PR христовый

PR христовый

Вольдемар Собакин

© Вольдемар Собакин, 2018

ISBN 978-5-4483-8807-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

…Человек, стоящий на голове, весит больше, чем, если бы он стоял на ногах. Объяснение этому дать никто не может, но некоторые полагают, что это душа тянет стоящее на ногах тело в небо.

Двумя годами ранее.

В старофоминском психиатрическом пансионате о душах не думали, в нём их лечили. Лечили полным невмешательством, регулярно проводя медицинскую ревизию тел обитателей заведения. Излечившиеся души отпускались в небо, осиротевшие же остывшие останки складировались на местном погосте. За более чем вековое существование душевная здравница облагородила кладбище несколькими десятками ровных рядов могил. Под лучами заходящего солнца, особенно по весне, одинаковые ограды и кресты, безупречно прокрашенные одинаковой краской, создавали ощущение архитектурного рационализма и концептуальной законченности. От этого, казалось бы, по определению скорбного места тянуло каким-то необъяснимым и еле ощутимым ветерком надежды на что-то благостное, а лёгкий шелест прикладбищенского леса убаюкивал абсолютной умиротворённостью.

– Вот скажи мне, Костик, почему вот здесь, – мужчина в белом халате указал в направлении погоста, – красота, порядок и перспектива, а вот там, – показав на высокий забор из металлических прутьев, – там хаос, уныние и бесперспективняк?!

Мужчина глубоко затянулся, выпустил ноздрями дым и, не дождавшись ответа, продолжил.

– Весь этот бедлам, от паталогической несочетаемости двух ингредиентов в кастрюле супа нашей жизни – тела и разума. Сами по себе оба ингредиента прекрасны – возьми упругое тело женщины, или разум интересного собеседника! И то и другое – безусловный максимум наслаждения, но стоит эти прекрасные индивидуальности бросить в один котёл… – мужчина задумчиво замолчал, затянулся и, повернувшись к сидящему человеку в паре метров напротив на скамейке, непринуждённо продолжил.

– А правда, что у тебя три попытки побега за последний год? – говорящий сделал многозначительную паузу и назидательным тоном продолжил, – Вот тут – палец постучал по лежащей на деревянных перилах картонной папке, – я найду ответы!

Казалось ни предыдущая риторика человека в белом халате, ни этот вопрос не произвели никакого действия на Костика, худощавого парня лет тридцати трёх в сером вытянутом свитере и тёмными грязными волосами, отросшими до плеч. Костик всё так же с видом полной отрешённости взирал вдаль куда-то поверх могильных крестов, убедительно изображая овощ.

– Знакомиться нам всё равно придётся, а в этих делах я предпочитаю получать информацию, так сказать, из первоисточника! К тому же переехать туда, – доктор вновь указал на ровные ряды могил, – тебе удастся не скоро. Ну и про дать дёру из этого приюта инфицированных душ – вообще можешь забыть сразу, – полный анриал!

Костик не проявлял ни малейших признаков участия в беседе, а потому доктор, иногда бросающий профессиональный взгляд в его сторону спокойным, чуть замедленным голосом продолжал:

– Ab ovo, как говориться! Ты уже неделю здесь и скорее всего уже смог понять, что до конца своих дней это твой дом. Соглашусь, не о таких домах мечтает современный обыватель, но сто лет назад, поверь, это был очень желанное жилище, я бы сказал – венец тогдашнего домостроения! Теперь на первом этаже – процедурки, персонал, охрана, второй этаж любезно отдан вам, скитальцам разума, обредшим здесь свою последнюю гавань! Ты кстати теперь пятьдесят седьмой член этой, не сказать чтобы нормальной, но весьма дружной семьи. Твоя свобода везде, где нет заборов, в общем, этот чудесный погост и весь двор в твоём распоряжении. Если заскучаешь, лекарство от скуки здесь одно – уход за могилками, – так живое безумство отдаёт дань безумству усопшему! Касаемо членов семьи – буйных тут не держат, все имеют свои заслуги перед Родиной, за что собственно и поселены не в обычную психушку, а в нашу чудную обитель на лоне дивной природы, вдали от людского муравейника и ненужных вам более соблазнов.

Краем глаза доктор заметил на себе взгляд Костика, проходящего вдаль сквозь него, а потому, повернувшись к нему, продолжил:

– Считай, что ты, Константин, попал в пожизненный санаторий. Я пока не открываю твою папку и мне как ходоку по весям человеческой психики крайне любопытно самому определить маршрут нашего с тобой совместного путешествия. Каким оно будет – зависит в большей степени от тебя!

Затушив и отправив в урну окурок, взяв личное дело молчаливого пациента, доктор исчез за обшитой мятым железом дверью.

Угасала пятница второй апрельской недели.

Каждый одинокий мужчина по-своему пытается переносить отравление коктейлем кризиса среднего возраста из чувства никому ненужности, раздирающего ощущения оставшейся позади полноценной жизни и метки «сорокет», перечеркнувшей возможность её камбэка. Кто-то накрепко подседает на алкоголь, кто-то на компьютерные танчики, кто-то пытается урвать последние остатки молодости, предавшись охоте за свежими женщинами, кто-то сгорает в азартных играх, кто-то сидит на наркотиках.

Хрулёв тупо сидел на работе. По подоконнику постукивал лёгкий ночной дождь, создавая некое подобие собеседника. Доктор иногда любил поговорить сам с собой, причём вслух и с присущими реальному общению мимикой и жестами. Это его успокаивало и спасало от хронического вечернего одиночества. Но сегодня речи не рождались, мысли не роились, слова не складывались в предложения. Сегодня, в сорок два года доктору медицинских наук, почётному психиатру Тверской губернии Нестору Георгиевичу Хрулёву, пришло граничащее с явью ощущение приближающегося перелома в его размеренной и однообразной жизни.

Это возникло внезапно во время планового осмотра жильца (так в пансионате называли его обитателей), и так же внезапно исчезло, оставив не придавшему ему значения служителю Асклепия ощущение кольнувшей в его шею тонкой иглы. И вот теперь Нестор отчётливо понял суть произошедшего. Что он понял, как он это понял, объяснить себе он не мог, но фантом того, что его жизнь намерена навсегда сменить вектор, ощущался явственно.

Равнодушный к алкоголю Хрулёв откупорил бутылку коньяка, стоявшего в шкафу его кабинета с незапамятных времён, и залпом опустошил треть бутылки. Пить он не хотел и не любил, но подсознательно повинуясь торжественности момента, посчитал подобное действие единственно уместным. Не привыкший к крепкому алкоголю организм взрослого мужчины унёс последнего на спорную территорию царств Диониса и Морфея. Под стук ночного дождя и собственного сердца Хрулёв спал, чтобы проснуться, как он надеялся, новым человеком.

Нестор рос здоровым и энергичным ребёнком в семье потомственных врачей. Ещё в школе у него проявились склонности к психологии и перфекционизму. В старших классах, в то время, когда его одноклассники тискали на дискотеках девчат, Нестор кропотливо изучал литературу по психологии и гендерным отношениям. В школе, а после и в институте Нестор элегантно разруливал все неловкие, предвещающие грубую физическую силу в отношении него ситуации, попутно прощупывая молодых членов общества на психологическое рефлексирование.

Появление интернета сыграло в жизни молодого Нестора определяющую роль. В чатах он оттачивал мастерство проникать в чужое сознание посредством доверительного общения, основанного на внимании и подмеченных тонкостях душевной организации собеседника. Отец как то сказал ему – хочешь узнать, как поведёт себя в какой-либо ситуации человек – взгляни на мир его глазами. И вообще, если хочешь быстро узнать суть человека – выведи его из привычного состояния, и тогда под маской ты увидишь его настоящее лицо.

Днём, изучая психологию в институте, вечерами будущий доктор медицинских наук шлифовал своё мастерство в чатах, где на зависть остальным парням с лёгкостью привязывал к себе внимание самых достойных дам.

Отсутствие лишних средств и свободного времени не позволяли молодому Хрулёву классически общаться с девушками конфетно-букетным способом, однако, ненавязчивое форматирование выбранных им особ посредством сетевого общения позволяли достигать требуемого результата весьма эффективно. Обычный процесс соблазнения Нестором понравившейся девушки выглядел так: после первого знакомства в чате он ненавязчиво подводил собеседницу к осознанному желанию поделиться с ним фоткой. Далее, если её внешность устраивала Нестора, следовал месяц-другой приятного сетевого общения, в котором он применял все свои знания, изящно перебирая самые тонкие струны психического естества собеседницы. К тому же, он умел почти реально ощущать по дистанционному общению примерные эмоции и реакции собеседниц на его слова. Общением Нестор подогревал даму, и вот уже желание первой встречи в реале исходило от неё. Тут молодой искуситель слегка остужал вожделенную нимфу разговорами о якобы его робости перед её реальным вниманием, о том, что она достойна лучшего мужчины, но при этом продолжал очаровывать её ещё больше, ловко подкидывая виртуальную лингвистическую подкормку в реальную лунку женского либидо. В конечном итоге мозг девушки вскипал в её очаровательной черепной коробке, а желание первого свидания выплёскивалось в каждой фразе их клавиатурного общения. При этом Хрулёв обладал природным обаянием и классической мужской внешностью, не сказать, что красавец, но скорее чуть привлекательнее среднего.

На первой реальной встрече дипломатичный Нестор представал таким, каким девушка его себе уже нафантазировала, естественно не без помощи предшествующих манипуляций молодого психиатра. После непродолжительного, но морально добивающего объект вожделения рандеву в кафешке, Нестор выжидал паузу в несколько дней, заставляя жертву поволноваться на предмет «понравилась – не понравилась и что со мной не так». После, выслушав её пронзительную тираду, делал вид, что он пребывает в некоем состоянии, которое не испытывал от встречи ни с одной другой и, кажется, он влюблён, но слегка побаивается скорости развития их фантастически завораживающих отношений, и вообще не верит в случайным образом свалившееся на него счастье в лице такой очаровашки!

Хваткий Нестор изначально «работал» по девушкам, обладающим своим местом для будущих интимных встреч. Впрочем, практичность всегда была основополагающей в его семье не в одном поколении.

В итоге «обработанная» им дама сама намекала на встречу на её территории, и в большинстве случаев сие сопровождалось фразой типа «Я боюсь, что ты не так обо мне подумаешь и я не такая, но ты действительно мне очень нравишься!».

Регулярный интим обычно длился несколько месяцев, а после с первыми маячками потери Нестором интереса к данному телу, он элегантно сливался, вынудив девушку плавно разочароваться в нём. При этом Нестор уже налаживал мосты с новым объектом влечения.

К тридцати годам Хрулёв щёлкал орешки как белка, на автомате, по отлаженной им программе, которая редко давала сбои. С его стороны не было уже никаких душевных переживаний и юношеских волнительных терзаний. Налаженный конвейер стабильно поставлял мясо на греховную кухню половой здравницы…

В тридцать три года калейдоскоп женского разнообразия окончательно утомил Хрулёва своей идентичностью и предсказуемостью. Жизнь впала в цикличное движение круглогодичного дня сурка. Годы интенсивного полового чревоугодия выхолостили в молодом психиатре остатки чувственности и романтизма, превратив его, не сказать чтобы в ледяного циника, но в весьма социально охладевшего к людям человека. Теперь, в каждом конкретном члене общества Хрулёв замечал только его психотип, особенности поведения и ментальные зацепки, манипулируя которыми он и вёл свою социальную жизнь.

В тридцать пять Нестор всецело отдался психиатрии. Бросив перспективное место в Твери, перебрался в губернскую глушь в упомянутый выше закрытый психоневрологический пансионат при МВД.

Пансионат находился в вековом сосновом бору в паре десятков километров от ближайшего районного центра. Если говорить точнее, то пансионатом данное заведение числилось лишь в отчётных бумагах; фактически заведение становилось пожизненным домом для одиноких лиц, имеющих заслуги перед Отечеством, но совершивших тяжкие преступления по причине потери рассудка. Таковых на данный момент в пансионате числилось пятьдесят семь душ, их и наблюдал Хрулёв в должности штатного психиатра, с энтузиазмом первооткрывателя изучая сломанный человеческий разум каждого бедолаги.

В копании в мозгах обезумевших, Хрулёв находил ту непредсказуемость, которую утратил в отношениях с нормальными людьми, открывая новые грани человеческой сущности, и скрупулёзно фиксируя свои размышления в журнале наблюдений, ставшим, по сути, его научным детищем. За каждым жильцом пансионата была своя неповторимая, порою невероятная история жизни, в которой как в фантастических романах переплетались и бескорыстное благородство, и безумная любовь, и беспримерная отвага, и падение в индивидуальную бездну людской трагедии. И от того, что это была реальная жизнь, а не придуманные романы, личные дела пациентов для доктора были привлекательнее прочих общепринятых наслаждений жизни, включая женщин, алкоголь и деньги. Он докапывался до сути, породившей безумие конкретной личности, выкладывая паззлы каждого закоулка причнно-следственных связей, составляя полную дорожную карту, приведшую к сбою разума.

У Хрулёва был свой кабинет, из которого вела дверь в выделенную ему для проживания комнату. Комната имела окно, кровать и ни одного повода считать её тоскливой. В окна по утрам светило Солнце, а в открытые форточки круглые сутки лился густой воздух с ароматами хвои, заполняя лёгкие её обитателя.

Уже семь лет Нестор наслаждался социальным дауншифтом, благотворной непостижимостью окружающей природы и непаханым полем экспериментов, которые уже давно поглотили основную часть его интересов в жизни.

Глава 2

Хрулёв так и не понял, что его разбудило – то ли бесцеремонный солнечный луч, настойчиво слепящий сквозь закрытые веки через узкую полоску неприкрытого шторами окна, то ли телефон, в вибрационном экстазе колотящийся о початую бутылку коньяка на столе. Нестор дотянулся до телефона и, не открывая глаз, прижал его к уху, сонно выдохнув:

– Слушаю!

– Нестор, бродяга, скоро буду! Проездом на два дня! Готовь палату!

– Дарик, ты что ли? – Нестор, посмотрел на часы, – Сейчас пять двадцать… Во сколько ждать?…

– Всё, ловлю такси и с вокзала – в вашу богодельню! Через пару часов пожму лапу!

Телефон замолк, Хрулёв потянулся, зевнул, поймал взглядом бутылку на столе и произнёс:

– Ну что, Проведение, веди меня, я твой!

Первое субботнее майское утро в сосновом бору, лёгкий щебет птах, жужжание проснувшихся насекомых, потрескивание падающих веток, бисер паутинки с росой между веток на фоне молодого весеннего солнца и блаженная тишина – если есть что-то более погружающее в негу и пасторально – завораживающее для обитателя бетонных джунглей – дайте мне знать и я вкушу новое блюдо безупречной природной гастрономии.

Нестор любил вот так с утра при наличии подходящей погоды, сделать тройку кругов пробежкой вокруг главного здания пансионата. Учитывая размеры последнего, круг выходил в триста – триста пятьдесят метров.

В выходные доктор был предоставлен исключительно себе, бывало изредка, что у кого-то из обитателей возникал неотложный случай, требующий присутствия психиатра, но такое было не часто. Почётные дачники, как их называл директор, были из числа тронувшихся умом, но не отъехавших рассудком, к тому же волшебство разноцветных пилюль не оставляли агрессии подопечных никаких шансов.

Оббегая здание сразу за кочегаркой, сбоку от кучи оставшегося от зимы угля Нестор заметил выложенный из угольных камней знак. Вблизи знак предстал кругом метра два в охвате, в центре которого во весь диаметр был выложен христианский крест. Пробегая остальные пару кругов, Хрулёв перебирал в памяти дачников, которые могли бы создать этот угольный шедевр но, не найдя явного кандидата, переключился на иные мысли.

Через час Хрулёву позвонили с КПП. Из его дверей показался Дарик – сорокатрёхлетний лысоватый армянин худощавого телосложения в костюме, утратившим свою новизну ещё при покупке. В руках гостя, бодро направляющегося к стоящему на крыльцу Хрулёву, болтались большие пакеты; лицо озаряли неподдельная улыбка и светящиеся глаза. Подойдя, Дарик набросился на Хрулёва с горячими объятиями, прижав друга к себе!

– Здорова, бродяга! Три года тебя не видел! Вот всегда говорил – белое тебе к лицу! – выпалил Дарик, обегая взглядом рабочий халат Нестора.

– А не тот ли это костюм, в котором ты на Олесе женился? – с улыбкой поинтересовался Нестор.

– Тот самый, а вот с Олеськой сложнее, ну да ладно, обо всё потом, а пока покажи, куда мне бросить кости!

Нестора Георгиевича в пансионате уважали как постояльцы, так и персонал, как уважают незабвенно преданного своему делу специалиста, посвящающего свою жизнь любимой работе и достигшего в ней немалых высот. Нестор с подобающим профессии чувством меры пользовался этим – Дарик был заселён в комнату напротив кабинета Хрулёва, в которой размещали иногда наведывающееся высокое начальство из области.

Вообще-то, его звали Дарием, Дарием Абрамяном. В детстве и юности, квартиры их родителей располагались на одной площадке. Соседи были дружные, а детей водили сначала в одни ясли, потом в один детский сад, после в одну школу. По факту у Хрулёва был только один человек, которого он уверенно мог назвать другом и этот человек стоял сейчас рядом. У Дарика в силу его восточного характера, безлимитного жизнелюбия и занятия автосервисом друзей было на порядок больше. Тем не менее, Хрулёв был рад любой, даже ставшей за последние лет пятнадцать редкой встрече и общению с этим человеком. Им было о чём вспомнить часов на пять неумолкаемой беседы, чем они и занялись, быстро накрыв нехитрый стол, во главе которого стояла выпитая на треть бутылка коньяка.

К вечеру было оговорено много новостей последних трёх лет и уговорены последние две бутылки спиртного. Дарик всё так же держал автосервис на окраине Ростова, жена Олеся, на свадьбе которых Нестор одарил их дорогой стиральной машиной, изменила Дарику, была побита и выгнана ещё полгода назад. Детей Дарик не нажил, но твёрдо, хотя и не высоко финансово стоял на ногах.

Дарик и Нестор, не окажись их судьбы связаны соседством в нежном возрасте, не могли в зрелости сойтись никоим образом. Если говорить простым языком – являясь общим видом, каждый личностно относился к иному подвиду, как например шимпанзе и горилла, являясь обезьянами, относятся к разным подвидам, что исключает возможность их естественного жизненного сближения. Сблизившиеся этим субботним вечером изрядно подвыпившие одинокие мужчины среднего возраста, пошатываясь и опираясь на плечи друг друга, шли в закат, чтобы пройдя погост, упереться в неприступную стену пансионата и непреодолимую границу возможностей своих организмов. Заснув и, к полуночи, подмёрзнув на ещё не отогретой от зимы земле, они кое-как добрались до своих комнат, бросив свои тела в койки.

С утра в воскресенье, чуть заглушив похмелье разбавленным медицинским спиртом, друзья сошлись на том, что кульминацией их встречи, после трёхгодичной разлуки непременно должна стать ночная рыбалка – благо небольшая речушка протекала совсем рядом, а все необходимые снасти были кем-то предусмотрительно оставлены под кроватью Дарика.

Сказано-сделано. После обеда рыбаки выдвинулись в направлении речки. Остановились на красивом пейзаже с пологим спуском к реке и ровной площадкой для костра. Тут и разбили лагерь, представляющий из себя небольшой навес – растянутый между тремя соснами брезент, выкопанную яму для кострища с рогатинами по бокам и две наспех сооружённые из нескольких сухих стволов скамейки.

Удочки закинули уже к закату. На червя рыба не шла, а вот на хлеб стали попадаться плотвички и окуньки, мелкие, но регулярные. Часа за два, наловленные полтора десятка рыбин плавали в кипящем ведре. Аромат ухи с привкусом древесной золы приятно щекотал ноздри. Хлеб, зелёный лук, соль, две большие деревянные ложки лежали у костра на газете. Уставшее за день солнце сползало за горизонт.

– Эх, хорошо то как! – глядя сквозь пар над ведром, произнёс Нестор, – Случаются же в жизни подобные моменты, когда вся тяжесть вдруг становится невесомой, тебя ничего не тревожит и от ближайших часов жизни ты гарантированно ожидаешь только позитива!

– Это да, брат, такие моменты потом всю жизнь вспоминаешь, – помешивая черпаком уху, добавил Дарик, – вот мне сорок три, а таких моментов как сейчас было не больше полусотни; то есть получается чуть больше по одному на год. Маловато как-то! Вот у тебя не было такого – ты просыпаешься утром, вставать никуда не надо, да и лень, и окидываешь бегло так свою жизнь. А после понимаешь, что прожито уже так много, а сделано так мало?!

– Есть такое! – Хрулёв снял ведро с огня и с улыбкой продолжил, – Дантес в двадцать пять убил Пушкина, Мартынов в двадцать шесть Лермонтова… мне уже сорок три, а ничего хорошего в жизни я ещё не сделал!

– Тогда двадцатипятилетние, – подхватил Дарик, – за свои четверть века проживали столько событий в жизни, сколько сегодня не каждый пятидесятилетний за плечами носит… Вот возьми меня – за последний год по крупному только развод с Олеськой, да поменял машину, хотя машина это конечно мелочи. Даже и похвастать не чем! Ты вот лучше про своих психов расскажи и когда в большую жизнь то вернёшься?

– А где она эта большая жизнь? – Нестор вопросительно смотрел на Дарика, – там в городах, где вокруг тебя много живых людей, которые сами себя торопят стать мёртвыми, или здесь, где мало живых и полный погост усопших, которые молча дают тебе ежедневный повод не тратить попусту свою жизнь?

Хрулёв осторожно отхлебнул из дымящейся ложки: – А про психов… так все психи сюда из городов и попадают! Город сначала убивает разум, а убитый разум добивает тело. Да и психов среди моих подопечных нет, есть нездоровые люди, совершившие преступления по причине невменяемости. Вот возьмём, к примеру, одного здешнего жильца – Капитаном его зовём. Под восемьдесят лет деду, в прошлом моряк-подводник, капитан, такие кренделя под носом у потенциального врага вытворял, что героя присвоили, два раза спасал экипаж и лодку, когда шансов практически не было. Двери генеральские ногой открывал, уважали его и боялись, здоровье конское было. Почётный пенсионер… Сын со снохой, жена, в один день погибли на дороге… Как выключили человека! Из родни только внучка осталась, он её с детсада один и поднимал. А та в семнадцать привела здорового мужика в дом и деда выживать стали из его же квартиры. Сначала морально давили, пытались в психушку пристроить, а после травить начали. За год ему столько препаратов скормили, сколько у меня по работе в кладовке нет! Повело деда мозгами конечно, а когда ноги отказали они его по весне на балкон утром вытащат, ведро да хлеб оставят… Он так до осени на балконе пятнадцатого этажа и жил… Всю жизнь других людей защищал, а себя от родной внучки не смог!

Нестор закурил, глубоко затянулся и медленно вверх выпустил дым, как выпускают тяготившее годами прошлое, пытаясь выплеснуть из себя его боль.

– А чего он с балкона помощи то не попросил? – осторожно спросил Дарик, – Глядишь, люди бы сообщили куда следует!

– Думаю потому же, почему Зоя Космодемьянская в свои восемнадцать под пытками имя своё настоящее не назвала… Казалось бы какая разница, своим или чужим именем немцам назваться, всё равно же убьют, ан нет… Что-то наперекор нечеловеческим мучениям не даёт некоторым людям не то что сломаться, а даже прогнуться! А молодогвардейцы? Их жгли, а они молчали и плевали в глаза извергов. Выходит, что не жизнь главное для некоторых, а нечто другое… Гордостью ли это назови, дерзостью, или убеждениями… не знаю, термина в медицине такому нет. Но то, что людей таких сейчас мало – это факт!

– Да, жизнь изменилась, времена поменялись. – Дарик, отложил ложку в сторону.

Ближайшие минут пять оба молчали и каждый о чём-то своём молча разговаривал задумчивым взглядом с безграничностью ночного неба. Уютно потрескивал костёр, смешиваясь с голосом ночной кукушки, лёгкий ветерок теребил молодую листву…

– А что было дальше с Капитаном? – Дарик нарушил тишину, – Как он здесь то оказался?

– Да как?! Дверь на балкон забыли запереть, а он из последних сил дополз до шкафа, надел свой китель с орденами и на диване стал ждать. Вернулся хахаль внучкин, попытался вытолкать деда на балкон. А у деда кортик наградной; как написано в деле – при исследовании трупа установлено колото-резаное ранение сердца с повреждением передней стенки левого желудочка, проникающее в его полость и заканчивающееся в толще межжелудочковой перегородки. А после залез в кресло, облил себя ацетоном. Внучка нашла его без сознания с коробком спичек в кулаке! Не успел, дед, но оно и к лучшему. В тюрьму его отправлять не стали – не по-людски как-то, он для страны столько сделал, вот его сюда и определили. Лет пять у нас уже. Не разговаривает, на каталке возят. Китель на стене весь в орденах над кроватью висит.