Моя ойкумена. Лирика 1979-2009
Полная версия
Моя ойкумена. Лирика 1979-2009
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
«А за озером горы прозрачные…»
А за озером горы прозрачные,Прямо в небе те горы витают.Складки скальные, снежники вечные,Мхи и камни, и пропасти мрачные,Облака, словно призраки встречные,На тропе сокровенной к Китаю.Я пройду по тропе той заброшеннойНа пустынное плато ТибетаК старой хижине Вэя-отшельника,Азиатской пургой запорошенный,Добреду накануне сочельника,Иль к исходу буддийского лета…Обернется старик, опечалится,Со спины, словно небо, покатойСбросит хвороста связку гремучую,Не спрося – как же так получается,Кто таков, что за бедами мучаюсь —Долго взглянет на пламя заката…Даст полыни метелку продрогшую,Даст синицу… Еще даст китаецРиса горсть, ломтик сыра пастушьего,Повернет меня в сторону прошлую,И по свитку пространства застуженногоЯ прочту: «Возвращайся, скиталец».«А по дну Иссык-Куля блики…»
А по дну Иссык-Куля блики,Блики солнцаСловно ангелов перекличка,Солнца блики.Словно спящих младенцев улыбки,Блики солнца.Дро-дрожат на губах у моряКапли меда!Звень-зерном в душе раскатиласьНежность жизни!«Выходи же, тяншаньская ель…»
Выходи же, тяншаньская ель,К очагу в половине шестогоНа щербатый хребет Кюнгей-ТооТень монашья, тяншаньскя ель.Крылья траура, вздохи потерьТы волочишь по мшистому камню,Как мой предок – месть Шароканью.Крылья траура, вздохи потерь…Близость неба и дикая грусть.Это время шумит, не хвоя.Пройден путь и оплачен с лихвою.Пики мрака и дикая грусть…Изострилась заветная скорбь.Звезды чутко скользят по вершинам.Страшно здесь онемевшим машинам:Горы, ели и горняя скорбь…«Будет поле, тропа и рожь…»
И снилось мне тогда, что, отрешась от тела
И тяжести земной, душа моя летела
С полусознанием иного бытия…
В. Бенедиктов
Будет поле, тропа и рожьС упованьем вечного лета,Будет берег этого света,Тяга почвы и жатвы нож…Свет – не прах! Соломон не прав:Пусть погрузят жизнь на телегу —Даже пылью своих молекулЯ запомню творенья нрав!Верь поэту – бессмертна душа.Он заглядывал за неизбежность,Он угадывал тайную смежностьПочвы с небом.Страшась, кружаЗа границей родного тела,Над воронкой тлена времен,Он за память любимых именЗацепился осиротелоИ вернулся…Упало зерно,Миновав равнодушный жернов,Возле сфер поющего жерлаИ взошло, и тепла полно…Я свободен.И я любил.Я глядел в глаза коридора,Жизнь и смерть идут сквозь который,По которому в громе хораСветлый предок мой уходил.«Когда нет сил ни жить, ни умирать…»
Когда нет сил ни жить, ни умирать,Когда тебя неведомой воронкой,Невидимой сосущею дыроюЗовет и тянет Черная дыра,И шахтой открывается в грудиБездонный мир,Вращающий во мракеНагую душу,В ропоте и страхеСтупившую на тайные пути:Нет времени,Ни лиц,Ни просто тел,И ты, пока лишь медленно,По краюСкользишь,Полубезумно замирая,Предчувствуя, что вовсе не пределИ свет бег мгновенный,И вселеннойМежзвездные просторы,И когдаУже готов ты кануть в никуда,Вдруг… устрашишься:Горестный и пленный,Гребешь назад, наверх, на божий свет,Возрадуешься, вынырнув из мрака!..Ты не свободен от любви и страха.Покуда счастья нет, и смерти нет.«На апрельский протал…»
На апрельский проталОсыпается хвоя.А небесный порталОтворен синевою.Осыпается лес,Обновляясь на лето.Отступает болезньСотворенья поэта.Вот и сник мой восторгДобывания светаСтрасть рассеял простор.А избранника метаПоистерлась, как лэйбНа заношенных джинсах.Ах, скорей бы, смелей бЭто все завершилось:Стрый эксперимент,Где душа – инвалюта.Что ж на здешний моментТошно этак и люто?..Можно с небом на «ты»,А со словом играяВсяко…Только плати,Дорогой, дорогая,Дорогие мои,Дорогое веселье…Вот и все соловьи,Все весны новоселье.«Поделю свою душу на части…»
Поделю свою душу на части,На мильоны ничтожных частей,Чтобы выяснить формулу счастьяИ константу добрых вестей.Разложу до первичной основы,До начального чувства тепла,До не ставшего звуками Слова,До черты, где колеблется мгла.Бесконечно ничтожная малость,Первобрешь рокового Ничто,Точка света, где образовалосьГалактическое решето.Ну, еще раз! Анализ покажет,Отчего эта жизнь хороша.Делим! Но – перед нами все та жеБесконечно большая душа.Не постигнешь пытливою волейСокровенную тайну кольца.Так не прячь перед вольною волейПотемневшего думой лица.Лучше спой, молодой и беспечный,Выходя за отцовский порог,О душе неделимой и вечной.Это Пушкина добрый урок.Бор
Шумит хвоя так высоко и густо,Что чудится – ты в детстве у печи,А в доме тихо, сумрачно и пусто,Труба гудит да мятник стучит.В бору иголок сыплющийся шорох,И медленно,Почти не наяву,Сухая шишка сквозь смолистый морок,Стуча о ветви, падет в траву.И ты упал в небесные палаты,Летишь, кружась, и наблюдаешь, какСосновой медью свитые канатыТеряются в зеленых облаках.Бор отразился в лужицах и росах,Он раздробился, переломился иЗемля висит на трех простых вопросах:О времени, о смерти, о любви.Но в данной точке синего пространстваЛюбви полна вселенная моя,Застыло время знаком постоянства,И смерти нет в пределах бытия.Лишь в капле смолки иглисто искритсяБольшого леса детская душаДа, зноем на прогалинах дыша,В колоннах солнца марево струится…Созерцательные стихи
IВ закатных травах, нем и одинок,Я вспоминал, что значит слово «совесть»…IIЕдва ли есть понятье невесомейИ неподъёмней…Я искал итогМинувшему.А травы золотились,Лились с откоса, млели на ветру.Я думал: насовсем ли закатилисьЗлатые звезды в черную дыру?Шуршали травы и шептали травы:«Живи как мы, забудь про слово «я»И выходило, вроде, травы правы —Я лишь досадный промах бытия.И надо жить, свой путь соизмеряяС высокой вестью космоса души…Но ум глумился: «Травам доверяя,Бреши, приятель, да стихи пиши.Мол, благодать – слияние с природой,Соитие с великой пустотой,Совокупление с пустой породой,Созвучие с извечной немотой.Себе, себе же в творческом задореБреши о неизбывности души!..Ловить себя за хвост, с собою споря,Напрасен труд…Меж тем уже в тишиЗвезда возникла над зарей вечерней,Мерцаньем мне сигналилаО ЧЕМ?Воспоминаньем,Вестью ли – свеченьеЕе во мне откликнулось?А может —Надеждою на то, что подытожатВсе к лучшему?И по щеке у БогСлезою метеорнойНе стечем?..«Он любил только небо и деву…»
Жил на свете рыцарь бедный…
А. Пушкин
Он любил только небо и деву,Воевал, чтоб себя победить,Чтоб, не веря ни страху, ни гневу,И просторно и праведно жить.Дело было в погибшей державеПод рябиной среди снегирей,Дальше Токио, ближе к Варшаве,Между трех океанов-морей.Может, Молли, а может, ЛюдмилаЗвали деву мечтаний и грёз.И она б его тоже любила,Бес не выдал – за море унес.Он сидел под рябиной кудрявой,Под развесистой клюквой сидел…Бросил меч, распростился со славойИ остался совсем не у дел.Свиньи-ироды рыщут младенца.Дева за морем… Как же тут быть?Только Ваня с куском полотенцаПриглашает прощать и любить.Только рыцари каркают хором,Защищая чужие права.Только ветер бушует над бором,И торчит из земли голова.Только небо, как водка прозрачно,Так прозрачно, что хочется петь.«Как же быть? – Вновь он вымолвил мрачно. —Неужели и вправду терпеть?»И не смысля ни ухом, ни рыломВ этом мире, лежащем во зле,Он подался, палимый светилом,По блаженной и милой земле…«Куст пионов и розовый воздух…»
Куст пионов и розовый воздух.Лебединое озеро. Смех.Это музыка трогает возраст.Это перышко кружит, как снег.Я забыл о печалях полночныхИ невинности нежной боюсь.Лепестками усыпана почва.Лебединая музыка. Грусть.Холодает. К ночи холодает.Тает облако. Падает мгла.Нега-бабочка в ночь улетает:Взмыла-ахнула, изнемогла…Так и будем следить за полетомИ томиться холодным умом…Спят бутоны…Где музыка?.. Кто там?..Кто там, Господи, в небе пустом?1991Овраг
Сумрак в заусеницах оврагаС ландышем под рухлядью коры…Где струит извилистая влага,И ступают сосны за обрыв.Страх-овраг у дачного поселка.Крик-обрыв с клубничным козырьком.От оврага никакого толка,Что ж без толка я сюда влеком?Здесь таится липкая тревога,Здесь кружится старая сова,Здесь я у какого-то порога.У какого?..Прячутся слова.Прячутся под листьями коряги.Теплится под облаком закат.Не хватает веры и… отваги —Сделать полшага.Лишь сова кружится слепошаро,Словно тьмы и свет на весах.Падает во тьму…И впрямь, пожалуй,Лучше ей не знать о небесах.«На море штиль. Оплавилась волна…»
На море штиль. Оплавилась волна.Увяли паруса катамарана.Не подписать ли грустный меморандумО прекращеньи мяса и вина?..Страстям потрафить не запрещено.Но лень – она послаще заграницы.В глазах лукавят солнечные блицы.На море штиль. И степлилось вино.И штиль да штиль кругом…Какая дрянь —Все эти ваши страсти по свободе!Душа в отгуле. И застой в природе.Стой. Обернись. Не заступи за грань.Благословенна праздная игра…Спаситель тоже трогал погремушку;А рифму, как чудесную игрушку,Нам дали в час воскресного добра.Аз, многогрешный, не велик стилист,Но, словно чёлн, объят высоким штилем,– Плыви! – скажу, – коль семь небес под килем,Коль светел пред тобой покоя лист…«Либо-либо…»
Либо-либо…Оплыли следы.Травы в инее. Синь проступает.Много холода. Много воды.Радость осени не искупает.То ли плыть по зеркальным горам,То ли падать в отвесное море?..Умирает старик Авраам,Сыновья перессорятся вскоре.Облака, словно демона крик…Пусть я нищ, но не ведаю боен!Пусть в зените скользит материкС фиолетово-сизым подбоем.Это плавится в море закат.Это все, что осталось от славы…Путь высок и, как прежде, покат —От земной до небесной державы.Демон
Живу на даче с бронзовым жуком:Жук под диваном, я – все больше в кресле.Когда б я знал, что демоны воскресли,То посчитал бы, что с одним знаком.Под вечер, когда слышен на стеклеМохнатый шелест нечисти мотыльной,Выходит он походкою костыльнойКо мне под лампу – нежиться в тепле.Мерцают латы – бархатен отлив.Стучит хитин, как будто трость виконта.И грозен вид. Но больше так – для понта.Он стар, горбат и, видимо, брюзглив.Еще хватает сил вспугнуть жильцаДа пообедать полудохлой мухой.Но – гордостью и старческой разрухойИ он казнен и сломлен до конца.Играю с ним. Никак не применюНи крестное знаменье, ни булавку.Щипни за палец и ступай под лавку —Во тьму, поближе к серному огню.«Парусами сизыми сырыми…»
Парусами сизыми сырымиДва дождя уходят по воде.Паруса дождей…А имя, имя…Имя дня?.. Ильин сегодня день.Спас медовый… Господи, не помню,Завтра?.. Завтра будет мед жбан.Хорошо, разведрило бы к полдню:Сласть как славно – медом по губам.Временное летнее спасенье —Яблоки с орехом на меду.И преображенье в воскресенье —Воскресенье осени в саду.Следом – угасающее пеньеВечеров над чашами стола,И плодов блаженное успеньеВ чистых слитках плавного стекла.Света ток сквозь облако тугоеСном душистым в воздухе висит.Светлый крест. Лучение покоя.Только смерчик тропкой колесит.Все забыл. А то, чего не знал я,Вспоминать мучительней всего.У соблазнов – алая изнанка,Под изнанкой вовсе ничего.«Слепок облака в озере парусном…»
Слепок облака в озере парусном.Словно ветра изнанка – залив.Даль клубится полотнищем гарусным.Резь простора. И – неба размыв.Чем усердней, тем боле бесплоднееСеть плетет серебристый мизгирь…До свидания, лето Господнее,Исполать тебе, любя ширь!До свиданья, корчага целебная,Лепестками засыпана вся…И любовь, и душа моя пленная,И моленная света стезя.Ничего не решается загодя.И победа – погибельней лжи.…Разбегаются волны по заводямОт прошедшей за мысом баржи.Растекаются страхи по комнатам.Разбивается ветром окно.Звон осколков и шорох… О ком это?Да. Но мне… мне уже все равно.Лишь сквозняк пробегает по памяти.Лишь глаза цепенеют на миг,Да скользит по песку как по папертиОт небесного купола блик.…Где очнемся от холода летнего?Кто простит меня? Просто простит,Не спрося не посула последнего,Не напомня про суд и про стыд…«Девушка с прозрачными глазами…»
Девушка с прозрачными глазами,С лунным камнем в мочке золотойЗамерла, склонясь пред образами,Тихая, пред ликом Девы той,Той, что так чиста и непорочна,Той, что милосерднее зари…И летали в куполе барочномБелоснежной парой сизари.Господи, я грешен и ничтожен,Горб мой полон мрака и свинца,Но обескуражен и восторженБлагодатью этого лица.Господи, я знаю, как непрочнаПлоть – как и лукава, и горька…Но летают в куполе барочномДва непобедимых голубка.Призрак это или откровенье,Я не знаю, только не могуУдержать в груди сердцебиенье,Как лучом пронзившее тоску.Девушку с прозрачными глазами,Кроткую в молитве о любви…Душу ли, омытую слезами,Господи, мою благослови.Мне уже под тяжестью сомненьяИ не встать, и не поднять лица,Лишь глядеть с улыбкой умиленьяС тихих плит церковного крыльца…Падение
Мне казалось – я хищная птица,И распластан над горной страной.Мне казалось – я волен родитьсяЧеловеком ли тварью земной.Круг души мне ветрами очерченПо периметру сизой земли,И гласят мне печати на сердце:«Знакам силы и славы внемли!».Я внимал и тому и другому,Я знавал восхищенье высот.И живущему в облаке громуСлал перуны мой каменный рот.Гордый выкормыш ГипербореиЗвал достойным лишь камень и сталь!Не скорбя, не любя, не робея,Я свивал за спиралью спираль.Но зовет меня к язвам и вереЧеловеческая ипостась.Боже мой, не большая потеряВ зябь осеннюю соколу пасть.Отрекаюсь от грозного крика,От судьбы и от крови чужой,Чтоб прижаться светло и толикоК лику слез и могиле большой.Черный пепел над храмом закружит,Чтобы комьями пасть на жнивье.Дольний колокол. Давняя стужа.В небе пусто. Одно воронье.Дрогнет воздух. Взовьется капеллаДетским раем средь горних валторн,И мое беспилотное телоПротаранит кладбищенский дерн.Золотой кол2
IГде за гиперборейскими льдамиКосмос лег,Где живет за пустыми вратамиБожий вздох,Он возник на холме небосводаВ той дали,Где лишь хаоса сонные водыТьмою шли.Он —Пробивший покров сотвореньяТурий рог:Знак рождения,Мера вращенья,Ось миров!..IIОтпусти мою душу, Россия,До звезды!Я с Алтая взлечу без усилья,Без узды.Вольных мыслей усталую лошадьУ тех вратПривяжу. И по Млечной пороше —Наугад…«Нету мочи жевать целлюлозу…»
Нету мочи жевать целлюлозу,Нету права ее не жевать.Что ж, имей не мозоль, так занозу,Жуй, забравшись от всех под кровать.Баю-бай, набираюсь терпенья,Как велел господин президент.В горле ком. Не достанет раденьяДоломать переломный момент.То мазут, то минтай, то ментовка,То под дых, то под зад, то под суд…Перестройка, рекогносцировка,И святых в экспертизу несут.Я пойду по следам экспертизыЗа причастьем в соседний ларёк,Я увижу родные эскизы:Два душмана, забор, пузырек…:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::Что ж ты падешь, подлая баба?!Ну, давай, доведу до бедыИль сыщу тебе злого прорабаИз потомков Великой Орды.Бог с тобою, я только проездом,Как-нибудь коротай до утра.Съеду, будет одним койко-местомБольше в городе Piдна дыра.Все мы бублики с маком тачали,Все мы прыгаем лишь в ширину.Бог с тобой, хорошо помолчали,Лей в послед и чужую вину.…На младенце построен Детинец,Храм – на вере, а Спас – на крови.Пей, старуха, запретный гостинец,Бог с тобой,Если можешь – живи…Братск, 1990«Дно колодца и неба рядно…»
Дно колодца и неба рядно,И полёт в золотом промежутке:Словно тает в соломенной грудкеСоловьиного смеха зерно.Любо-дорого, лепо-красноВ новобрачных прозрачных покоях.Никнет ветер на чистых покосах,Льется в озеро света вино…Тихо пей, все, что Богом дано,Причащайся последнему счастью,Благодати земной причащайся,Завтра – поздно,Потом – все равно.Там – потом, даже днями темно,Лихо там без любви и поруки…Вон и листья от счастья и мукиЗолотые ложатся на дно.«Зимняя пойма…»
Зимняя пойма.Прямая тропа.Пой, моя радость.Иней,Как легкое платье, упал.Пой, моя радость.Снег золотитсяИ ждёт синевы.Пой, моя радость.Луч раздробилсяО призрак листвы.Пой, моя радость!..Морской трамвай
из Азии в Европу
Из России в Россию плывет катерокЧрез пролив, что далече когда-тоПо январскому льду князь ли Глеб пересек?Тыща лет – только камень и дата.В лето, Боже, какое-то – я, имярек,Проплываю по старому курсуНа корме средь мешков, где небритый абрекЩурит глаз и грызет кукурузу.Где болгарские перцы в корзинах скрипят,И старухи, что клушки-наседки,Охраняют коляски: там, вместо внучат,Гроздья – только что снятые с ветки,Там пушистого персика розовый ворс,И арбузы в пижамах курортных.Ветер торга и табора на борт занесРазнокрашенный говор народный.Говорят, что нас встретит чужая страна,Здесь Тамань, а за морем – таможня.Говорят, что очнулся от сна Сатана,Невозможное – снова возможно.Я плыву и не знаю: зачем так давноНам назначено странствие это…Просто-напросто, просто – дурное кино,Закольцована старая лента.Просто-напросто, просто… Но просто ли то?Нет, не просто, не пусто, не глухо.Греку даст сигарету красавец-бато.К туркам сядет хохлушка-старуха…Из России в Россию… А море шумит,Катер борется с ветром наверно!И не кончен ресурс. И не выбран лимит.И жива наша вечная вера.И всеобщего счастья златые ключиНе потеряны в бешенной сече.…Тыщу лет уж стоит на пороге КерчиРусский храм Иоанна Предтечи!17 августа 1994«Мессершмиты как осы…»
Тигроподобные осы роем вьются над горой тучного злато-лилового винограда. Спрашиваю у уличной торговки: «Почему этих зверей не отпугиваете? К вам покупатель близко не подойдет». «Подойдет! Если осы вьются, значит виноград медовый. Сахарный».
Мессершмиты как осы поют над дворцом Митридата,И закатное золото гроздьями ткет виноград,Пыль Европы и Азии смешана с кровью солдата:Обелиски и кости на тысячи стадий назад.Понт Эвксинский кипит, жадно тыкаясь в вымя Тавриды.Над Таманским заливом упругая синяя зыбь.Арианский монах собирает у моря акриды,Да простудно кричит на лиманах забытая выпь.Что-то стронулось в мире. И время, как старая кладка,Рассыпается в пальцах — песчаник, саман, известняк.Лишь разбитый кувшин, лишь вина золотая облатка,И на синей глазури – лишь чайки парящий зигзаг.Над лучом маяка полыхают небес аксамиты.Мир навылет сквозит — грохот гусениц, топот подков.Митридат упадает на меч…И горят мессершмиты…И суровый монах всех оплачет во веки веков…16 августа 1994Крест
На мраморном надгробии Геракл Был грозен, как Георгий-змееборец,Но конь врага копытом не топтал, Копье искало славы, а не правды.И камень, прихотливо накренясь, Стоял среди осколков Гермонассы,Средь городка по имени Тамань, На берегу полуденного моряВо дворике музея…Где-то здесь,Неподалеку, ночевал поручик, И так же слушал мерный шум водыИ запах йода на осклизлой гальке, И древней тишины степную глушь…Но тот поручик умер.Был застрелен.Давным-давно.А кажется, вчера.Зачем я вспомнил?Жалость? Состраданье?Нет, нет!Он так хотел. Он все узнал Столь рано, что не думал о протесте.Протест ведь пустоте равновелик, А он был полон жизни, вечной жизни,Хотя слова о жизни той пусты… Но есть деталь, что не дает покоя.Там – в глубине музея, на стене, Средь золотых монет Пантикопеи,Лампадок, бус, ликивчиков, колец И прочей бижутерии ахейскойЕсть крестик. Я не видывал нигде Подобного. Конец креста обломан.Вершина же и левый луч – целы. На них, в кругах, таинственные знаки.Их ведали чеканщик и монах, И всякий раб крещенной Византии.Но суть не в них.Внизу креста – Христос.Католики, воспевшие распятье, И муки, и поруганную плоть.И Божьей кровью полные стигматы, Взроптали бы, увидя этот крест.Здесь нет распятья. Иисус нисходит С вершины мук в сияньи и любви,Неся перед собой живые руки, Как бы желая даровать хлеба.За ним овал златого ореола… Крест позади. Его не миновать,Но он остался знаком пограничным: Преодолей, шагни, переступи!Иди за мной, иди и не противься. Распятья нет, есть радости завет.Так мне внушали древние монахи, Носившие под рясой этот крестЕще до русских лет Тмутаракани.………………………………………………Молчат надгробья. А поручик спит,Внимая Небу. Прах летит по ветру.И лишь Геракл в порыве роковомНе может отыскать достойной цели,От подвига до подвига летит,Пронзая ветер жалом копьевидным,Не зная, что на траурном костреОн в тунике отравленной истлеетВ жестоких корчах.Навсегда настигнутСамим собой…5 сентября 1994«Приближается край… Но не хочется верить…»
Приближается край… Но не хочется верить.На краю затоскую о крае родном.А Потерянный рай назван именем зверя,А грядущий Эдем мечен страшным числом.Я был вдрызг одинок без любви и России.Я был просто дурак, обреченный на жизнь.Но, прозрев, я объят тьмою невыразимой,Где позор на разоре и злоба на лжи.Треугольная мгла в треугольном убранстве —Этот проклятый знак врезан в сердце стране.Шесть грехов бытия.Шесть зияний в пространстве.Шестипалый захват, что присущ Сатане.А меж тьмою и мной – только крестик нательный,Только слово прощенья за ради Христа.А иначе не снесть этой муки артельной,Этой трассы над бездной, что страхом пуста.25 августа 1994Восточные стансы
Я запрягаю мрака караванНа берегу полуночном и диком.Мечтавший о труде равновеликомТаланту, что Отец мне даровал,Я запрягаю скорби караван.Тот, кто пророку диктовал Коран,Архангел или Столп громоподобный,Молчит поныне в области загробной,Не избран я, хотя, быть может, званТем, кто пророку диктовал Коран.Горит Синай. Безмолвствует Ливан.И облака плывут над Аркаимом.И на Алтае в воздухе сладимомЗолотоносный цедится туман.Горит Синай. Безмолвствует Ливан.Узда и шпоры – дьявольский обман.Ведь пустоту ничем не оседлаешь.Пророк велик. Но ведает Аллах лишь —Кому я нужен и зачем со-здан!Я запрягаю мрака караван.Тамань
Тмутаракань, Тументархан,А много раньше – Гермонасса…Накрой, кунак мой, дастарханНа глади синего паласа.Твой предок возлагал халвуНа ворс ковров Бахчисарая.А я татарином слыву,В роду татарина не зная.Чингиса дух меж нами жив,Но не скажу – кому он ближе.За друга душу положив,Мы оба пасынки Парижа.Мы оба, щепоть чабрецаБездумно растерев меж пальцев,Впадаем в сон, где без конца —Лишь песня воина-скитальца.И здесь, на дальнем берегу,Где много нас легло за правду,Мы нынче общему врагуГотовим общую награду.Пусть в ножны вложены мечи,Мечтает холм о граде прежнем.…И чайка, ноги замочив,Стоит на камешке прибрежном.«Под бубенцы цикад в эпоху полнолунья…»
Под бубенцы цикад в эпоху полнолунья,Когда стучит в окно засохший абрикос,Вслепую поведу по черному стеклу яИ вспомню светлый шелк ночных твоих волос.За Млечным пустырем – родной Сибири дали…А здесь такой разлив безоблачной луны,Такая благодать сухой степи миндальной,Такой безмерный вздох оставленной страны.И петушиный залп. И пустобрех собачий.И море фосфорит, забвением дыша.Я уловлю твой свет. На мой талант рыбачий —Сокровищем твоя полночная душа.Родная, трепещи! Ты вся в моих ладонях.Ты не уйдешь уже из мрежей голубых.А в ячеях поет, такое молодое,Сиянье, что сильней превратностей любых.22 августа 1994Ореховая девочка
Ореховое дерево,Ореховый загар,Дуреха, моя девочка,Не спи ты на закат.Морской белесой горечьюОбметан губ овал.Такую диво-горлинкуЯ чуть не прозевал.Ты треплешься по берегу,Играешь и поешь.Ты в профиль – ангел стрелянный,А спереди – Гаврош.Орехи с перестукамиОбсыпятся на стол.Подобными поступкамиЯ уж по горло зол.Соломенное солнышко.Гремучий перезвон.Как ведрышко до донышка:Дин-дон, дин-дон, дин-дон.Рябит в прозрачном лепетеДревесная метель.Коленца любо-летние,Сквозная канитель.Мой грех,Мой Спас ореховый,Земной и Божий дар…За морем древнегреческимПожар, пожар, пожар.19 августа 1994Видение Беловодья
Дольним берегом тучи плывутВ дымке матовых складок таежных.И разливом надежд потаенныхДышат сумерки…Горний сосудПереполненный солнечной цедройСерафим ли веселый разбил?И разлился, и словно застыл,Тучи обняв, состав драгоценный.Берег призрачный.Плавни. Залив.Море в небе. И небо сквозь море.Явь, что явлена нам на Фаворе.Мир надмирный…Но больше, чем жив,Тот простор над простором реальным!Сколь полна благодатью вода!Что за ладьи стремятся туда?Что за звон над затоном зеркальным!?Стой, душа моя! Верь и внемлиСтройной выси небесного хора,Вторь живому мерцанью простораКем-то обетованной земли.
