#БабаМилосская. Наши: «Код да Винчи» и саги Толкиена

В своих воспоминаниях, а где и догадках, я шёл словно охотник по следам лося-подранка, собирая пустые бутылки. В перехлёст этим мыслям промелькнули картины детства, когда сбор – нет, не бутылок, а стеклотары – имел не просто практический, а даже какой-то сакральный смысл, как любой первый заработок.

Весь этот ералаш улетучился из головы, когда я открыл окна и взялся за пылесос (с грязной посудой разобрался ещё ночью по старой привычке – мыть по горячим следам, невзирая на состояние). Уборка – это вообще самое наипервейшее средство от похмелья. В этом плане пылесос «Урал» выше всяких похвал: изрыгающий децибелы, сравнимые с форсажем взлетающего истребителя, он довольно споро изгонял тревожные мысли, долго и нудно терзающие человека с перепоя, заодно отпугивал и мысли об опохмеле. По этой причине я до сих пор не избавился от допотопной техники, хотя импортный менее шумный пылесборник тоже имелся в наличии; ему давали шанс отличиться в другие – ничем не омрачённые – дни. Взбодриться и отвлечься удалось, слегка вспотеть – тоже. Контрастный душ (бриться не стал – раз пропустил пятницу, то делать это в субботу было и подавно ни к чему) и завтрак обжигающей глазуньей с колбасой и свежезаваренным чаем с имбирём завершили восстановительные процедуры. К повторному визиту Льва Николаевича я был в порядке. Ну, или почти, что было скорее плюсом, учитывая ещё не убаюканную полностью наблюдательность. Вообще-то хорошо, что его чёрт принёс с утра пораньше. Иначе бы я, скорее всего, надумал опохмелиться, что на фоне начавшегося неделю назад отпуска могло вылиться в очередную попойку.

– Если можно, я не буду снимать обувь. Лев Николаевич, скорее поставил в известность, чем спросил разрешения, и прошествовал в гостиную. Видите ли, в тапочках чувствую себя словно босым или, хуже того в носках с прорехой на большом пальце.

– Валяйте, согласился я без особого энтузиазма, наблюдая, как ботинки на толстой уверенной подошве попирают мои недавние труды.

Но тут же нашёл, на чём отыграться. Мысленно ухватился за образ пальца, торчащего из прохудившегося носка, – он словно уравнял меня со столичным хлыщём. Стоило ему чуть вознестись во время разговора, а местами он был действительно хорош, как я тут же представлял, что под телячьей отличной выделки кожей стыдливо ютится большой палец, прорвавший давно нестриженным ногтем ветхий носок.

– Дороги у вас, прям, как в Альпах. – Лев Николаевич, или как там его на самом деле, уместившись в кресле, решил-таки закончить прерванную прежде арию заморского гостя. – Мне есть с чем сравнивать, ведь доводилось водить и в тех краях. Не зря я где-то читал, что ваши края называют уральской Швейцарией.

– Могли бы остановиться в Шаре. У нас тут есть одна небольшая гостиница, правда, без особых изысков, даже – завтрака. Но как вариант бивака – вполне.

– Догадываюсь. Даже в Трубоуральске лучшая гостиница тянет в пиковом случае на полторы звезды, а тут… я могу себе представить. Нет уж. Я лучше покатаюсь. Люблю водить, тем более, в Шарю ведёт такая интересная трасса: и рельеф и виды…

– Так какая моя статья вас сподвигла к этому вояжу? – теперь уж я прервал трёп гостя и попытался сделать это в его стиле общения. Подстраиваться под собеседника – вообще профессиональная манера ведения разговора.

– «Оружейный клад древних угров», опубликованная в прошлом году и в «Уральской газете», где вы, как я понимаю, сотрудничаете в качестве внештатного сотрудника.

– Занимаетесь историей или этнографией?

– В общем понимании – нет, но в определённом смысле и то и другое. К чему можно добавить культурологию, религиоведение и ещё ряд научных направлений. В двух словах не объяснишь, но со временем Вы всё поймёте.

– И много времени потребуется для этого? Не то, чтобы у меня на сегодня и ближайшие три недели запланированы какие-то срочные дела, но всё-таки хотелось бы иметь представление.

– Не знаю, как дело пойдёт. Но думаю, встречи за три-четыре управимся.

– Однако… Только, может, я избавлю вас от трудов, если скажу, что оружия у меня на руках нет. После гибели человека, который его обнаружил, я передал всё в музей истории Шаринского района. Он на соседней улице, там можете удовлетворить своё любопытство.

– Георгий Петрович… – гость скорчил гримасу, так, словно языком пытался выковырять забившееся между зубами мясо. – Дело ведь не столько в самих ржавых железяках, хотя в музей обязательно загляну. Вы, должно быть, уже и сами кое о чём догадываетесь. Возьмусь предположить, что сейчас в вашей голове в связи с происходящим вокруг вас в последнее время складывается определённое видение событий, весьма невероятных для обычного понимания и ещё недостаточно ясных. Не хватает, образно говоря, некоторых пазлов, чтобы получилась чёткая картина. Я дам вам эти пазлы. Но они дорогого стоят. В мире есть лишь определённый круг людей, владеющих этой информацией, но ещё больший состоит из желающих быть посвящёнными. Мы оба реалисты, и не буду скрывать, что с моей стороны это отнюдь не альтруистический шаг. Взамен – услуга за услугу – я хотел бы узнать о том, что открылось вам в этой истории, а лучше – увидеть сами находки. И отнюдь не те, что описаны в статье.

– Всё какими-то загадками говорите, – ответил я, как сумел, на этот ход. – Крайне заинтригован и, хотя не понимаю, о чём идёт речь, готов попробовать.

– Замечательнейше! Гость отреагировал так бурно, словно у него только что прошла многочасовая икота. Разговор обещает быть долгим, не разрешите мне курить в доме, чтобы не отвлекаться на перекуры? Я и без того смолю, как паровоз, а уж когда волнуюсь – подавно. Сейчас именно тот случай.

– А по вам и не скажешь, своё «добро» я продемонстрировал тем, что распахнул одно из окон в гостиной и добавил в качестве бонуса, – могу предложить кофе. В последнее время перестал варить его в турке, а пристрастился к специальному для заваривания в чашке. Тот же молотый, но каким-то образом дополнительно обработанный. Просто роскошь! Пару ложечек в чашку, заливаешь кипятком, и через пяток минут наслаждайся приличным кофе. Правда, только чёрный молока не держу, как и сахара.

– Преотличнейше! Гость явно перебарщивал с употреблением превосходной степени, хотя на безудержного оптимиста был похож меньше всего.

Я принёс уже вскипевший термопот, кофе, чашку с ложечкой. Первые слова гостя сопровождались звуками, издаваемыми потрошением мягкой пачки сигарилл – маленькиих сигар, по форме и толщине больше напоминающх сигарету, чирканьем зажигалки, журчанием воды…, но потом уже ничего не отвлекало от действительно интересного повествования. Было такое ощущение, что присутствуешь на лекции преподавателя, убедительно разбирающегося в предмете, а это всегда цепляет и порой даже компенсирует вялую харизму оратора. Впрочем, Льву Николаевичу на её отсутствие сетовать не приходилось.

– О Золотой Бабе, – начал он, – в наше время хотя бы краем уха не слышал разве что снежный человек. Как только её не называли на разных языках: Юмала, Золотая Старуха, Злата Майя, Калтась, Гуань Инь, Дьес Эмигет – Медная Статуя, Сорни Эква – Золотая Женщина, Сорни Най – Золотая Владычица или в просторечье Золотая Баба. И это ещё не полный перечень имён идола, чьё появление на капищах древней Пармы и Югры и исчезновение неизменно ставят вопросы: Когда? Откуда? или Куда? Нет ответа и на, казалось бы, менее сложный вопрос: как выглядит богиня? Уж более тысячи лет за древним божеством северных народов – угров, вогулов и остяков, предков нынешних хантов и манси, идёт охота. За это время хотя бы должно было появиться представление о том, как именно выглядит столь желанный предмет. Однако и с этим нет определённости.

Сведения по объёму немалые, но по сути – скудные и противоречивые. По версии одних, она – наследие мифической страны Гипербореи, другие предполагали, что это изваяние тибетской буддийской богини бессмертия Гуань Инь, выражающей суть бодхисаттвы (буквально – «существо, стремящееся к просветлению») Авалокитешвары. Дело в том, что у озера Зайсан на востоке Казахстана находилась караванная стоянка южных купцов, торговавших с остяками и вогулами. Вполне возможно, скульптурное изваяние прекрасной богини могло оказаться там, а уж потом попасть к жителям Севера и стать их божеством. И не просто одним из многих, а – Великим, к которому с поклоном и дарами многие века стремились все племена обширного края.

Известно немало описаний Золотой Бабы, от весьма традиционных для изваяний божества до оригинальных, в числе которых свидетельство австрийского барона Зигмунда фон Герберштейна. Он дважды – в 1517 и 1526 годах – бывал в Москве в качестве посла императора Священной римской империи Максимилиана I. Но можно предположить, что барона больше заботила не дипломатическая миссия, а что-то другое. Например… поиски Золотой Бабы. Есть основания думать, что посол главным образом был охотником за легендарной богиней. Желающих её заполучить числа не счесть. Веками они стремились на Урал и далее – в Сибирь, в надежде завладеть золотым изваянием, но все, кому довелось вернуться, похвастать успехами не могли.

Скандинавские саги повествуют о трех набегах викингов в девятом, десятом и одиннадцатом веках на Биармию – так они называли северо-восток нынешней России, целью походов было завладеть золотым божеством. Последнюю попытку предпринял ярл (так называли представителей родовой знати) Торир Собака. Одна из саг рассказывает о том, как его воины с большим трудом добрались до святилища, но поживиться не успели – появилась стража идола и перебила почти всех викингов. Оставшимся в живых пришлось срочно отступать.

– Лучше бы бродяги попытались сесть где-нибудь на княжеский престол, – не удержался я от комментария. – Это у варягов на Руси, как считают историки, неплохо получалось. Да и доходней дело-то, чем грабёж.

Лев Николаевич никак не прореагировал на мою реплику, дав понять, что прерывать его лекцию совсем не обязательно. Ну, и пожалуйста! Хотя твёрдо обещать не могу.

Из дальнейшего повествования я узнал, что неоднократно и дружины новгородских молодцов-ушкуйников отправлялись в походы за золотым кумиром. Например, известно о безуспешных попытках Гурята Роговича продраться сквозь урманы и миновать хитроумные ловушки. Был среди желающих заполучить Сорни Най и Семен Курбский, к встрече с которым фон Герберштейн готовился задолго до поездки в российскую столицу. Есть сведения, что особе, приближённой к императору, удалось добиться свидания с пленным воеводой Иваном Челядниным. Этот боярин, будучи одним из командующих русским войском во время войны с Ливонией, в ходе битвы под Оршей, состоявшейся 8 сентября 1514 года, попал в литовский плен, где через год умер. Так вот барон во время беседы с пленным воеводой выспрашивал у того, как отыскать на Москве Семена Курбского.

На рубеже XV – XVI веков тот с Петром Ушатым и Василием Гавриловым, собрав порядка пяти тысяч воинов, предприняли попытку завоевать Югорские земли. И частично это им удалось. Разномастное войско: его основная часть состояла из русских – с берегов Северной Двины, устюжан, вятичей, вологжан, к которым примкнули татары и мордва – выдвинулось на покорение северных земель двумя путями. Отряд Курбского и Ушатого продвигался по системе волоков, соединяющих водные «большаки» Севера – Онегу, Северную Двину, Мезень и Печору, а Гаврилов со своими ратниками шёл Волгой, Камой, далее по её притокам Колве и Вишерке до Чусовского озера, оттуда поднимались по Березовке к волоку на Волосницу – приток Печоры. Объединившись на этой северной реке, войско основало Пустозерский острог, ставший опорным пунктом для походов на Югорию – так именовалось прежде Приобье, где обитали ханты и манси. В столицу отряды вернулись в 1500 году не только с победами, давшими право Ивану III добавить к своему титулу звание «князя Югорского, Обдорского и Кондийского», но и с рассказами о Золотой Бабе. Сам Петр Ушатый обыскал междуречье Тавды и Оби в поисках святилища богини, но тщетно.

Судя по всему, встреча с триумфатором югорского похода Семёном Курбским у посла-барона состоялась в первый его приезд в 1517 году. Уж кому-кому, а напарнику Ушатого, изводившего себя и своих людей поисками Сорни Най, было что порассказать любопытному и щедрому на подарки иностранному посланнику. Не исключено, что вдохновлённый этими беседами глава дипломатической миссии стал строить проекты северной экспедиции и позабыл-позабросил дела своего посольства.

А между тем, главной целью его было способствовать прекращению войны между Московским царством и Литовским княжеством, а также склонить Ивана III уступить Смоленск Польше и вместе с поляками выступить против Турции. Но, как мы знаем из истории, свою миссию барон провалил. Так что можно сказать, Золотая Баба или, скажем так, – её призрак сослужили Российскому государству хорошую службу. Мира не последовало, Смоленск в ходе войны присягнул-таки московскому царю, страна не ввязалась в баталии против весьма грозного на тот момент противника – Османской империи, Польское же королевство после удачных набегов янычар на южную и центральную Европу стало терять былое могущество и до поры до времени поумерило имперские амбиции. Замирись тогда Москва с Краковом, вынашивающим коварные замыслы, поляки могли оказаться в Кремле лет на девяносто раньше Смутного времени. И как знать, нашлись бы ещё или нет тогда свои Минин с Пожарским, чтобы выбить пшеков из Белокаменной и дать России шанс на возрождение. Так-то.

В 1526 году фон Герберштейн ещё раз побывал с посольством в Москве, но никаких политических дивидендов своему монарху и в этот раз не выгадал. Бесславный итог миссий австрийского дипломата может крыться в том, что он так и не смог познать прибауточно-частушечную русскую душу. Замыслы же искателя и путешественника даже не успели увязнуть в непролазной грязи распутицы – решительность повыветрилась от одного осознания масштабов российских просторов. Тем не менее, бесславными поездки в Россию не назовёшь, они прославили-таки его на всю Европу.

Собранные географические и этнографические материалы, в том числе и «Указатель пути в Печору, Югру и к реке Оби», составленный участниками похода Курбского, легли в основу книгу «Записки о московитских делах», написанную на латыни и изданную в 1549 году. К фолианту прилагалась карта Московского государства, долгое время служившая основным источником для тех европейцев, кто интересовался загадочной страной. Одна из пометок этой карты весьма примечательна – между рекой Обь и Уральскими горами изображена женщина с указательной надписью SLATA ВАВА. Сама дама, к слову сказать, весьма отличалась от словесного описания – вполне такая европейская матрона без каких-либо акушерско-анатомических подробностей.

– Вот можете сами взглянуть, – с этими словами гость протянул мне… нет, не старинный фолиант и даже не ветхий от времени лист бумаги, как можно бы было ожидать от столь сведущего и представительного человека, а планшетник, с картой на экране и подписью под ней.

Карта из книги Зигмунда фон Герберштейна «Записки о московитских делах»

«За Обью, у Золотой Бабы, где Обь впадает в океан, текут реки Сосьва, Березва и Данадым, которые все берут начало из горы Камень Большого Пояса и соединенных с ней скал. Все народы, живущие от этих рек до Золотой Бабы, называются данниками князя Московского. Золотая Баба, то есть Золотая Старуха, есть идол у устьев Оби, в области Обдоре. Рассказывают, что этот идол Золотой Бабы есть статуя, представляющая старуху, которая держит сына в утробе, и что там уже снова виден другой ребенок, который, говорят, ее внук. Кроме того, уверяют, что там поставлены какие-то инструменты, которые издают постоянный звук вроде трубного. Если это так, то, по моему мнению, ветры сильно и постоянно дуют в эти инструменты».

Пока я изучал карту и текст, гость, демонстрируя, что начинает осваиваться, отлучился на кухню, ополоснул чашку и вновь заварил себе кофе. Вернулся же к повествованию после того, как сделал несколько глотков, перемежая глубокими затяжками.

– Не давал покоя образ Золотой Бабы и Ермаку Тимофеевичу. Его, надо полагать, интересовала не столько ценность изваяния из драгметалла, сколько его магическая суть, ведь, согласно преданиям, обладателю богини подчинялись безоговорочно поклонявшиеся ей племена. А атаман ставил своей главной целью именно приведение сибирских народов под присягу русскому царю. «Летопись Сибирская, краткая Кунгурская» сообщает, что Ермак в марте 1582 года послал атамана Ивана Брязгу с отрядом вниз по Иртышу. Дойдя до устья реки, казаки направили свои челны вниз по Оби, к городищу Нимъян, где, как донёс осведомитель из местных, находился заветный идол. Взять городок опытным в ратных делах ушкуйникам Ермака не составило труда, однако Золотой Бабы они там, несмотря на тщательные поиски, не обнаружили. Вот только доложить о провале экспедиции атаману Брязге не довелось. На обратном пути его отряд попал в засаду и погиб.

Была ли это месть Сорни Най за посягательство на неё или нет, можно только гадать. Хотя местные племена в этом не сомневались, как и в том, что Ермак тремя годами позже поплатился за то же самое. По бытующей легенде, доспехи – стальная, покрытая золоченой медью кольчуга – были возложены к ногам богини – «…нага с сыном на стуле седящая и приемлюще дары от своих…», как описана она в «Летописи сибирской…». Её ещё называют Ремезовской, по имени автора – картографа и историка Семёна Ремезова, жившего в Тобольске. Этот документ может претендовать на определённую достоверность. Он хоть и создан в самом начале XVIII века, но ссылается на источники более близкие по времени к покорению Сибири. Например, на сочинение Саввы Есипова «О Сибири и сибирском взятии» 1636 года, основанное уже на свидетельствах участников самого похода за Урал.

Среди искателей золотого идола были и христианские миссионеры. Их интерес к предмету был иной – найти и уничтожить, чтобы пресечь поклонение богопротивному истукану. Современному человеку тогдашние методы обращения в веру в стиле «пришёл, увидел, победил» могут показаться жестокими. Конечно, на их фоне сегодняшние попытки Церкви расширить своё влияние не только на паству, но и на общество в целом выглядят, пусть и крупномасштабными, но всего лишь военными учениями на фоне кровопролитных, изматывающих бессонницей и сумасшествием рукопашных схваток боёв местного значения. Обращали народы в веру отнюдь не идеалисты-духовники, предъявляющие реальные доказательства существования нимбов, что украшают лики святых на иконах, а материалисты, особо не тратящие своё время на уговоры.

Так, причисленный к лику святых Стефан Пермский в 1384 году предпринял ряд решительных мер по искоренению язычества в селениях по рекам Вычегде, Вымь и Сысоле: «Разъярился владыка Стефан на кумирницы пермскии поганые, истуканные, изваянные, издолбленные боги их в конец сокрушил, раскопал, огнем пожегл, топором посекл, сокрушил обухом, испепелил без остатку», – говорится в «Житии Стефана Пермского», написанном Епифанием Премудрым вскоре после кончины епископа в 1396 году. Считается, что после этого божество перенесли далее на север, куда в дремучие леса не переставали тянуться язычники с богатыми дарами.

Вплоть до Октябрьской революции и прихода к власти большевиков церковь не оставляла надежды отыскать злополучное изваяние. Организационным центром этих поисков стал основанный ещё в 1657 году Кондинский монастырь. Задачу братии делало невыполнимой то, что даже самые, казалось бы, истинные христиане-аборигены оставались втайне поклонниками Золотой Бабы. Так, монахи в 1757 году выявили среди усердных прихожан трёх сборщиков дани для Сорни Най. Но монастырский устав не признавал отчаяния, сыщики в рясах были большими оптимистами, о чём свидетельствует хотя бы тот факт, что ещё в начале XX века монастырь издал «Инструкцию Кондинской миссии», содержащую чёткие и строгие предписания по розыску «мерзкого идола».

Впрочем, и с приходом к власти безбожников-коммунистов охотники найти и завладеть золотой богиней не перевелись. И список легенд на эту тему за советские годы лишь приумножился. Среди них бытует такая. Одному ссыльному революционеру удалось-таки расположить к себе хранителей Сорни Най, и те позволили её лицезреть чужеземцу-иноверцу. Общение настолько обогатило его умственно и духовно, придало такой уверенности в своих силах, что впоследствии он смог вершить судьбу народов и стран. Имя того ссыльного было Иосиф, фамилия – Джугашвили.

– Вот даже как?! Интересно, из последней когорты никто в этом замечен не был?

– Чего не знаю, того не знаю, – недовольно подёрнул щекой рассказчик, надеявшийся, очевидно, на то, что я буду более трепетно внимать его словам, и решил закругляться. – Что-то из рассказанного мной вам уже, наверняка, было известно, что-то, очень надеюсь, услышали впервые.

– Определённо открыли много нового, – решил я приободрить гостя.

– Я столь пространно говорил об этом, чтобы показать, насколько могут быть масштабны и живучи мифы. Все вышеперечисленные охотники за Золотой Бабой – Торир Собака, Гурят Рогович, Семён Курбский с Петром Ушатым, Ермак Тимофеевич с Иваном Брязгой, Стефан Пермский с чернецами Кондинской обители – пожалуй, лишь за исключением участников первых походов викингов, – гонялись за призраком.

Нет, изначально Золотая Баба реально существовала, но к тому времени её уже не было на Урале, и удалялась она отнюдь не на север или северо-восток, где её прятали с глаз долой рьяные адепты, как все полагают, а в противоположном направлении.

– Противоположное у нас где?

– В Европе, Георгий Петрович, в Европе-матушке.

– Для меня матушка как-то всё больше с Россией сочетается.

– Ладно! – почёл за лучшее не развивать тему Лев Николаевич. – Кажется, я уже извёл вас своей болтовней, не хочется злоупотреблять вниманием столь благодарного слушателя. Да и для первого раза информации достаточно.

– Ну, меня-то вы нисколько не утомили. Слушал бы и слушал, тут опаска в другом – как бы я не пресытился столь изысканной темой. Так что прерваться, действительно, стоит. Когда продолжим?

– А чего откладывать? Давайте завтра. В каком часу вам будет удобно меня принять?

– В это же время. Я мог бы предложить вместе пообедать, но считаю, приём пищи будет отвлекать от темы. Я, например, не могу воспринимать выступление артистов в ресторанах. Жующая публика неблагодарна по своей сути.

– Наивернейше! Абсолютно с вами солидарен, Георгий Петрович! Надеюсь, у нас ещё будет повод встретиться за столом – отметить наше сотрудничество.

– Отметить не откажусь. С умными людьми всегда приятно иметь дело. Только вот бы ещё взять в толк, о чём это вы, Лев Николаевич?

– Возьмёте, возьмёте, Георгий Петрович…

Уже когда проводил гостя до ворот и, немного повозившись с запором, распахнул их перед гостем, я задал вопрос, занимавший меня всё время, пока он развлекал меня россказнями.

– Где преподаёте? Я бы с удовольствием, если это возможно, посетил ваши лекции.

Мужчина слегка замешкался, словно запнулся о порог, но быстро нашёлся и с укорительной улыбкой, слегка покачав головой (что за бестактность, я был о вас лучшего мнения!) сухо ответил:

– В одном из столичных вузов… Но не думаю, что мои лекции увлекут вас. Я преподаю молекулярную биологию. Есть работа, есть и служение. Всего доброго. До завтра.

«СВЕРЧОК» ЙОРГУСА КЕНТРОТАСА

Визит московского гостя, что и говорить, озадачил. Лекторская болтовня, перемежаемая намёками на мою осведомлённость, определённо таила в себе опасность. Хотя задачей Льва Николаевича наверняка было обозначить мне радужные перспективы. Похоже, я со своими догадками и находками виделся кому-то на данный момент важной фигурой. Важной-то важной, но, скорее всего, – разменной. Даже не представляя всей картины происходящего, я пришел к пониманию, что разыгрывается какая-то серьёзная шахматная партия и фигуры в ней двигают отнюдь не простые смертные. Доска на шестьдесят четыре чёрно-белые клетки, она ведь, по сути, одна: что на столе во дворе хрущёвки, что на матче за звание чемпиона мира. Только в одном случае на кону шалабаны или, в козырном случае, пара-тройка сотен рублей, в другом – всемирная слава, реальные деньги и проверка твоих амбиций по наивысшим эталонам. Тут скорее, вырисовывался второй вариант. Только вот я был не игроком, а фигурой в чужих руках. Пешкой, но перед которой откроют перспективы пройти все шесть клеток по своему или чужому, если доведётся рубить, полю и обернуться ферзём, ну, или другим персонажем из первого ряда, «если терем с дворцом кто-то занял». Мой гость, кстати, тоже не тянул ни на того, кто двигает фигуры, ни даже на главную среди них. Максимум – на хоть и не действующего прямолинейно, но незамысловатого по своей сути слона.

Я ещё не знал, насколько далеко простирается осведомлённость Льва Николаевича со товарищи о моих, с позволения сказать, открытиях, но, скорее всего, она достаточно полная, раз направили ко мне переговорщика, наделённого определёнными полномочиями. Что ж, конечно, можно попытаться пойти в полный отказ и включить дурака в надежде, что отстанут. Но вряд ли это будет разумно. Мной уже заиграли. Вернее, я сам, не ведая того, сделал первый ход. Даже несколько, и, судя по реакции, – весьма продуктивных и неожиданных. О том, чтобы выйти из игры, нечего было и думать. Даже если и можно, то небезопасно. Необходимо быть в теме, и чтобы гроссмейстер не переставал видеть в тебе проходящую пешку.