Дежавю. Любовь

Эйв и Ронд попытались заступиться за товарища, написав братское прошение об отсрочке на время восстановления здоровья дополнительную объяснительную и положительную характеристику, обращая внимание руководства на значительный стаж и заслуги отличного в прошлом работника, но ничего, увы, не помогло. Приговор был безжалостным, суровым, и бесповоротным, без какого-либо апелляционного рассмотрения. Невеликое ежемесячное денежное пособие, которое полагалось к выплате при устранении с места работы первые полгода на поддержание жизнедеятельности, было ничтожно мизерным, совершенно ничтожным и совершенно мизерным, фактически хватало всего лишь на неделю…

«Ты представляешь, Ронд, месячное пособие – на неделю!» – неистово говорил Эйв своему другу. – «Как жить-то при таком раскладе? Можешь ответить на вопрос? Прямой вопрос – прямой ответ! А, ведь, ответа-то и нет! Дней-то в месяце значительно больше, чем одна короткая неделя, на которую тебе хватит этого самого пособия! Или это только так кажется? Вот такая она – реальная жизнь… Те, кто на самом верху, не понимают, как нам тут живется…»

Одним словом, при таком раскладе муравьям, живущим на пособии, приходилось голодать. А для больного Лерца недостаток еды был самым худшим лекарством. В двухнедельный срок Лерца выселили из комнаты А-745, собственности предприятия, ведь он уже не был сотрудником радиозавода. Товарищи его поддерживали, как могли, но кардинально что-то изменить, были не в силах.

Существовал еще достойный вариант решения жизненного вопроса – устроиться на работу, но найти постоянное место, да еще и с жильем, или с достойной заработной платой, чтобы хватало на оплату жилья, было нереально. Сменить профессию и попытаться зарабатывать себе на хлеб насущный каким-то другим путем, Лерц не мог в силу возраста и особенностей характера. Он всю свою жизнь отдал служению одному-единственному предприятию, и, теперь как отработанный шлак, был выброшен на помойку.

Ни Эйв, ни Ронд не знали, как сложилась дальнейшая судьба Лерца, а через месяц-другой они и вовсе не вспоминали «однополчанина»: трудовые будни отнимают все душевные силы и заставляют думать только о настоящем. Ни о дальнем прошлом, ни о ближайшем будущем – размышлять практически нет ни настроения, ни сил, ни времени, ни желания.

– Лерца с нами нет, да и, возможно, вообще нет нигде… хотя… – как-то, спустя неделю после устранения Лерца, Эйв сказал Ронду, – наш Лерц будто бы канул в далеком и невозвратном прошлом, отдав свой долг перед… – и тут Эйв замолчал, не зная перед кем надо отдавать долг, и, спустя минуту, все же решил закончить начатую тираду. – Он отдал долг, наверное, перед Государством… тут уж я не знаю.

– Да ты все правильно говоришь, старина! Правильно! – Ронд решил поддержать товарища, видя, что тот сомневается. – Жалко, что нет с нами Лерца, очень уж привыкли мы к нему.

– Жалко, точно…

– Но жизнь такова, что вчера – он, а завтра – может, и мы… никто не знает, что будет за поворотиком судьбы… всякие бывают повороты – и плавные, и резкие…

– Это точно, жизнь – она такая… хотя ведь, мы всегда слепо верим в завтрашнюю стабильность – разве не так? У нас есть работа и мы даже не задумываемся, что можем оказаться на месте Лерца…

– Не задумываемся, потому что нет времени. Просто пашем бесконечно на своем производстве и все…

Память (еще та зараза) которой свойственно быть избирательной, незаметно для друзей осторожно взяла ластик и, закрыв глаза и сердце, беспощадно затерла почти все странички о Лерце в Книге Жизни квартиры А-745. На освободившееся рабочее место из тысячи претендентов посчастливилось быть выбранному муравью по имени Ски. До того, как Ски очутился на Шестьдесят второй улице, он день и ночь смиренно тянул лямку на промышленника Пакса, младшего брата Тейка, старшим слесарем-сборщиком на конвейере автомобильного завода, и попал под масштабное, по меркам того времени, сокращение в числе еще добрых четырех сотен муравьев, которое нахлынуло холодной штормовой волной с внедрением современной, модной робототехники. Тогда, пять с лишним лет назад, подобный шаг переоборудования Паксом своего предприятия вызывал ироничные улыбки большинства магнатов, ведь содержание «живой» рабочей силы было намного дешевле, чем покупка дорогостоящего оборудования, да еще и требовались дополнительные финансовые вливания для постоянного обслуживания техники. Минуло всего два непродолжительных года, и Пакс признал свою очевидную трагическую ошибку, но потраченных вхолостую денег, естественно, уже не вернуть.

– Только тот, кто ничего не делает, не допускает ошибок! – с философским спокойствием констатировал Пакс. – И все же я уверен в том, что ближайшее будущее – за прогрессом! Наступит время всеобщей робото-жизни! Роботы заполонят наши заводы и наши дома, они не просто придут нам на помощь, а вытеснят нас отовсюду. Просто выгонят нас! Мы будем вынуждены уступить им во многих жизненных отраслях! Вот увидите, точно говорю! Это страшно звучит, но так и произойдет. Я считаю, что наш реальный мир сейчас почти готов сдаться на милость робототехнике, а что уж говорить о том, что будет через десять-двадцать-тридцать лет. Конечно, это не благо, нет, не благо, но от этого просто некуда, просто невозможно уйти. Скоро сами увидите, что говорю вам правду. Жизнь сама все расставит по местам!

На самом деле немногие муравьи верили словам Пакса, снисходительно кивая в сторону его недешевого промаха, но красавец-прогресс, на самом деле, неустанно вышагивает-бежит-торопится семимильными шагами, и тут уж вся зацепка не столько в словах какого-то там промахнувшегося в расчетах магната-промышленника, сколько в действительном, в практическом применении новых изобретений. Бесхитростные ученые с мировым именем и мозговитые чудаки-изобретатели раз от раза преподносят, закономерно или неожиданно, какие-либо сюрпризы-открытия: не только приятные и полезные в быту, но и совершенно бесполезные и, порой, даже опасные. Ведь как можно создать, например, безупречного робота-водителя? Сейчас, как раз, проводятся испытания автомобилей-беспилотников. Да, возможно научить механическое транспортное средство передвигаться согласно заданному маршруту, но ведь все жизненные коллизии невозможно учесть, внештатных ситуаций на дороге может быть сотни вариантов, и даже тысячи.

Компьютерная программа идеально считывает изменения и ошибки на дороге, всесторонне сканирует множество объектов при движении, оценивает внезапное появление пешеходов, вырабатывая и корректируя при этом алгоритм движения. Но ведь всего невозможно предусмотреть. Так, самый ординарный пример, когда рядовой робот-транспортник двигается со средней скоростью в «час пик» по намеченному маршруту по перегруженной трассе, и вдруг ни с того, ни с чего, останавливается, как вкопанный, а причина – довольно проста – впереди произошла простейшая авария. Один неосмотрительный водитель не смог вовремя сориентироваться в оживленном транспортном потоке, и его любимая машинка неожиданно воткнулась в другой автомобиль (и откуда он только вылез, черт его дери!) при перестроении на соседнюю полосу. Всё! Тупик! Стоят «мертвыми» эти, со всех сторон ругаемые, автомобильчики, которые наглухо запечатали не только полторы-две полосы, а и все движение наисложнейшей пробкой, и которую приходится объезжать, стоят авто и ждут транспортную полицию… Но поток проезжающих мимо транспортных средств нескончаем и робот будет ждать подходящий момент для проезда, но этот самый момент может наступить лишь через час, что вполне вероятно в данное время.

В повседневной жизни на месте «авто-беспилотника» девять водителей из десяти потихоньку начнут движение, эмоционально выпрашивая у коллег по дорожному движению пропустить автомобиль, и его, безусловно, пропустят из солидарности: не второй-третий, так пятый автомобилист. И таких незамысловатых ситуаций на городских дорогах – бесконечное множество. Так что, вывод вытекает один-единственный – роботы не всегда могут спасти мир! В одном точно Пакс был прав, когда говорил, что «жизнь расставит все по местам».

Все техническое оборудование, «современное и надежное», как безоговорочно говорилось в аннотации, закупленное Паксом, и выходившее из строя с завидной до неприятности стабильностью, демонтировали в одночасье и тут же направили на металлургический комбинат в Вурдекс-9, где оно обрело новую жизнь. За два следующих дня был принят новый персонал, и заскучавший было конвейер автозавода, снова задышал, забурлил, зашумел с возрождающейся силой. Из тех четырехсот муравьев, что были устранены с завода Пакса, в живых осталось около полусотни (жесткая, суровая жизнь без постоянного места работы, к сожалению, не щадила никого!): им-то и повезло – муравьев отыскали и взяли на прежнюю работу. Ски и еще двадцати высококвалифицированным специалистам при увольнении были предложены рабочие места в новом цехе на радиозаводе. Такими тропинками и привела судьба Ски в жилище А-745. Сказать, что «муравей был очень доволен, что у него есть новая работа и жилье», – это не выразить всего того вселенского счастья, безграничного счастья спасения и обретения новой жизни.

«Без труда нет никакого смысла в нашем существовании!» – такой незатейливой шаблонной фразой добродушно встретили крепкосложенного Ски новые товарищи по жилью, совсем неосознанно проверяя его ответную реакцию. Тот и не отрицал, всецело принимая философию труда и производительного времяпрепровождения. В дальнейшем за муравьем не было замечено, что он баклушничает, ленится и отлынивает от работы, болеет или выбирает трудовую операцию полегче, Ски всегда стремился выполнять поставленные руководством перед ним производственные задачи на «отлично». Может, что-то и не совсем получалось, но он отдавался рабочему процессу на все сто процентов. Ски сдружился с Эйвом и Рондом – конечно не сразу, а шаг за шагом, постепенно, так как общее хозяйство – дело очень непростое, и, чтобы найти индивидуальные подходы в решении многих вопросов, требуется достаточно долгое время. За все те два с невеликим хвостиком лет, что Ски прожил вместе с Эйвом и Рондом, он все же однажды задумывался уйти. Его давно манила профессия военного офицера, но неумолимое время шло, оно стремительно летело, а муравей все так и откладывал решение этого жизненного вопроса, и когда поступать в военное высшее заведение было уже поздно, оставалось только одно – завербоваться на контрактную службу в действующую армию. По здоровью и по физическому сложению Ски, наверняка, прошел бы соответствующую медицинскую комиссию и был бы принят в войска: таким как он, там всегда рады. Энергии у твердокаменного Ски было хоть отбавляй, за всю свою жизнь он ни разу не обращался к врачам, за исключением прививок и если не считать сломанной верхней лапки в раннем детстве, когда он неловко упал с высоченного дерева и мог переломать себе все, что угодно, но отделался лишь несложным переломом. Крепкий, хорошенько сбитый, мускулистый Ски ежедневно делал утреннюю зарядку, как, впрочем, и большинство муравьиных особей, а по вечерам, правда получалось всего раз или два в неделю, упрямо «тягал железки», качал мускулатуру гантелями в домашней обстановке, плюс практически каждый четверг – тренировки по волейболу с товарищами.

Все вроде бы подталкивало муравья к реализации военной карьеры, но каждый раз невозможно-странная, необъяснимая сила останавливала развитие мыслей Ски о смене жизненного пути, что-то не складывалось, и он всегда видел в этом некую мистическую сторону.

Но вот пару недель назад муравей снова задумался о службе в армии, он лицом к лицу столкнулся на родной лестничной площадке с соседом Ториллом, муравьем-солдатом, который ему в очередной раз предложил свою помощь в записи на контрактную службу. Ски торжественно обещал хорошенько подумать и дать ответ.

Глава 4

ЗЕЛЕНЫЙ

Нескончаемые десятки, сотни, тысячи каров, похожих друг на друга, словно грязные бурые шмели, уверенно и грузно бормоча себе под нос утреннюю молитву, проскакивали на бешеной скорости по широкому и нарочито-вычурному мосту, который звездно маячил в двух поворотах от родильного дома. Разделенное, распиленное как именинный пирог, на несколько равных частей, перекидное архитектурное сооружение, скорее, напоминало крепостные оборонительные башни времен средневековья, соединенные непрерывной, непримиримой, непроходимой стеной. Грозно гудящие металлические канаты, беспощадно пронизывающие насквозь мост с начала восходящего перекидного сооружения и до самого его туманно-дремучего конца, завершали мрачноватую картину мега-гусеничного монстра. Закрученные мощными улитками толстенные многожильные черные нити, казались громадными острыми шипами, иглами ощетинившегося ежа или раззадоренного дикобраза, готового пойти на все, лишь бы отбить атаку.

Под его тяжеловесной прочной броней, в сизоватой дымке струилась спокойная река, смиренно неся свои воды времени к безгранично-синему океану: здесь, в суматошном городе, река сонливо разливалась во всю великую ширь, одаривая своей бесценной красотой жителей любимого городка. Погода не жаловала. Застенчивый солнечный шарик невесело катался по небу за хмурыми тяжелыми облаками туда-сюда и совсем не спешил показываться, и невзрачный, незавершенный этюд давил, казавшийся полуживым, на город своим тяжеленным пессимистичным грузом. Где-то поблизости ежеминутно над высотными офисными зданиями тревожно и рискованно кряхтел военный вертолет: он то абсолютно без остатка растворялся в густом драконовском ультрамарине неба, то внезапно выныривал совершенно в неожиданном месте, и, зависнув на пару секунд, словно сканировал картинку происходящего, вновь утопал в безусловной пышности сырых облаков. Амина отчетливо видела, как где-то далеко, на окраине города частокол заводских труб неутихающе рыгает неприятно-темными густыми клубами дыма.

«Куда катится наш мир? Куда катится… это же настоящая катастрофа… какая там экология и эфемерная забота о нашей матушке-природе? Эти самые наивные вопросы экологии давно никого не беспокоят! Ну, мне так кажется, что не беспокоят… наивные… придумали красивые термины, сверкающие на летнем солнышке, взять хотя бы недавнее… Назвали прошлый год пафосным „Годом экологии“, а что он нам дал? Пустой „вш-ш-шик“ он нам дал. Пару звонких проблем озвучили и делов-то… А реальные жизненно важные вопросы остались без ответов. Строим – работаем – производим – выбрасываем… и все это – для чего? Есть ли ответ? Если в каком-то мало-мальском деле фантазийно светят дивиденды, то, даже несмотря на нерешенный экологический вопрос, предлагаемый проект будет согласован, в любом случае, – рано или поздно, но все равно будет согласован, и только так… Гиперчувствительный маркер с выгравированным названием „Прибыль“ отчетливо выделяет главную строку „Итого“ и все, дело в шляпе: все счастливы – Государство якобы счастливо, что растет количество рабочих мест от запуска нового проекта, и будут новые налоговые отчисления в госказну, новые работники счастливы получить работу со стабильным заработком, и босс с командой инвесторов счастливы от капающих на счет в странах, свободных от налогов, процентиков от вложенных капиталов! Прибыль есть и все! И больше ровным счетом ничего не надо. А с экологией разберемся… потом… может быть, разберемся… если успеем…»

Смертоносные, всесокрушающие технические выбросы нещадно поднимались бесконечными извилистыми дорожками к сизому, уставшему от тяжести дыхания, небу, прочно соединяя и притягивая друг к другу два мира, две вселенных: мир небесный и мир земной. Ядовитые техногенные пуповины намертво связывали и не отпускали, рождая неподдельный страх. Жесткий беспощадный ветер надрывно, неимоверно напрягая свои мускулы, шквалил изо всех сил, безрезультатно стремясь отнести отравленные клубы подальше от трудолюбивого города. И среди этого свинцового промышленного мира на открытой площадке, на крыше соседней высотки, сюрреалистично чудился муравей-художник. Его нисколько не смущала ни ненастная погода, ни грязная темнота, накрывающая город. Ловко укрывшись за двойным кирпичным выступом, под странным самодельным небольшим навесом, казалось, что муравей совершенно не обращает внимания на сильный ветер и моросящий дождь, он, словно в иллюзорном забытьи, торопливо водил кистью по холсту, закрепленному на вентиляционном выступе, безгранично наслаждаясь процессом рисования, творец растворялся в своей работе, оставляя для потомков пессимистично-серый пейзаж на полотне. Зачем? Для чего?

На небольшом подоконнике, возле которого стояла Амина, стояли цветущие фиалки. Вот истинная красота.

Шум беспокойного, жужжащего мегаполиса едва доносился сквозь плотный двойной стеклопакет. В какой-то скользнувший момент Амине довольно реально показалось, что на месте многоэтажек она видит страшную апокалипсическую картину: редкие полуразрушенные дома, смрадные, зловонные, ветхие лачужки-сараюшки, латанные-перелатанные фанерными кусочками и деревянными брусочками, затрапезные палаточные вигвамы, картонные подобия домиков, сооруженные из выцветших рекламных плакатов, самодеятельные накатные землянки.

Вокруг ярких костров, которые беспокойно играются между собой тут и там средь уцелевших домов и брошенных авто, на изодранных коробках дремлют понурые муравьи, безбожно укутанные в рваные одежды, которые и одеждой странно назвать, повсюду к мрачному иссиня-черному небу тянутся клейкие струйки дыма брошенной страны пожарищ, и меркантильно-жесткое, совершенно безжизненное солнце, сродни огненной неутомимой птице с янтарно-агатовым переливающимся опереньем, преспокойно себе перелетает с места на место, но живительного, спасительного света от нее, от солнечной звезды, увы, не исходит. Приунылая Амина тягостно вздохнула и прихлопнула глаза, стараясь выключить пессимистично-мрачную картинку в траурном воображении.

Время вяло утекало сквозь грустный неправильный овал окна, округлая, уставшая от ожиданий, Амина вольготно разместилась в облачном, широченном, свободно умещавшим двоих среднеупитанных муравьев – практически двухместном, двубортном кресле из приятной мягкой кожи молодых варанчиков-одуванчиков, от которой исходил удивительный аромат цветущего лотоса из далекой дельты южной реки, пропитанный неотъемлемыми нотками трудовых будней перепончатокрылых особей. Муравьиха слегка подергивалась, как это бывает в первые милисекунды ухода в скользкую запредельную параллельность сна, но Амина не спала, и, даже, не дремала, она глазела в даль, сквозь призрачно-прозрачный, огромный стеклопакет. Ее лучистые, бархатистые добрые глаза необычайно ярко искрились – то ли от переполнявшей ее радости, то ли от бесконечной усталости. Пойди-разбери их, этих женщин-муравьих, отчего у них светятся глазелки?

Каждую минуту мимо нее кто-нибудь выспренне проходил: то шебутливые, неугомонные молоденькие медицинские сестрички, то отуманенные мыслями беременные муравьихи, погруженные в сомнамбулический мир будущего, то беспокойные врачи, то разнорабочие, такие деловые и важные, словно кавалергарды мирного времени, а случалось, и пробегали маленькие, совсем еще мелкие жемчужные муравьишки, шумливо разбираясь в каких-то своих затейливых озорствах.

«Откуда они-то здесь взялись?» – недоумевала Амина и лениво улыбалась. – «Разве для такой мелочи не должен быть отведен специальный корпус? Почему-то я всегда думала, что муравьишки-малыши отдельно размещаются? Странно, как таких мелких отпустили в общий взрослый корпус? И когда уже погода наладится и станет мир цветным?»

Вдруг, совершенно расслабившаяся муравьиха услышала пару призрачных звонких щелчков, и незнакомый голос прямо за спиной еле слышно прошептал: «Так, работаем-работаем-работаем, друзья, процесс запускаем, съемку начинаем! Мотор-мотор-мотор!» Она в смятении нервно огляделась по сторонам, отчаянно поднялась с приветливого кресла и уверенно сделала несколько шагов в сторону лифта, но неожиданно передумала и тут же вернулась на прежнее место. Случайно налетевшее беспокойство в одно мгновение растаяло, не оставив и следа.

Здесь, в городском родильном доме всего за два дня пребывания, ей стало так уютно и спокойно впервые за два последних месяца, что она с удовольствием бы осталась тут еще на пару месяцев, торопиться все равно ей некуда. Некуда и не к кому идти…

– Извините, извините, Вам чем-нибудь помочь? – добродушно обратилась к Амине дежурная медсестра.

Но Амина «ушла в себя» и совсем ничего не слышала, медик дотронулась лапкой до беременной и повторила вопрос.

– Нет-нет, все в полном порядке. Не надо, спасибо, все в порядке, – поторопилась ответить Амина. – У меня все… Я попрошу, если вдруг чего-то… Спасибо Вам!

«Заботливые лапки! Забота, забота, забота! Вот чего мне не хватало все время. Здесь заботятся обо мне и моем будущем малыше…»

За окном сквозь мглистый беспросветный колпак туч, которым был накрыт город, да и вообще весь мир, прорезались жгучие живительные лучи солнца, словно таинственный хирург загадочно-ярким скальпелем аккуратно сделал надрез, и в один миг сизые и землистые дома и улицы ожили, задышали, превращая хмурый район за районом в разноцветные и действительно живые места обитания. Серо-грязный индустриальный монстр в одно мгновение неузнаваемо преобразился в полифонично-цветной городок.

«Как мало, оказывается, надо для настоящего счастья – кому-то крохотную капельку тепла и заботы, другому – несколько лучиков солнца? Живительного солнца. Хотя, может, это одно и то же?»

– Любуетесь нашей красавицей? – с горделивой улыбкой кивнула на мраморно-синюю змею приблизившаяся соседка Амины по палате, муравьиха Пийо. – Но сегодня она вряд ли впечатляет! Сегодня пасмурно, и совсем не то… Она у нас очень красивая! Надо просто в другое время…

– Да-а-а так, смотрю на все. На город, на реку! Мне все очень нравится, – с небольшой растерянностью в голосе ответила Амина, и сама удивилась своей шаткой неуверенности.

– Да уж, наша Мийса12, пожалуй, одна из самых живописных рек на всем материке. А для меня – она самая красивая и есть. Самая-самая-самая! Летом, особенно в жаркие дни, Мийса – вообще неотразима! Вы посмотрите на нее летом! Вы сами из каких мест будете?

– Я мало видела рек? Точнее, эта река – первая, с которой я встретилась, – чуть сконфуженно произнесла Амина. И тут же радостно выпалила: – Но она мне очень понравилась! Правда-правда, очень понравилась. У нас в городе тоже есть река, но все как-то не получалось добраться до нее. Не поверите, ни разу ее не видела. Все работа и работа, да бесконечная суета, а о прекрасном – времени нет… нет времени о прекрасном подумать. Кажется, что работа съедает всю жизнь… А из города я – из Сан-Притту13.

– Ну, про работу – это точно Вы говорите! Так уж у многих складывается. Приходится с утра до ночи пахать без перерыва и выходных.

– Да… Работа – это наше все… без нее – никуда…

– Тут уж точно, не до прекрасного. Все ради общего дела…

– Да-да, все так и есть!

– И иногда кажется, лучше не останавливаться и не думать для чего мы, и зачем мы все работаем… главное – сам процесс…

– Вы прямо моими словами говорите. Ну, про работу говорите! – с удивлением сказала Амина.

– Так это, я думаю не только я и Вы… а про реку… если про реку говорить, то вообще, любая река успокаивает и дает необъяснимую силу жизни, – Пийо как-то в одну секунду погрустнела, задумалась и принялась вслух рассуждать. – Не знаю, как объяснить, но течение реки… Оно завораживает и завораживает своим спокойствием, таким вот хо-ро-о-ошим спокойствием, затягивает, манит к себе. Чесс-слово, завораживает и спокойно таа-а-ак, спокойно… смотришь так на течение, стоишь и смотришь, и думаешь… думаешь… э-эх, сейчас бы погрузиться в теплую водичку и полностью расслабиться! – замечтавшаяся Пийо тут же закрыла глаза, и легкая улыбка замерла на ее мордочке.

– А-а-а, и правда, наверное, правда, так здорово! – подхватила ее мысль Амина, обрадовавшись совершенно по-детски.

– Да, это не то слово, не то слово! Это космически здорово! Превосходно! Феноменально! Обязательно искупайтесь как-нибудь. Выберите время, и сгоняйте на реку… Летом надо… – счастливая Пийо светилась от эмоций и добавила. – Настоятельно рекомендую!

Они постояли еще несколько минут в полной тишине, наслаждаясь панорамой города, который жадно впитывал солнечную энергию, и живописной реки, пока их не позвали в обеденный зал на полдник.

За окном одна за другой пролетели две крикливые чайки, они сделали небольшой вираж над сияющей речной гладью и бесследно растворились за колючим мостом.

БЕЛЫЙ

Тонкие холодные струйки душа падали на узкие плечи14 муравья. Шипящая вода весело пробегала по закаленному телу с головы до ног и исчезала в маленьком чернеющем отверстии в полу. Теплый радужный свет играл переливами и бодрил Ронда. Ванная комната, для удобства пользования сразу двумя муравьями, была разделена на две части невысокой матовой перегородкой, которая, словно зеркальный лист, отражала содержимое одного отсека в другом: до крайнего безумия повторялись белоснежные раковины для умывания и жемчужные угловые кабинки для принятия душа, глянцевые краны с крестообразными «барашками», многочисленные полочки для всяких важных ванных мелочей, крючковатые пластиковые вешалки, напоминающие зубья мифического дракончика, прозрачный, хитроизогнутый, в форме необычного морского животного, ковшичек, веселенькая пластиковая подставка для зубной щетки (с одним-единственным отверстием), изображающая шального одноглазого пирата