Любовь больная. Современный роман в двух книгах

Володька добытчик и опора семьи? Тоже нет. В этом смысле, то есть материальном, от него мало проку. Ну, что там говорить!? Трутень он в семье. Даже жилищную проблему он не решал никогда, не думал решать. Уже две девочки было, а семья продолжала ютиться в той же самой крохотной однокомнатной квартире, которую выхлопотала она же, Марина, но не он, не Володька.

Хорошо, не добытчик. Но, может, жутко домовит и в хозяйстве незаменим? Делает, не спорю, кое-что. Однако чего это стоит жене, Марине? Чтобы повесить на кухне полочку, она неделю пилит мужа, а на вторую неделю, может, Володька растрясется, соберется и сделает.

Ладно, не добытчик и не домовит. В конце концов, человеческие взаимоотношения, в том числе, семейные, гораздо богаче и разнообразнее по структуре.

Например, верность жене, преданность семье. Будто бы, женщины жутко ценят в мужьях сии качества и могут ради них простить многое.

Проблема только в том, что и этими качествами Володька не обременен. О том знаем мы. О том прекрасно знает и жена. На другом конце города живет его любовница, у которой от него растет сын.

Он, ты знаешь, любит разглагольствовать о возвышенном и прекрасном, о светлом и чистом, а жену обманывает всякий раз, как только подвернется случай, случай в образе молодой и смазливенькой бабенки. Ни за что не пропустит, не пройдет мимо. Хотя утверждает, что предательство – есть наибольшее зло из всех зол, существующих на земле.

Наконец, возможно, он красавец? Тоже нет. Впрочем, тут я не знаток. Одно лишь могу сказать: красивый мужчина – это самовлюбленная фарфоровая статуэточка, это обычно нравственный урод, шагающий по судьбам людей, не оглядываясь и не раздумывая особо о том, что оставляет после себя. Таких справедливо принято величать «нарциссами».

Сей образ нам известен,Но любят женщины его!Но не того, кто честен,Иль верность в ком важней всего.

Удивительно! Любят низость, но игнорируют преданность. Мирятся с трутнем, а проходят мимо истинного труженика.

Я так и не понял, что имел в виду Володька, говоря, что такого, как я, женщины любить не могут. То, что не любят, – факт. Но почему не могут? Что им надо? Кого им надо? Такого, как он, Володька?

Но я таким, в самом деле, никогда не стану. Потому что антипод. Противоположность буквально во всем, что можно отнести к вечным ценностям человеческого бытия.

Я тебе говорил, что моя жена никогда даже не задумывалась, чтобы пойти куда-то, и начать хлопоты по поводу жилья – это всегда было на мне; моя жена даже в голове не держала, что её забота – достать денег, чтобы ребенку купить школьную форму или себе какую-то безделушку. Проблема денег – всегда была моей проблемой. Всегда в мои обязанности входило по утрам отвести детей в садик или в школу и вечером забрать. Я всегда знал, что регулярно дарить жене цветы – мое святое дело, о котором, кстати, Володька и не помышляет. Подарки дарить – тоже. Чтобы ни случилось, где бы я ни был, откуда бы ни возвращался домой, но сувенир либо полезную вещицу – пожалуйста. На последние деньги, но куплю.

О предательстве… Ну, об этом у меня и язык не поворачивается, хотя, тебе я говорил, жену я не любил и моральное право, если только есть такое право, я имел, чтобы совершить поход налево.

Да, подарки… Вот уж не думал, что и они могут стать проблемой во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной.

Учился, ты знаешь, всю свою жизнь. Причем, заочно. И были частые выезды на экзаменационные сессии. Так получилось, что сосед по лестничной площадке, заведующий отделом райкома КПСС, учился на том же курсе и в том же учебном заведении, что и я. Уезжали мы вместе, соответственно, приезжали тоже. Жили во время сессий в одной и той же гостинице, питались в одной и той же столовой.

Приехали мы однажды из Свердловска (тогда еще я жил и работал, ты это знаешь, в маленьком райцентре) и вечером слышу, что у соседей разгорается серьезный семейный конфликт: крики, шум, грохот.

Говорю жене: «Ссорятся. Неужели не соскучились друг по другу за три недели? Что они не поделили?»

Замечу: это была милейшая семейная пара. Во всяком случае, супруги это всегда демонстрировали на людях. Идут по улице. Глянешь на них – ну, чисто голубь с голубкой. Смотрят люди и вздыхают: вот это любовь так любовь! Но я, как сосед, видел и другое. Придя после важного партийного мероприятия в сильном подпитии, сосед начинал обычно драку, и однажды выкинул босую жену на лестничную площадку, а было это в зимнюю стужу. Моя выглянула, позвала несчастную, и она спала до утра у нас.

Вот и сейчас…

Услышав мои слова, супруга хихикнула.

«На этот раз, кажется, тут моя вина», – сказала она и виновато отвела взгляд в сторону.

Насторожился. Потому что знал её болтливость, а еще и безудержную хвастливость.

«Что ты еще сморозила? – не слишком-то вежливо (каюсь!) спросил я жену. – Сколько раз говорил, чтобы язык не распускала, в том числе и с соседями».

Она стала объяснять.

«Неделю назад мы столкнулись на лестничной площадке. Стали болтать. Зашла речь и о вас, то есть о мужьях. Слово за слово… Ну… Не знаю и к чему, но я стала хвастаться…»

«Это еще чем?

«Ну, – жена замялась, – я сказала, что мой муж всегда, возвращаясь с сессии, привозит подарок. В прошлый раз, сказала, импортный зонтик подарил».

«И что дальше?» – я спросил, хотя стал уже догадываться, в чем дело.

«Соседка сразу насторожилась. Она спросила: а сколько он берет денег с собой, что может себе позволить купить подарок? Я ответила честно: обычно девяносто рублей. Соседка, округлив глаза, переспросила: девяносто?! Я подтвердила. А мой, после минутной паузы сказала она, взял сто шестьдесят; неделю назад позвонил и попросил, чтобы я еще ему выслала семьдесят; я, как обычно, выслала; приезжает-то без подарков… Я поняла, что сказала лишнее, но было уже поздно. Теперь ссорятся. Видимо, супруга выясняет, куда муж девает столько денег?»

Знал ответ на этот вопрос: деньги шли на пьянство и, соответственно, на блядство. Но жену оставил в неведении на сей счет. Потому что знаю – разболтает. А мне это совсем ни к чему.

Ну, и женщины… Та же жена… Поначалу она мне очень нравилась: небольшого росточка (чисто дюймовочка!), густые каштановые волосы средней длины, осиная талия (тридцать два сантиметра), груди (третий номер лифчика!), шикарные бедра и крохотные (тридцать четвертый размер!) стройные ножки. Я хотел, очень хотел стать ей хорошим мужем. Чутким, добрым и внимательным! Иначе говоря, таким, каким и должен быть муж, если и не любящий, то уважающий.

Прожили год. Меня вызвали в Москву. Знаешь, на что я потратил там всё свое свободное время? Думаешь, на кабаки и женщин? Вовсе нет. Обегав все известные мне магазины, я натолкнулся-таки на кое-что: я купил жене замечательное (естественно, французское) нижнее белье – это её голубая мечта.

Приехал. Подарил. Развернула и ахнула от изумления. Мало того, что дорого (денег-то было, как всегда, в обрез), но до чего роскошный подарок. Жена была на седьмом небе. И, конечно, растрезвонила всем подружкам.

Минет несколько лет. Подарки будут продолжаться. Но жена к ним уже привыкнет, и будет воспринимать как должное, как приятный, но обязательный атрибут.

Эмоции с каждым разом угасали.

И вот снова в Москве. И снова рыскаю по столичным магазинам. И снова, после долгих и утомительных поисков, в Пассаже, что на Красной площади, натыкаюсь на огромную очередь из женщин. Говорят: вот-вот должны выбросить дефицит, импортные сапожки. Занимаю очередь. Терпеливо жду. Выстоял в очереди четыре с половиной часа! Но не беда: купил я сапожки жене! Сапожки австрийского производства, а не из Чехии, как обычно.

Прихожу в гостиницу, а жил я тогда на двадцать втором этаже гостиницы «Украина», поднимаюсь на скоростном лифте с коробкой под мышкой. Увидев меня, дежурная по этажу (видимо, коробка привлекла ее внимание) спросила:

«Подарок купили?

«Да!» – не без гордости сказал и предложил посмотреть, поскольку только москвичка в состоянии будет по достоинству оценить мой подвиг.

Женщина развернула и в изумлении взяла сапожки в руки.

«Боже мой! – воскликнула она. – Какие чудные сапожки! Где вы такую прелесть купили? – рассказал. Рассказал и о том, чего это мне стоило. Она покачала головой. – Видимо, сильно любите жену, – промолчал, хотя должен был сказать, что вовсе не люблю, а отношусь так, потому что она моя жена и этим все сказано. Дежурная по этажу добавила. – Представляю, как вас встретит жена, – она вздохнула. – Есть еще на свете мужчины».

Москвичка не могла представить, как меня встретит жена. Она встретила спокойно. И к подарку отнеслась более чем спокойно. Да, сапожки ей понравились, и она сразу примерила, прошлась по квартире: сидят, как влитые. Она представила, как будет в этом чуде щеголять по городку, как все женщины будут оглядываться на нее и тихо вздыхать. Но эмоций, адресованных мужу, не последовало. Было лишь сухое слово благодарности.

Это была жесточайшая обида. Ее не только запомнил, но так стараться больше не стал. Стал отделываться какими-то безделушками, попавшими случайно на глаза.

Обида родила равнодушие. Но теперь – с моей уже стороны.

Самое обидное, что именно этот же сценарий разыгрывался и с другими женщинами: сначала – бурный восторг, затем – горячие слова признательности, и, наконец, – полное спокойствие. Любой подарок для моей женщины становился обыденным делом.

Извини, что вспоминаю, но и ты, очаровательная моя, точь-в-точь проиграла именно этот сценарий.

Помнишь, как ты радовалась, радовалась как малое дитя, когда я тебе привез из Болгарии сущий пустяк – крохотный декоративный флакончик с розовым маслом? Вспомнила? Ну? Что? Ведь, правда, ты была рада?

Пройдут годы. И ты уже не будешь так радоваться, эмоции не станут выплескиваться через край. Ты останешься равнодушной даже к французским редким в то время духам «Шанель №5», за которыми, чтобы купить, я также выстаивал огромные очереди в Москве. Впрочем, такое же отношение потом станет и к другим моим подаркам. Более того, ты станешь (будто бы в шутку) даже укорять: «Мог бы и что-нибудь более стоящее подарить».

Были и «более стоящие» подарки, но от того ты не изменила себе.

Нет, мне не жаль – ни времени, ни денег. Нет, я не сожалею о том, что было. Но мне обидно, безумно обидно, что все женщины воспринимают меня совершенно одинаково, – будь то жены, будь то любовницы.

Какая общность натур! Какое единство мыслей и поступков!

Гениален, до какой степени прозорлив был Александр Сергеевич Пушкин?! Скажешь: причем тут он? Нет, очаровательная моя, поэт имеет к предмету разговора самое непосредственное отношение.

Вспомни его великую сказку. С какой глубиной и совершенством он показал психологию поведения женщины в разных ситуациях. Имея разбитое корыто, старуха мечтает о новом и тиранит старика. Получив новое корыто, старуха теперь уже требует новую избу… Ну, и так далее. Финал известен: старуха, потеряв всякий здравый смысл и совесть, вновь оказывается у разбитого корыта. И поделом!

Мораль: нельзя тиранить вечно, даже любящего тебя мужика. Может плохо кончиться.

Извини покорнейше, но, решившись на откровенный разговор, должен выложить все, что накопилось на душе.

Глава 12

Бесценная моя!

И снова был май. Весна в этот год сильно подзадержалась. В начале марта природа подарила два теплых денька. И синоптики заговорили о ранней весне. Синоптики ошиблись. Как всегда. Урал тем и интересен, что здесь ничего нельзя предугадать, тем более, строить долгосрочные прогнозы на основе двух теплых дней. Да и раненько заговорили о том, что половодье нынче будет умеренным, а потому неопасным для населения: зима-то, мол, малоснежная. Им ли, синоптикам, если они действительно ведут наблюдения за погодой и анализируют, не знать, что всё еще впереди, все еще впереди?!

Март и апрель выдались снежными и холодными. Бураны перемежались небольшими оттепелями, после которых следовали по-настоящему зимние морозы (по ночам – до двадцати пяти столбик термометра опускался), создавая на улицах страшенный гололед.

А первого мая и вовсе сдурела погода. В первой половине дня – солнечно и сухо. Демонстрация трудящихся прошла нормально, а к шести вечера небо затянули свинцовые тучи, все вокруг померкло, и на город обрушился невиданной силы снегопад. Уже через два часа, выглянув в окно, я увидел сплошное снежное покрывало, а вдалеке на трамвайных путях замерли вагоны.

Снежный шквал продолжался до конца следующего дня. Как говорили специалисты, за сутки выпала годовая норма осадков.

Жизнь в городе замерла. Транспорт не ходил. Даже автобусы.

Третьего мая – рабочий день.

Вышел на улицу и остановился: кругом лежал слой снега толщиной в шестьдесят-семьдесят сантиметров. И не таял. Вышел в туфлях. Что же делать? Вернуться и надеть сапоги? Бесполезно: в сапоги того больше набьется снега.

На работу идти надо. И я пошлепал. Один из многих, тянувшихся узенькой цепочкой по всему городу. Люди вынуждены были идти след в след.

Думал, что, оказавшись ближе к центру, станет сноснее; что там-то хотя бы чуть-чуть разгребут сугробы. Мои надежды не оправдались.

Идти далеко: километров десять. Иду уже два с половиной часа. Иду весь мокрый: сверху мокрый, потому что пот градом с меня льет и рубашка прилипла к спине; снизу мокрый, так как снег, подтаивая от теплых ног, оседал в туфлях, в складках брюк и в носках корками льда.

Пришел на работу не к девяти, как мне полагалось, а лишь в одиннадцать тридцать. Я, ты знаешь, не люблю опаздывать, но в этот раз…

На работе лишь познакомился с ситуацией. А она была удивительна: оказалось, что снежная буря обрушилась лишь на Свердловск, а все окружающие города (уже в двадцати километрах от нас) совсем не задела, и там по-прежнему сухо и солнечно.

Во второй половине дня выглянуло солнце, подул южный ветер, стало тепло, даже жарко. И началось интенсивное таяние снега, отчего город поплыл в сплошных потоках воды. Ливневая канализация не справлялась. Впрочем, ее не чистили с прошлой осени, так что она была забита. Водные потоки с улиц огромного города ринулись в речки и пруды. Они моментально вышли из берегов, затопив дома.

Короче говоря, настоящее наводнение, стихийное бедствие, которого синоптики не предсказывали, о нем они не предполагали.

Ты приехала через два дня.

Снег сошел, и остались лишь возле домов сугробы, наваленные выше окон первых этажей при расчистке тротуаров.

Ты приехала, потому что был наш профессиональный праздник, и ты изъявила страстное желание отпраздновать в кругу своих коллег, а потом встретиться с приятелями-однокурсниками, естественно, побывать на торжественном городском собрании, посвященном очередной дате.

К шести вечера всё закончилось. Ты неожиданно засобиралась на вокзал, хотя до отхода твоего поезда оставалось еще три часа.

Попробовал напомнить: «Могли бы сходить в кафе работников искусств…»

Ты резко и зло оборвала: «Не хочу!»

Я все-таки продолжил: «Но именно там могла бы встретить своих однокурсников…»

«Уже передумала!»

«Но…»

«Если хочешь, иди. Не держу… Я – не хочу!»

Голову сверлили вопросы. Что случилось? Почему столь резкое погодное изменение и понижение температуры настроения? Может, я что-то не то сказал? Не знаю. Ничего не заметил. Все, кажется, было как обычно: я смотрел на обожаемую мною женщину, как смотрит раб на свою царственную повелительницу; смотрел и не мог оторвать глаз.

Неужели тебе наскучило мое обожание, бесценная моя?

Пес дворовый, пес противный,Виляя хвостиком, скуля,Вечно кружится, несчастный…Уж не иначе ждет пинка!

Итак, ты зла. На что? Кто тебе так подпортил настроение?

Впрочем, кажется, начинаю догадываться: ты встретила свою любовь юности, то есть его, Гаврилова (он из ваших мест, но сейчас в Свердловске, женат, у него двое детей – дочь и сын и, по слухам, счастлив). Всплыли твои воспоминания, поэтому и занервничала.

Я боковым зрением видел, как в перерыве торжественного собрания ты подошла к нему, стоявшему в группе мужчин, оживленно разговаривавшему и громко то и дело хохотавшему (есть, знаете ли, такая привычка у вчерашних провинциалов); ты что-то сказала Гаврилову; он взял твою руку (тоже одна из манер вчерашних провинциалов: непременно показать свою интеллигентность) и поцеловал, но после этого демонстративно отвернулся и продолжил разговор с коллегами; постояв несколько секунд, ты отошла.

Женщина, которую прилюдно так-то вот отвергают и демонстрируют по отношению к ней полное равнодушие (И кто?! Любимый! Да, в прошлом, но это ничего не значит для женщины), звереет и непременно сорвет на ком-нибудь свою злость. И объект будет найден – не сомневайтесь. Ярость, бурлящую в ней, выплеснет на того, кто рядом, кто предан, кто оголен и потому особенно раним.

Мне кажется, что это именно тот самый случай.

Я понурился. Грустно вздохнул. Ты услышала и совсем не весело заметила:

«Не вздыхай тяжело: не отдадим далеко».

Побоялся предложить еще что-либо, так как отлично знал, что, находясь в этом настроении, к тебе лучше не приближаться, а то ведь можно и схлопотать.

Помнишь, тот случай? Мы приехали на твое очередное новоселье (третье, между прочим, за несколько лет работы). Ты с семьей только что (это был канун Нового года) перебралась в новую трехкомнатную квартиру.

По нашей традиции мы настряпали великое множество пельменей (тут настоящий ас Володька Попов: несмотря на огромные ручищи, лепит пельмени не только аккуратно, а еще и с невероятной скоростью, причем, занятие это ему здорово нравится), а ты, своими умелыми ручками, тем временем, наделала закусок, в том числе, было и твое коронное блюдо – «селедка под шубой».

Начался пир на весь мир. У тебя было отличное настроение. Тебе нравилось, что на новоселье и издалёка приехал к тебе почти весь коллектив, даже машинистка. Надеюсь, понимаешь, кто организовал?

Ничто не предвещало проблем. Пили, закусывали. И пели. Мой тезка, Григорий, привез с собой гитару. Развлекал, короче. Он был большим знатоком бардовской песни, которая только-только начала входить в моду.

У тебя были с ним натянутые отношения, и я знал об этом. Но не думал, что может дойти до такого.

Молодежь, в центре которой был Григорий с гитарой, устроилась на полу одной из комнат. Сидеть, как ты помнишь, тогда еще не на чем было.

Меня там не было. Я появился лишь тогда, когда все произошло. Я услышал шум и поспешил туда, но всё уже было сделано.

А сделано (извини, что напоминаю) было вот что. С твоих слов, Григорий, выпив к тому времени изрядно, расслабился, потерял контроль над собой и, будто бы, сделал грязный намек в твой адрес. Ты, ни секунды не раздумывая, схватила стоявшую на полу пустую бутылку из-под пива и сильно запустила в своего обидчика, после чего гордо встала и удалилась.

Слава Богу, бутылка задела Григория лишь вскользь, пролетела дальше, ударилась в стену и разбилась на мелкие кусочки.

Застал Григория побледневшим: он был явно напуган таким поворотом событий. Чего-чего, а этого он от хозяйки (знакомы-то вы давно) не ожидал. Я, честно говоря, – тоже. Я бы и не поверил, но стеклянные осколки – налицо.

Григорий стал мне жаловаться и утверждать, что он ничего оскорбительного не сказал; ну, может, пошутил неосторожно, однако, по его словам, это еще не повод, чтобы швыряться бутылками.

Согласился с ним. Но встревать в конфликт не стал, полагая, что дыма без огня не бывает. Сделал все, чтобы веселье возобновилось: как-никак, но коллектив был вполне мною управляем.

На следующий день мы также организованно уехали. И ты с нами, что показалось для всех странным.

Приехали все с хорошим настроением и уехали не менее веселыми. Инцидент с бутылкой был забыт.

Я и сейчас вспомнил лишь для того, чтобы показать: под твою горячую руку лучше не попадать. Виноват ты или нет, но получить можешь сполна. А потом разбирайся, за что?..

…Мы сели в автобус и поехали на вокзал.

До отхода поезда оставалось два с половиной часа.

Походив по привокзальной площади, постояв с минуту возле памятника танкистам-уральцам, героически воевавшим в составе Уральского добровольческого танкового корпуса, мы прошли (тебе не стоялось на месте) за жилые дома, где был сквер и скамейки. Деревья и кусты были еще голыми. Но нас это не волновало.

Мы присели на одну из скамеек.

И тут ты начала тяжелый (разумеется, для меня) разговор. Ты впервые за все прошедшее время заговорила откровенно и прямо. Мне показалось, что была готова к этому разговору, что он не был неким спонтанным всплеском твоих эмоций. Ты говорила спокойно, рассудительно, можно сказать, отстраненно, будто говорила не о нас, а о ком-то другом, о тех, кого нет здесь.

Слушать было больно. Больно, повторяю, хотя этот разговор для меня был неизбежен и я знал, что рано или поздно, но он обязательно состоится. Знал также, что не я буду инициатором.

Ты сказала главное: ты не любишь меня и никогда не полюбишь, поэтому я не должен тешить себя иллюзиями насчет светлого совместного будущего. Его, то есть будущего, в наших отношениях, сказала ты, нет и быть не может. Так вот прямо в лоб. А что церемониться? Ты уже давно поняла, что, выражаясь словами уральского писателя Маканина, с мужиком надо вести себя так: чем жестче, тем лучше… Мордой его об стол, мордой!

Все-таки попытался возразить: «Но ты же с мужем живешь… Не любя живешь… И ничего…»

Ты отрезала: «Муж – это муж; ты – это ты!»

«Но… чем я хуже?»

«Ты – не хуже и не лучше; ты – другой».

«Не по Сеньке шапка?»

«Вроде того».

Еще одна моя попытка.

«Стоит попробовать. Вдруг получится?»

«Один раз попробовала – больше не хочу, потому что сыта… сыта по горло».

«Значит, ты… лишаешь меня последней надежды?»

Ты зло сверкнула глазами и отвернулась, разглядывая невдалеке играющих детишек.

«Разве я когда-то давала основания для надежд? Ну, вспомни!»

Ты, как всегда, тысячу раз права. Надежд не было, и быть не могло. Я эти надежды придумал в своей дурной башке. И поверил в них.

Я съёжился, лицо побледнело, плечи обвисли, глаза застлал туман, сердце, заколотившись часто-часто, приготовилось выпрыгнуть из груди.

Первая реакция – встать и уйти. Уйти, не говоря ни слова, так как все слова уже были сказаны и добавить – ни тебе, ни мне – нечего. Мы оба были пусты. Я – особенно.

Вот, сейчас… Встану и уйду…

Ну?! Что сидишь?! Вставай же! Будь мужчиной! Имей хоть каплю гордости! Сделай хоть что-то, поддерживающее твое достоинство! Не падай еще ниже! Не позволяй себя совсем-то втаптывать в грязь!

Ноги не слушаются. На скамейке рядом с тобой совершенно безвольный человек – тряпка, дерьмо, вещь, об которую в очередной раз вытерли ноги.

Ты искоса наблюдаешь за мной и ухмыляешься. Тебе доставляет удовольствие, что так больно ударила человека, чья вина лишь в том, что любит тебя, любит до самозабвения.

И в голове всплывают слова Чехова:

«Поэтизируя любовь, мы предполагаем в тех, кого любим, достоинства, каких у них часто не бывает, ну, а это служит для нас источником постоянных ошибок и постоянных страданий».

Продолжаю сидеть, хотя должен был быть уже далеко отсюда. Перевернута страница. История закончена. Занавес опускается. Театр пустеет.

А я по-прежнему сижу. Еще более одинок, чем еще час назад. От унижения, что настолько безволен, хотя этого за собой раньше не наблюдал, готов провалиться в тартарары. Не проваливаюсь почему-то.

Сижу. И ты сидишь. Оба молчим. Давно молчим. И возникает мысль: в самом деле, нам нечего больше сказать друг другу. Мы – чужие. Странно, что этого не почувствовал раньше. Хотя… Нет, я все еще лгу сам себе: чувствовал и не раз. Только вот признаться в этом нет никаких сил. Хочется казаться лучше, чем есть на самом деле.

Лезу рукой в карман, достаю твои проездные документы на поезд, протягиваю тебе. Ты деловито берешь, кладешь в сумочку, заодно, достаешь зеркальце и начинаешь прихорашиваться. Прихорашиваешься долго и кропотливо. Понятно: есть время.

А я что здесь делаю?!

Встаю. Ноги плохо держат: одеревенели. Пробую размять.

Ты спрашиваешь, будто и не было тяжелого объяснения: «Уходишь?»

«Да», – с трудом выдавил из себя.

«Уже?» – притворившись наивненькой девочкой, спрашиваешь ты.

«А что мне делать?» – следует мой встречный вопрос.

У тебя поднимается настроение. Ты получила порцию адреналина, побив нещадно пса, и теперь готова и чуть-чуть приласкать обиженную дворнягу. Ты улыбаешься, уже чуть нежно взглядывая в мою сторону.

«Ну, как же! – притворно восклицаешь ты. И добавляешь. – Не дождешься поезда?»

– Не маленькая… К тому же сегодня обычных тяжелых баулов нет… Носильщик не требуется».