время, чтобы кому-то стало лучше.

В книге реальные истории из врачебной практики: с колес скорой помощи, из родильного отделения, из травматологии, реанимации и терапии. А также рассказы врачей, побывавших на месте катастроф и спасавших там жизни, рискуя своей собственной. Зная об этом не понаслышке, расскажу лишь один эпизод.

Когда в 1986 году произошла чернобыльская трагедия, я работала научным сотрудником в Институте гематологии и переливания крови. Многие наши врачи были тогда командированы в чернобыльскую зону для обследования пострадавших и забора анализов. Никто из них не отказался. Вместе с ними в той же группе были и сотрудники министерств, организаторы здравоохранения и других ведомств. По приезде наши коллеги с горечью рассказывали о малоприглядных фактах.

В Киеве в условиях замалчивания высокого уровня радиации прошла первомайская демонстрация. Пожарные чуть ли не руками разгребали завалы. В это же время облеченные властью сотрудники, бывшие с нашими врачами в одной группе, с жаром убеждали население, что ничего страшного не произошло, можно пить воду из-под крана и есть, как обычно. Что двигало ими при этом – медицинское невежество или сознательный обман – сейчас трудно сказать. Но сами рассказчики ели отдельно и только привезенную с собой пищу; даже руки мыли только водой из бутылей, привезенных опять же с собой. Врачи же садились за общий стол. В книге есть отдельная глава о Чернобыле, и там все правда.

В тексте много смешного, забавного, невероятно позитивного. Но много и болезненного, напряженного, устрашающе притягательного. Правда же заключается в том, что каждый день рядовые медицинские работники принимают тяжелые решения, а, бывает, спасают чью-то жизнь, рискуя собственной. Одни принимают непростые роды в машине скорой помощи и вынуждены выбирать, кого спасти – мать или ребенка. Другие не в кино, а в реальности уговаривают влюбленного подростка не прыгать с моста и не завершать свою жизнь так трагично и пошло. Третьи, накладывая повязки буйным потерпевшим, оказываются в зоне заражения ВИЧ-инфекцией. Четвертые, прибыв на место происшествия, сами становятся заложниками маньяка.

Реальные истории о реальных врачах рассказывает талантливый медицинский журналист Ярослав Соколов, который слышал их лично. Многие врачи просили не указывать их имена. Правда, которой они делятся, иногда слишком болезненна. Ярослав долгое время работал пресс-секретарем крупного медицинского центра, где в разное время для получения психологической разгрузки находились работники «невидимого» фронта – врачи.

Эти истории помогут вам не только достоверно увидеть, насколько ответственна и непроста работа врача, но и дадут реальное представление об уровне и возможностях современной медицины, помогут лучше понять происходящее и научат вовремя распознавать, когда что-то «идет» не так. Читая, вы без сомнения получите заряд гордости и вдохновения, которые неизменно возникают, когда слышишь истории, рассказанные самими докторами от первого лица.

Главный редактор

медицинского направления

канд. биол. наук

Ваша

Ольга Шестова

1. ОСТРАЯ ГРАНЬ

Эта глава о том, как хирурги борются за человеческую жизнь, и о том, как сами порой становятся жертвами чужого непрофессионализма

Двойная ошибка

Хирургам более, чем врачам другого профиля, приходится работать в жёстких, стрессовых условиях, принимать в ходе операции моментальные, порой нестандартные решения, основываясь не только на знаниях и опыте, но и полагаясь на свою профессиональную интуицию.

«Я ещё учился в выпускном классе школы и только начинал задумываться о своей будущей профессии, – вспоминает хирург Андрей Мельников. – В сторону медицины поглядывал уже довольно давно – мой дед проработал всю жизнь врачом в небольшой сельской больнице, где прослыл местной легендой. Когда до выпускных экзаменов оставалось чуть более полутора месяцев, у меня случился острейший приступ – боли в правой нижней части живота, сопровождавшиеся тошнотой и повышенной температурой. Некоторое время я стоически пытался терпеть, полагая, что это банальное несварение. Однако, когда температура поднялась до 39-ти, пришлось вызывать «скорую».

Доктор задал мне несколько вопросов, провёл пальпацию живота, чередующуюся с лёгким постукиванием, после чего констатировал острый аппендицит.

Так я попал на первую в жизни хирургическую операцию. Хорошо всё помню, поскольку мне почему-то не стали давать общий наркоз, а ограничились местной анестезией, что, как я узнал впоследствии, очень странно при перитоните, когда рекомендован именно общий наркоз. Какими соображениями тогда руководствовались врачи – неизвестно. Сам процесс обезболивания тоже был проведён не вполне корректно: в течение всей операции я отчётливо ощущал манипуляции хирурга. Но то ли из юношеского максимализма, то ли по дурости старался не показывать этого ни врачам, ни молоденьким медсестричкам, терпел боль. Мало того, я даже пытался с ними шутить и поддерживать «светскую» беседу, несмотря на холодные капли пота, сползавшие по лбу.

После операции мне поставили укол морфина и на некоторое время я выпал из достаточно болезненной для меня реальности. На другой день лечащий врач рассказал, что у меня уже начинался перитонит и операцию провели весьма и весьма вовремя. Учитывая сложный случай, мне даже поставили специальную дренажную трубку для оттока воспалительного экссудата и для дополнительного введения антибиотиков.

Предполагалось, что я пролежу в клинике десять дней, но по причине тотального дефицита койко-мест меня выписали уже на четвёртые сутки после операции. Врач дал мне направление к хирургу в районную поликлинику и велел прийти туда на приём через две недели. За сим мы и расстались довольные друг другом – я был рад наконец-то отправиться домой готовиться, а он – освободить койку для ожидавшего своей очереди нового пациента.

По прошествии недели кожа под повязкой начала сильно чесаться, но я счёл, что именно так проходит процесс заживления и не стал беспокоиться по этому поводу. А еще через неделю явился в свою поликлинику на приём к хирургу.

Когда сняли повязку, по реакции врача я понял, что случилось нечто из ряда вон. Его благодушие сначала сменилось растерянностью, он развернулся к письменному столу, вновь разглядывая мою выписку и направление. Затем по его лицу пронеслась целая буря эмоций. Из потока слов мне запомнились лишь наиболее понятные – сепсис, тюрьма, коновалы, рукосуи и снова сепсис.

Как выяснилось, швы и дренажную трубку мне должны были снять ещё перед выпиской из больницы, но, видимо, в суматохе выписки об этом забыли, из-за чего у меня вполне мог развиться сепсис и тогда всё обернулось бы крайне печально. Врач замерил мне температуру, поставил укол антибиотика и принялся удалять швы, бурча под нос нелестные эпитеты в адрес коллег. Тут в кабинет вошла медсестра и сообщила, что его срочно вызывают к главврачу. Перед уходом он быстро заполнил мои бумаги, велев медсестре закончить начатое и наложить повязку. Я был счастлив, что легко отделался.

КОГДА В ДЕЛО ВМЕШИВАЮТСЯ ЛИЧНОСТНЫЕ СИМПАТИИ,

ВСЕ МОЖЕТ ЗАКОНЧИТЬСЯ ВЕСЬМА ПЛАЧЕВНО.

В МЕДИЦИНЕ НЕТ МЕСТА ЧУВСТВАМ,

ТОЛЬКО ХОЛОДНЫЙ ПРОФЕССИОНАЛИЗМ.

Однако радовался я рано. Примерно через неделю я вновь почувствовал тот же неприятный зуд под повязкой. Устроившись в ванной перед большим зеркалом, я осторожно снял повязку, протёр рану спиртом и внимательно осмотрел послеоперационный рубец. Каково же было моё удивление, когда я обнаружил там почти половину от первоначального количества наложенных швов! Они всё ещё были на месте! Но и это еще не все – там же торчала так и не снятая дренажная трубка!

В памяти всплыло лицо юной симпатичной медсестры, которая обрабатывала мою рану. Смущение помешало мне заметить очевидное – в тот момент мне хотелось лишь побыстрее одеться и покинуть кабинет.

«Хочешь сделать что-то хорошо – сделай это сам», – вспомнил я старую поговорку. Достав оставшуюся от деда кювету для стерилизации медицинских инструментов, скальпель, пинцет, шприц, бинты, мазь и лейкопластырь, я приступил к делу. Аккуратно перерезав оставшиеся стежки швов, я принялся по одному вытягивать их пинцетом. Ощущения были достаточно своеобразные, но вполне терпимые. Самым критичным оказался момент удаления дренажной трубки. Когда это наконец получилось, меня слегка повело от внезапного головокружения и я был вынужден на пару минут прервать освоение хирургических навыков, прислонившись к стене. В итоге всё закончилось хорошо – я наложил новую повязку, закрепив её лейкопластырем, и мужественно поставил в левую руку укол с антибиотиком. Конечно, я никому не посоветую заниматься подобного рода самолечением, по крайней мере, без надлежащего образования и практического опыта.

Все мы люди со своими заморочками, у всех бывают проблемы, трудные периоды, запарка, плохое настроение, срывы. Но подобное хирург обязан оставлять за порогом операционной, да и вообще за дверями больницы. Хирургия подразумевает чрезвычайную ответственность. Этому меня научил первый опыт хирургической операции».

Лечить не только делом, но и словом

«Если говорить о сущности нашей работы, будет важным упомянуть, что с древнегреческого слово «хирургия» переводится как «работа руками», – рассказывает хирург Антон Валеев, практикующий в настоящее время в столичном частном медицинском центре, а ранее 5 лет проработавший в областной клинической больнице в Алтайском крае. – Да, в ходе развития медицины мы обретали новые знания и создавали новые технологии и инструменты, но главный принцип оставался неизменным – когда другие способы лечения оказываются неэффективными или попросту бессильными, надежда остаётся только на скальпель в руках хирурга.

Среди моих коллег я иногда встречаю тех, для кого хирургия становится обычной рутинной работой: есть проблема, есть инструменты и есть последовательность стандартных манипуляций для решения задачи – бери и делай. Однако большинство хирургов всё же видят свою миссию несколько иначе. Когда ты собственными руками правишь творение Божие, каковым является человек, созданный по Его образу и подобию, невозможно совсем абстрагироваться от философского аспекта этого действа, а точнее говоря, от его метафизической составляющей. Конечно же, любые другие методы лечения, я имею в виду консервативного лечения, терапии и прочих, тоже суть вмешательство в работу организма человека, но вмешательство хирургическое самое непосредственное и его результат радикальный, к тому же видимый и осязаемый.

Приведу показательный пример. Была у меня пациентка шестидесяти лет, которая обратилась по поводу удаления липом на обоих бёдрах. Липома – это доброкачественное образование, происходящее из жировой ткани. У этой женщины они были настолько большими, что она уже практически не могла ходить, запущенный случай. Мы провели операцию по удалению опухолей, всё прошло без осложнений. Эти две удалённые липомы вместе весили 12 килограммов, представляете, сколько она их растила?! Ведь это не за день и даже не за год так разрастается жировая ткань. Почему она не обратилась раньше, трудно сказать. Возможно, из-за каких-то своих страхов или из-за недоверия к врачам, но факт остаётся фактом – пациентка довела свой организм до такого состояния, что стала с трудом передвигаться. И вот простая операция – и решена многолетняя проблема, человек снова в форме, нормально ходит.

Кстати, хирурги всегда ставят диагноз до операции и после, по факту, в подтверждение или уточнение первоначального. А нередко бывает и так, что мы идём на одно, а находим совершенно другое, порой весьма неожиданное, И хотя алгоритм предстоящих манипуляций, будь то плановая или экстренная операция, известен, организм каждого человека сугубо индивидуален и случиться может всякое. Поэтому всегда нужно быть готовым к различным непредсказуемым поворотам в ходе операции. Такое происходит примерно в 10-ти процентах всех операций, что довольно много.

Пациентка, женщина 29 лет. Проводим плановую операцию по удалению послеоперационной вентральной грыжи брюшной полости. После вскрытия и иссечения грыжевого мешка на правом яичнике обнаруживаю кисту, довольно существенного размера, порядка 5 сантиметров. Как ни странно, но при обследовании на УЗИ она никак не просматривалась. Признаков перерождения новообразования в злокачественную опухоль или других осложнений не наблюдается, судя по всему, киста дермоидная, что позже и подтвердилось. То есть содержимое тератомы – это, в основном, жировая ткань, волосы, клетки дермы, как правило, её формирование обусловлено особенностями эмбрионального развития. После проведения тщательной ревизии брюшной полости, визуального обследования яичников, состояния матки и маточных труб принимаю решение об удалении кисты, поскольку её наличие чревато разного рода неприятностями – существует опасность перекрута ножки кисты и, конечно, всегда остаётся риск перерождения в злокачественное образование. Так, уже после благополучного удаления кисты приступаем к пластике брюшной стенки, первоначальной цели операции.

Всё прошло успешно, более того – примерно через год моя бывшая пациентка пришла ко мне на консультацию по поводу вынашивания беременности, а ведь прежде, до операции, она довольно долгое время безуспешно пыталась забеременеть. Вряд ли причиной бесплодия была сама киста, скорее всего, какой-то гормональный сбой, который и привёл к её формированию. Тем не менее в результате оперативного вмешательства решилась и эта проблема.

К сожалению, не всегда всё проходит так радужно, порой приходится отступать, когда в ходе операции ты сталкиваешься с непреодолимыми препятствиями. Здесь вспоминается другая моя пациентка. Женщине 76-ти лет диагностировали камни в почке, консервативное лечение эффекта не давало, наблюдались признаки острого пиелонефрита, возникали также подозрения на почечное кровотечение. Было принято решение об оперативном вмешательстве: если возможно – удаляем камень, если же почка сильно повреждена острыми краями камней, отчего и могли быть кровотечения, – удаляем почку. С пациенткой и её родными все эти варианты, естественно, оговаривались, и решение зависело от того, что мы увидим по факту. Однако то, с чем мы столкнулись, вскрыв брюшную полость, полностью перечеркнуло все наши планы и заставило опустить руки. У пациентки обнаружилась опухоль в брюшной полости 4-й степени, которую, казалось, ничто не предвещало – она не диагностировалась ни при одном из проведённых исследований. Случай был совершенно неоперабельным, метастазы были настолько обширные, что захватили уже и печень, и лимфоузлы, и даже лёгкие.

КОГДА ВРАЧ СТАЛКИВАЕТСЯ С ПОЛНОЙ НЕВОЗМОЖНОСТЬЮ

ПОМОЧЬ ПАЦИЕНТУ, У НЕГО «ОПУСКАЮТСЯ РУКИ».

НО ЖИЗНЬ КУДА ЗАГАДОЧНЕЕ, ЧЕМ КАЖЕТСЯ.

ИНОГДА ОНА ПРЕПОДНОСИТ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО

НЕВЕРОЯТНЫЕ СЮРПРИЗЫ.

В подобных ситуациях главное не паниковать. При любом развитии событий ты должен быть собран и сосредоточен, ведь от тебя зависит вообще всё – и ритм операции, и состояние пациента, и состояние твоих коллег, медсестер, анестезиолога. Ты всё должен видеть и контролировать. Но в той ситуации я не ощущал ни намёка на панику, лишь глубокое опустошение и горькое разочарование – ведь я ничем не мог помочь пациентке.

Мы не стали ничего делать – зашили и всё. Оперировать не было смысла, наше вмешательство лишь существенно ухудшило бы общее состояние больной. Я не стал сообщать ей столь жестокий диагноз, сказал, что всё сделали и месяца через два будет полегче. Однако её дочери всё рассказал – родным лучше знать истинное положение дел и быть готовыми к неизбежному.

Но история на этом не закончилась! Через полгода бабушка снова появилась в нашей клинике, пришла ко мне на приём. Тогда, после операции, она уехала в Абхазию, где у неё были многочисленные родственники, которые могли обеспечить хороший уход и всяческую заботу, и, по словам самой пациентки, там она всегда лучше себя чувствовала. И вот приходит ко мне – и ничего у неё нет: ни камней в почках, ни раковой опухоли. Чудо, да и только! А как иначе это воспринимать? Помню, мы все тогда были в шоке, даже представить не могли, что когда-нибудь увидим её снова, а тем более излечившейся. Случай уникальный, безусловно, и интерпретировать его можно по-разному, но это уж точно не про хирургию.

Если любишь свою работу, то всегда будешь выполнять её добросовестно, с полной самоотдачей. У меня даже, знаете, как иногда бывает – вот не было пациентов сегодня, я с работы ухожу и осознаю, что никому не помог, ничего не сделал. Чувствую, день зря прожит. Очень не люблю такие смены, гнетущее ощущение после них. А когда работы полно – понимаешь, что всё было не зря, учёба, лекции, книжки, весь твой предыдущий опыт. Всё это было, чтобы кому-то помочь.

Раньше, когда работал в стационаре, бывало, что из операционной не выходил вообще весь день. В 8 утра захожу, в 16 выхожу, а то и гораздо позже. А медсестры привозят и привозят новых пациентов, прямо как на конвейере. И всё равно была радость и удовлетворение. Вообще говоря, я мог ровно в 16:00 скальпель бросить и уйти – и никто бы слова не сказал. Только это совсем не про меня. Так что, когда надо, я всегда оставался, хоть до ночи.

Безусловно, работа хирурга – это не только операции, но и установление контакта с пациентами, помимо осмотра. Прямое общение обязательно. Нужно собрать анамнез максимально подробный. Попытаться выяснить, в чём главная причина заболевания. Опять же, нет ни одной операции, при которой стопроцентно исключены какие-либо осложнения, и я обязан рассказать пациенту о перспективах лечения.

Кроме того, не все операции проходят под общим наркозом, многие под местным. Даже ампутации некоторые делаются при спинальной анестезии, когда блокируется только нижняя часть тела. Общий наркоз – это ведь не есть хорошо, не все больные его нормально переносят. Это и на сердце большая нагрузка, и многие болезни могут из-за него обостряться, лёгочные и неврологические, например. А региональная анестезия, то есть обезболивание конкретного участка тела, не так вредна. Чтобы морально подготовить пациента к ампутации, тоже необходимо большое искусство хирурга, о котором мало кто говорит. Ампутируешь больному ногу и разговариваешь с ним. Ты должен очень тонко чувствовать человека, знать, что и как ему говорить, как отвлечь, исключить лишнее волнение.

Любая хирургическая манипуляция – серьёзный стресс для организма, вмешательство в его работу. Больной отдаёт своё тело и свою жизнь в твои руки и он должен полностью тебе доверять. Если он идёт на операцию, позитивно настроенный на лечение, на улучшение своего состояния, шансов на успех гораздо больше. Повторюсь, очень важно общение с пациентом. Врач должен лечить не только делом, но и словом.

Очень счастливый человек

«Стать хирургом я решил ещё со школьной скамьи, – говорит Александр Харитонов, хирург с 15-летним стажем. – В колледже, где я учился, существовали медицинские классы, их как раз проходили для того, чтобы можно было понять – твоё или нет. Понял – мое. Поступил в мединститут. Там разделения на специализации не было очень долго – учишься просто на врача. Только на старших курсах выбираешь конкретную область медицины, в которой будешь в дальнейшем работать.

Сосредоточившись на обучении в клинической ординатуре Института хирургии им. Вишневского и развитии практических врачебных навыков, я скоро отметил для себя, насколько втянулся в работу, стал находить в ней истинное удовольствие. Мне фантастически повезло с руководителем обучения, им был Игорь Петрович Иволгин, которому я благодарен и по сей день.

Хорошо помню свои первые самостоятельные операции. Куратор мне говорит: «Приходи и рассказывай от и до, пошагово, что и как будешь делать, полностью анатомию органа, который будешь оперировать, какие нервы есть вокруг, какие возможны осложнения». Первая операция – удаление вросшего ногтя. Я ночь не спал – изучал, читал книги, статьи. Это была не зубрежка, а чёткое понимание всего процесса. После того как я всё это подробнейшим образом изложил, Игорь Петрович разрешил мне оперировать. Руки дрожали немного, но всё прошло хорошо. Наставник ничего не говорил, стоял рядом со мной и смотрел. Потом только сказал: «Молодец!»

Вторая операция – удаление инородного тела из пальца. Пациент работал столяром, поранил палец, туда попала стружка. Наружная рана вскоре закрылась, а сама стружка так и осталась внутри, началось воспаление. Это только кажется совершенной ерундой – подумаешь, поранил пальчик. Но нет, от такой маленькой занозы могут быть большие проблемы, причём чреватые и ампутацией – когда гнойное воспаление распространяется глубже, переходит на костную ткань и развивается уже остеомиелит. Прооперировал я работягу. Фрагмент стружки, действительно, оказался мизерным, малюсенькая крошка, её вообще не видно было, но я нашёл. По-другому нельзя.

МАЛЕНЬКАЯ ЗАНОЗА

МОЖЕТ СТАТЬ ПРИЧИНОЙ БОЛЬШОЙ БЕДЫ.

ВСЕГДА НАДО БЫТЬ ВНИМАТЕЛЬНЫМ И ОСТОРОЖНЫМ.

ЕСЛИ ЖЕ РАНА НАЧАЛА ВОСПАЛЯТЬСЯ —

ЭТО ПОВОД ОБРАТИТЬСЯ КО ВРАЧУ.

Первым опытом абдоминальной хирургии, то есть полостной операции, для меня стала аппендэктомия – удаление аппендикса. Ассистентом был мой наставник, Игорь Петрович, которому прежде долгое время ассистировал я сам. Я стоял и всю операцию говорил, проговаривал вслух каждое своё движение, вплоть до инструментов, которые использую. И хотя методика операции отработана годами, и я, конечно, отлично знал её, к тому же сам не раз ассистировал коллегам, тем не менее определённое волнение перед операцией присутствовало. Но всё прошло без каких-либо эксцессов.

Если говорить о самой сложной части моей последующей практики, то это, пожалуй, работа с ожогами и обморожениями. Много раз с этим приходилось сталкиваться. Поступали больные, у которых до 90–95 % тела обгорело, и шансы спасти человека при этом минимальные. Тут целый комплекс факторов действует, реагирует весь организм, не только поверхность тела – это и сильнейший болевой шок, и обезвоживание, и нарушение кровообращения, и интоксикация. Через раневую поверхность происходит огромная потеря жидкости и белка, истекает много плазмы крови, лимфы, потом возможно и присоединение гнойной инфекции.