Элиев мост

Все дрянь, а тут еще и снег с дождем.

…Промозгло. Пробирает до костей.

Совсем взбесились Фаренгейт и Цельсий.

Скучает милый мальчик-полицейский.

Не затащить ли мальчика в постель?

…Мотель. Кровать. Распятие… Три «ха»!

Нет, этот мир определенно спятил.

Какого черта вешают распятья

В обителях дорожного греха?

…Однако… Время предъявляет счет,

Между бровей морщинкою ложится.

Но то, что скрыто тонкой тканью джинсов,

Довольно привлекательно еще.

…Смерч торопливых ласк. Шнурок. Торшер.

Привычная динамика постели.

Ты вовремя подумала о теле.

Пожалуй, поздно думать о душе.

…Изучен код теней на потолке.

Сосчитаны овечки и барашки.

И мальчик в синей форменной фуражке

Давно исчез, шепнув тебе: «Take care…»

…И только тот, который на кресте,

Молчит. О да, он все сказал когда-то…

…Ноябрь. День без времени и даты.

Сырое утро. «Плимут». Интерстейт.

Вечер и юго-восточный ветер…

Вечер и юго-восточный ветер из эмирата

вечного синего неба, безмолвия и песка,

края, не ведавшего Робеспьера или Марата,

края, где даже Толстой и Ремарк нон грата,

края, где можно не знать своего сто восьмого брата,

где без полива не вырастет ни травинки, ни лепестка…

Юго-восточный ветер, сухой, неживой, и жженым,

каленым песком отдающийся на губах.

Люди в чалмах, с бородами, со взглядом, столь заряженным

ненавистью, презреньем, спешат то ли к покорным женам,

то ли к своим караванам, наркотиками груженым,

мерно колышущим дни и столетия на горбах.

Может быть, это иллюзия, Может, опять собака

лает на караван, но верблюды всегда в пути.

Край, где все знают Калашникова, но не Баха,

край, где смерть ближе телу, чем жизнь, что уж там рубаха,

край, где работать бессмысленно, проще же побабахать

гранатометом в горах, чтобы не зря уйти…

Улочкам Старого города только и остается ахать.

Раньше их не видали в святых местах хоть.

Но караваны идут. И вот они, здесь уже, во плоти.