Анатолийская мечеть XI–XV вв. Очерки истории архитектуры

Однако был ли тип шатрового тюрбе-«карандашика» принесен сельджуками из Средней Азии? Наиболее ранний шатровый мавзолей Бабаджи Хатун близ Тараза осторожно датируется XI в.;[64] т. н. мавзолей Фахреддина Рази в Ургенче – II пол. XII в.;[65] коническое завершение бухарского мазара Чашма Айюб выполнено не ранее XII в.;[66] руинированные либо плохо исследованные памятники – Чугундор-баба в Куфене,[67] Зулпукар в Таласской долине[68] – имеют расплывчатую датировку XI–XII вв. В Иране шатровые мавзолеи строятся примерно тогда же – Бурж-и Михмандаст около Дамгана построен в 1097 г., башня Тогрула в Рее – в 1140 г. Кроме того, происхождение кирпичных башенных шатровых мавзолеев Ирана с сельджуками вряд ли связано, – достаточно назвать покрытый конусом знаменитый «карандаш» Гунбад-е Кабус в Гургане[69] (1007), да и тот же Бурж-и Михмандаст, реконструируемый с коническим завершением, явно восходит к местной традиции башнеобразных купольных мемориалов, только в одном Дамгане представленной мавзолеями Пир Аламдар (1026) и Чехель Духтаран (1056).

В то же время сельджукские шатровые мавзолеи не стали в Иране образцами для многочисленных подражаний. Начиная с Великих Сельджуков, иранская архитектура отдаст предпочтение мавзолеям купольным – в этом ряду окажутся и усыпальница султана Санджара в Мерве (сер. XII в.), и гробница Олджейту в Султание (Сольтание) (н. XIV в.). Тип шатрового тюрбе, одновременно проявившийся в немногочисленных памятниках Средней Азии и Ирана, синхронных продвижению сельджуков на запад, станет «визитной карточкой» сельджукской архитектуры лишь в Анатолии и на сопредельных территориях и, судя по хрестоматийным мавзолеям Ахлата, Эрзерума, Байбурта, Дивриги, Кайсери, Коньи, Испарты, – только к XIII в.

Получается, что тюрки-сельджуки не могли принести в западные районы Халифата – в Северную Сирию, в Анатолию, в Закавказье – какие-либо архитектурные типы, которые были бы до того момента там неизвестны. Термины «сельджукская архитектура» и «сельджукское искусство» не подразумевают связь с сельджуками как с этносом, но обозначают более широкие художественные реалии, связанные с правлением тюрков – Великих Сельджуков, восходящих к ним династий и их вассалов, многие из которых, в т. ч. эмиры и улубеи Малой Азии, достаточно рано стали искать себе других сюзеренов.

Собственно, этот тезис далеко не нов: еще в начале 1970-х гг. Л. С. Бретаницкий писал, что «кочевники-сельджуки не выступали в роли создателей "сельджукского искусства", а послужили своего рода ускорителем тех социально-политических процессов, которые породили своеобразное направление художественного развития, распространившееся на огромной территории Передней Азии».[70] К. Каэн, традиционно-вынужденно завершивший раздел об империи Великих Сельджуков полуторастраничным параграфом «Искусство и письменность Сельджукского периода», не смог привести ни одного конкретного памятника, но констатировал, что, даже не будучи творцами, тюрки часто предоставляли другим возможности развития, которые сами использовать еще не могли.[71] Более того, рассматривая сельджукский период как ступень развития мусульманского искусства Переднего Востока, тот же Л. С. Бретаницкий предположил, что многие произведения этого времени, отличающиеся от памятников предшествовавшего периода арабского Халифата «законченностью замысла, продуманностью художественного строя, изысканностью форм и изяществом убранства», завершают «определенный этап последовательной эволюции и совершенствования не только отдельных композиционных приемов или методов и средств их осуществления, но даже типов архитектурных сооружений и художественных изделий».[72]

Вероятно, в качестве источников сельджукской архитектуры в привычном значении – как определенного территориально-хронологического комплекса памятников – должны рассматриваться все региональные художественные традиции, с которыми тюрки, могли познакомиться в процессе миграций на запад. Этническая экспансия тюрков не сопровождалась экспансией культурной ввиду отсутствия самого предмета экспансии – развитой тюркской культуры. Создавая новую традицию мусульманской архитектуры на подвластных землях, сельджуки, до того момента не проявившие себя ни в качестве создателей сколько-нибудь оригинальных сооружений, ни в качестве стойких приверженцев каких-либо определенных художественных идей, имели возможность – подобно арабам четырьмя столетиями ранее – обращаться к любым имевшимся источникам, в том числе, очевидно, и домусульманским, и современным сельджукскому завоеванию немусульманским. Сочетая прагматичную суннитскую идеологию с мистическими суфийскими откровениями, сплавляя в официальном заказе разные художественные традиции, сельджуки оказываются своеобразным катализатором эволюции мусульманской архитектуры.[73]

* * *

Одно из возможных направлений этой эволюции, притом явно архаизирующее, демонстрирует самая ранняя сельджукская мечеть Турции – Улуджами Диярбакыра. Стоящий на Тигре и являвшийся важным пунктом, позволявшим контролировать сообщение между Анатолией, Сирией и Ираком, Диярбакыр, византийская Амида, рано стал пограничным городом и в IX–XI вв. последовательно служил столицей «буферных» эмиратов Шейхидов и Марванидов. В начале X в. южные городские (Мардинские) ворота украшаются надписями с именем сюзерена – аббасидского халифа Муктадира. В 1056 г. Марваниды признали власть Тогрула и сохранили вассальную автономность своего эмирата, но в 1085 г. их земли были присоединены к государству Великих Сельджуков.

Побывавший в Диярбакыре около 1045 г. персо-таджикский теолог Насир Хосров (Насир-и Хусрау) был восхищен здешней достопримечательностью: «Соборная мечеть построена из того же (что и городские стены. – Е. К.) черного камня, и правильнее и крепче ее здания построить невозможно. В мечети двести с лишком колонн из камня, каждая колонна из одного цельного куска, на колоннах покоятся каменные своды и на них снова возвышаются колонны, покороче первых. На втором ряду тоже покоятся своды, возвышаясь над первыми большими сводами. Крыши этой мечети возведены в форме ослиной спины, а все резные части, из дерева и камня, раскрашены и отлакированы».[74] Однако приведенное описание имеет отношение к более ранней мечети, для которой использовалась часть церкви Св. Фомы, разделенной между христианами и мусульманами (как это было и с базиликой Иоанна Крестителя в Дамаске). Исходя из пропорций сохранившейся мечети Диярбакыра, совершенно не схожей с раннехристианскими базиликами Сирии, от которых церковь Св. Фомы вряд ли сильно отличалась, К. Кресвелл доказал, что нынешнее здание мечети никогда не могло служить церковью.[75] Кроме того, в сохранившемся молитвенном зале отсутствуют отмеченные две сотни колонн, а арки северной стены зала, соединяющие помещение с двором (сахн), явно «родные», выложенные при строительстве здания, а не пробитые в уже существующей стене, как это должно было произойти при перестройке церкви в мечеть.

Диярбакыр. Улу-джами. Аэрофотосъемка

Иными словами, текст Насира Хосрова не имеет отношения к ныне существующей большой мечети Диярбакыра и доказывает лишь, что к середине XI в. в городе уже существовала огромная соборная мечеть, а нынешнее здание возведено после 1045 г. Сохранившиеся на фасаде Улуджами надписи содержат две даты – 484 г.х. (1091/92) и 550 г.х. (1155/56), причем надпись с более ранней датой упоминает султана Малик-шаха, на нее и принято опираться при датировке памятника, рассматривая его в числе построек Великих Сельджуков.[76]

Диярбакыр. Улу-джами. План

Как уже было сказано, диярбакырский памятник следует отнести к архаизирующей линии планировки мечетей. Достаточно напомнить, что в последние годы правления Джелал ад-Дина Малик-шаха (умершего именно в году, указанном на фасаде Улу-джами) перестраивается молитвенный зал (шобестан) Пятничной мечети Исфахана, в котором на массивных кирпичных столбах на 30-метровую высоту поднят знаменитый купол Низама аль-Мулька диаметром 14 м, а уже через несколько десятилетий исфаханская мечеть обретет знаменитую айванную планировку. Рассматриваемую же Улу-джами немудрено принять за перестроенную христианскую базилику: молитвенный зал образован тремя нефами, параллельными стене киблы, рассеченными посередине сильно повышенным трансептом, акцентирующим ось михраба.

Источник такого плана определяется однозначно – Большая мечеть Омейядов в Дамаске (706–711 гг.). Уже в конце XII в. Мухаммад ибн Джубайр писал, что «ее общепризнанная известность позволяет не тратить время на ее описание».[77] Планы двух мечетей объединяет трехнефное членение молитвенного зала, повышенный трансепт по центральной оси, обширный северный двор (в Дамаске окруженный галереями, в Диярбакыре – обстроенный зданиями). Необходимо учесть, что выходящая во двор аркада молитвенного зала мечети Омейядов до конца XIX в. оставалась открытой, не отгораживая пространства зала от двора, как это было принято во всех арабских мечетях и как это было сделано в Улу-джами.

Дамаск. Мечеть Омейядов. План

Алеппо. Джами аль-Кабир. План

Диярбакыр. Улу-джами. Северный фасад молитвенного зала

Архитектурная практика Халифата уже имела прецеденты сознательного и даже декларативного воспроизведения авторитетных памятников, – если не копирования, то, во всяком случае, осознанного «цитирования образа»: «судьба этого образа может оказаться совершенно в другой культурно-идеологической среде, когда прошлое становится анахронизмом, но образ продолжает успешно жить».[78] Достаточно назвать возведенную Ахмедом ибн Тулуном мечеть в египетском Фустате (876 г.), минарет которой, имеющий внешнюю лестницу, явно отсылает к уже известному, знаковому прототипу – спиральному минарету Мальвия в иракской Самарре: столица «свежеоснованной» династии Тулунидов на Ниле «цитирует» столицу Аббасидов на Тигре. Безусловно, мечеть Дамаска воспринималась как не менее знаковый памятник, о чем и свидетельствует Ибн Джубайр; но, с одной стороны, пограничный Диярбакыр вряд ли требовал столь узнаваемых архитектурных цитат, а с другой, – уже перестройка мечети Исфахана демонстрирует изменения и в архитектурном вкусе, и в строительных возможностях Великих Сельджуков, да и опыт возведения мечетей с базиликальными залами сельджуки ни в Средней Азии, ни в Иране усвоить, как мы видели, вряд ли могли.

Однако если бы речь шла лишь о выборе знакового прототипа для анатолийской (в общем-то провинциальной) мечети, то в зоне сельджукского владычества уже была и иерусалимская Масджид аль-Акса,[79] «Мечеть Отдаленнейшая», одна из трех наиболее почитаемых в мусульманской традиции мечетей, к которым, согласно достоверным хадисам от Абу Хурайры, разрешено паломничество и молитва в которой обладает особыми достоинствами.[80] Здание мечети было закончено в 705 г. (когда началась постройка дамасской мечети), в течение VIII в. восстанавливалось после землетрясений и в последний раз перестраивалось после землетрясения 1033 г., – незадолго до сельджукского нашествия. В плане перестроенной мечети аль-Акса доминируют повышенный и более широкий центральный неф, акцентированный куполами над михрабной ячейкой и над входом, и широкий трансепт вдоль стены киблы. Т-образный базиликальный план аль-Акса неоднократно повторялся в больших мечетях Магриба, – в Сиди-Окба в Кайруане[81] (IX в.), аз-Зейтуна в Тунисе (IX–X вв.), отчасти при перестройке XI в. Большой мечети в Сфаксе, позже, в середине XII в. – в Большой мечети марокканского Тинмаля и Кутубийе в Марракеше. Но по каким-то причинам – теологическим ли (уникальное значение иерусалимской мечети, ее эсхатологический смысл[82]), политическим (повторение Т-образного плана в памятниках, находящихся на территории Фатимидов[83]), каким-либо еще, – в архитектуре Сирии, более знакомой сельджукам, этот план не воспроизводился.

Диярбакыр. Улу-джами. Интерьер. Стена киблы (после расчистки)

Диярбакыр. Улу-джами. Интерьер. Центральный неф

Диярбакыр. Улу-джами. Западная галерея двора

Возможно, причиной буквального планировочного цитирования в данном случае являлся не только (или даже не столько) авторитет Большой мечети Омейядов, но и отработанная архитектурная практика. В 1069 г. сирийская мечеть сильно пострадала от пожара, и восстановительные работы в ней затянулись на полтора десятилетия, в течение которых, учитывая значение памятника и объем необходимых работ, на дамасской площадке должно было сформироваться целое поколение мастеров. В 1070-х гг. эмиром Дамаска стал Тутуш, сын Алп-Арслана и брат Малик-шаха,[84] – позже он станет султаном и основателем ветви Сельджуков Сирии, пока же оставался вассалом своего старшего брата; соответственно работы в дамасской мечети производились от имени Малик-шаха, – как и строительство мечети в Диярбакыре. Не будет натяжкой предположить, что для выполнения султанского заказа в Восточную Анатолию отправился мастер (и даже не один), до того поработавший на главной стройплощадке Сирии и прекрасно изучивший авторитетный образец.

Необходимо указать на еще один возможный прототип диярбакырской Улу-джами – Большую мечеть (Джами аль-Кабир) в Алеппо.[85] Этот памятник возведен в 715 г. не только синхронно мечети Дамаска, но и по ее образцу, – новый халиф Сулейман следовал примеру своего предшественника и брата аль-Валида. После айюбидской и мамлюкской перестроек мечеть Алеппо приобрела взамен плоской крыши сводчатые перекрытия и купол на пересечении осей (поэтому интерьер постройки рассматриваться в качестве аналогий не может), но сохранила трехнефное членение молитвенного зала, разделение нефов четырехгранными столбами, галерею (ревак) вокруг двора. На рубеже 1080–90-х гг., при Великих Сельджуках, в Джами аль-Кабир велись ремонтные работы, наиболее значительным следом которых стал знаменитый 45-метровый минарет (1090 г.), разрушенный в 2013 г.

Следовательно, мы вправе говорить о том, что когда при Малик-шахе строится Улу-джами в Диярбакыре и восстанавливается мечеть в Дамаске, на полпути между этими центрами имеется еще одна крупная строительная площадка, представляющая собой несколько упрощенную, но качественную вариацию авторитетной раннемусульманской традиции базиликальных мечетей. Из какого бы сирийского города – из Дамаска или из Алеппо – ни прибыли строители диярбакырской Улу-джами, они в любом случае прекрасно представляли себе омейядский прототип (пусть даже – в случае Алеппо – полученный «через вторые руки») и, насколько это было возможно, перенесли его наиболее узнаваемые черты на анатолийскую почву.[86]

Общим в мечетях Дамаска и Диярбакыра является не только план с тремя поперечными нефами и повышенным трансептом. Объединяет оба памятника и использование аркад в интерьере – правда, античные колонны с коринфскими капителями, поддерживающие аркады в Дамаске, в Анатолии уступили место квадратным в сечении каменным столбам; куда делись сосчитанные Насиром Хосровом «двести с лишком колонн из камня»? Впрочем, и отмеченных им каменных сводов, на которых «снова возвышаются колонны, покороче первых», в мечети Диярбакыра уже нет: если в дамасском памятнике нефы действительно разделены двойной аркадой на колоннах с коринфскими капителями и импостами, то в сельджукской постройке аркады на столбах несут стены с облегчающими арочными проемами, подчеркивающие поперечное нефное членение интерьера.

В мечети Дамаска все три нефа равны по ширине и высоте, каждый неф имеет двускатное перекрытие с открытыми стропилами, – вот к этим перекрытиям подошло бы описание «крыш в форме ослиной спины»; зал диярбакырской Улу-джами представляет собой классическую базилику с пониженными боковыми нефами, – снаружи это демонстрируется единой двускатной кровлей, разорванной лишь 11-метровым трансептом, а в интерьере подчеркивается расположенными на разных уровнях потолками и разными по высоте арками трансепта, акцентирующими центральный неф (для этого, кстати, пришлось перерезать двускатной крышей световые проемы трансепта, не нарушая их ритма, и на этот не слишком логичный эксперимент сельджукские архитекторы легко соглашаются).

Северный двор анатолийской мечети, конечно, меньше, чем у прототипов, – «всего» около 60 м в длину, и оказался не прямоугольником, а прямоугольной трапецией (западная галерея образует с фасадом молитвенного зала острый угол), но по пропорциям он оказывается ближе к дамасскому прототипу, нежели к алеппской Джами аль-Кабир, – длина восточной стороны двора равна расстоянию от угла двора до трансепта по фасаду здания. Таким образом, длина дворового фасада и мечети Омейядов, и Улу-джами (если бы двор был прямоугольным) составляла бы удвоенную ширину двора плюс ширину трансепта. Вольно или невольно сельджукские мастера соблюдают унифицированные пропорции нормативной омейядской архитектуры.[87]

Битлис. Улу-джами. Вид с юго-востока (фото 1950-х гг.)

Битлис. Улу-джами. План

Битлис. Улу-джами. Интерьер. Северный неф

Кроме того, северный проход во двор, противолежащий центральному входу в зал мечети, в обоих памятниках сдвинут левее оси, проходящей через михраб и трансепт; но если в мечети Омейядов сдвиг осевого прохода обусловлен расположением почти посередине северной стены минарета, акцентирующего «незримую главную ось здания, ориентированную на Мекку»,[88] то в Улу-джами несовпадение осей входа и трансепта не обусловлено ничем, даже желанием расположить вход посередине более короткой северной стены трапециевидного двора, – отрезки галерей по правую и левую руку от входа не равны. Не исключено, что смещение прохода во двор мечети относительно оси трансепта молитвенного зала также оказалось следствием «цитирования образа» дамасского памятника.

Битлис. Улу-джами. Своды

Как уже было сказано, двор диярбакырской мечети обстроен зданиями, – справа от входа расположено артукидское медресе Месудие, слева – обновленный Османами молитвенный зал шафиитского мазхаба. Торцы двора оформлены двухэтажными фасадами, названными Кресвеллом «наиболее замечательной частью мечети».[89] Согласно куфическим надписям, западный фасад датируется 1117–1125 гг., восточный – 1163 г., но, несмотря на разницу во времени, нижняя часть обоих фасадов представляет собой аркаду из 9 пролетов, опирающуюся на античные колонны-сполии, не соответствующие описанию Насира Хосрова, поскольку их фусты не являются монолитными, а набраны из отдельных мраморных барабанов. Коринфские капители колонн увенчаны высокими импостами, на них лежит раскрепованный антаблемент из того же черного камня, из которого сложены все постройки мечети. На втором ярусе фасада установлены коринфские же колонны с фустами из местного камня, покрытыми глубокой резьбой, содержащей, в частности, растительные мотивы (виноградные листья), кресты и свастики, – возможно, эти сполии происходят именно из ранней церкви; во всяком случае, Кресвелл видел параллели декорации фасадов в памятниках VII–IX вв.[90]

Диярбакырская Улу-джами (особенно ее западный фасад) пострадала от землетрясения и пожара в 1115 г. и десять лет спустя была восстановлена местной династией Иналоглу с использованием архитектурных деталей из римского театра, а заодно получила пристроенный со стороны киблы минарет – четырехгранный, сирийского типа, отсылающий к отстроенному за 20 лет до того минарету Большой мечети в Алеппо. Таким образом, ближайший сирийский памятник и спустя два десятилетия продолжал оказывать влияние на архитектуру Восточной Анатолии.

* * *

Улу-джами Диярбакыра оказывается не только первым, но единственным памятником Анатолии, в котором Великие Сельджуки пытаются по мере сил следовать авторитетной омейядской традиции. Однако в первой трети XII в. в Юго-Восточной Анатолии появляются еще несколько связываемых с Великими Сельджуками мечетей, демонстрирующих принципиальное следование нефной планировке молитвенного зала.

В Битлисе, – уютном маленьком горном городке, расположенном к юго-западу от оз. Ван, управлявшемся вассальной династией Дилмачоглу,[91] у подножия крепости, запирающей проход через горный массив, в 1126 г. строится своя небольшая Улу-джами.[92] Уже к 1150 г. возникла необходимость перестроить мечеть (расширить окна в торцах здания, установить барабан с тремя световыми проемами и перекрыть его каменным шатром, отчего постройка стала напоминать современные перестройке памятники Артукидов, установивших власть над Битлисом), о чем повествует сохранившаяся арабская надпись; но планировка мечети, видимо, принципиально изменена не была. Много позже к зданию был добавлен портик из тесаных каменных блоков, закрытых грубой штукатуркой.

Здание построено из хорошо пригнанных блоков местного базальта, из которого выстроены и крепость, и все старые городские постройки, и позже облицовано базальтовой же плиткой. Три нефа мечети перекрыты одинаковыми цилиндрическими сводами, параллельными стене киблы; на старых фотографиях видно, что своды были закрыты четырехскатной крышей, разобранной в ходе реставрации мечети в начале 2010-х гг. Своды лежат на профилированных стрельчатых аркадах, опирающихся на восемь крещатых столбов и 4 выступа (по два на коротких сторонах здания). Таким образом, план мечети состоит из 15-ти почти равных квадратов, из которых выделяется ячейка перед михрабом: от ограничивающих ее столбов к стене киблы переброшены арки, на которые опирается барабан с шатровым завершением. Здание мечети оказывается симметричным, с подчеркнутым поперечным членением на три части и акцентированной михрабной ячейкой.

Импосты арок, разделяющих нефы, оформлены слабо выступающими карнизами, повторяющими крещатые профили столбов. В северном нефе над арками выделен еще один карниз, зеркально повторенный внутри на северной стене молитвенного зала. Ячейки, примыкающие к восточной и западной стенам здания, чуть понижены, из-за чего своды оказываются уступчатыми, и над опорными столбами эти уступы оформлены дополнительными, абсолютно неконструктивными отрезками карнизов. Центральный и южный нефы лишены карнизов, и над столбами на уровне замковых камней разделяющих нефы арок выпущены ребра сводов перекрытия. Оформленная резной плетенкой михрабная ниша неглубокая, в половину толщины стены, но снаружи подчеркнута заметно кривым четырехугольным объемом.

Вероятно, мечеть Битлиса была лишена специальной огораживавшей двор стены, поскольку здание возведено на искусственно пониженном участке между горной речкой и скалой, на которой возведена крепость, с трех сторон четко ограниченном самим рельефом местности. Четырехгранное основание перестроенного минарета, отстоящего от постройки на расстоянии примерно в две ячейки плана, и расположенное на линии, продолжающей западную стену молитвенного зала, сложено из таких же, как и здание мечети, базальтовых блоков, что позволяет предположить аналогичную облицовку стен П-образного углубления, в котором возводилась мечеть. А вот галереям вокруг двора места в мечети Битлиса явно не нашлось (сейчас вдоль северной стены двора тянутся деревянные служебные постройки); впрочем, для мечетей Артукидов отсутствие галерей во дворе не было редкостью.

Сиирт. Улу-джами. Вид с северо-запада

Сиирт. Улу-джами. Интерьер

Сиирт. Улу-джами. Михрабная ниша южного нефа

Сиирт. Улу-джами. План современного здания и реконструкция

В городке Сиирте, расположенном на землях Артукидов южнее Битлиса, небольшая мечеть строится в 1129 г. под патронажем сельджукского султана Ирака Мугиса ад-Дина Махмуда, потомка Малик-шаха. Улу-джами Сиирта несколько раз серьезно перестраивалась, – оригинальным памятником XII в. в этом комплексе считается только кирпичный минарет,[93] и то значительно «реконструированный» в 1960-х гг. вместе со зданием мечети. В какое время появились те или иные добавления, сейчас сказать трудно, – кладка сводов различается в разных частях интерьера и отличается от кладки стен, северная и западная стены мечети сохраняют позднюю облицовку, швы проложены декоративным розовым раствором, наружный карниз юго-западной части не имеет продолжения. Со стороны стены киблы здание было дополнено тремя купольными помещениями с михрабами (низкие купола на восьмигранных барабанах, опирающихся на тромпы, – едва ли не османские), и это планировочное добавление видно и по расположению проходов между помещениями, и по обнаженным в ходе реставрации фрагментам кладки плинфы в северной стене южных помещений перекрытых куполами ячеек. По сравнению с приводимым О. Асланапа планом мечети Сиирта южная часть постройки «обзавелась» дополнительными ячейками, нивелирующими уступы боковых стен и перекрытыми полуциркульными сводами, параллельными михрабной оси.