Банкир. Клан «Восточный банк»

Дверь, ведущая в эту комнату из коридора, была действительно абсолютно бесшумной, но вот кто-то зашуршал одежной, и даже, кажется, что-то бессвязно проворчал от нее. Парень медленно повернулся и застыл при виде фигуры – странной и нелепой, даже с учетом тех, кого он сегодня уже видел.

Существо, стоящее перед дверью, было облачено в какую-то хламиду пыльно-серого цвета до пола, и нечто невообразимое на голове, скрывавшее эту самую голову. Ростом оно было… даже чуть ниже Гобла с Доблом, так что смутно знакомая корчага в его руках скрывала эту фигуру от оценивающего взгляда Александра наполовину.

– Ты кто? – хриплым голосом спросил он, отступая на всякий случай к окну.

Существо откинула головной убор, оказавшийся капюшоном, на спину, и оказалось гоблином. Точнее (поправил себя парень) гоблиншей неведомо какого возраста. Скорее всего, весьма почтенного, судя по морщинам, избороздившим ее лицо, и носу, который давно уже стремился к подбородку, и совсем скоро собирался его достичь.

– А что, у гоблинов носы растут до самой смерти? – задал Александр вопрос собственному воображению.

Но ответить не успел – первой ответила гоблинша.

– Я Бобла.

– А я думал, Гобла, – неудачно попытался пошутить парень.

Неудачно, потому что гоблинша ответила вполне серьезно:

– Нет, Гобла по номерам не ходит, – потом, подумав, добавила, – шаманкам по комнатам ходить нельзя.

– Итого мы имеем четыре гоблинсих имени, – начал строить новую логическую цепочку Александр, – какие еще есть варианты?

И задал этот же вопрос гостье:

– У вас что, других имен нет?

– Почему нет? – Бобла начала ответ скрипучив голосом, а Саша представил, что она пожала плечами под балахоном; эта картинка ему совсем не понравилась, – есть и другие – Габла, Дабла, Шобла, Ёбла…

– Стоп!

Александр остановил старушку не потому, что испугался – вдруг она изречет сейчас вовсе уж непотребное; нет, последнее имя заставило его вдруг осознать, что он стоит совершенно голым напротив существа противоположного пола. Как бы причудливо она не выглядела. Издав какой-то совершенно непонятный звук, он метнулся к кровати, к дальней ее спинке, где и висела его одежда. Прежде всего трусы-боксеры, к которым он и протянул свои руки.

Прыжок получился отличным, точным, и единственным. Только вот вышел он каким-то рваным, неоднородным что ли. На середине прыжка, прямо посреди комнаты, под крюком и, соответственно, в пределах обведенного линией белого цвета круга, время словно замедлилось, а тело все облепило незримой паутиной, сил у которой, наверное, было не меньше, чем у представителя славного клана Равнинных Троллей, который совсем недавно так нежно прижимал Сашу к своей груди. А еще эта паутина была разумной, или псевдоразумной. По крайней мере, она точно имела какие-то мысли, которые и принялась буквально вминать в черепную коробку парня. Александр рванулся, мысленно сдирая с себя незримый паутинный шелк, и, к огромному облегчению, перешел к третьей стадии прыжка. Который в фазе реального пространства и времени закончился как раз у нужной спинки.

Пятки еще не стукнулись о пол, а руки уже схватили с кровати трусы, и тряхнули их так, чтобы проще было одним движением запрыгнуть в них. Что парень и сделал. Гоблинша его длинный прыжок и ловкое облачение в одежду (Александр решил ограничиться трусами) никак не прокомментировала. Только повторила его прыжок; взглядом естественно. Надолго остановившись в своем неторопливом виртуальном путешествии там, где Саша неизвестно сколько времени барахтался в липкой паутине, сотканной неведомым пауком. А потом снова перевела взгляд на парня, и буркнула что-то вроде: «Однако!».

Алексндру ее изумление, или восхищение было как-то по барабану. Он, чтобы поскорее стряхнусь с себя дрожь и выгнать жуткий холод изнутри, спросил ее совсем о другом, никак не относящимся ни к прыжку, ни к крюку, ни к кругу под ним:

– А что это ты так нежно прижимаешь к себе?

– Это?

Гоблинша протянула в его сторону сосуд – точь в точь такой, что стоял в ванной комнате. И даже сняла с него крышку. Наверное, чтобы постоялец убедился, что новая ночная ваза девстенно чиста.

– Ага, – начал выстраивать новую логическую цепочку Александр, – что-то такое Зай про службу гоблинскую упоминал. Будем считать, что сейчас здесь санитарный час. И бабушка пришла убраться.

Он даже фыркнул, представив себе, как такая вот «бабушка» приходит убираться в туалет торгового центра, или кинотеатра. И как разбегаются по своим местам в темном зале зрители такого фильма ужасов. Сам Александр к страхолюдному виду уборщицы как-то притерпелся. А вот другая мысль, пришедшая на смену кинотеатру, что остался где-то там, в невообразимо далеком прошлом, ему очень не понравилась.

– А скажи-ка, бабушка, – начал он вкрадчиво, – а как ты узнала, что уже можно… э-э-э… нужно прийти; поменять этот… предмет.

Он кивнул на открытую вазу в руках Боблы.

– Узнала, – буркнула гоблинша, и при этом так красноречиво пошевелила носом, который размером достигал среднего баклажана, что потрясенный парень без всяких слов понял причину такого скорого сервиса.

Носом! Старая Бобла почуяла своим нюхом все, что он успел сотворить в ванной. Поэтому Александр лишь потрясенно наблюдал, как старушка шмыгнула в ванную комнату, и практически сразу же вернулась обратно, все так же прижимая посудину к животу. Только теперь, был уверен Саша, совсем другую. Ту, в которой чистотой и свежестью не пахло. А…

Тут он спохватился. Из единственной своей поезди на заграничный курорт, в Египет, он вынес, что такая услуга, пусть и оплаченная, требует дополнительного поощрения. Местной валюты у него не было. Зато были отвергнутые Заем бумажные рубли. Поскольку Александр так и стоял рядом с кроватью, и своей одеждой, аккуратно разложенной на ее спинке, то достать одну купюру из кармана пиджака было делом одного мгновения. Так что Бобла не успела пройти и половины расстояния до двери, а постоялец уже тянул к ней купюру.

– Сто рублей не деньги, особенно здесь, – успокоил он жабу внутри себя.

А гоблинша застыла, словно не решаясь выхватить непонятную для нее бумажку. Наконец она медленно протянула руку, и вытянула сторублевку двумя пальцами, скрюченными старостью, а может, и самой природой. Ту сторону, что украшала собой квадрига лошадей широко известного, но только не Александру, скульптора, она оглядела практически безразличным взглядом. А вот когда она перевернула купюру…

На обратной стороне сторублевки был изображен Большой театр. Так, по крайней мере, считал Саша. А вот Гобла посчитала совсем иначе. Она вдруг рухнула на колени, отставив ночную вазу в сторону так резко, что Александр уже готов был сделать еще один прыжок, не менее мощный, чем первый. По одной, вполне объяснимой причине – чтобы рухнувший набок горшок не облил его своим содержимым. Но нет. Уборщица свое дело знала туго. Вазу она утвердила на полу надежно. А потом сама принялась биться лбом о пол так истово, что крышка на горшке принялась громко постукивать.

Наконец старушка замерла, не вставая с колен, а потом подняла к Александру совершенно счастливое, даже помолодевшее лицо. И нос ее, кажется, уже не свисал, а задорно торчал вперед – туда, куда гоблинша послала ликующий клич:

– Свершилось! Мы обрели, наконец, Видение Главного храма гоблинов!

Александр едва удержал себя от хохота, уже готового вырваться сквозь крепко стиснутые зубы. Это он себе представил лицо художественного руководителя театра (предполагаемого, конечно – среди знакомых парня такие персоны не числились) – в то мгновенье, когда последнему объяснят, чем на самом деле является возглавляемое им учреждение культуры. Однако, сдержался. Даже покивал глубокомысленно головой, и торжественно заявил:

– Поздравляю!

Гоблинша на его слова не обратила никакого внимания. Она лихо, совсем по молодому, вскочила на ноги, не глядя подхватила одной рукой сосуд, который прежде едва обхватывала двумя руками, и им же толкнула дверь, которая, оказывается, распахивалась в обе стороны.

Дверь опять глухо стукнула, и только тут Александр очнулся.

– Вот так все просто? – протянул он, перемещаясь к двери так же быстро, как прежде от окна к кровати.

Саша толкнул створку, и та послушно открылась, представляя изумленному взору парня пустой коридор. Выглянув за дверь, и убедившись, что связка с ключами в ней не торчит, он вернулся обратно в комнату, и замер там в нерешительности.

– Все страньше и страньше, – процитировал он снова что-то из детства, – и что теперь делать?

Делать было решительно нечего. Спать пока не хотелось; кушать… вроде недавно плотно поел, хотя – что странно – еще что-нибудь закинуть в желудок не отказался бы. Оставалось одно – все таки завалиться на кровать и погонять каких-нибудь танчиков в айфоне.

– Пока зарядка не кончится, – подумал он, открывая сумку.

Увы, ни телефона, ни связки с ключами, ни ножика, который он предусмотрительно вернул на место, в ней не было. В единственном отделении сиротливо лежал галстук. Тот самый, с пальмой. Александр медленно вытянул его на волю, тупо поглазел на вышитую все тем же бисером пальму, и совершенно машинально принялся повязывать галстук на шее. Он не придал никакого значения тому факту, что стоит у кровати по-прежнему в одних трусах, и галстук сейчас повязывает не на ворот рубашки, а на голое тело.

Такое непростое для многих умение было подвластно ему. Научился еще в техникуме. Вот и теперь ему хватило всего несколько мгновений, чтобы резко дернуть за тонкий конец, и поправить узел.

– Зеркала нет, – так же машинально подумал он, и едва не отпрыгнул назад.

Потому что прямо напротив, на стене появилось зеркало. В котором он вполне отчетливо видел и самого себя, и противоположную стену, не украшенную ничем, и галстук на шее, который вдруг стал медленно истаивать. Александр не смог дождаться окончания такого увлекательного действа. Ноги предательски задрожали в коленках, и он непроизвольно опустился на стул, что стоял за спиной. Нет, не на стул, а в любимое офисное кресло на колесиках. То самое, в котором он просиживал вечера перед компьютером. Кресло поехало назад, чуть повизгивая роликами, и наконец ткнулось спинкой в дальнюю стену. И все это Александр видел в зеркале; включая свое замершее от какого-то предчувствия лицо. Последней мыслью, что посетила его голову, было: «Откуда тут взялось кресло?!».

А потом свет в его глазах медленно померк.

Глава 4. Шеф и Малышка

Александр отрыл глаза. Закрыл. Снова открыл. Картинка не поменялась. По-прежнему над кроватью висело зеркало, а спинка удобного, такого родного кресла упиралась в стену. И парень видел это кресло, и себя самого в том зеркале. Больше того, он был уверен; он знал, что эти два предмета, явившиеся словно ниоткуда, были связаны между собой. Больше того – они есть две части одного феномена. Откуда взялась такая уверенность, Саша не смог бы объяснить даже себе самому. Но вот она была, и все. Причем, это чудо определенно подчинялось каким-то законам. Таким, как закон сохранения энергии, ну, или известный закон, пришедший в голову Ньютона вместе с яблоком, упавшим с дерева.

– Хотя, – почесал коротко стриженый затылок Александр, – говорят, никакой яблони не было. Да и здесь, кстати, яблок я не вижу. И спросить не у кого. Так что пойдем другим путем. Уже опробованным. Попробуем выстроить логическую цепочку. Тут появилось два предмета – зеркало и кресло. А исчезли… исчезла сумка. Вместе со всем своим (то есть уже моим) содержимым. Какой вывод? Как это не парадоксально, но зеркало с креслом – это и есть сумка. Я прав?

– Прав, – буркнули одновременно зеркало с креслом.

Светлый прямоугольник над кроватью при этом пошел рябью, отчего изображение Александра, восседавшего на кресле в одних трусах, практически исчезло. А кресло вздулось упругим пузырем и выдало ответ прямо в эти трусы. Ну, и в то, что они так поспешно скрыли от Боблы. Саша едва не ответил креслу – тем самым местом. Но вместо этого подпрыгнул, и заорал; ртом, естественно:

– Прекратить немедленно!

Кресло с зеркалом прекратили. Весьма своеобразно – превратившись в сумку, которая по прежнему лежала на кровати. Самого процесса трансформации Александр, несмотря на все чудеса ловкости и быстроты, которые демонстрировал сегодня, так и не заметил. Хотя попробовал провести этот процесс несколько раз. Сумка послушно показывала фокус.

– А что-то другое можешь? – спросил он, остановившись на той фазе, где наличествовало кресло; и тут же добавил, – отвечает только зеркало.

– Могу, – послушно ответило зеркало, – только это не я, господин.

– А кто?

– Ты, господин. В твоей власти указать сумке тот вид, который будет услаждать твой взор.

– Давай-ка без этих восточный словоизлияний, – чуть поморщился Александр, – к тому же у нас дома всех господ еще в семнадцатом году… Хотя, конечно, сто лет прошло, да и господ опять хватает… Но ты меня так не зови. Не нравится мне это. Называй меня… шефом. Понятно?

– Понятно, Шеф.

– Молодец! А как тебя зовут?

– Кого – меня, или сумку?

– Ага, вас уже двое.

– Двое, шеф. То есть сумка она и есть сумка. И зовут ее по разному. В последнее время ее называли…

– Знаю – «Сумка висельника». Это мне тоже не нравится. Пусть будет просто сумкой. Теперь с тобой. Как тебя называли прежде?

– Никак, шеф. Я просто слуга.

– Сумки?

– Нет, – слуга никак не проявил нетерпения такой бестолковостью своего нового господина, – твоя.

– Тогда, я думаю, никто не будет против, если я дам тебе имя. Ты не против?

– Нет, Шеф.

– Думаю, сумка тоже возражать не будет, – хохотнул новоявленный шеф, – назову-ка я тебя… Назову…

Он вдруг вспомнил опять щенка-алабая, тот радостный визг, который почудился ему недавно из сумки, и закончил.

– Называю тебя Малышом. Нравится?

– Нравится, шеф.

Однако особой радости в звуках, что издавало зеркало, Саша не почувствовал. И объяснение этому буквально висело в воздухе; прямо перед носом Александра.

– Так, – протянул он, – включаем опять цепочку. Точнее, отматываем ее назад. Ага – вот! ТВОЯ слуга! Так ты у нас девушка, или женщина, или девочка? Значит, будешь Малышкой. Так нравится?

Теперь в голосе невидимой Малышки энтузиазма было гораздо больше.

– А кстати, – сколько тебе лет?

– По исчислению мира, в котором мы находимся, Шеф – четыре тысячи пятьсот двадцать, – бесстрастно ответила Малышка.

– Ни фига себе, – чуть не свистнул Александр, – а в земных годах это сколько будет?

– Это исчисление мне не известно, Шеф – таким же ровным голосом ответило существо, обитающее в сумке, – среди миров, о которых я знала, прежде, чем попасть в этот ограниченный мир, название «земной», «Земля», было больше четырехсот. Какой из этих миров тебя интересует?

– Ну тот, который с луной, вокруг солнца вертится.

– Подобных совпадений почти двести, Шеф.

– Да, задачка, – протянул шеф, – и чувствуется, что логическая цепочка коротковата. Оборвана, в общем, и второго конца не видно.

Малышка дисциплинированно ждала продолжения. И дождалась – практически сразу же.

– Хорошо, об этом позже, – заявил ей шеф, – давай теперь про сумку.

– Давай, Шеф.

– Что она может?

– Все, что прикажешь, Шеф, – ответила слуга; потом добавила, – в пределах встроенных в нее плетений.

– То есть не все, – чуть огорчился Александр, – а кто, кстати, встроил эти самые плетения?

– Мой первый господин, Шеф.

– И где он теперь?

– Ушел, Шеф.

– Может, он тебе сказал тебе куда, когда уходил?

– Не сказал, Шеф, – Малышка помолчала, а потом негромко и медленно, словно не была уверена в том, что свершает сейчас правильный поступок, добавила, – но я знаю, куда он ушел, Шеф.

– Замечательно! – поощрил ее интонацией Александр, – и куда?

– На другой план, Шеф.

– Спасибо, очень информативно, – Саша даже чуть поклонился в своем кресле, – давай про сумку дальше.

Тут его взгляд остановился на собственной одежде, и вопрос родился сам собой:

– Одежду для меня, такую, чтобы подходила для этого мира, сообразить сумеете?

– Одежда в сумке уже есть, Шеф.

– Прямо на меня, и прямо такая, какая нужна?!

– Хозяину сумки она подойдет, Шеф.

– Что-то не видел я там никаких штанов с куртками, – проворчал под нос Саша; Малышка его услышала.

– Она скрыта в кармане, Шеф.

– Каком кармане?

– Мой второй господин называл его пространственным.

– О, что—то я об этих пространственных карманах слышал. Или читал, – даже обрадовался Александр, – безразмерные, так? И сколько их там? Погоди, сначала о хозяевах. Сколько, говоришь, их было всего?

– Я не говорила об этом, Шеф, – мягко поправила его Малышка, – а было их всего четверо. Ты пятый.

– И куда делись второй, третий и четвертый?

– Ушли, Шеф.

– Это я уже догадался. Они тоже не сказали тебе, куда?

– Не сказали, Шеф.

– Но ты знаешь?

– Знаю, Шеф.

– И куда же?

– Второй, Гипнос, ушел совсем, Шеф.

– Ага, – догадался Александр, – умер.

– Да, Шеф.

– Или убили?

– Ты очень догадливый, Шеф.

– Да что ты все шеф, да шеф. Ты еще заяви: «Шеф! Все пропало! Клиенту снимают гипс!».

– Шеф! Все пропало! Клиенту снимают гипс! – послушно повторило зеркало, повторяя интонации Александра.

– Тьфу ты, – чуть не сплюнул тот, – можешь, ты хотя бы через фразу будешь ко мне так обращаться?

– Могу.

– Тогда так. Не через две, а через пять фраз, понятно?

– Понятно.

Саша понял, что Малышка начала отсчет, и усмехнулся. Потом продолжил терзать ее вопросами о сумке:

– С одеждой разберемся. Примерим попозже. Оружие там есть?

– Есть, ш… Есть. Ты его уже видел.

– Этот тот ножик, что ли, – разочарованно протянул шеф, – да им же даже цыпленка не зарежешь. Или… (он вдруг догадался; ну, или выстроил новую логическую цепочку) этот ножик не простой? Тоже трансформер? Во что он может предращаться? Хочу автомат Калашникова!

Вообще-то можно было попросить, или пожелать что-то более убойное, но знаменитый АКМ был единственный из огнестрелов, из которого Александр стрелял в своей жизни. Целых два раза, в армии. Увы, тут, как говорится, ему обломилось.

– Не знаю, что такое автомат уважаемого господина Калашникова, – без всяких эмоций сообщила Малышка, – но этот ножик может принять вид любого оружия… клинкового.

– То есть, – разочарованно вздохнул Саша, – всякие там шпаги, рапира и эти…

Он так и не вспомнил, как в книжках называли огромный двуручный меч. Представлять его себе тоже не пожелал. Тем более, что достать его пока было тоже проблематично. Александр пожелал очередной трансформации сумки. Теперь она была в первоначальном виде, на коленях у Александра, но часть по прежнему была представлена в виде кресла.

– Ну, что тут у нас, – открыл он артефакт.

Увы, кроме какой-то круглой штуковины в виде обруча диаметром сантиметров двадцать, или чуть больше, в единственном отделении ничего не было.

– А где мой айфон, – с зарождающимся гневом в голосе спросил Александр, – и ключи с флешкой? И что это за хреновина?

Он поднял голову, обращаясь по привычке к тому месту, где совсем недавно висело говорящее зеркало. Ответила ему Малышка; из приоткрытой сумки. О пропавшем имуществе распространяться не стала; видимо, решила, что новый шеф достаточно догадливый – сам поймет, что перечисленные артефакты покоятся в соответствующих пространственных карманах. И достать их оттуда получится, лишь только после того, как он наденет на голову ту штуковину, что покоилась в сумке.

– Так? – спросил он у Малышки в смутной надежде, что та сумеет воспринять его не высказанную в слух мысль.

– Истинно так, шеф, – подтвердила слуга уже пятого в своей жизни господина.

– Ага, – подумал он, опять про себя, – это что, была пятая по счету фраза?

Рука его тем временем, не дожидаясь ответа, тянула из сумки обод. И потащила дальше, к голове. Но водрузить артефакт на макушку не успела.

– Шеф! – заверещала вдруг Малышка, игнорируя очередность.

– Что?! – аж подскочил Саша, – опасность?!

– Не совсем, – гораздо более спокойно заявила «сумка», – лучше бы тебе лечь на кровать.

– Что, будет так опасно… или больно?

– Не должно, Шеф, но… лучше лечь.

– Ишь ты, – удивился такой заботливости бездушного существа Александр, – или у тебя есть все таки душа?

Вслух же он спросил:

– Ты о господах от первого до четвертого номера тоже так беспокоилась?

Малышка ответила после долгой паузы. Александр успел даже добраться до кровати, и там остановился. Под светом так и не дошедшего до края окна солнца он принялся разглядывать обод. Материал артефакта сильно напоминал тот самый камень, из которого была изготовлена бутылка с гномьей настойкой. Лишь множество золотых точек, или звездочек мерцали по всей поверхности. Они исчезали и появлялись в новых местах. Но их количество – знал почему-то шеф – было неизменным. В какую-то логическую цепочку включить этот факт он не успел. Малышка тихо ответила:

– Нет…

Саша удовлетворенно кивнул, и откинул край покрывала. Под ним оказалась подушка без наволочки, и местный матрас; естественно без простыни. Парень этому обстоятельству совершенно не удивился. Даже решил, что одним из логических построений будет замена спальных принадлежностей для очередного постояльца полностью – матраса с подушкой.

– Зато наволочку с пододеяльником надевать не надо, – усмехнулся он, – если тут знают, что это такое. А мы поступим так!

Он накинул уголок покрывала на место, лег на кровать и поерзал немного, устраиваясь поудобнее. Так действительно было лучше, чем кресле, каким бы привычным оно не было. Потом сел, стараясь не сдвинуться с занятого места, и медленно опустил обод на голову.

– Черт, царапается, – ругнулся он, отметив, что никаких заусениц и скрытых игл в артефакте вроде бы не было.

Та легкая боль, что уколола его прямо посреди лба, вдруг набухла, заняла всю вселенную, и отключила сознание Александра – через миг после того, как он сам начал откидываться назад…

Лежать на подушке было очень уютно. Даже не хотелось открывать глаза. А открыв – хотелось их закрыть, и не открывать больше никогда. Потому что Главе клана троллей вдруг представилось, что он стал гоблином. Только у этих ребят (и девчат тоже) кожа и на руках, и на лицах, и в иных местах нескладных тел была зеленой. Как и у Александра сейчас. По крайней мере ладони, которые он поднес к глазам, точно имели интенсивно-зеленую окраску.

– Трындец, – заявил он себе, – интересно, еще одна веревка в сумке есть?

С этими словами он резко сел на кровати, возвращая миру и собственным ладоням естественную окраску. Казалось, ничто вокруг не изменилось. Только вот со спины, оттуда, откуда он только что встал, тянуло таким приятным теплом. Александр резко вскочил с кровати, и уставился на большой прозрачный шар зеленого цвета, в котором он и находился верхней частью своего тела, и который так напугал парня. Вернее, это было полушарие; вторая часть шара очевидно терялась в покрывале, подушке, матрасе…

Он нагнулся, и с понятным удовлетворением отметил, что эта короткая цепочка его не подвела; самый краешек шара светил ровным зеленым светом под кроватью. Это почему-то взбодрило Александра – так, словно он съел еще одно блюдо с мясом. Он даже огладил этот шар, как хорошего друга; погладил по поверхности волн, из которых шар и состоял. Каким-то особым зрением шеф отмечал, что эти волны густыми прядями поднимаются из самой сердцевины шара, которая находилась где-то в районе подушки, и возвращаются назад, не в силах покинуть родное гнездо.

Александр повернулся. Сумка лежала на кресле, и светилась ровным голубым цветом. Как и кресло, кстати. Вообще-то в комнате много что выглядело чуть иначе. Больше всего Сашу поразили стены. Они были все испещрены какими-то закорючками, горевшими ярко-красным пламенем. И видел их Александр не только на гладкой ровной поверхности, но и в толще стен. Такие же, но чуть менее интенсивные значки расползлись по огромному стеклу, которое и представляло собой окно. На то, что в этом окне размером где-то полтора на два метра не было оконных переплетов, он обратил внимание сразу же, как вошел в комнате. Но и тогда, и сейчас, не сомневался, что такую хрупкую на вид прозрачную ограду не разбить даже кувалдой. Но теперь он знал почему. Нет, не так – он знал, что прочность и стен, и материала, который заменял тут стекло, была связана именно с этими закорючками. Которые словно живые бродили внутри каменной тверди.

В голове вдруг тревожно забили невидимые молоточки. Ну, или забегали те самые барашки из стада, что прежде стройными рядами ждали команд пастуха. Они словно кричали ему, Александру: «Хозяин, опасность!».