Вершина. Сага «Исповедь». Книга четвёртая

– Положите её здесь! Я хочу поговорить с Вами наедине.

Я исполнил повеление. Патриция попыталась протестовать, ею вновь овладела паника.

– Подожди, любимая, я скоро вернусь! С тобою побудет Маркела… – опустив её на постель, вытер бегущие по щекам слёзы, если бы их кто-то собирал, наверное, уже наполнилось бы ведро. – Твоя матушка что-то хочет мне сказать, будет невежливо, если я откажусь её выслушать, понимаешь?! Успокойся, ты дома и в полной безопасности…

– Вы говорите с ней, как с ребёнком, Эрнесто, это возмутительно! Патриция, немедленно прекрати истерику, возьми себя в руки! Это мерзко так раскисать! – негодовала Сларисса.

– Она ещё не пришла в себя! Неужели Вы не видите, синьора?! – я пытался её образумить.

– Слава Богу, Рональдо не дожил до этого позора! Иначе бы не пережил, – она покинула комнату, кипя от негодования.

Я ещё раз поцеловал заплаканное лицо Патриции, она притихла, и лишь после этого вышел.

– Слушаю Вас внимательно, донна Де Росси.

– С рассветом вы должны покинуть наш дом! – сухим голосом произнесла она. – Вам повезло, что Винченцо отсутствует. Он бы даже не впустил эту умалишённую. Будет лучше, если Вы послушаете отца и отправите её в монастырь, где монахини позаботятся о её душе и теле. К чему привела Ваша забота, уже видно! Несчастное создание. Во что Вы превратили моё дитя! – она смахнула скупую слезу, набежавшую внезапно, шёлковым платком. – Мы доверили её Вам, но Вы ни на что не способны Эрнесто Гриманни! Всё, к чему Вы прикасаетесь – гибнет. Будьте прокляты!

Я потерял дар речи.

– Зачем Вы привезли её? Для того, чтобы окончательно разбить моё материнское сердце?! – она не унималась, а я изумлялся всё более и более: «Да неужто это речи той, что родила и лелеяла своё дитя?! В ней нет ни капли жалости, она не мать, а чудовище!»

– Нельзя разбить то, чего нет, – скорбно констатировал я неоспоримый факт.

– Как Вы смеете, оскорблять меня в моём собственном доме!

– Я надеялся найти у Вас приют до тех пор, пока ваша дочь не окрепнет и не поправится хотя бы в той мере, чтобы выдержать долгую дорогу. Но теперь вижу, что напрасно рассчитывал на Вашу добросердечность.

– Хам! Убирайтесь, немедленно вон! – она заорала так, что эхо пронеслось по коридорам.

– С превеликим удовольствием! – я театрально раскланялся.

– Ни одна приличная семья вас больше не примет! – злоба изливалась из неё бурным потоком, оскорблённая синьора Де Росси уходила с гордо поднятым каменным лицом.

Я вернулся в комнату, взял мою лёгкую ношу на руки. Патриция молчала. Даже слёзы высохли на лице, она всё слышала и поняла. Маркела, опустив голову, виновато проследовала за нами. Амато открыл дверь экипажа. Уже стемнело. Ехать в такое время – самоубийственно. Но у нас не осталось выбора. Слуги открыли ворота. Холодная ночь приняла скитальцев.

– Встреча была недолгой, – голос Амато звучал сочувственно.

– Прочь из этого дома и поскорей!

Амато закрыл за нами дверь и вскочил на коня.

Маркела всхлипнула в углу:

– Простите меня, синьор, это всё я, дура старая, насоветовала.

– Ты ни в чём не виновата, успокойся, добрая женщина. Кто же знал, что у этой змеи только яд в крови и больше ничего. Мир большой, где-нибудь найдётся и для нас пристанище!..

Кони рванули с места так, словно и им было невыносимо оставаться здесь ещё хотя бы мгновение.

– Эрнесто, отвези меня в монастырь! Мама права… – Патриция приподнялась на локтях, собрав всю свою волю в кулак.

– Нет, моя дорогая, не слушай их, эти люди думают только о себе, – я улыбнулся и покрепче прижал её к сердцу. – Я люблю тебя, и мы будем счастливы вопреки всем бедам и проклятьям!

Часть 2. Глава 2

Ехали всю ночь, не останавливаясь. Бог миловал: обошли разбойников стороной. Экипаж поскрипывал, кони устало передвигали ноги по осенней сухой листве. С рассветом вдали показалось какое-то поселение, места становились незнакомыми и чужими, изменился ландшафт. Патриция лежала, положив голову на мои колени, а я, время от времени, поглаживал её лицо и волосы, то впадая в полудрёму, то возвращаясь в тревожную реальность.

Маленькая, хрупкая женщина, её безопасность и покой стали смыслом, заботой моей жизни. Потеря статуса и покровительства отца, роскоши и власти совершенно не тревожили: всё это мною уже пройдено однажды. Много ли нужно для жизни?.. Я обучен грамоте, смогу быть полезен во многих, в том числе финансовых делах, в монастыре я переписывал манускрипты и книги, работал в саду, помогал на кухне. Приобретённый опыт может ещё пригодиться… И вдруг меня осенило! Имение во Флоренции, подаренное нам на свадьбу Деметрио, всё ещё принадлежит мне с Патрицией. Если приехать туда и занять оборону, можно продержаться какое-то время, попросить покровительства у великого герцога тосканского. Медичи, говорят, умён и собирает вокруг себя людей неординарных, способных глядеть в будущее, имеющих прогрессивные идеи. Он крепко держит власть и не терпит, когда ему перечат, но благосклонен к тем, в ком видит перспективы. Деньги семьи Гриманни рано или поздно перейдут ко мне. Это может его заинтересовать, к тому же, Деметрио там человек новый и связей особых, насколько мне известно, не имеет… Впервые надежда зажглась в душе. Нужно испробовать все возможности и не отчаиваться!

Амато был начеку, как опытный воин он не позволял себе расслабиться ни на минуту. Всем нужен отдых, люди и животные устали. Единственный человек, кому удалось по-настоящему поспать в эту ночь из всего нашего маленького сообщества, была Маркела, которая, несмотря на тряску, крепко похрапывала в углу экипажа.

Моя голубка всё время вздрагивала. Даже когда глаза её были закрыты, слёзы всё равно текли. Кормилица мне как-то сказала в детстве: «Мужчины не плачут, поэтому так мало живут.» Из чего я сделал вывод: «Женщины плачут и живут долго». Поэтому слёзы Патриции не вызывали во мне раздражения или страха, как у многих мужчин, только сочувствие и понимание её тяжёлого душевного состояния. Гораздо хуже было, когда она впадала в оцепенение или билась в истерике, раздирая кожу до крови ногтями. Эх, как же не хватает заморского лекаря Джованни, он, наверняка, мог бы ей помочь!

Вспомнил и о брате Лучано. Даже вдали от друга я ощущал его духовную поддержку и любовь, твёрдо зная: мы ещё живы, благодаря молитвам моего доброго монаха.

Въехали в поселение, отыскали таверну, расспросили местных о хозяевах. Теперь я ещё больше недолюбливал постоялые дворы, но другого выхода не было. Всем нужен отдых, в том числе и лошадям. Пожилая вдова со своей взрослой дочерью, ещё не вышедшей замуж, встретили нас радушно, но без излишнего подобострастия. Это меня немного успокоило. Я представился чужим именем и щедро заплатил, попросив на время нашего пребывания никого больше не принимать. Она с радостью согласилась, увидев сумму, которую ей предложили. Вид моей измученной супруги вызвал в женщине искреннее сочувствие. Людей разместили по комнатам, предварительно как следует накормив. Лошадей отправили в конюшню, экипаж спрятали от любопытных глаз на задний двор. Вдова поклялась, что никому не расскажет о том, какие у неё постояльцы и сколько их. Я дал ей понять, что нас могут разыскивать, и негодяи, которые преследуют мою больную жену, очень опасны и желают ей смерти.

– И помните, я всегда заплачу вам больше, чем пообещают те люди!

Комната не отличалась ни простором, ни обстановкой. Небольшое помещение с деревенской грубой мебелью, с самым необходимым. Но что ещё нужно уставшим до смерти путникам? Только покой и крепкий сон.

После трапезы Маркела помогла приготовить синьору ко сну. Заботясь о Патриции, я и сам постепенно оттаивал душою. Сострадание переполняло моё сердце новыми, неведомыми прежде чувствами. Трогательная беззащитность и уязвимость любимой женщины вызывали особенную привязанность между нами. Мне стало необходимо ощущать её присутствие рядом, быть уверенным в том, что с нею всё хорошо. Она – моя, как никто и никогда, мы нуждаемся друг в друге – и этим всё сказано.

Несколько дней, все только и делали, что ели и спали, набираясь сил. Патриция понемногу начала приходить в себя, отогревалась израненным телом, прижимаясь ко мне. Днём и ночью мы всё время были рядом, словно приклеенные один к другому. Я старался быть с нею нежным и ласковым, таким, каким она хотела видеть меня: поглаживал её руки и голову, целовал целомудренно, по-человечески жалел. Избегал я только одного – живота, даже смотреть на который мне было невыносимо горько. Там, под её сердцем, кто-то растёт и развивается, но пришёл он в этот мир не с радостью, а от зверского насилия…

А что если это всё-таки мой ребёнок? Я ведь взял в жёны невинное создание, не знавшее мужчины. И у нас было несколько недель большого человеческого счастья. Я много раз исполнил супружеский долг, и если Бог милостив, то дитя может быть нашим. В таком случае, они вместе пережили весь ужас прошлого, и мне нужно заботиться о нём с той же трепетностью и сочувствием, как и о его многострадальной матери. Эта идея согрела мне сердце, подарила надежду и помогла принять всё, как есть. Конечно, никто не может изменить прошлого, но взглянуть на всё иначе – вполне достижимо.

Когда я впервые, робко, прикоснулся к её животу, Патриция вся напряглась, словно это причиняло ей мучение. Моя ладонь легла на чрево, и я почувствовал тепло, исходящее от него, словно кто-то придвинулся и замер, прислушиваясь ко мне. Слабое, еле ощутимое движение внутри перевернуло моё сознание.

Патриция посмотрела на меня с немым ужасом:

– Как ты можешь?! – тихо прошептали её губы.

– Я не знаю, мне кажется, что он мой, – от этих слов стало удивительно светло на сердце. – Давай представим, что всё случившееся с нами – кошмарный сон, и постараемся жить будто ничего и не было. Мы можем научиться быть счастливыми: я, ты и он.

– Как же это возможно, Эрнесто? Мне хотелось бы избавиться от него и родить тебе других детей.

– Не говори так! В тебе есть жизнь, чьей бы она ни была, ребёнок уже существует. Он – часть тебя…

Патриция во внезапном порыве покрыла поцелуями моё лицо.

– Ты удивительный, неповторимый, Эрнесто! В мире нет другого такого человека. Родная мать отвернулась от меня, а ты принял и окружил заботой…

– Я просто люблю тебя, Патриция, и в этом нет ничего удивительного. Хочет того Деметрио или нет, я признаю этого ребёнка своим и сделаю всё, чтобы сохранить его жизнь.

«Ты так боролся за честь нашего рода, отец, что получишь по заслугам! И даже, если ты никогда не смиришься с этим, я буду бороться с тобой до конца, покуда один из нас не умрёт, либо ты примешь их, либо потеряешь всё.»

Часть 2. Глава 3

Патриция начала поправляться, у неё появилось желание жить. Я всё время старался находиться рядом с нею, и лишь в случае крайней необходимости оставлял с Маркелой. Кормилица превратилась в заботливую мать для нас обоих, денно и нощно хлопоча о нашем спокойствии и удобстве.

Солдаты радовались возможности побездельничать, хоть Амато и не позволял им чрезмерно расслабляться. За долгими трапезами с вином они наслаждались обществом вдовы-хозяйки и её не очень красивой, но удалой дочери, которая, в свою очередь, не сводила влюблённых глаз с Амато.

Он стал моей правой рукой, защитником и опорой, я радовался, что есть на кого положиться, и, благодаря этому, могу всецело посвятить себя супруге. Она ещё чуждалась людей и отказывалась покидать комнату. Если ко мне кто-то приходил, Патриция снова превращалась в жертву, напряжённо ожидающую нападения. Поэтому я предпочитал выходить сам, чтобы переговорить с нужным человеком, оставляя её в любящих руках служанки. Теперь, пусть ненадолго, мне удавалось сделать это без лишних слёз и переживаний Патриции.

Во время одной такой беседы Амато признался:

– Теперь я беглец и предатель, Федерико узнает, что замок Романьези взят, приказ не выполнен, а я с Вами, мне тоже вынесут приговор. Нет, я ни о чём не жалею и предпочту умереть возле Вас, синьор. Но меня тревожит то, что мы так долго стоим на одном и том же месте, всё ещё недалеко от владений Деметрио…

– Ты видел, в каком Патриция была положении. Дальнейший путь мог стать для неё губительным.

– Дела пошли на поправку, как я вижу?

– Слава Богу, разум возвращается к ней, и она хоть немного окрепла.

– Да, были б кости целы, а мясо нарастёт, особенно, когда тебя окружили такой заботой и любовью!.. Вашей жене повезло, мой господин, простите, за прямоту, не каждый на такое способен.

– Ты бы разве не радел о любимом человеке?

– Я только этим и занимаюсь, оберегая Ваше спокойствие, синьор.

– Когда-нибудь научишься говорить со мной, как равный, Амато?!

– Какой же я равный барону Гриманни?

– Отпрыску его, которого уже никто из знати не признаёт, – я ухмыльнулся. – Разве важно, кем ты родился? Кровь, Амато, одинаково красная у всех. Благородство заключается не в сословии: можно быть королём и оставаться порядочной скотиной.

Амато встревоженно посмотрел по сторонам:

– Что Вы такое говорите, синьор?!

– Правду, – я встал со ступеньки, на которой мы оба сидели.

Он тоже поднялся, отряхнул одежду:

– Я ещё не встречал столь свободных духом людей. Это больше всего восхищает меня в Вас.

– Тогда научись говорить мне «ты».

Он покачал головой.

– Проблема в том, что я не могу себе этого позволить. В меня с детства вдалбливали понятие о том, кто я есть, и где моё место под солнцем.

– Оно рядом со мной.

Он посмотрел на меня горячим взглядом тёмных, как южная ночь, глаз:

– Моя жизнь в Ваших руках, Эрнесто. Вы знаете об этом.

– Завтра с рассветом отправимся в путь. У меня было время поразмыслить. Думаю, что последнее место, где отец решит нас искать – это подаренное на свадьбу имение. Там я – владелец и господин. Мы укрепим оборону и сможем противостоять отцу. Он не ожидает такого и скорее всего решит, что гордость не позволит мне воспользоваться его подарком. Для меня же сейчас нет ничего дороже выздоровления Патриции.

– Направление выбрано, что ж испытаем на прочность судьбу, это мне по нраву! – Амато улыбнулся, даже морщинки разгладились на лбу, в такие минуты лицо его преображалось и становилось совсем другим, светлым.

– Распорядись, чтобы приготовили нам провизию. Предупреди людей, пусть лягут пораньше и как следует выспятся, никто не знает, когда будет следующий привал!.. – я вернулся в опочивальню.

Патриция сидела возле единственного в доме зеркала, услужливо принесённого хозяйкой, и расчёсывала гребнем свои длинные и такие необычайно светлые, густые волосы.

– Завтра отправляемся в путь, моя голубка! – я прикоснулся к шелковистой пряди и взглянул в её печальные глаза.

– Куда, любимый? – с тихой покорностью спросила она.

– Я покажу тебе море, как и обещал, мы едем во Флоренцию!

– Как, снова?! – она не знала радоваться ей или плакать.

– Именно там нас не станут искать. Отец и представить себе не сможет, что я обнаглел настолько, чтобы воспользоваться его дарами. А тем временем, мы попросим покровительства Козимо Медичи, укрепимся и создадим свою, пусть и небольшую, но защищённую крепость. Не станет же он, на самом деле, воевать с единственным сыном под носом у Великого герцога Тосканы?

– Хитро придумано, муж мой! Пусть Господь поможет нам. Мы так уязвимы…

– Не думай об этом. Доверься мне, на этот раз я тебя не подведу! К тому же, у нас есть Амато, который один стоит целой армии.

– Я боюсь этого человека, он внушает мне ужас.

– Ты узнаешь его лучше и полюбишь.

– В нём есть что-то роковое! Эти чёрные глаза, – её плечи содрогнулись, – он так задумчиво смотрит на тебя…

– Не бойся! Я доверяю ему.

– Но с чего бы, Эрнесто, сколько вы знакомы?

– То, на что он пошёл ради меня, стоит многих лет дружбы. К тому же, я знаю нечто, известное не многим. Он признался в том, что может стоить ему жизни, тем самым предав себя в мои руки.

– Тем хуже, ты можешь быть для него опасен…

– Любимая, ты ещё не совсем оправилась и, поэтому, в каждом человеке видишь врага.

– Я не могу объяснить, но чувствую смерть и зло исходящие от этого человека.

– Да, он многих убил, он же воин и участвовал в походах, исполнял приказы.

– Беда идёт от него, Эрнесто, будь осмотрителен!

– Он просто не любит женщин, и ты это почувствовала.

– Как это?

– Поверь мне, и не такое бывает, – я обнял её за плечи и прижал к себе. – Амато помог мне тебя спасти, без него я бы не справился в одиночку. Поэтому мы оба должны быть ему признательны, дорогая.

На улице стало совсем темно. По окнам застучал холодный осенний дождь, но мне было тепло и уютно, рядом со мной находился мой свет, моя любовь и единственная награда.

Часть 2. Глава 4

Мне не спалось, в сотый раз обдумывал свой сумасшедший план, желая убедиться в том, что не подвергну смертельному риску Патрицию, но другого выхода не видел. Отправиться в чужие страны без денег и протекции – ещё более опасно.

Голубка тихо почивала, чтобы не тревожить её, я тихонько вылез из-под одеяла, оделся и вышел подышать во двор: нужно как-то успокоиться.

Дождь закончился, ветер гонит облака, словно пастух отару овец. Луна – как зоркий глаз, что следит за нами свысока. Прохлада ночи освежает. Я немного отошёл от дома, и вдруг услышал странные звуки, доносящиеся из сарая. Он устроен так, что сквозь щели постоянного проветривается сено и дрова. Ненадёжное укрытие для любовников, но этим, видимо, всё равно: страсть кипит, стонов и охов не сдерживают. Я отчётливо разглядел слившиеся стоя тела. Женщина не сопротивляется, мужчина крепко держит её за волосы, находясь позади неё, действует как дикий жеребец. От этого зрелища мне стало не по себе и я поспешил убраться восвояси.

Всякие мысли полезли в голову. Может, кто-то из наших солдат соблазнил хозяйскую дочку? Было неловко, что я стал невольным свидетелем этого совокупления, иначе и не назовёшь. Налил в чашу вина, разбавил водой: всегда так делаю, чтобы утолить жажду и не опьянеть, сел погреться возле камина, подбросил ещё несколько поленьев, пока не стало совсем жарко. Немного отодвинулся, так, чтобы было комфортно и тепло. Только что увиденное мной зрелище не выходило из головы и вызывало отвращение. Не успел я допить вино, как в дом вошла та самая девушка, растрёпанная, в слезах, с порванной на груди сорочкой. Заметив меня, она ещё больше испугалась и исчезла за одной из дверей. Я решил дождаться того, кто был с ней, чтобы отчитать прелюбодея, если он один из наших людей. К счастью, Патриция ничего не ведает о случившемся, для неё подобная сцена могла бы быть губительной.

Спустя время на пороге появился Амато. Вот тут я уже окончательно потерял дар речи и чуть не подавился вином, пошедшим не в то горло. Кого угодно ожидал увидеть, но только не его. Даже если б это был сам дьявол, я бы меньше поразился.

Одежда нараспашку, потухший взгляд. Он без позволения сел напротив меня и виновато поднял глаза.

– Вы всё видели?

– Так получилось.

– Она сама затащила меня в сарай…

– Зачем оправдываешься?

– Глупая девчонка, я не могу дать женщине ничего, кроме ярости, – его губы скривились, – Вы теперь презираете меня?

Я не знал, что ответить.

– Подобное поведение недопустимо, она даже не замужем…

– Поверьте, я не первый.

– Избавь меня от подробностей!

– Я причиняю им боль, но есть те, кому это нравится, – он продолжал говорить, будто вовсе не слышал моего протеста. – Простите, если сможете!

– Мне не за что тебя прощать. Тебе жить с твоими грехами, меня они никак не касаются.

Патриция была права в том, что интуитивно чувствовала в нём угрозу. Те, кто насиловал мою жену, мало чем отличались от него. В моей душе всколыхнулась невыносимая горечь.

– Вы осуждаете меня, Эрнесто?

Я не ответил.

– Повторяю, она сама меня хотела, иначе бы я не притронулся к ней.

Поставив недопитую чашу с вином на стол, я отвернулся от него, смотря на огонь.

Он поднялся, подошёл ко мне и встал передо мной на колени.

– Сколько раз говорить тебе, не унижайся! – вскочил с кресла, но он задержал меня, обняв за ноги с такой силой, что я не смог сдвинуться с места.

Беззвучные рыдания сотрясали его. Если бы нас кто-то увидел, мне бы пришлось его убить, чтобы смыть этот позор.

– Амато, опомнись!

– Ты единственный можешь простить меня, Эрнесто! – впервые он обратился ко мне, как равный.

– Тебе нужна исповедь, Бог прощает!

– Он есть в тебе, я знаю. Для меня нет человека дороже, и если ты не простишь меня, лучше убей.

Нет ничего на свете страшнее мужских слёз. Особенно если это человек подобный Амато. Такого я ещё никогда не видел! Это была не скупая слеза, а взорвавшийся Везувий. Казалось, если бы боль имела физическую силу, то разорвала бы его на части.

– Прости меня, мой господин! Только ты один!

Мою душу выворачивали наизнанку противоречивые чувства: хотелось его оттолкнуть, ударить, прогнать, в одно и то же время я испытывал к нему сострадание, презрение, стыд и сильнейшую привязанность, схожую с любовью, всё смешалось внутри так, что и не разберёшь.

– Отпусти меня! – я расцепил его ослабшие руки.

– Я убью себя, если ты сейчас уйдёшь! – он вытащил нож и поднял на меня решительный взгляд.

– Не уйду, но ты должен взять себя в руки. Подобных сцен я больше не потерплю!

– Клянусь, что больше ни к кому не притронусь, если ты простишь и не прогонишь меня прочь, как паршивого пса.

– Хорошо, я прощаю тебя и больше никогда не вспомню об этом, при одном условии… Ты пойдёшь к ней и попросишь прощения, посмотришь ей в глаза и постараешься компенсировать нанесённый ущерб.

– Я сделаю, как ты хочешь, – он словно окаменел, всё ещё продолжая стоять на коленях. Потом с трудом поднялся, словно все силы покинули его и, подойдя к двери, за которой скрылась девушка, тихо постучал, так, словно каждое движение давалось ему с неимоверными усилиями.

В двери щёлкнула задвижка. Она впустила его к себе. Что было дальше, осталось для меня неизвестным. Думаю, он всё-таки выполнил наложенную на него епитимью. Мы больше никогда не говорили с ним об этом, стараясь вычеркнуть из памяти всё, что произошло той ночью.

С рассветом мы отправились в путь. Амато был молчалив и угрюм. Покидая гостеприимный дом, он даже ни разу не оглянулся. Дочь хозяйки тоже не появилась, чтобы нас проводить. Я щедро расплатился за постой и попросил прощения за всё, чем мы могли их обидеть. Но мать, судя по всему, ничего не знала и удивилась моим словам.

Кто знает, может быть на свете всё-таки есть потомки Амато, славного воина с искалеченной душой.

Часть 2. Глава 5

Мы продвигались к поставленной цели медленно, день за днём, черепашьим темпом преодолевая расстояние до Тосканы. Поместье, приобретённое моим отцом, находится возле Ливорно. Со временем живописная бухта, благодаря её выгодному расположению на западном берегу Лигурийского моря, в нескольких милях от устья реки Арно, ведущей через Пизу к Флоренции, может стать крупным портом и торговым центром Флоренции.

Отец всегда придавал большую важность и значимость подобным приобретениям, освоению земель, которые в будущем, при правильном их использовании, могут принести хороший доход. Чутьё его не подводило. Его ясный и холодный рассудок, волевой характер, железная хватка помогали успешно управлять как крестьянским хозяйством так и ремесленниками. Было чему у него поучиться, если б не наше вечное противостояние.

Сферы влияния семьи расширялись год от года и, конечно, Деметрио стремился всеми силами примкнуть к флорентийской золотой жиле, рассчитывая, что Медичи обратят внимание и примут ко двору столь блестящую молодую пару. Но его планам, в которые входила красота Патриции, не суждено было исполниться. Увы, невестка опозорена, и теперь не вхожа в благородные дома. Надежда на то, что сын когда-нибудь поумнеет, тоже рухнула, чаяния родителя не оправдались.

Со дня нашего побега прошло несколько недель, я дивился тому, что до сих пор не настигнут «летящей» конницей Деметрио, которой он занимался всегда с особенной любовью и щедростью. Тишина, казавшаяся затишьем перед бурей, привносила в наше путешествие терпкий привкус страха и настороженности. После осады и взятия крепости Романьези прошло достаточно времени для того, чтобы воины отдохнули и привели в порядок свои ряды. В том, что Деметрио не смирится и не отступится от своих целей, я не сомневался и не питал никаких иллюзий на этот счёт, поэтому, несмотря на наше внушительное удаление от его земель, постоянно ожидал возникновения его, как чёрта из табакерки.

Чтобы защитить Патрицию, мы старались избежать этой встречи, поэтому петляли и заметали следы, продвигаясь к намеченной цели окольными путями, иногда не останавливаясь даже по ночам, не считая коротких передышек. Бог миловал, и пока особых препятствий на пути не возникало. Несколько попыток разбойничьего ограбления мы предотвратили без особых усилий и потерь.