Рваные судьбы

Но, встретив на следующее утро Андрея, по его мрачному виду она поняла, что планам её не суждено осуществиться.

– Что? – спросила Нюра, заглядывая ему в глаза. – Ну же, говори, не молчи.

– Ничего не выйдет, – сказал Андрей. – Не в этот раз. В четверг я прибываю на место, и там меня уже ждёт новое предписание. Так что в будущую среду я уже буду на Камчатке. И останусь там минимум на три месяца. Вот какие у меня сегодня невесёлые вести.

– Во сколько же ты завтра уезжаешь? – спросила Нюра, стараясь казаться спокойнее. Ей не хотелось, чтобы любимый запомнил её плачущей и стенающей.

– Ровно в четырнадцать, – ответил Андрей. – В семнадцать из Харькова отбываю поездом.

– Я приду тебя проводить, – сказала Нюра так, как будто это была обычная недельная командировка.

– Я буду ждать, – сказал Андрей. – Получается, сегодня наше с тобой последнее свидание перед долгой разлукой.

Нюра закрыла лицо руками.

– Ну что ты, голубка моя? – сказал Андрей, целуя её руки. – Не грусти. Я дам о себе знать, как только смогу. Вот только письма писать не получится. Не позволят отправить.

– Я буду ждать тебя хоть всю жизнь, – сказала Нюра, расстёгивая на нём рубашку и жарко целуя его грудь и плечи. – Знай, что я всегда любила и люблю тебя одного. И буду любить всю жизнь. И, пока жива, я буду ждать тебя. Буду ждать здесь, в своём доме, ждать, когда ты приедешь ко мне снова.

Время промчалось, как одно мгновение, гораздо быстрее, чем во все их предыдущие встречи. Пора была расставаться.

– До завтра, любимый мой, – сказала Нюра, провожая Андрея за порог дома.

– До завтра, любовь моя, – сказал в ответ Андрей с невыразимой нежностью и поцеловал Нюру.

8.

На следующий день, возвращаясь с работы домой, Леонид встретил на вокзале соседа – деда Митю. Дед Митя был добрый, хороший мужик, простой и прямой, как рельса. Он остановил Лёню и завёл с ним разговор.

– А как твои дела? – спросил он, улыбаясь беззубым ртом.

– Ничего, дед Митя, – ответил Лёня, – помаленьку. А вы как?

– Я-то? – переспросил дед Митя. – Я-то в порядке. А вот ты – нет.

Он умолк и уставился на Лёню. Лёня, в свою очередь, уставился на него.

– В каком смысле? – спросил Лёня непонимающе. – Вы о чём это?

– А о том, что плохи твои дела, Леонид.

Лёня недоверчиво посмотрел на старика. Он решил, что тот с похмелья городит всякую ерунду. Но следующие слова заставили его вмиг посерьёзнеть:

– Что это ты бабу свою распустил совсем? Срамота на всю Осиновку. Средь бела дня с полюбовником своим лобызалась. Хоть бы постыдилась. Тьфу!

Дед Митя плюнул. Леонид побледнел, на лбу выступил пот.

– Какая вожжа ей под хвост попала? – продолжал дед Митя, ругая Нюру и всех баб, вместе взятых, на чём свет стоит. – Ты же знаешь, я не злой, и по-доброму отношусь и к тебе, и к Нюрке твоей. Но за такое по головке не поглажу. За гульки налево бабе спуску давать нельзя. Мало того, что с другим шалается, так ещё и совесть всякую потеряла – не стесняясь, прямо на перроне повисла у него на шее, как брошка, и не оторвалась от него, пока и поезд не подошёл. Это же надо такое! Ты чего молчишь?

– Спасибо вам, дед Митя, – сказал, наконец, Лёня, стиснув зубы. – А теперь я пойду.

– Ну, иди, иди, – покачал головой дед Митя. – Вот бабы, бесово отродье. Одни беды от них.

Лёня пришёл домой в бешенстве. Он больше не мог молчать. Если всё зашло так далеко, что ему об этом уже говорят просто посреди улицы, то пора было действовать. Да как бы не было поздно. Но это всё равно. Ведь теперь страдало не только его уязвлённое самолюбие и мужское достоинство, но и честь и доброе имя их семьи.

Он вошёл в дом, резко распахнув дверь. Нюра сидела у окна, подперев щёку рукой, и напевала какую-то песню. Глаза её были припухшие от слёз. Но Лёня сейчас ничего этого не заметил. Он остановился в дверях и спросил хрипло:

– Ты была сегодня на вокзале?

Нюра прекратила петь и ответила:

– Да.

– Что ты там делала? – продолжал Лёня.

– Провожала, – ответила Нюра спокойно.

– Кого?

Нюра посмотрела на мужа и заметила его бледность и то, как ходили желваки на его щеках.

– Зачем тебе? – спросила она, снова отворачиваясь в окно.

– Я спрашиваю, кого ты провожала? Отвечай! – он повысил голос.

– Не говори со мной таким тоном! – гордо заявила Нюра, снова повернув к мужу лицо.

– Нюра, пожалуйста, ответь, – как можно спокойнее сказал Лёня. – Кого ты сегодня провожала? Кто это был?

Нюра повела бровью. Лицо её сделалось непроницаемым.

– А кто ты такой, чтоб допрашивать меня? – ледяным голосом сказала она.

Лёня отшатнулся. Слова больно резанули его. Но ещё больнее резануло то презрение, с каким были произнесены эти слова. Он сделал отчаянную попытку взять ситуацию под контроль.

– Я – твой муж! И я имею право требовать от тебя ответа! Я имею право требовать верности и порядочности! Ты – моя жена, и должна подчиняться мне! А не гулять налево в моё отсутствие.

Нюра поднялась. Её лицо, перекошенное болью и страданием, бледным пятном зияло в полумраке комнаты.

– Ты – мой муж? – спросила она. В её голосе послышалась насмешка. – Мой муж – он, и только ему я принадлежу целиком и полностью, и душой, и телом, всю мою жизнь! Он – мой муж, и он один может от меня требовать! Только ему одному я покоряюсь и подчиняюсь! Даже если он будет меня бить, всё равно приползу к нему и буду целовать его руки.

Нюра выкрикивала слова, гневно сверкая глазами. Лёня был раздавлен. Он смотрел на неё и не верил, что перед ним та самая Нюра, которую он так беззаветно любил. А Нюра продолжала кричать, уже совсем не сдерживая слёзы:

– А теперь он уехал! Да, я проводила его, и не смогла уехать с ним. Хотела, но не смогла. Собиралась забрать детей и убраться отсюда как можно скорее, но ничего не получилось. И теперь я снова здесь, надолго, может быть, навсегда. Но сердце моё, любовь моя, и все помыслы мои подле него. Только рядом с ним я счастлива! А если тебе что не нравится, так убирайся ко всем чертям! Никто не заплачет!

Она упала на колени и закрыла лицо руками, сотрясаясь от рыданий. Нюра кричала, чтобы он убирался прочь. Она распростёрлась на полу, уткнувшись лицом в сгиб локтя, и дала волю слезам.

Через какое-то время истерика минула, Нюра стала затихать, но продолжала всё ещё лежать на полу посреди комнаты и часто всхлипывать. Скоро рыдания совсем прекратились, и теперь она просто вздыхала. Поднявшись с пола, Нюра обнаружила, что Лёни рядом нет. И вообще нигде в доме и во дворе его не было. Нюра с облегчением вздохнула. Теперь никто не помешает ей предаваться своему горю.

9.

Прошла неделя. Лёня не возвращался, и даже не появлялся. Нюра решила, что он совсем уехал, вернулся на родину в Полтаву. Но, впрочем, ей это было безразлично. Нюра вовсе о нём не думала и не жалела. Всеми мыслями она была с Андреем. Она ждала, что когда-нибудь он сможет забрать её и детей. А сейчас она отсчитывала дни, складывая их в недели, до следующей встречи с любимым.

Прошла ещё неделя. Нюра вышла на работу в продуктовый магазин. Она понимала, что тех денег, которые ей удалось скопить, надолго не хватит. А мальчишкам надо было покупать обувь на зиму. Ведь неизвестно, сколько времени пройдёт, прежде чем она переберётся к Андрею.

Прошёл уже почти месяц с того самого дня, как Нюра осталась одна. Бабы-сплетницы да завистницы злорадствовали, скалились. Вот, мол, была при двух мужиках, а теперь одна-одинёшенька, не смогла удержать ни одного. Нюра не обращала на них никакого внимания. Но как-то к ней в магазин зашла злополучная баба Паша. Не могла она удержаться, чтобы лично не сообщить Нюре то, что было известно ещё немногим, но было бы интересно для самой Нюры.

– Ну что, Нюрка, допрыгалась? – ехидно произнесла она, подойдя к Нюре на безопасное расстояние. – Растеряла обоих своих мужиков-то? А я ведь говорила тебе – угомонись, чертовка. Я ведь не зря болтала, как лучше хотела.

– Конечно, как лучше, – в тон ей ответила Нюра. – Ты же у нас известная благодетельница. Говори, чего пришла, сплетница? Тебе сюда не ближний свет в мой магазин топать, да и не по пути. Пришла опять сплетни разводить, да?

– Ну, почему же сплетни? – Паша хитро прищурилась. Она еле сдерживала злорадную улыбку в предвкушении того, что сейчас поведает. – Вовсе это не сплетни, а чистая правда. Тебя, кстати, касается. Так что ты не ругайся, а послушай.

– Нечего мне тебя слушать. Проваливай, старая ехидна! – грубо сказала Нюра и отвернулась от неё.

– А зря, – протянула Паша и стала подвигаться к выходу. – Зря не хочешь слушать. А я всё одно скажу. Вот ты думала, что одна здесь такая красивая да потребная. Ан нет, вон как жизнь-то распорядилась справедливо. Полюбовничек твой распрекрасный сбежал от тебя, и муж тоже. Ты теперь одна тут бьёшься, а Лёнька твой пристроился. Ну и правильно. Чего одному бобылём ходить, когда вокруг столько баб молодых? Вот и прижился. И ничего, даст бог, всё путём будет, и заживёт счастливо, не то, что с тобой.

Нюра слушала и закипала. Ей хотелось сейчас броситься на бабу Пашу и вцепиться ей в лицо, выцарапать глаза и оттягать её за волосы. Паша увидела настроение Нюры и поспешила уйти. Но в самых дверях обернулась:

– А знаешь, кто твоего Леонида пригрел? – спросила она, противно оскалившись. – Ульяна. Да. А чего нет? Девка она дородная, молодая. Как раз под стать ему. Даже года на два моложе. Не то, что… – она презрительно скривилась. – Ни стыда, ни совести у тебя нет. Сначала пацана молодого совратила, а потом сгубила да выгнала. Сучка ты блудливая. Вот тебя бог и наказал.

– Убью! – крикнула Нюра и рванулась из-за прилавка.

Паша с визгом выскочила из магазина и долго ещё бежала, не оборачиваясь. Ей всё казалось, что Нюра бежит за нею по пятам и вот-вот настигнет. Пробежав шагов сто, она оглянулась и увидела, что за ней никто не гонится. Тогда она остановилась, отдышалась, поправила сбившуюся одежду, плюнула и погрозила кулаком в сторону магазина, и потом уже не спеша пошла домой.

Нюра, оставшись одна, места себе не находила. Она ходила за прилавком, как зверь по клетке, и никак не могла успокоиться. Лёня с Улькой, с этой сучкой завистливой? Этого Нюра никак не ожидала. Она терпеть не могла эту молодую бабу, бесстыжую и настырную. Та никогда не была замужем, детей у неё не было, и она всегда завидовала Нюре. Иногда с Ульяной подживали какие-то парни, но никто не оставался насовсем. Вот и смотрела она по сторонам, кого бы захомутать. Да нередко на Лёню поглядывала, говорила всегда так сладко, приторно, что даже противно. Нюра никогда не ревновала, даже внимания не обращала. Но сейчас… Почему Лёня сошёлся именно с ней? Нюра всегда презирала Ульяну, а сейчас в особенности.

«Вот дрянь, мелкая потаскушка! – думала Нюра, стараясь как можно вежливее обслуживать покупателей. – Это же надо, дождалась-таки удобного случая, подстерегла. Улучила момент, грязная завистница. Ну, ничего, я с тобой разберусь!»

Возвращаясь после работы домой, Нюра свернула к дому Ульяны. Зашла во двор, позвала:

– Ульяна! Ты дома? Выйди-ка на двор.

Через минуту в дверях показалась Ульяна. Вид у неё был растерянный. Нюру это позабавило. Гнев её немного поутих.

– Ты что же это, Улька, говорят, мужика себе заимела? – начала Нюра насмешливым тоном.

Ульяна ещё больше растерялась. Она знала, что рано или поздно Нюра всё узнает и, возможно, придёт ругаться. Но она не была готова к насмешкам соперницы. А та продолжала прежним тоном:

– Ну и как тебе мой Лёнька? Горячо любит или так себе? – Нюра засмеялась.

Ульяна покраснела.

– Нюра, уходи отсюда, – сказала она.

– А чего это мне уходить? – сказала Нюра, подняв бровь. – Я пришла проведать тебя, соседку, всё ж не чужие люди, а ты меня гонишь. Нехорошо. Может, в дом пустишь? С мужиком «твоим» повидаться, поболтать? Разрешишь?

Нюра снова засмеялась и сделала два шага по направлению к дому. Ульяна испугалась. Она загородила путь в дом и сказала:

– Уходи, слышишь? Нечего тебе тут делать. Не смогла удержать мужика, отступи, дай нам спокойно жить. Я давно люблю Лёню. И он меня полюбит. Отступи, слышишь.

Нюра подняла брови и весело рассмеялась.

– Любишь? Ха-ха-ха. Любишь?! Так ты, оказывается, уже давно к моему мужу присматривалась? Нет, вы видали такое? Вот дрянь. Как же, полюбит он тебя. И не мечтай! Он любил только меня, и любит до сих пор. А на тебя позарился только от отчаяния. Да и жить-то надо где-то. Ведь я же его прогнала. А ты думала, что он к тебе…? Ха-ха-ха! Вот умора, ей богу. Несчастная ты, Улька, жалкая. Я думала, ревновать к тебе буду. Да не ревнуется. Даже злость вся прошла.

– Замолчи! – Ульяна покраснела от злости. – Да, люблю. А ты никогда не любила его. Всё с жиру бесилась. Извела мужика совсем. Он с тобой несчастный был.

– Это он тебе сказал? – Нюра продолжала улыбаться.

– Нет, Лёня ничего такого не говорил. Да что я сама не знаю, не вижу? Тошно ему с тобой. Ты не ценила его никогда. А я…

– А ты, значит, оценила, да? – перебила её Нюра. – А с тобой, значит, он счастье своё найдёт? Да не бывать такому никогда. Он меня любит, слышишь, меня!

– Неправда! – крикнула Ульяна.

– Неправда? – переспросила Нюра спокойно. – А вот давай у него самого и спросим, где правда.

– Нюра, уходи, Христом богом тебя молю, – взмолилась Ульяна. – Уйди, оставь его. Дай жить спокойно.

Она уже почти плакала.

– Живи, – сказала Нюра. – Но только не с Лёнькой. Не бывать этому!

За спиной послышался звук открывающейся калитки. Нюра обернулась. Во двор вошёл Лёня. Увидев Нюру, он остановился и нахмурился.

– А вот и он, полюбуйтесь-ка на него, – произнесла насмешливо Нюра. – Гляньте-ка, идёт, как к себе домой. Заходит, не стучась, по-хозяйски. Что ж ты не здороваешься, муженёк? В дом позвал бы, чаем угостил. Иль ты онемел?

– Зачем ты пришла, Нюра? – спросил Лёня. – Я не вернусь к тебе.

– А я и не зову, – спокойно, с улыбкой ответила Нюра. – Зашла поглядеть на голубков. Вот как только узнала, так сразу и пришла. А пока тебя не было, у нас с тут спор завязался. Да, Улька? Ну, спроси у него, чего молчишь? Ладно, тогда я спрошу.

Ульяна выпростала руку вперёд, как бы желая помешать, но Нюра не обратила на неё никакого внимания.

– А скажи, Леонид, кого ты любишь? Ульку или меня? – спросила она, глядя прямо в глаза Леониду. – Скажи, ответь прямо сейчас, был ты счастлив со мною?

Лёня смотрел на неё, пытаясь понять, что ею движет сейчас, серьёзно она или нет.

– Ну, чего молчишь, Лёня? – спросила Нюра тихим, почти ласковым голосом, и тёплая волна затопила Леонида помимо его воли. – Ответь, неужто ты не вернулся бы обратно, если бы я позвала?

– Лёня, не слушай её, – умоляла Ульяна. – Прошу тебя, пойдём домой, Лёня!

Но он не слышал её. Он продолжал смотреть на Нюру и старался угадать, что ею движет, можно ли расценивать всё здесь происходящее, как ревность и попытку его вернуть.

– Ну, так что же ты молчишь? – спросила Нюра. – Выходит, я права? Вот видишь? – обратилась она к Ульяне, не отводя взгляда от глаз Леонида. – Я говорила тебе: он меня любит!

Ульяна опустилась на крыльцо и плакала. Она увидела, какую власть имела эта женщина над Леонидом. Она поняла, что никогда он не полюбит её, Ульяну, даже если и останется с ней. И, рано или поздно, он всё равно вернётся к своей Нюре.

Нюра гордо вскинула голову и сказала:

– Счастливо оставаться.

И вышла на улицу. Лёня глядел ей вслед. Он хотел броситься за ней, но сдержался. Он глубоко вздохнул, повернулся и подошёл к Ульяне, сидевшей на крыльце.

– Идём в дом, – сказал он и прошёл внутрь.

Ульяна поднялась и вошла следом.

10.

Ещё две недели Лёня жил с Ульяной. Но с каждым днём всё больше тосковал по Нюре, по дому, по сыновьям. Дом Ульяны стал тяготить его. Её любовь была пресной и тусклой, и очень скоро опротивела ему. Лёню невыносимо тянуло обратно.

Вечерами, возвращаясь с работы, он нарочно шёл мимо дома Нюры и старался заглянуть в окна, увидеть её, представить себе, чем она сейчас занимается, чем он бы сейчас был занят, будь он дома, с ними. Грудь разрывалась от тоски по всему пережитому, по его счастью. Он уже совсем не вспоминал об измене жены. Это всё осталось в прошлом, как будто было в дурном сне.

Почти каждую ночь ему снилась Нюра, её голос, её запах, её кожа, губы. Он просыпался с горящей головой. Тогда он будил Ульяну и насыщался ею. Но близость с Улей не радовала его, а наоборот, только усугубляла его одиночество и тоску.

Наконец, не в силах больше терпеть и бороться с самим собой, Лёня пришёл вечером к Нюре и сказал:

– Я не могу больше жить с Ульяной. Я ухожу от неё. Если ты меня позовёшь к себе, я останусь. Если нет – я завтра уезжаю отсюда. Решай.

– Куда же ты поедешь? – спросила Нюра уклончиво. Она хотела собраться с мыслями. В последние две недели она тоже часто думала о Лёне, вспоминала его любовь и спокойную жизнь с ним. Что ни говори, а с ним ей было хорошо, уютно. Его пылкая любовь и страстные ласки утешали её и дарили отдохновение. И, если быть честной с самой собой, Нюра в последнее время скучала по нему.

– Не знаю. Не важно, – ответил Лёня на её вопрос. – Может, домой в Полтаву, а может ещё куда. Это не важно.

Нюра молчала. Она не колебалась, она уже знала, что ответит. Просто взвешивала всё до конца. Прислушивалась к себе. Страсти в ней за полтора месяца слегка поутихли. Андрей был далеко и надолго. Лёня был рядом, и глупо было бы отпустить его сейчас. Распрощаться с ним она всегда успеет. А мужчина под боком ей нужен сейчас, и завтра, и через месяц.

– Ну, чего ты молчишь? – спросил Лёня. – Решай.

– А чего тут решать? – сказала Нюра. – По-моему, уже всё давно решено? Ещё пять лет назад.

И Лёня остался. И снова они зажили спокойной размеренной жизнью, не вспоминая никогда о том, что между ними произошло. Так пожелала Нюра, и Лёня не мог и не хотел ей перечить.

В следующий раз с Андреем Нюра встретилась только следующим летом, почти через год после расставания. Он приезжал на неделю домой и снова пришёл к Нюре. Они опять провели всю неделю вместе. Нюра под разными предлогами уходила из дому и мчалась на свидания к любимому. А потом он уехал и снова не смог забрать с собой Нюру.

Лёня обо всём догадывался. Он угадывал всё по настроению жены. Он невыразимо страдал, но ни слова не сказал ей, ни разу ни о чём не спросил. Он лишь молил бога, чтобы Нюра не собралась снова уехать от него. Но через неделю, по упавшему настроению и плохо скрываемому горю жены он понял, что любовник уехал, и у него отлегло от души.

11.

В конце осени Вера собралась съездить в Харьков. Врач, который наблюдал Верину беременность, отправил её на контрольный осмотр в Харьковскую больницу.

Вера сидела в поезде вместе с приятельницами и оживлённо о чём-то с ними беседовала. Как вдруг на одной из станций в вагон вошла молодая женщина, прошла мимо шумной компании осиновских женщин и села поодаль на свободное место.

Одна из собеседниц наклонилась к Вере и сказала:

– Ты знаешь, кто это?

– Где? – спросила Вера.

– Та баба, что только что вошла в вагон.

– Нет. Я её не знаю, – ответила Вера.

– Это же та самая, – зашептала Вере приятельница. – Ну, ты понимаешь, о чём я? Та самая, к которой уходил твой Павел.

– Да ты что? – Вера обернулась и с интересом посмотрела на молодую женщину. – Я хоть гляну на неё. А ты откуда знаешь?

– Случайно видела их вместе в Харькове.

– Симпатичная женщина, интересная, – спокойно сказала Вера и отвернулась.

– И это всё? – удивилась её спутница. – И ты вот так спокойно об этом говоришь? И даже ничего не сделаешь?

– А что я должна сделать?

– Ну как же? Это же любовница твоего мужа…

– Бывшая, – поправила её Вера.

– Ладно, бывшая, – согласилась та. – Но всё равно, неужели ты даже ничего ей не скажешь?

– Нет, – так же спокойно ответила Вера. – А зачем? Что это даст? Мой муж вернулся ко мне. Он любит меня, и у нас скоро родится ребёнок. А эта женщина… Обычная женщина, которую он, к тому же, оставил ради меня, и не собирается к ней возвращаться. Возможно, она до сих пор его любит и страдает. И что же я, по-твоему, должна ей сказать?

– Ну, не знаю, – растерялась та. – Ну, я, наверное, рожу ей расцарапала бы или за волосы оттягала.

– Зачем? – удивилась теперь Вера. – Чтобы потешить людей? Чтоб одни посмеялись, а другие позлорадствовали? Мне этого не надо – выставить посмешищем себя и опозорить мужа. Мне это ни чести, ни уважения не добавило бы.

– Ну, не знаю, – опять пожала плечами Верина приятельница, окончательно сбитая с толку. – Наверное, я учинила бы скандал. Не знаю, правда, зачем, но учинила бы…

Вера тоже пожала плечами и отвернулась в окно. Ей больше не хотелось говорить на эту тему. Семейная жизнь её налаживалась, и это было главное.

Глава 14.

1.

В марте 51-го года Павел отвёз Веру в роддом. Там она родила сына.

Забавный случай произошёл с ней в роддоме. Она лежала в палате с тремя новоиспечёнными мамашами, среди которых была жена генерала, пышная румяная женщина, откормленная и холёная. Вера рядом с ней казалась заморышем – худая, бледная, кожа да кости. Как только она смогла выносить и родить такого богатыря весом в четыре с половиной килограмма – все удивлялись.

Однажды был обход, в котором принимали участие главврач и прибывшая из Харькова комиссия. Попали как раз на время кормления детей. И вот, в тот момент, когда вся комиссия во главе с главврачом находилась в палате Веры и генеральши, расспрашивая рожениц о самочувствии и местных условиях, привезли каталку с малышами и начали разносить детишек к их матерям. Когда нянечка внесла Вериного сына, главврач, увидев величину «свёртка», улыбнулся и сказал, обращаясь к генеральше:

– Ну, это, наверное, сын генерала, не так ли?

Генеральша покраснела и потупила глаза.

– Нет, – ответила за неё нянечка и передала генеральше её «свёрток» – маленького худенького младенца. – А это вот чей сынок.

И она передала его Вере, которую саму-то из-под одеяла не было и видно. Главврач не мог сдержать удивление.

– Ну и ну! – произнёс он, приподнимая брови. – Вот это богатырь так богатырь. Поздравляю вас, мамочка. Вот уж поистине всё отдала дитю. Ну и ну.

Он вышел, улыбаясь и покачивая головой. Вера покраснела от смущения и лёгкой гордости. Генеральша была вся пунцовая от стыда. Остальные девчата тихонько хихикали, поглядывая то на Веру, то на генеральшу.

Зато, когда Лиза пришла навестить Веру и внука и принесла немного поесть, настала Верина очередь краснеть от стыда. По сравнению с огромными изобильными передачами от генерала, Верина передачка была мизерной и скудной: несколько отваренных картофелин, пара яиц и неизменная затирка, от которой уже просто тошнило, особенно глядя на вечно жующую генеральшу. У той всегда было свежеприготовленное мясо – генерал присылал продукты каждый день, и молоко, и фрукты.

Да вот беда – у такой пышной откормленной бабы молока-то почти не было. Ребёнок не наедался, вечно вопил, аж заходился. Она нервничала, отдавала малыша нянечкам, его уносили в детское отделение и там кормили смесью из бутылочки, после чего малыш успокаивался.

Зато у Веры молока было, хоть отбавляй – откуда только и бралось. Малыш наедался и спокойно засыпал у мамы на руках, обогретый её теплом и любовью.

Когда Вера немного оправилась после родов, Павел отвёл её в ЗАГС. Там он расписался с ней, записал на себя Женечку – так они назвали сына, и удочерил Валю. Так появилась новая семья Анфаровых.

Одной зарплаты Павлика не хватало на их большую семью. Вскоре Вера вышла на работу. В столовую она уже не вернулась – место в буфете было занято. Нашлось место в привокзальном буфете – Вера составляла отчёты, и раз в месяц возила их в Харьков. С детьми оставались бабушка Лиза и Шура. Подросшая Валечка тоже помогала, была на подхвате и на побегушках: что-нибудь подать или принести, присмотреть за трёхлетним Толиком, покачать коляску с маленьким Жеником или потрясти погремушкой, когда он плакал. Всё это невыносимо тяготило маленькую Валю. Ей хотелось гулять, беззаботно бегать по улице, а не сидеть, как привязанная, с младшими братьями. Поэтому, как только её отпускали, она пулей уносилась из дома и возвращалась уже к вечеру.

Маленькая Валечка с детства любила семейные вечера. Переделав все домашние дела, ближе к вечеру к ним, в гостеприимный дом бабушки Лизы стягивались бабы-соседки на посиделки. Если за окнами была зима, то в печке потрескивал огонь, перед плитой на пол расстилалось одеяло, все бабы рассаживались на табуретах по кругу, и начиналось настоящее сказочное действо: бабули набирали из огромной миски по пригоршне жареных семечек и весело, дружно, смачно лущили их, причмокивая при этом и громко разговаривая. Шелуха от семечек нескончаемыми потоками сыпалась из-под пальцев и зубов бабулек, задерживаясь на подбородке, на груди, на животе, прежде чем, подталкиваемая следующей партией, скатиться на пол, вернее, на расстеленное одеяло.