Смятение. 1990 год. Телефонный начальник

Страна, всё глубже и глубже, погружается в состояние предшествующее хаосу. Страдает от вседозволенности, точнее – пока ещё, – от её зачатков, и чем больше погружается, в решение всё новых и новых, возникающих по ходу Перестройки, проблем, – тем неопределённее и туманнее, меркнет во всё более затушёванном цвете, и лишь смутно, угадывается где-то там… благородная, конечная цель.

Я чувствую, как люди на моем предприятии всё меньше и меньше интересуются происходящем в их стране. Уходят в себя, в свои частные проблемы, и только более хмурыми, недовольными, недоверчиво отстранёнными становятся их лица от одного только упоминания об «успехах Перестройки», когда вольно или невольно, об этом надо им говорить, на рабочих встречах и собраниях.

Тревожные события в Нахичевани в канун Нового года обросли подробностями, отрывистыми сведениями о масштабах происшедшего. Разрушено более двухсот километров инженерных разделительных сооружений на границе с Ираном. Тысячи людей в последние дни уходящего года приняли участие в беспорядках, в акции по РАЗРУШЕНИЮ границы. Женщины, дети – в первых рядах разгорячённой недовольством толпы. И, не стихийно собравшиеся.

Руководит взвинчиванием обстановки в Азербайджанской ССР, направляет возмущение толпы и выплёскивание его в нужное русло, сформированный на гребне радикальных перестроечных настроений – Народный фронт.

Охраняют границу Советского Союза гарнизоны, солдатами в которых служат, в основном, русские ребята. Как им удалось обуздать натиск толп? Как удалось разрядить всё-таки взрывоопасную обстановку, пусть ценой уничтоженного и разорённого имущества, но без человеческих жертв?..

А ведь кому-то явно хотелось устроить грандиозную мясорубку – похлеще и помасштабнее событий в Тбилиси около года назад. И лозунги-то, какие ведут одурманенных людей: « …надо ли говорить о какой-то границе тоталитарного государства? Не нужна она нам, как и сама империя…»

Нежели граждане, наши советские граждане из Азербайджанской ССР, так уж стремятся и хотят слиться с соседней страной, Ираном? Страной, в которой господствует феодализм, поголовная нищета, и радикальная, воинственная, фундаментальная религия. Со страной, в которой не так уж давно произошла исламская революция? Верится с трудом…

Не получила кровавого развития провокация! Не получилось, – тогда – не получилось…

Месяца не прошло, и вот, уже в другом конце разрываемой противоречиями Республики забушевал всё-таки, пожар. Мощно забушевал, грозно. От пламени, чуть-чуть притушенного в Нагорном Карабахе, от решений принятых там, в одностороннем порядке, армянским большинством, об автономии и самостоятельности, полыхнул искрами, и в другом месте разгорелся до угрожающих, непредсказуемыми последствиями, высот, костёр лютой ненависти между соседними братьями-народами. И полилась, в возрастающих числом погромах, в азербайджанском Баку кровь армян, а вместе с ними и других граждан некоренной, не азербайджанской национальности.

И это – в городе, который в пору беззаботной юности, меня и моих товарищей по институту облачённых в приметную стройотрядовскую форму, в далёком 1971 году, за время транзитного пребывания в нем, поразил восточной, неописуемой доброжелательностью и гостеприимством, жизнелюбивой суетой, напоминающей непрекращающийся базар. Застряли мы тогда в Баку на пару дней, на пути следования в Махачкалу для оказания помощи в ликвидации последствий, произошедшего недавно разрушительного землетрясения,

А сейчас – такое ощущение, что озверели там люди. Кто их довёл до такой степени? Какие такие причины разрушили их добрососедские взаимоотношения, которые, оказывается, иначе, как через кровь, невозможно решить и погасить.

Тревожные, как с фронта, скупые сводки новостей, из которых понятно, что гибнут в Баку люди. Десятками, сотнями гибнут в непрекращающихся погромах. Погромщики, превратившиеся в зверей растерзывают насмерть, попавших им в лапы сограждан неугодной национальности. Не дают надежд на пощаду, не оставляют малейших шансов – выжить.

И опять, как совсем недавно турки-месхетинцы в Узбекистане, – беженцы, неописуемое количество беженцев, своевременно вывезти которых из взбушевавшейся республики не успевает Союзное правительство. По слухам – более двадцати тысяч беженцев – без скарба, в одних платьях, рубашках и майках. Лишь бы выжить, лишь бы пересечь границу, лишь бы добраться до родной Армении! Но это – чисто армянским семьям.

Смешанным – полу-армянским, нет туда пути. По всей вероятности, их азербайджанскую половинку может ожидать уже в Армении кровавый приём аналогичный азербайджанским проводам. Подготовлен наверняка такой приём. Ненависть, грозящая перерасти в звериное состояние, притаилась, тоже зреет и в этой Закавказской республике. И вот-вот – тоже, выплеснется наружу…

Таким, смешанным семьям один спасительный путь – в Москву. Кто их там ждёт…

Черпающий информацию из одних только ему известных источников Журба Владимир Яковлевич, с возмущением делится очередной новостью:

– Один только беженец-армянин – тоже из радикально настроенных демократов, – чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров, члены его семьи и родственники с комфортом со всем своим имуществом, покинул на самолёте, ставший враждебным для армян, Баку. Один – Каспаров! Остальные, его, гонимые соотечественники – на перекладных и с пустыми руками! Лишь бы – жизнь сохранить…

И вот по Указу Председателя Верховного Совета СССР М. Горбачёва введены, наконец, войска в вышедший из повиновения властям город Баку. Войска, встретили при входе в город ожесточённое сопротивление организованных вооружённых групп. Войска, понесли людские потери. При исполнении Приказа пробивали солдаты путь к назначенным местам дислокации встречным огнём, а потому и сами, неизбежно убивали и рассеивали по законам военного времени, сопротивляющихся мятежников, тоже – людей. Своих сограждан…

И я не знаю – есть ли другой выход, иными методами, гасить зачатки начинающегося материализоваться Призрака очередной Гражданской войны.

Чрезвычайное положение объявлено в Баку. Только такая мера дала очевидный результат, локализовала, остановила и притушила пожар ненависти. И, похоже – этот режим чрезвычайного положения сохранится в республике ещё долго…

И теперь уже понятно, что данное в январе обещание Правительства найти и призвать к ответственности виновников недавнего разрушения границы в Нахичевани вряд ли исполнится…

Что происходит в моей стране? Что происходит…

Здесь, где я нахожусь, и где семья моя проживает – слава Богу, – спокойно. Уверенно держит власть в своих руках новое руководство Компартии Казахстана во главе с Назарбаевым Н. А. недавно избранным, вместо Колбина Г. перешедшего на другую работу. Внятную межнациональную политику проводит в жизнь. Высшая цель – межнациональное согласие. Важные и понятные для всех проживающих в Казахстане, экономические цели наметило правительство, и уверенно воплощает их в жизнь.

Выращивает многонациональный народ Казахстана богатые урожаи, строит дома, детские сады и школы. Соединяет города и села дорогами и телефонными коммуникациями. Настороженный декабрьскими событиями 1986 года, народ – не желает на территории, на которой проживает, из-за эфемерных, непонятных целей и надуманных поводов, вновь испытывать судьбу с уже предсказуемыми, на примере соседних республик, последствиями. Проявляет терпение и мудрость.

Пока это удаётся. Кто знает – как надолго…

Глава 11. Висящев прощается…

Более месяца прошло, как виделся я последний раз с Висящевым. Всё как-то недосуг навестить его. Да и где навестить – то он в больнице, то уже дома – на бюллетене. Знаю, что несколько раз посещал его профсоюзный актив, цеховой комитет – традиционно, как и принято, при посещении больных – яблоками обеспечивал. Из рассказов работников, видевших Висящева, ясен вывод – продолжает болеть Александр Дмитриевич, и не следует ожидать скорых, позитивных результатов от назначенного ему лечения.

Мимолётом, испытывал я чувство вины в последние дни, и вот собрался, наконец, тоже навестить больного. Опоздал, – вот он, собственной персоной, в разгар рабочего дня, пришёл сам.

Как?! Выздоровел?! На работу??..

Меня охватывает спонтанная неподдельная радость. Висящев, совершенно неожиданно появившийся, стоит передо мной – живой и невредимый! Но что-то не позволяет в полной мере проявиться моим эмоциям. Не такой какой-то Александр Дмитриевич, не такой…

Непривычно, по-праздничному вырядился. Как мне показалось, излишне официальный, и отстранённый какой-то. Теперь я вижу отчётливо – точно, – отстранённый. Он приглушенным голосом произносит приготовленные слова – а я не понимаю, о чем это он говорит, о чем?

– Виктор Васильевич, а я ведь попрощаться пришёл…

Висящев застал меня врасплох, он не даёт мне сосредоточиться, найти нужные слова…

– Я улетаю в Алма-Ату на операцию. Надоело, бесконечно болеть, пусть делают что-то, и… будь что будет… может быть, больше и не увидимся…

Что тут скажешь… Я не нахожу ничего иного, как озабоченно поинтересоваться причинами, побудившими его к принятию этого решения. Операция на сердце – совсем нешуточная вещь, хотя, что тут спрашивать, и так всё понятно.

Оказывается, операцию по замене барахлившего клапана ему предлагали сделать ещё во время обследования в московской клинике, но он не решился тогда – слишком далеко от дома. А вот сейчас и до Алма-Аты добрались новые медицинские технологии. Тянуть с операцией врачи не рекомендуют, или сейчас, или…

Я напускаю на себя бодрый вид, изображаю уверенность, что раз берутся его врачи оперировать – значит, показания к этому хорошие, и есть уверенность у них, что всё пройдёт хорошо – ведь известно же всем – не первый год уже врачи сердца ремонтируют, и опыт давно накопили. Не удерживаюсь и как бы ненароком, спрашиваю – как он сам оценивает шансы…

И всё-таки дрогнул голос Висящева, едва заметно, но дрогнул

– Шансы…, шансы всегда есть… – пятьдесят на пятьдесят…

Дрогнул голосом и тут же справился с собой Александр Дмитриевич, – приобрёл спокойствие и буднично, как будто в отпуск уходит, покидая кабинет, произнёс с добродушной, только ему свойственной усмешкой

– Ну, вы тут без меня… держите связь…

– Да что с этой связью сделается! Я всё «проявляю заботу» – интересуюсь – когда вылет самолёта, всё ли для операции подготовлено…

Сопровождать в Алма-Ату Висящева будет жена, Вера Семёновна. Она постоянно будет с ним рядом. О времени операции ещё неизвестно, предстоит пройти дополнительные исследования. Александр Дмитриевич говорит, что в клиниках, где проводятся операции такого сложного уровня, всё необходимое из медикаментов обязательно имеется и беспокоиться, что что-то там отдельно надо искать – нет необходимости.

– Главное, – пациент сам должен решиться – опять усмехается он.

Он решился. Видит мою испуганную растерянность, натужное бодрячество, и сам же меня успокаивает

Да вы не переживайте, Виктор Васильевич, – всё будет хорошо, а попрощаться… – это так… на всякий случай…

Он начинает торопиться, его ждёт где-то снизу жена, мы обнимаемся, я похлопываю его по спине…

Он уходит…

Перебиваю тревогу, выкрикиваю ему вслед слова-заклинания

– Держись Александр Дмитриевич, всё будет хорошо! Обязательно всё будет хорошо! И со стыдом чувствую – сам не убеждён, что обязательно всё так и будет, но усилием воли ломаю себя, вкладываю в интонации голоса непоколебимую уверенность, что всё обойдётся, что он вернётся домой – целый и невредимый! Я ЗАКЛИНАЮ!

А что мне ещё остаётся…

Остаюсь один в своём кабинете. Не потерявший чувства реальности, рассудок всё расставляет по своим местам – даже при самом благоприятном исходе для Висящева, он как начальник цеха, для Городской телефонной сети потерян окончательно. Проклятая работа, и даже в этом случае, её проблемы выпячиваются на первое место…

Глава 12. Кооператор Степанов

Состояние, как будто внезапно обрушил кто-то на мою голову ушат холодной воды. Первая реакция – оторопь, смятение… Тут же, автоматически включился защитный механизм. Душа сжалась в маленький комочек, как будто – чем меньше она по размеру – то и зацепить струны её труднее. Пока только – волнами, волнами выстреливает душа из себя вопросы, вопросы, на которые совершенно не прощупываются ответы. Беспорядочные лихорадочные мысли кружат голову, вызывают через пьянящее ощущение – чувство опасности.

И посоветоваться, как на зло, не с кем. Главный советчик – Макарычев опять укатил в командировку. На сей раз в город Уфу – оформлять заказ поставки целевым назначением в Синегорск электронной цифровой станции МТ-20.

В движении, в активном движении, уже даже не в проработке, а в начальной стадии исполнения находится этот замысел, самый важный для последующего развития телефонной сети нашего города, да и области, в целом.

А ведь ещё пару минут назад – казалось бы – всё было хорошо.

Шмидт, хоть и временно, включился в управление линейно-кабельным цехом, довольно активно и даже – жёстко, что конечно, несколько неожиданно. И проявилось это сразу в его отношении к новым подчинённым.

Теперь уже и от него в какой-то степени зависело – выплатить «тринадцатую зарплату» по итогам прошедшего года, там – в конце года, провинившимся двум бригадирам Беккеру и Утлику. Мог Шмидт добрый жест проявить к своим, в настоящее время – как ни крути – помощникам, в новом деле. Не стал. Сполна они наказаны. И по выговору имеют, и премии лишились. А так как, за Беккера в частности, материально ещё и кабельная бригада пострадала – к тому же, и моральный дискомфорт испытали. Особенно по части пьянки, для провинившихся, с очень жёсткими последствиями действует на ГТС Коллективный договор.

Прошло время после разборок, и я остыл, готов был для бригадиров проявить послабление. Не уверен, что безоглядная жёсткость – более действенное оружие, чем разумные воспитательные компромиссы и отступления. Но всё же… Поинтересовался мнением Шмидта по поводу послабления и переубеждать его не стал. Пусть «пробует» новый коллектив на прочность собственными методами.

Нелегко ему сейчас, но пусть осваивается на новом месте. Ещё день-два и кончит бюллетенить, выйдет ему в помощь на работу Бугаенко. Мне уже ясно – Шмидт в цехе вынужден будет задержаться.

Бугаенко категорически ссылаясь на своё повышенное давление, отказывается вновь принять руководство цехом. Что ж – уже то, что на подхвате у Александра Семёновича будет, уже это – отрадно.

В сложившейся ситуации наработанный ритм работы цеха пока остаётся стабильным. Пока по барометру его работы, по количеству повреждений, особых оснований для беспокойства нет. Но придётся же, как-то заполнять потенциально свободную должность начальника цеха ЛКЦ…

Надсадно свербит этот вопрос, но я гоню его прочь. Стараюсь не зацикливаться. До поры – пока сам Висящев не появится после затянувшейся болезни, наконец, поправившийся, и не определится в зависимости от послеоперационного состояния, со своей занятостью.

А взбудоражила душу и выбросила из головы всё привычное, отбросила текущие проблемы на задний план, всё заслонила собой, внесла в душу сумятицу, казалось бы, обычная бумажка. Но на ней напечатано настораживающее и даже грозное слово «Повестка» – повестка в суд…

Нешуточное дело. Я созваниваюсь со служительницей Фемиды, она приглашает меня на собеседование. В общении ситуация несколько проясняется.

Обозначился истец, даже не к предприятию, а ко мне лично. С его стороны есть претензия по поводу нарушения мною его прав – прав на установку в его квартире телефона, – претензия за игнорирование его законной очереди при состоявшейся телефонизации дома. Дом – в Васильковском микрорайоне под номером 16. Истец – некий Степанов.

Дом помню. Большой дом, под сто квартир, сложный вселившимися туда людьми, вобравший в список на телефонизацию более двух десятков льготников. Как будто специально в один дом их собирали!

В два этапа телефонизировался дом. Перед вторым и заключительным этапом – специально выдерживали паузу, чтобы ни одного, поздно спохватившегося льготника, не потерять. Заключительную телефонизацию провели совсем недавно. Тщательно, очень тщательно, а впрочем, как всегда, как привык это делать – выписывал я разрешения на установки. Не мог оплошность допустить…

Дом помню, Степанова – нет.

Мне надо представить судье, назначенной вести это дело, все документы для тщательного изучения сути претензии. Она успокаивает, мол, не беспокойтесь, разберёмся, суд у нас гуманный и справедливый.

А я беспокоюсь. Помню бывшего начальника Телеграфно-телефонной станции – Ковалёва, тоже привлечённого к суду за якобы, имевшее место нарушение очерёдности, исключённого в результате «разбирательства» из партии, осуждённого на год условно…

Я не знаю – в действительности он был виноват, или нет, но Ковалёв не особо защищался тогда и – получил сполна. Кто-то его жалел и сочувствовал ему, кто-то радовался и осуждал. Но я видел, как сжался и ушёл в себя после суда Пётр Романович, какой стыд испытывал.

Не приведи господь!

Про себя, точно знаю – не поступался совестью, старался, учитывая все нюансы Правил, в силу данных мне полномочий, быть максимально справедливым при рассмотрении сложнейших вопросов, казалось бы, – простой очерёдности, старался не брать на душу грех перед людьми. Уже под добрые десять тысяч подбирается, лично мной разрешённое на включение телефонов людям, их количество, Новые установки, переносы, переустановки, переадресация – всё здесь. И не было, уже более чем за четыре года, человека, решившегося открыто обвинить меня в несправедливости и утвердившегося в этом.

А тут налицо прецедент. И сразу – через судебную инстанцию! Наглый, уверенный, бесцеремонный вызов телефонному начальнику! Нет, не помню я Степанова…

Помнит – начальник абонентского отдела Юртабаева Асия Хасановна. Вездесущая женщина, всё и обо всех знающая. Ходячая энциклопедия. Машина памяти – живая и подвижная.

– А-а-а, это тот Степанов… – несколько медлит, и выдаёт информацию дальше. – Преподаватель музыкального училища, сейчас – кооператор, самостоятельно обучает желающих играть на музыкальных инструментах. И чем-то там ещё…

Конечно – ему очень нужен телефон на дому. Как же без него ему общаться со своими частными клиентами? Как об уроках договариваться, как – деньги делать…

Мы поднимаем с нею документы и тщательно рассматриваем историю телефонизации дома. И не находим упущений. Все установки определены в точном соответствии с Правилами. Хорошую телефонизацию дом получил – более чем 60 процентов, при общем охвате микрорайона в 30 процентов. Учитывали при телефонизации, что очень уж много поселилось в нем ветеранов-льготников.

А Степанов… – что Степанов – вот он, действительно, после завершения телефонизации дома, остался в списке очерёдности – теперь уже – первым. Конечно, немного не повезло ему, но ведь не он один такой – добрая доля квартир в доме осталась не телефонизированной. Не хватило мощностей установленной в микрорайоне станции – обеспечить телефонами всех желающих! Понятна проблема. Но через суд выбивать-то телефон, зачем?

Гладкого, простого и понятного движения очерёдности, так как это понимает Степанов, а именно, – тупого следования дате подачи претендентом на телефон заявления, нет. Телефон – не та принадлежность, которую просто и примитивно можно распределять.

От наличия телефона или отсутствия его, в жизни человеческой многое зависит. Есть люди, которым наличие телефона в квартире может очень облегчить жизнь, а может и спасти её, и есть люди – которым телефон нужен просто для удобства, для удовлетворения второстепенных желаний.

Степанов относится – ко вторым, а вот льготники, – инвалиды войны, участники войны, которых на несчастье Степанова много, очень много, в доме оказалось, а ещё – просто инвалиды различных заболеваний разных групп, – все они – к первым! Просто пожилые, заслуженные люди, получившие от государства право иметь телефон вне очереди, в полном соответствии с конкретно прописанными пунктами Правил, все они относятся всё-таки, к приоритетной группе, с точки зрения простой очерёдности. А вот именно этого жизненного нюанса Степанов и не хочет признавать.

Почему государство проигнорировало, что раньше, чем старички, пристроился в очередь Степанов? Вот и документ, с датой собственноручно написанного заявления, подтверждающий его прыткость, на руках у него имеется. Почему – ему предназначавшийся телефон, стоит теперь у какого-то, пусть даже сверх заслуженного, участника? Почему получил телефон ветеран за счёт его неудобств?

Прагматичный кооператор Степанов умеет считать свои личные выгоды, и никому не прощает потери от упущенных возможностей. Кто-то должен за его «потери» отвечать. Вот если начальник ГТС – добренький дядя за его, Степанова, счёт, – пусть сполна и ответит!

И ещё есть момент в деле по телефонизации дома, который необходимо будет мне объяснять, и оправдывать перед судьёй, пусть жаждущим справедливости – но не являющимся специалистом по телефонной связи. Поймёт ли правильно, примет ли во внимание…

Глава 13. Инициатива – очерёдность по подъездам!

Однажды, когда телефонизация Васильковского микрорайона шла полным ходом, появился у меня в кабинете Висящев, расстроенный, раздосадованный. Он терпел, терпел и вот, что называется – допекло. Видно было, что с трудом сдерживается, изо всех сил сохраняя на лице напускное равнодушие, и всё-таки в сердцах, такое редко с ним бывало – высказал

– Виктор Васильевич, строители-монтажники, так красиво, чтобы общего вида не портить, прокладывали кабели в многоэтажных домах, аккуратно прокладывали их по подъездам! Пятнадцать квартир в среднем в подъезде, – разводили, чтобы одна телефонная коробка, вмещающая в себя десять линий, была установлена и закреплена, в крайнем случае, с доступностью на два подъезда и даже на три – в зависимости от ёмкости подведённого к дому кабеля. Чтобы в каждом из подъездов можно было установить несколько телефонов. Лишнего не делали. Учитывали, что всем желающим телефонов не хватает. Ведь этот, подведённый кабель, по ёмкости не соответствует количеству квартир в доме – телефонных пар в нем гораздо меньше.

И конечно же, строители не могли угадать размещение коробок именно так, как к моменту начала телефонизации, сформировалась очередь, хотя и параллелила их на несколько подъездов.

И вот, следуя распределению телефонов строго по очереди – мы теперь по второму кругу, опоясываем уже дома однопарными проводами. Ну, прямо в гнездо, опутанное паутиной, их превращаем. Только вместо паутины – от коробок тянутся провода к очередникам.

Пара свободная имеется, к примеру, в первом подъезде, а очередник на неё претендующий живёт в шестом подъезде. Вот и приходится через весь дом тянуть к нему дополнительные телефонные провода. Ну, куда это годится! И не красиво и не эстетично. Просто – безобразно. А уж о том, как сложно, протянуть и закрепить провод в шестой подъезд, в котором проживает дождавшийся установки телефона очередник, аж от первого подъезда, как это к тому же, затратно, в конце концов, и говорить даже неудобно.

Тянут монтёры провод по фасаду дома, какими—то неимоверными путями вытягивают его на крышу или в подвал, карабкаются на крыши как скалолазы и это всё – с риском для жизни. Закрепляют его по железобетонным панелям, по кирпичам. Представляете, какой это тяжёлый труд. А ведь норма на абонентскую комнатную проводку от коробки до телефона – не более 40 метров. Мы эту норму, такими перетягиваниями из подъезда в подъезд, значительно перекрываем. А времени сколько – отнимают эти работы – уму непостижимо.

Черт! – а я ведь действительно не задумывался над этим. А представить… представить это – могу. И правда, если из первого подъезда протянуть провод в последний, да ещё – не по прямой линии, окольными путями, его действительно – метров сто, а то и больше потребуется.

Сочувственно киваю Висящеву в знак согласия с его доводами, принимаю и понимаю его возмущение. Но что, же я могу поделать? С политической, да и с человеческой, потребительской точки зрения, с точки зрения справедливости – очередь, – её соблюдать важнее.

Александр Дмитриевич может быть упорным, настырным и настойчивым. Он не отступает.

– Но ведь очередь, правила её формирования, людьми придуманы! И если проанализировать как она образуется – здесь много парадоксов и несуразностей. Можно иметь одну, общую очередь – только по городу. Представляете, какая «головная боль» для связистов получится! Очевидно, сразу, что такая очередь не отражает реалий и просто неприемлема. Можно её формировать по кварталам, по улицам…

А вот в частном секторе – где сплошь одноэтажные дома и где официально очередь должна формироваться по шкафному району – мы же рассматриваем по приоритету очереди только соседние дома. И это – правильно.