Зверь с той стороны

Расстались мы, чрезвычайно довольные друг другом.

Тем больнее было мне узнать, что «именно господин Басарыга своею преступною халатностью, своим безответственным отношением к профессиональным обязанностям явился главным, более того, практически единственным виновником трагедии. Ещё бо-лее того – он её практически спровоцировал!» Чьи слова? Нужно уточнять или и так яс-но? Госпожи Фергюссон, собственной белобрысой персоной. Получите, что называется, и распишитесь! Однако, «понимая сложность ситуации, в которой господину Басарыге приходится работать, я не рекомендовала бы пока возбуждать уголовное дело».

«Пока!» Ишь ты, стервоза…

А позавчера приехал на побывку Филипп и привёз с собой двух странных маль-чиков. Они из Императрицына, специалисты по рыбе и другим водным тварям. По-моему (да и не только по-моему), они того… В общем, пара. В смысле, живут вместе. Од-ной семьёй. Петуховское население в замешательстве и пока не решило, как следует рас-сматривать сей казус. Ужели это беспрецедентный, наглый вызов общественной нравст-венности? Или всё же стыдная болезнь?

Несмотря ни на что, я готов расцеловать их привсенародно.

Взяв многочисленные анализы, они выяснили, что рыба, во-первых, не сдохла, а вовсе даже жива – но находится в состоянии спячки, что ли… «Это поразительно! – с жа-ром восклицают молодые ученые. – Это не имеет аналогов и объяснений, и это надо глу-боко исследовать!» Чем они и намерены вплотную заняться. Сейчас же. Во-вторых, при-чина рыбьего анабиоза вряд ли кроется в промышленных стоках нашего завода. Никаких химикалий с превышением ПДК в сточных водах не обнаружено. Как и в дремлющей рыбе. Зато обнаружен в рыбьей печени неизвестный мировой науке гормон. То есть аб-солютно неизвестный.

Совершив сенсационное открытие, нетрадиционно ориентированные рыбоведы сделались лихорадочно возбуждены. Наверное, мечтают о Нобелевке.

Госпожа Фергюссон, так вот нежданно-негаданно обломавшись со священной войной против погубителей ихтиофауны, чуток погрустнела, но ненадолго. Сейчас её бе-зумно волнует новый вопрос. Что же, если не ядовитые стоки, явилось причиной появле-ния нового гормона? Уж не преступные ли секретные эксперименты КГБ и русской во-енщины? К счастью, волноваться об этом она уехала в райцентр. Все «хвосты» укатили за нею следом. Одни ихтиологи остались. Работают без сна и отдыха, но выглядят счаст-ливыми. Грезятся им, должно быть, полеты человечества в дальний космос и усыпление неизлечимых больных до времен открытия чудодейственных лекарств. Что станет воз-можным уже скоро – благодаря их замечательному анабиотическому гормону, получен-ному из рыбьей требухи. Помогай им Бог!

А вот принести извинения невиновно, как оказалось, оклеветанному Антону Ба-сарыге никому даже не пришло в голову.

У директора завода, между прочим, сегодня произошёл перелом в болезни, и он стремительно идет на поправку. О чём изволил сообщить мне самолично, позвонив по телефону. Скоро-де свидимся. Он, между прочим, всегда считал, что я ни при чем. Одна-ко, с сожалением сообщает он, приказ о лишении меня ста процентов премии, подписан-ный им ещё в больнице, уже проведён по всем финансовым бумагам и обратного хода не имеет.

Ну и шут с ним.

На фоне всей этой чехарды произошло событие, которое я не берусь объяснять, но которое пугает меня безмерно. На улице Пролетарской приключился пожар. Горел доб-ротный частный дом, горел среди белого дня, горел непонятно отчего. В доме во время пожара находились маленькая девочка и её бабушка. Вспыхнуло мгновенно, мощно и сразу всё – от фундамента до крыши. Почему-то только снаружи, словно было бензином облито. Зато полыхало так, что даже самые отважные храбрецы, случившиеся поблизо-сти, не решались прийти оставшимся в пожаре людям на помощь. Но так же мгновенно, по необъяснимым причинам дом потух. Сам. Прибывшие на редкость оперативно огне-борцы лишь залили кое-какие разлетевшиеся угольки да вывели из пожарища чудом уце-левших людей. Обе – и бабка и внучка – живы-здоровы, но пребывают на грани нервно-го криза. Их отвезли в уезд, там и врачуют.

Зевак было мало, зеваки были разочарованы.

А у нас в это время происходил семейный скандал огромной напряжённости. Оль-га, в бешенстве неописуемом, «воспитывала» дочку Машеньку, не брезгуя даже руко-прикладством. Я насилу отнял у практически невменяемой супруги бедного ребенка. Впрочем, дочка была скорее зла, чем напугана.

Причина женской ссоры выяснилась ночью, когда умиротворённая любовными ласками Ольга поведала мне её предысторию – сколь удивительную, столь и страшную. Пожар устроила Машенька! Не то чтобы пошла и подожгла, а сверхъестественным обра-зом спровоцировала. С девочкой Альбиной, что едва не погибла в пылавшем доме, дочка наша посещает один детский сад. Альбина – мягко говоря, далеко не подарок. Ребёнок единственный, очень поздний, почему избалована донельзя. В день накануне трагедии она, мало задумываясь об этичности своего поступка, как и о его возможных последстви-ях, стащила у Машеньки из детсадовского шкафчика любимую куклу. На требование вернуть игрушку Альбина вызывающе рассмеялась, показала язычок и уплыла домой, сопровождаемая бабушкой, забирающей единственную внучку изо дня в день раньше остальных детей. Что же бабушка? А бабушка на повышенных тонах пожурила Машень-ку за некрасивую жадность и пообещала, что после выходных кукла будет ей, скорее все-го, возвращена. Резонные возражения воспитателей были бесповоротно проигнорирова-ны.

Обиженная смертельно, дочурка рыдала до самого прихода Ольги, не прекращая ни на миг. Но слёзы не были ей помехой заглянуть в шкафчик негодяйки Альбинки. Там она обнаружила носовой платок. План страшной мести созрел тут же. Весь вечер и утро следующего субботнего дня были посвящены подготовке. Из пластилина вылеплена бы-ла кукла-вуду, из вражеского платочка пошита ей одёжка, из бересты и щепочек построен в огороде за баней домик для неё. Прочитав над домиком колдовские стихи, чьё содер-жание осталось для меня тайной (подозреваю, жене моей они превосходно знакомы), Машенька оросила его обильно дезодорантом «Fa» – для лучшей горючести – и подожг-ла.

В ту же минуту полыхнул дом на Пролетарской.

По счастью для скверно воспитанной Альбинки и её неумной бабушки, в огород той порой выглянула Ольга. Шаманские пляски дочери над костерком оказались для мо-ей благоверной подобны уколу иголкой в мягкое место. Со скоростью кроссмена-рекордиста она преодолела хлюпающую огородную грязь и набросила на огонь сорван-ный с плеч кожушок. «Хорошо ещё, сообразила не топтать ногами, – говорила она мне дрожащим голосом, показывающим её убеждённость в безусловной связи большого и малого пожаров. – Кровля бы рухнула у дома и всё! Всё, понимаешь?!» Ольга готова бы-ла заплакать.

Успокоив супругу единственно доступным способом, чрезвычайно действенным, хоть и несколько утомительным, а затем и усыпив, сам я заснуть не смог. Я пребывал в растерянности. Как прикажете расценивать её слова? Как полнейший вздор, скорее даже бред? А если присовокупить к ним неумолимые факты? Как совпадение? Жуткое, стран-ное, но совпадение?

Я беспокойно ворочался до самого утра.

Наступившее воскресное утро выдалось солнечным, по-настоящему тёплым и ра-достным. Несмотря на слегка гудящую от недосыпа голову, я был довольно бодр. Ночной разговор уже казался мне сущей ерундой, и я постарался о нём забыть. Благо, грядущий день сулил приятное времяпрепровождение – мы всей семьей собирались в лес, за берё-зовым соком.

Транспорт вызвался предоставить Филипп.

Что может лучше восстановить мир в семье, чем такая поездка? Вот так сразу, от-ветить не берусь. Проведя в лесу полдня, полакомившись печёной картошкой и шашлы-ками, возвращались мы назад крайне довольные – как собою, так и добычей. Шесть лит-ров отменной прохладной берёзовицы, дарованной нам волшебницей-Весной, булькали в багажнике. Не меньше шести литров сока булькало в наших животах. От одежды пряно припахивало дымком. Филипп болтал, не переставая, девчонки весело и звонко хохотали. Я хохотал тоже, попутно растирая озябшие руки, и всё никак не мог их согреть. Дело в том, что слабый пол принялся наперебой демонстрировать в лесу разные фокусы. Вроде спринтерского пробуждения бабочки из случайно найденной куколки. Бабочка вылупи-лась совершенно тропическая, огромная, махровая – я здесь таких в жизни не видывал. Впрочем, я тот ещё энтомолог. Бабочка преспокойно ползала по крупитчатому весеннему снегу, пока мы на неё любовались, а потом улетела.

Другие чудеса я описывать не буду, всё равно никто не поверит. Упомяну лишь одно, наиболее безобидное и даже похвальное. Заживление порубленных берёз. Под ру-ками Ольги или Машеньки самые жуткие, самые глубокие шрамы от топора рубцуются за 1–1,5 минуты практически бесследно. У Филиппа на это уходит впятеро больше вре-мени, и на дереве после его врачевания ещё остается довольно безобразный наплыв коры. У меня не получается вовсе. Быть может оттого, что я никак не могу отстраниться от ощущения холода в ладонях (сок, который продолжает вытекать, почти ледяной – руки начинают мёрзнуть почти сразу и долго не отходят).

Итак, мы возвращались и беззаботно хохотали. Вечер обещал продолжение не-хитрых семейных радостей.

Омрачила его идиллическое течение злая весть, со скоростью звука разнёсшаяся по посёлку. В школе, в кабинете географии, ошалевшей со страху уборщицей была обна-ружена чёрная кошка, прибитая к классной доске ржавыми гвоздями-«двухсотками».

Поверх несчастного зверька вилась корявая и безграмотная, но разборчивая над-пись, выполненная кошачьей кровью.

ЛЮЦЕФЕР ПРИЙДИ!

СОПУТСТВУЮЩИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

– Блин, баклан, ты чё – совсем тупой? – рявкнул узколицый прыщавый парнишка, раздраженно отбрасывая в сторону высосанный до фильтра чинарик. – Я же сказал – чёрную. Чёр-ну-ю! – проскандировал он.

Объектом его недовольства выступал круглоголовый, румяный, белобрысый и грязноватый мальчик, по виду – почти одного с ним возраста. Он угрюмо посмотрел на прыщавого и примирительно сказал:

– Не хайлай – не в лесу. Чёрных не видели. Рыжие есть, полосатые, с пятнышка-ми, а чёрных – не, нету. Скажи ему, брателло!

– Точняк, Клаус, нету чёрных. Да во всей Петуховке чёрных кошек – раз-два и об-челся. Какой дурак такую пакость себе заведет? Разве что ведьма. Их вообще с нуля в по-ганом ведре топят. Только вылезет из мамки, его – бульк, и кранты! А на Лёху больше не ори, врубаешься? Ты чувак крутой, с Демонами зажигаешь и всё такое, это я понимаю, но брателлу моего не тронь. А то клюв начищу – сам бакланом станешь. Без перьев, по-нял?

– Ладно, замяли, – сказал Клаус. Братья пока признавали в нём главаря, однако, по правде говоря, старший мог легко урыть двух таких как он, до костылей. И даже не особенно вспотев. Поэтому чересчур выделываться не стоило. – Но эта не пойдет. Надо чёрную. Однозначно, поняли меня, подонки? – отрывисто и очень похоже на оригинал выкрикнул он.

Все заржали.

– Дак я тогда выпускаю? – спросил Лёха.

– Выпускай, – разрешил Клаус.

– Погоди, – остановил его старший. – Шустрый какой! Она мне все пакли исцара-пала, пока я её в сумку пихал. А сейчас выпускать! И с чего ты решил, что не пойдёт? – спросил он у Клауса. – Чёрная, серая – не всё ли равно?

– Нет, конечно. Ты, блин, кореш, в свой мопед чё – солярку заливаешь? Бензин! А мопед – железяка. Демон мне конкретно сказал – только чёрную. И лучше – совсем без белых пятен. Иначе ни фига не получится. Выпускай, Лёха.

Лёха перевернул дерматиновую хозяйственную сумку и принялся трясти. Кошка вылезать не желала. Она шипела и скоблила растопыренными когтями по стенкам сумки. Парнишка тоже шипел и тряс сильнее.

– Тормоз! Брось на землю, сама выскочит, – научил его старший. – Клаус, а кто он, Демон? Откуда он всё знает? Ну, как духов вызывать и всё такое…

– Ха, всё тебе скажи! Он мне вообще не велел распространяться… Узнает, что я вам про него говорил – убьёт! – Клаус, щедро пользуясь мимикой, показал, как Демон перережет ему горло. Вываливал язык, кривил губы, таращил глаза. Братья с готовно-стью рассмеялись. – Ладно, слушайте. Только никому, ясно? Давайте, забожитесь на пи-дараса.

Братья сказали вразнобой: «Пидаром буду» и приготовились слушать.

– Он осенью из армейки вернулся. Десантура, понял! Вроде, воевал даже где-то. Клёвый парняга – я ваще тащусь! Такая машина, типа «Титанов реслинга». Носяра крючком, ухи – во! Одного зуба впереди нету. Наколки везде. Черепа, змеи рогатые, кинжалы, тёлки голые. Ночью встретишь – обоссышься. Я его давно знаю, из нашего двора. Ну, погудел он месячишко после дембеля, бабульки кончились, поехал в Императ-рицын, в охранники устраиваться. А там ему и предложили… в общем, не важно. Он ме-ня в подвале зажал, когда я собирался кошку одной там старухи повесить. Мне этой ста-рухи зять за неё две пачки «Бонда» заплатил. Заколебала, говорит, тёща со своей Муркой. А мне чё? Мне не трудно. Валерьянкой подманил, цап – и готово! Ну, в подвале прово-лочку за трубу привязал, петельку скрутил, а тут Демон – оп-па, вваливает! Я, говорит, щас тебя самого в эту петлю засуну, зверёк. Я кошку ему в рожу бросил – и бежать. А он уже в дверях стоит! Схватил меня одной рукой и в воздух поднял. Вот так, понял! – Кла-ус, вытянув вперёд выпрямленную правую руку со сжатым кулаком, показал, как. – По-смотрел-посмотрел, потом говорит, ладно, говорит, живи, зверёк. Только, говорит, за-помни: по-тупому давить котейков щас отстойно. Только лохи так делают. А я, говорит, могу научить ваще прикольно. В жертву духам приносить. Я со страху согласился. Он и давай учить… Всё ещё грудина болит. Чуть что спутаешь – он хрясть в бубен! Знаете, как запоминается всё быстро! Если бы так в школе учили, все бы профессорами стали, бля буду! – Клаус умолк, видимо, заново переживая «уроки». Ухмыльнулся: – Зато когда я семь штук в жертву принесу, меня в братство примут.

– А нас? – спросил мучимый любопытством Лёха.

Клаус с жалостью посмотрел на него:

– Кого «нас»? Ты, блин, точно тупой! Если я проболтаюсь, что с вами базарил, мне сразу репу оторвут. Ты чё, думаешь, тут шуточки? Слышал по телику, люцифериты всяких бомжей казнят?

– Ну.

– Хуйну! Демон и есть оттуда. Это они Сатану вызывают, врубаешься? Когда Са-тана придет – всё по кайфу будет. Жратвы всем навалом, бухла, прикид самый крутой. Чурок всяких вкалывать заставят, а Россия станет самой главной в мире. Америкосы за щеку у нас будут брать и радоваться, что разрешаем.

– А чё, Сатана, что ли, такой хороший? Он, вроде, в ад всех тягает, а там на ско-вородках жарит, – поведал Лёха с сомнением. – Ни фига не клёво, если он здесь появит-ся. Меня чё-то пока на сковородку не манит. Скажи, Серый!

– Базара нет, – согласился с ним старший.

– Ну, вы как лохи! Это всё попы насвистели, ясно? На самом деле Сатана ваще конкретный мэн. И духи его, черти разные – тоже братва клёвая. Вот вызовем одного, сами увидите. Будете по своей деревне на гоночных Хондах рассекать!

– Ладно гнать, – сказал старший. – Ещё никого не вызвали. Да и твой Демон, он чё – Мерс у духов выпросил? Он, может, сам свистит.

– Не. Ему ничего не надо. Он за принцип, понял? Россия – чемпион, все осталь-ные – в жопе. Когда так будет, все на Мерсах и на Хондах ездить будем. – Клаус помол-чал. – Я, типа, тоже за принцип. Победа или смерть, поняли? Вот так.

– А я вспомнил, где чёрная кошка есть, – сказал вдруг Лёха. – В школе, в столо-вой!

– Точно, – поддержал его старший брат. – Постоянно мясо хавает да рыбу. Жир-ная, сволочь!..

– Тогда сегодня вечерком забуримся? – предложил Клаус.

– Базара нет, – сказал Серый, а Лёха кивнул.

В двенадцатом часу вечера по заднему школьному двору прошмыгнуло три маль-чишеских силуэта и растворилось в тени стены. Коротко вжикнула застёжка-молния на сумке, звякнуло железо.

– Дурак, нафига ломать? – громко и недовольно зашептал Серый. – У меня ключ есть. Не совсем подходящий, но маленько поковыряться, дак откроется.

– Вы чё, уже лазили? – спросил Клаус, пряча обратно в сумку небольшой гвоздо-дёр.

– Не раз, – сказал Серый, осторожно отворяя дверь запасного выхода. – В учи-тельской видик, и окошки хорошо зашториваются. Мы порнуху смотрели. Лёха вон все трусы обкончал.

– Сам ты обкончался, – вскипел Лёха. – Мне наоборот противно было. Фигню ка-кую-то смотрели. По баням подсекать и то баще.

– А сторож? – вдруг опомнился Клаус.

– А у сторожа дом через дорогу. Он как в десять уйдет, так только к пяти заявится. Дома-то спать всяко баще.

– И вы до сих пор ничего не стырили? – поразился Клаус. Братья отрицательно и с долей недоумения покачали головами. – Вы точно лохи! – вынес Клаус вердикт.

– Сам ты лох. Тебе хорошо, ты нездешний. А у нас если мамка узнает, что мы че-го-нибудь украли – палец отрубит, – пожаловался Лёха. – Скажи, Серый!

– Базара нет, – подтвердил с уверенностью в голосе старший. – А батя узнает – вообще убьёт.

Клаус завел глаза и резко выдохнул: «п-х!», выражая крайнюю степень изумления и презрения. Про себя он решил, что непременно воспользуется валящейся прямо в руки удачей. Чуть позднее. Например, на будущей неделе.

Из-за темноты никто из братьев его пантомимы не увидел и не оценил.

Быстрым шагом мальчишки добрались до столовой. Серый посветил зажигалкой. Возле двери, свернувшись калачиком, спала крупная собака. Клаус вздрогнул и замер, прикрываясь сумкой. Суки тормозные, думал он о братьях, медленно пятясь. Блин, сей-час нам всем хана!

Собака лениво подняла голову, насторожила острые уши, понюхала воздух. А за-тем устроилась в прежней позе и, кажется, снова задремала. Братья, мало обращая на неё внимание, действуя умело и слаженно, вынули из двери узенькую дощечку. Было ясно, что дощечка выполняет чисто декоративные функции. Лёха просунул внутрь руку, не-долго покопался, замок щёлкнул и дверь распахнулась. Старший присел к собаке и при-нялся поглаживать, трепать за ушами, что-то успокоительно нашептывая. Собака без особого энтузиазма постукивала хвостом по полу.

– Быстро проходи, – скомандовал Клаусу Серый. – Только не бегом.

Клаус повиновался. Стоило ему очутиться в столовой, Серый оставил собаку, в два шага догнал его, и захлопнул за собой дверь.

– Пересрался? – спросил он, внимательно изучая в трепещущем свете пламени за-жигалки лицо Клауса. – Здоровенная, да?

Клаус не ответил. Он немилосердно корил себя, что связался с этими придурками. Но Демон сказал: всех кошек надо кончить в Петуховке. Семь штук, одна в одну. Это – важно. Иначе никакое братство люциферитов Клаусу не светит. А светит петелька на шею. «Пусть она здесь и останется, – усмехнулся Демон, подёргав проволоку, что гото-вил Клаус для “заказанной” Мурки. – Как напоминание, что ты – мой должник. Во вре-мени не ограничиваю. Главное, чтобы ритуал был соблюдён. А поймают…» Он много-значительно посмотрел Клаусу прямо в глаза. Молча, щерясь широким тонкогубым ртом с дырой на месте одного из верхних резцов. Клауса продрала дрожь. Он совершенно чёт-ко понял, что попадаться нельзя ни в коем случае.

– Где она? – спросил Клаус. – Кис-кис, эй, топай сюда! Гляди, у дяди Клауса ва-лерьяночка для тебя! Кис-кис-кис! А вдруг её нету? – забеспокоился он. – Может, она гу-лять ушла?

Опровергая его слова, откуда-то из-за дальних столов показалась кошка. Видимо, запах валерьянки раздразнил её чуткие ноздри даже на таком солидном расстоянии. Чем меньшая дистанция их разделяла, тем быстрее двигался зверек. Последние метры до ду-шистой лужицы, растёкшейся на полу, кошка преодолела тяжёлой рысцой. Короткий, кривой на кончике – не иначе, сломанный и неправильно сросшийся – хвост торчал тру-бой. Она действительно была очень толста, короткая гладкая шерсть лоснилась. Сытая жизнь при кухне шла ей впрок.

Кошка противно мяукнула и начала лизать пол, ничуть не смущаясь присутствия мальчишек.

– Короче, чуваки, – сказал Серый задумчиво. – Облом. Она же, как налижется, сдуреет. Нам её не взять тогда, железно. Да и вообще, как мы её прибивать будем? Исца-рапает же в кровь. Надо чё-то типа мешка.

– Я могу курточку отдать, – с готовностью предложил Лёха.

– Новую-то? – пронзил его недовольным взглядом Серый. – Да ты офигенно крут, брателло! Ты ещё трусы свои отдай.

Лёха поскучнел. Серый не унимался:

– Клаус, ты чё молчишь? Ты об этом не подумал, что ли? Или мы её сначала кок-нем? А чем, гвоздодёром?

– Отставить кокать! – с ноткой превосходства сказал Клаус. – Я в валерьянку сно-творное добавил. Щас отрубится.

Кошка, досуха вылизав пол, принялась тереться об него мордой, смешно буксуя задними лапами, выгибаясь и перекатываясь через спину. Не прошло и минуты, как её движения сделались замедленными, неуверенными. Наконец она замерла, лёжа на боку, только передние лапы с растопыренными когтями чуть подрагивали.

Клаус тронул её ногой. Кошка не отреагировала. Тогда он взял её за хвост и под-нял высоко в воздух, демонстрируя братьям. Затем почти бережно уложил в сумку.

– Где пришлёпаем? – спросил он. – В учительской?

– Не, лучше на географии. Во, Георгин порадуется! – сказал Лёха. – Брателло, прикинь, на географии клёво будет?

– Базара нет! – сказал Серый, злорадно ухмыляясь.

Школа сделалась уже совсем тёмной, и идти по ней было жутковато. Спотыкаясь, подбадривая друг друга матерками и насмешками, они поднялись на третий этаж. В са-мой глубине рекреации, возле огороженной решёткой железной лестницы, ведущей на чердак, располагался кабинет географии. Тут, в тупике без окон, темень стояла запре-дельная, такая, что казалось, её можно черпать горстями. От чердачного люка припахи-вало пылью и голубиным жильём. Лестница, ведущая из тупика вниз, была заперта хлипкой двустворчатой дверью с висячим замком. Пожарная безопасность нарушалась прямо-таки вопиюще, зато уборщице не приходилось мыть дополнительные лестничные марши.

– Мрак – могильный, – попытался разрядить обстановку Клаус, но вышло только хуже.

– Ты думай, чё говоришь! – озлобленно набросился на него Серый.

Огонёк зажигалки, который он из экономии убавил до минимума, ругая себя за то, что не догадался прихватить фонарик, только усугублял положение. В зарешеченном углу метались тени и, кажется, что-то копошилось. Лёха вдруг запаниковал, отбежал к широкому центральному окну, из которого сочился кое-какой свет от луны и фонаря в школьном дворе, и звенящим голосом сказал, что всё, останется тут. А если его попыта-ются от окна оттащить, он так заорёт, что мало никому не покажется. Он вцепился в ба-тарею парового отопления как клещ и смотрел на товарищей огромными, блестящими от слёз глазами. Его было не узнать.

– Ладно, брателло, будешь на шухере стоять, – решил Серый. Он как-то неожи-данно сделался на этот момент главным. Наверное, потому что владел зажигалкой. Да и собой он владел лучше остальных. Впрочем, Клаус не возражал. Он сам еле сдерживался, чтобы не броситься прочь, визжа во всё горло.

Ключ, которым отпирали запасной выход, подошёл и к кабинету. Серый, едва войдя, тут же проскользнул к окнам и опустил жалюзи – класс географии был специаль-но оборудован для просмотра учебных фильмов.

Клаус принялся разгружать сумку. Первой появилась кошка – всё такая же непод-вижная, расслабленная – словно тряпичная. Когти у неё уже втянулись. Клаус для чего-то взвесил её на руках и положил на первую парту. Потом достал четыре чёрные витые све-чи, вставил в баночки из-под майонеза, разместил по углам учительского стола и зажёг. Затем на столе появились потрёпанная общая тетрадь, пластиковая бутылка с водой, куч-ка ржавых – среди них даже было несколько погнутых – гвоздей. Молоток, рулон изоля-ционной ленты на матерчатой основе, неширокая малярная кисть и ярко-белый комок не то ваты, не то синтепона. Клаус задвинул сумку ногой под стол и стал обматывать коша-чьи лапы ватой, а поверх ваты – изолентой.

– Зачем это? – не понял Серый. – Для крепкости?

– Ты не тупи, – сказал Клаус, продолжая работу. – При чем тут крепкость? Чтобы в кровище не измазаться.

– Клёво придумал! – восхитился Серый. – А мне щас чё делать?

– Не базарить, понял? – К Клаусу вернулось ощущение собственной значимости. Он процедил: – Смотри и учись. Потом подержишь её, пока я буду приколачивать.

Серый подошёл к классной доске, постучал по ней костяшками пальцев.

– Фиг ты тут чё приколотишь, – засомневался он. – Доска-то из текстолита, а гвозди у тебя говённые. Сказал бы мне, я бы хороших взял. И то – фиг знает, войдут или нет. Дрелью бы надо сперва…

– У меня войдут, – уверенно сказал Клаус. Он закончил с кошкой, обмотав напос-ледок лентой морду, достал из внутреннего кармана курточки крошечный бумажный па-кетик, осторожно развернул и поднес к носу.

– Ты чего? – опасливо спросил Серый.

Клаус зажал одну ноздрю пальцем и громко втянул воздух свободной. Постоял, опустив руки и тряся головой, облизнул бумажку, смял и запихал в карман.