Гамма для старшеклассников

Сергею собственный приглушенный плач музыкой не казался. Лежа на спине, плакать неудобно – слезы растекались в стороны, сползали по вискам, начинали жить своей обособленной жизнью. Сергей чувствовал их, как насекомых, разбегающихся по коже, и почему-то даже завидовал им. Хорошо хоть настукивающий в голове метроном поубавил ритм. Отсчитываемые секунды, приникнув к земле, поползли медленнее…

– Боже мой! Они что, не приехали?

Он судорожно вздохнул. Кое-как переместив руку, утер глаза. Ну да, это снова была она – женщина, что звонила в службу «Скорой помощи». На этот раз она, не колеблясь, спустилась к нему по откосу. При этом пару раз поскользнулась на неустойчивых шпильках, едва не упала.

– Как же так! – расстроено вопрошала она. – Они ведь сказали, что приедут – и не приехали. Разве так можно?

Сергей шевельнул рукой, пытаясь ответить, но из горла вырвался лишь невразумительный сип. Пришлось прокашляться.

– Они приезжали, – прохрипел он. – Но я же тут, внизу…

– Не заметили? – ахнула женщина. И по-мужски выразительно выругалась. Тут же присела рядом на корточки, руки ее проворно зашуршали в сумочке.

– Я вот тут купила – валидол, нитросорбит, панангин. У свекра тоже сердце пошаливает, ну и решила на всякий случай… Вам-то что дать?

– Я… Даже не знаю, – Сергей растерялся и снова осторожно кашлянул. Женщина оказалась ненамного моложе его, и ему стало вдруг стыдно, что приходится вот так лежать перед ней, заставляя тратить свое время, без нужды суетиться.

– Только не шевелитесь! Вам нельзя… – она выщелкнула из блистеров несколько таблеток, на ладони протянула Сергею. – Давайте все разом попробуем. Откройте-ка рот. Вот так… Но не глотайте, – под язык.

Сергей послушался. Рот тут же наполнился мятной горечью, но подумалось, что и зверь с его челюстями тоже должен подавиться этой несъедобщиной. Кажется, уже и пошел кашлять да перхать. Во всяком случае, трухнул. Все равно как волк, испуганный приближением человека. Между тем, женщина продолжала что-то говорить, и зверь беззвучно скалил челюсти, нехотя пятился шаг за шагом.

– По-моему, стало легче…

– Все равно не двигайтесь!

– Да нет, правда, гораздо лучше. Спасибо вашим таблеткам, – Сергей осторожно сел, прислушался к себе. Сердце тикало совсем неслышно – точно ручные часики, но боль действительно ушла. Или затаилась?

– Сейчас вызовем «Скорую»… – женщина вновь потянулась к сумочке за телефоном.

– Не надо, – Сергей представил, как те же врачи по второму разу приезжают на то же место и здесь обнаруживают его – вполне функционирующего, даже не обмороженного, с заплаканным лицом и выпачканной спиной. Ну, скажет он им про сердце, может быть, снимут кардиограмму, дальше-то что? Отсыплют в пригоршне тех же таблеток? Поставят капельницу? А если кардиограмма вовсе ничего не покажет? Бывает же такое! Возьмут и выставят его идиотом-симулянтом. Еще и женщине достанется…

– Не надо «Скорой», – повторил Сергей. – Я тут… Неподалеку живу, как-нибудь доберусь.

– А если что-нибудь серьезное?

– Все серьезное лучше лечить дома, – он заставил себя улыбнуться. – Мне бы только на дорогу выбраться.

– Ну, смотрите… – в сомнении протянула она. – Если вдруг что, сразу говорите.

– Обязательно скажу.

Удивительно, но зверек в груди окончательно присмирел. Чего больше он напугался – таблеток или присутствия неожиданной свидетельницы, оставалось только гадать. И все же Сергей не дразнил зверя – двигался мелким шагом ветхого старичка, старался не делать резких движений. Со стороны он, верно, походил на раненного бойца, которого выводила в тыл самоотверженная медсестра. Уже через минуту с помощью женщины он выбрался на асфальтовую дорожку.

– Ну вот, полдела сделано. Спасибо вам огромное, – только теперь он рассмотрел свою спасительницу. Темный пуховичок, сапоги на шпильках, серая вязаная шляпка, личико – все было обычным. Все, кроме глаз. Сергей даже обрадовался, что может чем-то отплатить спасительнице.

– У вас замечательные глаза. Прямо какое-то малахитово-изумрудное чудо.

– Знаю, – она улыбнулась, – все так говорят.

– И нос красивый.

– Вот тут вы врете. Нос страшненький. Длинный, как у итальянцев, а в старости еще и загнется крючком.

– Ну, уж нет, – Сергей протестующе качнул головой. – Вы просто ничего не понимаете в женской красоте.

– А вы понимаете?

– Конечно, я ведь мужчина.

– И что с того?

– А то, что мужчины всю жизнь рассматривают женщин. Рассматривают и любуются. Вот вы – сумеете назвать хоть одного художника женщину?

– А вот и сумею. Надя Рушева!

– О-о! Могу только поздравить. Не всякий назовет… – Сергей споткнулся, припомнив, что юная художница тоже умерла от внезапного кровоизлияния в мозг. Всего-то в семнадцать лет, сумев оставить после себя тысячи работ. Ему даже головой захотелось тряхнуть, чтобы избавиться еще от одной параллели. Он невольно забормотал себе под нос.

– Что вы сказали? – женщина встревожилась. – Вам опять плохо?

– Нет, но… – он неуверенно качнул плечами. – Еще несколько минут назад боялся пошевелиться, а теперь прямо как рукой сняло. И все благодаря вам.

– Лучше бы все-таки вызвать «Скорую».

– Не надо. Приедут, обнаружат ожившего пациента и вас же обругают… А про Надю Рушеву я хотел сказать, что это доброе исключение. В последнее время художниц стало больше, и все равно…

– Так вы сторонник половой дискриминации?

– Да нет же, это нормальная биология. Мы вас рассматриваем, вы к нам прислушиваетесь.

– Ага, прислушиваемся и обманываем.

– В каком смысле?

– В прямом, – женщина усмешливо вздохнула. – И глаза изумрудные вы обязательно увидите еще много-много раз.

– То есть?

– Линзы, – пояснила она. – Цветные и не самые дешевые.

– Вы могли бы в этом не признаваться.

– А не надо было говорить про нос! – она снова взяла его под руку. – Ладно… Давайте, что ли, провожу вас.

– Я могу сам.

– Догадываюсь. Очень уж говорливы стали.

– Нет, в самом деле! – Сергей попробовал артачиться. – Буду тихонько перебирать ногами и дойду. Без того вам доставил хлопот…

– Какие там хлопоты! Я ведь и о себе беспокоюсь. Оставлю вас тут и буду потом всю ночь ворочаться – дошли, не дошли… Вот вы бы меня бросили на дороге?

– Я – другое дело!

– Вот-вот, я и говорю – дискриминация. Пойдемте уж, совсем темно стало.

***

Сергей оказался прав: с ним ничего не случилось. Они дошли, и у подъезда он простился с женщиной. Глядя ей вслед, запоздало подумал, что они даже не познакомились. Так и улететь ей в неведомое – добрым и безымянным ангелом. Ведь не случись этому ангелу вернуться, лежать бы Сергею под откосом и поныне. А теперь он жив, и таблетки свое дело сделали. Сердце образумилось – никакого зверя с челюстями, взведенными в боевое положение, Сергей больше не чувствовал. Более того, тело и мускулы напряженно зудели – точно засиделся и залежался на холоде. Наверное, ощущения были обманчивыми, но, как в детстве после глубокого сна, Сергею хотелось выгнуться дугой, бешено повращать руками, что есть силы притопнуть ногой. Впрочем, возможно, таким образом сказывался перенесенный озноб.

Поднявшись на лифте, Сергей уверенно отомкнул дверь и проник в родные апартаменты. На пороге вдохнул теплый воздух, какое-то время постоял, не зажигая света. В сумерках прихожая казалась несколько иной – словно зашел не к себе, а к кому-то в гости. Все было одновременно знакомо и незнакомо: висящая в навал одежда, низенькая, челюстью выдвинутая вперед обувная полка, зеркало с пиявочными завитушками на углах. А еще… Еще было некое туманное марево. То справа, то слева, как бывает со зрением после утомительного рабочего дня. Стоило Сергею повернуть голову, и марево ускользало, однако продолжало угадываться где-то на периферии зрения, на самом краешке озябшего окоема…

– Чего ты здесь в потемках-то? – в прихожую заглянула Настена, его жена, под потолком вспыхнул плафон. – Ой! А где пальто испачкал?

– Пальто? – он озадаченно осмотрел себя, даже ладонями огладил бока, точно проверял сказанное женой.

– Ну да, вот же! Со спины и здесь… Хорошо, хоть кожа, оттереть можно. Ладно, давай ополосну…

Позволив себя раздеть, он прошел в гостиную. Марево вновь напомнило о себе – облачностью сгустилось возле окна, перепрыгнуло на фотографии в рамочках. Сергей ладонями энергично растер лицо, и облако нехотя исчезло. Оглядевшись, он вспомнил, что похожие ощущения возникали у него тотчас по возвращению из длительных командировок, когда после череды гостиничных номеров, офисов и цехов собственная квартирка казалась крохотной и непривычной.

Супруга вынесла почищенное пальто, повесила на плечики.

– А Санька где? – негромко поинтересовался Сергей.

– Так спит уже. Набегался за день.

Он кивнул. В памяти забрезжила мысль о пальто. Словно стайка муравьев заползла под рубаху. Где же он так испачкался? На остановке? Или окатил мимоезжий лихач?

Сергей покачал головой – на этот раз недовольно. Что-то определенно ему не давалось – какая-то ускользающая верткой рыбиной мысль. Он вроде и хлопал ладонями, силясь поймать убежавшее, но ловил только воздух.

Подойдя к трюмо, Сергей рассеянно пригладил на голове волосы. И даже не пригладил, а точно проверял – на месте ли. Но прическа, глаза, подбородок – все было, как всегда. Сергей поежился. Это напоминало игру в прятки, точнее, даже не он играл, а с ним играли. И некий тревожный звоночек в груди продолжал легонько позванивать. Что-то было не так, но что именно, он никак не мог сообразить.

Сергей осторожно приоткрыл дверь в детскую, шагнул в полумрак. Санька действительно спал. Как обычно, одеяльце было сбито на самый краешек, ноги упирались в стену с развернутой во всю ширь картой мира. Сергей подошел ближе, поправил одеяло, протянул руку, чтобы погасить ночничок, но почему-то помедлил. Звоночек в груди вновь отчетливо тренькнул.

Что же с ним все-таки стряслось?..

Разволновавшись, Сергей присел возле сына, коснулся свесившейся руки, осторожно повернул. На запястье красовалась прорисованная фломастером надпись: «Пират Саня». И тут же рисунок с черепом и костями. Ну и что? Излюбленная тема всех детей – пиратство и татуировки. Волосенки на лбу всклокочены, нос чуть присвистывает, яркая царапина на щеке подтверждает незряшность прожитого дня. Ноги тощие, коленки – смешные, почти девчоночьи, и все равно воспитатели твердят, что симпатичный. В садике сдачу научился сдавать, друзей уже больше, чем врагов. Правда, целоваться начал. Ну, да об этом они еще потолкуют. Без мамы, по-мужски. Рановато нынешние акселераты постигают любовь…

– Это ты, пап? – не открывая глаз, пробормотал Санька.

– Я, сына, спи давай.

Маленькая ручонка потянулась к нему, и, нагнувшись, Сергей позволил погладить себя по лицу.

– Колючий… Я тоже таким буду.

– Обязательно будешь.

Вглядываясь в лицо сынишки, Сергей почему-то подумал о дочке. Ну да, жена ведь очень хотела дочку, а он… Ему было все равно. Лишь бы здоровый красивый ребеночек. Вот и получился красивым – его славный забавный Санечка.

Екнуло сердце – неровным сдвоенным ударом. То ли попыталось о чем-то напомнить, то ли наоборот, окончательно забыло. Сергей прижал руку к груди, удивленно прислушался. С сердцем у него всегда был полный порядок. Что называется – не чувствовал и не слышал. Оно и сейчас всего лишь споткнулось. На крохотную несерьезную секунду. И снова мерно затикало, продолжая жить и работать. Работать и жить. Маятником, попеременно заглядывая в будущее и прошлое.

По последнему льду

– Хопана!..

В осколках солнца из лунки выпрыгнула серебристая рыбина. Крохотная радуга на миг зажглась и погасла. Упав плашмя, чешуйчатый богатырь замолотил тяжелым хвостом по льду, заплясал сердитую джигу.

– Ага, вот и чебак подоспел. Жирный-то какой! – хмыкая и приохивая, Олег подхватил плясуна, бережно отцепил от крючка. – Ух, ты мой, жиртрестюшка! Дай, я тебя поцелую. Прости, что поймал.

И впрямь чмокнув рыбину, он перебросил добычу в выдолбленное во льду подобие заводи. Там уже плескалось больше дюжины похожих красавцев.

– Чего они тебя так любят? – Павел с удивлением уловил в собственном голосе ревнивую неприязнь. Вроде друзья, и рыбалка рядовая, а все равно завидовал.

– Ты же знаешь, я для них бог! – Олег княжеским жестом, словно открывая золотой портсигар, развернул на колене кулечек с мотылем, насадил очередного червячка. – Я их тоже люблю, так что это у нас взаимное. Вот увидишь, сейчас снова клюнет. Либо чебак, либо что посерьезнее.

Павел нервно качнул удочкой, и темный кивок милостиво дрогнул. Рука сработала, точно катапульта, и по юркому живому трепету изогнувшегося пластика он моментально почувствовал – что-то есть!

Несколько вываживающих леску взмахов, и из черного зева лунки пулей вылетел ершик. Был он, конечно, сердито встопорщенный, колючий, как дикобраз, но все равно выглядел смехотворно крохотным в сравнении с двухсотграммовыми симпатягами Олега.

– Ничего. Из ерша уха самая сладкая… – утешая себя, пробормотал Павел.

– Оно конечно, – поддакнул Олег и тут же взметнул над собой выгнувшееся удилище. Через несколько запышливых секунд из его лунки, точно ракета из стартовой шахты вымахнула самая настоящая щучка. Не особенно крупная, но вполне габаритная – с локоть, в равной степени годная для ухи и фотографии.

– Ты гляди, на малинку клюнула! Обычную малинку! Совсем офонарела рыба…

Павел вновь поймал себя на желании запустить в приятеля чем-нибудь увесистым. Ну, ровно пацан какой! И ведь повторялось так из поездки в поездку. У Олега клевало, у них – все шло абы как, и друзья нервничали, злились, выходили из себя. Ну не получается у рыбаков не завидовать собратьям везунчикам! Хоть руки себе режь и глаза выкалывай. Так бы и поменялись сейчас лунками! А самое смешное – что и удочка у рыбьего любимчика чужая, и мотыль из Толиковой берестянки, а клевать подледная братия все равно предпочитала у Олега!

Толик – тот вовсе не выдержал, убрел пытать счастье на другой конец озера. Потому как нервный и долго на одном месте усидеть не может. А вот Олег – куда ни засядет, везде с рыбой. Казалось бы, самый неустроенный из троих, бесквартирный, бездетный, а все равно везунчик. Потому что глупая рыба перла к нему и только к нему, точно что-то такое чувствовала,, возможно, даже старалась компенсировать прочие Олеговы неудачи. Везло-то Олегу исключительно на рыбалке – в жизни похвастать тем же самым он как раз не мог. Купил, скажем, однажды машину – через неделю в асфальтовый каток врезался. Сколотил домишко на дачном участке – пришлые бомжики-бродяжки тут же его и сожгли. Кстати, на том же участке несколько позднее у Олега более жутковатый случай произошел. Соседи погреб чистили – да не метелками, а серным газом, от грызунов и плесени. Понятно, зажгли серные брикеты и плотненько все закупорили. Не учли одного – что Олег, наученный горьким пожарным опытом, углядит куцые струйки дыма и бросится спасать чужое имущество. Он и бросился. Нырнул бедолага вниз, хватанул легкими газа – там и слег возле лесенки. Хорошо, соседи вовремя вернулись – успели откачать да отпоить героя.

Да что погреб, они и на эту рыбалку с приключениями добирались – Олег единственный из всех умудрился провалиться под лед. И ведь шагал между Толиком и Павлом, а все одно провалился. Последний лед – это вам не весенний. Тот колется звонко, наперед трещит да прогибается, словно предупреждает. Последний же лед просел под Олегом совершенно беззвучно. Ух! – и нет человека. Одна только голова над снежно-водяной кашей дергается. Ясное дело, сумку с водкой Олег успел отбросить в сторону, а вот удочку, коловорот и червей – все утопил. Конечно, вытянули его, бедолагу, а он и греться не стал. Отжал наспех одежонку, глотнул из бутыли – и поскорее к лункам. Пока вертел-крутил коловоротом, согрелся и ожил. У Павла реквизировал запасную удочку, у Толика приманкой разжился. Выдолбил ямину для будущего улова, поплевал на крючок – и вперед! Правда, волосы до сих пор мокрые, точно пиявки, расползшиеся на лбу, но физиономия так и сияет. Потому как дорвался, обалдуй, до главного своего счастья!

Губы Павла сами собой разъехались в стороны. Стало смешно. От собственных егозливых мыслей, от Олеговой удачливой невезучести, от нервной беготни по озеру Толика. Бывают люди, что скучают наедине с собой, а бывают такие, что скучают в компаниях, – Павел обычно скучал в компаниях. В любых, кроме одной-единственной, в которой куковать приходилось с Олегом и Толиком. Как правило, в детстве друзей заводят десятками и дюжинами, в зрелом возрасте душа ищет тишины и уединения. А может, корочкой обрастает, скорлупкой недоброй. Друзья ведь не посуда – расставил и забыл. О них помнить надо, заботиться, любить да жалеть периодически. Значит, хочешь не хочешь, а кусочек сердца вынь да положь, и кусочки – они у людей тоже разные выходят. В детстве-то сердце обхватами меряют, тоннами да гектолитрами. У взрослых – иная картина и иные мерки. Вот и его дружба с Толиком и Олегом тянулась лет с семи; обоих он знал, как облупленных, и все положенные сердечно-апельсиновые дольки давным-давно поделил с ними поровну. Во всяком случае, для них он точно бы снял последний полушубок со всем полагающимся исподним. К слову сказать, не раз и снимал – случалось такое в жизни. И над ними же мог без стеснения потешаться, язвить да хохмить. Понятно, в свою очередь терпел ответные наезды да насмешки.

– Что, Павлуш, будет у нас бартер – твоих ершиков на моих кабанчиков? Я, к примеру, согласен. Давно ершиной ушицы не ел, а ты, я знаю, жареных чебачков обожаешь.

Павел скривился. Ершик у него был один-единственный.

– Ну, чего молчишь? Согласен, нет?

– Твоих чебачков еще на предмет глистов проверить бы надо.

– Нормально у них с глистами! Все, как у людей. Так что закусывай и не волнуйся – хуже не будет… О-о, глянь-ка! Наш деловой бредет!

Оба уставились в сторону размашисто вышагивающего Толика.

– Что-то не вижу я у него рыбы.

– Шутишь? – Павел улыбнулся. – Он у нас бегун-разрядник, а здесь вон какое раздолье! Километр от лунки до лунки – самое то для нашего скорохода!

– И важный какой, смотри-смотри! – потешался Олег. – Прямо медведь топтыгин! Уть-путь, уть-путь, – даже под ноги не глядит. Вот увидишь, сейчас нырнет…

– Не каркай, пловец! Это к тебе простуда не липнет, а нам с Толяном болеть нельзя. У нас детки малые, тещи с зятьями да жены.

– Знаю, видел у Толика на стене. Посадил, называется, генеалогическое древо. Уже и для внуков кружки заготовил. Не терпится человечку.

– А что такого? Я тоже внуку бы обрадовался.

– Внуки-то ладно, дело в другом. Все кругом стали деревья себе рисовать, родословные изучать да подмалевывать, и вы туда же поскакали. Что, в аристократию потянуло? Или за модой гонитесь?

– Мы историю рода восстанавливаем. Попутно историю страны изучаем.

– Знаю я, как вы изучаете – с пивком да за компьютерными играми. Пузико интеллигентское отращиваете…

– Тебе и обидно, что у самого такое не получается вырастить. Плоский, как доска.

– Доска – она в любом хозяйстве сгодится. А вот вас, шарообразных ни к какому делу не пристроишь!

– Это ты про интеллигентов?

– Про тщеславие, Павлик. Потому как все ваши деревья генеалогические – всего лишь удобрение собственного тщеславия.

– Удобрение… Тщеславие… Стиль-то какой!

– Ну так! Тоже книжками временами балуемся. Знаем, чем Лесков от Толстого отличается.

– Бородой, что ли?

– Я про другое: вам бы, господам аристократам, обычные деревья научиться сажать, вот было бы дело.

– Сажают людей, не деревья, – Павел выдернул очередного ершика, взвесив на ладони, отпустил обратно. – Я, кстати, пробовал со своим сынишкой деревья сажать…

– Ну?

– Саженцы не поленился купить, домой привез.

– Ну?

– Вот тебе и ну! – Павел мокрыми пальцами кое-как нацепил мотыля на крючок, спустил в лунку. – Поверишь, битый час бродили по дворам и пустырям, искали место, куда воткнуть наши стволики. Кругом заборы, машины, все в асфальтовой броне. А где не асфальт, там собачек выгуливают – с челюстями, как у тигровых акул. Они стволики вроде наших, как соломку перекусывают.

– И что сделали?

– В лес поехали. Там и посадили на какой-то поляне. В лесу сажали деревья, прикинь! И смех и грех.

Павел оглянулся на хрусткие шаги. Странное дело, их третий напарник Толик и в нынешнем сермяжном виде – в валенках и полушубке – выглядел начальником. Импортная удочка элегантно возложена на плечо, меховое шапо сидит ровно, как фуражка на военном. Осанка и шаг – соответствующие, несмотря на живот и двойной подбородок.

– Ну? И где рыба? – Олег блеснул насмешливым прищуром. – Как обычно, оставил народу?

– Чего там оставлять, – мелочевка… – Толик пренебрежительно качнул плечом, поочередно заглянул в мешок к Павлу и в самостийную заводь Олега. – Ага, как обычно: дуракам везет, лентяям – не очень.

– Профанирует! – Олег кивнул Павлу на Толика. – Прогулял всю рыбалку, даже ершей не надергал и нас же с тобой ссорить пытается.

– Разделяй и властвуй, – поддакнул Павел. – Начальники – они повсюду такие. Особенно, когда с уловом да делами незадача.

– Как говаривал барон де Кубертен: главное не победа, а участие, – невозмутимо откликнулся Толик. Присев на корточки возле Олеговой заводи, точно котят принялся оглаживать плавающих подлещиков и чебаков.

– Куда руки суешь! – прикрикнул Олег. – Своих гладь, мои этого не любят.

– Не бурчи, ласку все любят.

– Все, да не всякого!

– Просто вы оба мне завидуете.

– Мы?!

– Ага, – Толик спокойно кивнул. – С самого первого класса. Я пирожками вас кормил, вы завидовали. Списывать алгебру давал, опять же завидовали. Теперь статусу моему завидуете, уму и богатству.

Олег, услышав такое, даже удочку на лед отложил.

– Во, дает! Ты что, в самом деле, считаешь себя богатым?

– Разве нет? У меня трехкомнатная квартира, авто, дача.

– Да машины сегодня, считай, у всех!

– Ну, во-первых, не у всех, и кроме машины у меня есть сад, в котором растут яблони, облепиха с вишней, сто кустов крыжовника и полсотни смородины. Есть трое детей, три собаки и два глуповатых друга. Плюс жена – работящая и, замечу, неглупая. Ониоманка, правда, но такая уж у них природа – по магазинам шастать. Словом, имеется все, что положено богатому человеку.

– В самом деле, сто кустов крыжовника – это сильно, – фыркнул Олег.

– А еще я раз в квартал надираюсь до беспамятства и нормально возвращаюсь домой, – с ухмылкой добавил Толик. – Своим ходом, заметьте! Трижды в год катаюсь с семьей в Европу или куда подальше.

– Куда подальше посылают, а не катаются.

– Демагогия, – коротко отсек Толик.

– Пижон, – парировал Олег. – Раз в квартал он надирается… Нашел чем хвалиться!

– В самом деле, – подыграл Павел. – Раз в квартал – как-то даже неприлично.

– Приличнее не получается… – Толик вздохнул. – А вообще-то я про Самоката хотел сказать.

– Какого Самоката?

– Забыли уже? Вовку нашего Самокатина.

– И что, Вовка?

– Ничего. Умер он.

– Да ты гонишь, начальник!

– Все истинная правда. Сестра его только что отзвонилась. По мобиле. Звала на похороны. Я затем к вам и пришлепал.

– Да-а… – Павел переглянулся с Олегом, поскреб переносицу. Шутки и треп кончились. Минуту или две они помолчали.

– А чего сразу-то не сказал?

– Так это… Подготовить хотел.

– Ну, подготовил, дальше-то что?

– Дальше – похороны.

– Здрасьте! Мы-то здесь причем?

– Она и нас звала. Однакашники все-таки…

– Однокашники – словечко старорежимное, – возразил Павел. – Это когда весь класс кашу из одного котелка черпал в перемены. Мы с Самокатом каши одной не ели.

– Не знаю – ели там или не ели, но вся процедура завтра в десять. Сбор возле школы.

– Да ты с дуба рухнул! – Павел даже поперхнулся. – Как это завтра? А рыбалка?

– Вот именно! – подхватил Олег. – Мы же на два дня сюда приехали! И за домик вперед заплатили. Можно сказать, только начали.

– Мое дело передать.

– Вот и забудь, что передал. Мы тебя не видели, ты нас не слышал…

– Хорошо, я мобильник до сих пор не купил! – порадовался Олег. – Как вы живете с этими мяукалками, не понимаю.

– Я свой тоже на рыбалку не беру, – поддержал его Павел.

– Погодите, погодите! Вы к чему клоните? Мне что, одному на похороны переться? – возмутился Толик.

– Зачем переться, с нами оставайся.

– Ну вообще-то как-то оно не того…

– Чего не того-то! Если бы к другу или приятелю позвали, понятно, а это же Самокат. Ты что, дружил с ним?

– Нет…