Проклятие Баскервилей. Первоначальная рукопись сэра Артура Конан Дойла

Тем не менее, таинственные слухи, согласно которым смерть сэра Чарльза была вызвана некими мистическими причинами, не утихают, что может воспрепятствовать прибытию наследника в Баскервиль-холл. Как удалось установить, им является следующий в роду Баскервилей, мистер Генри Баскервиль, если он жив, конечно, – сын покойного младшего брата сэра Чарльза. Как стало недавно известно, молодой человек находится в Америке, и наводятся справки, чтобы сообщить ему хорошую весть о баснословном состоянии, которое волею непредсказуемой судьбы идёт ему прямо в руки.

Я сложил газету. Холмс с доброй улыбкой посмотрел в грустное лицо доктора Мортимера.

– Вы полагаете, что те частные факты, которые у вас имеются, и которые свидетельствуют о том, что сэра Чарльза что-то напугало, суд намеренно не принял во внимание? Лишние разговоры на эту щекотливую тему могут отпугнуть наследников от Баскервиль-холла, а это чрезвычайно не выгодно местным властям, привыкшим к щедрым пожертвованиям сэра Чарльза, верно?

– Точно так.

– След, который вы вместе с сэром Чарльзом обнаружили на Тисовой аллее неподалёку от гравийной дорожки, убеждает вас в том, что страхи покойного не были напрасны, однако призрак не может оставлять физические следы, не так ли?

– Совершенно верно. Между тем, факты свидетельствуют о том, что в окрестностях Баскервиль-холла, в самом деле, бродит привидение в образе огромной чёрной собаки.

– Какие факты?

– Несколько местных жителей видели на болотах существо, очень похожее на то, которое описано в недавно обнаруженной семейной хронике Баскервилей. Все они в один голос утверждают, что, призрак является только тем, кто ходит по болоту один. Он невероятных размеров, мерцает в темноте, плывёт в воздухе и выглядит просто ужасно. Я по очереди опросил трёх рассказчиков, которым, как я знаю, вполне можно доверять. Один из них – крестьянин в здравом, как говорится уме, и твёрдой памяти, второй – ветеринар, а третий – фермер, он сам или с помощью нанятых пастухов пасёт своих овец на близлежащих пастбищах. Все они поведали мне об отвратительном чудовище, точно соответствующем по описанию дьявольской собаке из легенды. Дело вовсе не в моих личных переживаниях, у нас в округе воцарился настоящий ужас. Люди боятся в одиночку ходить по болотам после захода солнца.

– И вы, человек науки, врач, верите в сверхъестественные силы?

– Мистер Холмс, я не знаю, чему верить, поэтому пришёл к вам.

Холмс обескуражено пожал плечами.

– Пока что мои расследования ограничивались этим миром. До сих пор я, насколько мне позволяли мои скромные возможности, боролся со злом, однако вступление в схватку с самим Отцом зла мне представляется слишком самонадеянным. Чтобы я приступил к расследованию, вы, доктор, должны, по крайней мере, признать, что следы чудовища материальны. Вспомните легенду. Чудовище не оставляет никаких следов.

– Говорят, что она могла опалить.

– В таком случае, как я могу помочь вам? Если в деле присутствуют сверхъестественные силы, то расследовать его бесполезно, в то же время вы настоятельно просите меня начать расследование, утверждая, что сверхъестественное существо оставляет следы.

– Зная частности, я всерьёз беспокоюсь за сэра Генри, который через час прибывает на вокзал Ватерлоо. – Доктор взглянул на свои часы. – Точнее, через час с четвертью.

– Наследник?

– Да, после смерти сэра Чарльза мы со Степлтоном, будучи поверенными в делах баронета, навели справки, и нашли его. Он вполне успешный фермер из Канады. Согласно тем сведениям, которые нам удалось получить, сэр Генри – человек безукоризненной репутации.

– Других наследников нет, я полагаю?

– Нет. Единственный другой кровный родственник, следы которого нам удалось разыскать, был Роджер Баскервиль, младший из трёх братьев, а сэр Чарльз был старшим. Средний брат умер молодым, и сэр Генри – его сын. Роджер был, к сожалению, паршивой овцой в семье. Он находился под следствием, однако сумел бежать в Центральную Америку, где скончался в тысяча восемьсот семьдесят шестом году от жёлтой лихорадки. Сэр Генри – последний из рода Баскервилей, он прибывает через один час и пять минут, и я встречаю его на вокзале Ватерлоо, поскольку получил телеграмму, что этим утром он прибыл в Саутгемптон. Итак, мистер Холмс, что вы посоветуете с ним делать?

– Почему бы ему не последовать в имение своих отцов?

– Это, конечно, кажется наиболее естественным. Тем не менее, примите во внимание, что те представители рода Баскервилей, которые следовали туда, неизменно встречали там свой роковой конец. Я уверен, что если бы сэр Чарльз не умер так скоропостижно, он попросил бы меня не допустить, чтобы последний из рода Баскервилей прибыл в это смертоносное место. Я опасаюсь, что не смогу принять объективного решения, поскольку имею явный личный интерес в этом деле. Вот почему я подробно изложил вам обстоятельства этого странного дела и прошу вашего совета. Скажите же, наконец, угрожает ли наследнику опасность?

Холмс погрузился в глубокое раздумье.

– Доктор, давайте говорить откровенно, – через минуту сказал он. – Вы считаете, что некое мистическое присутствие делает Дартмур небезопасным для пребывания Баскервилей. Таково ваше мнение?

– По крайней мере, вы видите, я могу долго говорить о том, что некие, пусть не всегда объяснимые доказательства, тем не менее, свидетельствуют об этом.

– Хм, если, в самом деле, ваша теория о наличии сверхъестественных сил, оставляющих материальные следы, верна, причинить зло сэру Генри в Лондоне так же легко, как и в Девоншире. Вряд ли можно поверить в то, что дьявол ограничил свою власть лишь вашим сельским округом.

– Вы смотрите на дело легкомысленно, мистер Холмс, и даже шутите, потому что лично не сталкивались с тем, что бросает людей в оторопь. Итак, ваш совет, как я полагаю, состоит в том, что молодому наследнику будет в Девоншире так же безопасно, как в Лондоне. Что вы рекомендуете мне сделать?

– Я рекомендую вам, сэр, взять кэб, и отправиться на вокзал Ватерлоо встречать сэра Генри.

– А затем?

– Вы не скажете ему ни слова об этом деле, пока я не приду к конкретному решению.

– Как долго придётся ждать?

– Ровно через двадцать четыре часа у вас на руках будет мой вердикт. Повторяю, что сэру Генри не стоит ничего говорить о ваших сомнениях. Пусть пока он наслаждается Лондоном. Завтра, в десять часов утра, доктор, я буду чрезвычайно обязан, если вы навестите меня здесь, и я подскажу вам, что делать дальше, если вы придёте вместе с сэром Генри.

– Я сделаю так, как вы просите, мистер Холмс.

Доктор Мортимер быстро записал время встречи на манжете сорочки и поспешил из комнаты, рассеянно оглядываясь по сторонам, однако Холмс остановил его в тот момент, когда он выходил на лестницу.

– Ещё один вопрос, доктор Мортимер. Вы говорите, что несколько человек из местных жителей видели призрак на болотах до отъезда сэра Чарльза в Лондон?

– По крайней мере, три человека точно видели.

– А видел ли кто-нибудь призрак после отъезда сэра Чарльза и его скоропостижной смерти?

– Нет, после его отъезда я ничего подобного ни от кого не слышал.

– Благодарю. До свидания.

Когда доктор вышел из комнаты, Холмс повернулся ко мне. Я увидел, что к нему снова вернулись спокойная собранность и предельная сосредоточенность. Они свидетельствовали, насколько я знал, что, наконец-то появилась действительно достойная задача.

– Вы со мной, Ватсон?

– А куда вы?

– В «Семирамиду».

– Если я смогу быть полезным.

– Я хотел бы, чтобы вы присутствовали. Мне нужен человек, с которым я мог бы посоветоваться, да и для ваших отчётов пригодится. Дело, похоже, в самом деле, обещает быть интересным.

– Откуда такая уверенность? По-моему, в нём присутствуют лишь одни предрассудки.

– Посмотрим, друг мой, посмотрим.

Глава третья. Проблема

Мы взошли на мраморные ступени и миновали солидного швейцара. Роскошные помещения напоминали апартаменты Древнего Востока. Я, как видно, напрасно ожидал, что «Семирамида» произведёт неприятное впечатление. Здесь погиб человек, которого мы не смогли уберечь, однако сияние отеля в лучах солнца, которое вдруг выглянуло из-за низких туч, сняло гнетущее чувство. Где-то в глубине души у меня всё же теплилась надежда, что кончина сэра Чарльза вызвана всего лишь трагической случайностью, спровоцированной затяжной депрессией, однако Холмс походил на гончую, почуявшую след, и по опыту я знал, что обыкновенные несчастные случаи такую реакцию в нём не пробуждали.

Портье, юркий брюнет средних лет, увидев визитную карточку моего друга, кивнул и повёл нас в прохладный затемнённый коридор, устланный мягким персидским ковром.

Холмс замедлил шаг.

– Здесь всегда такое плохое освещение?

– Да, сэр, хозяин считает, что оно создаёт атмосферу вавилонской сказки.

Мы двинулись дальше и скоро остановились перед массивной дверью под номером 1А.

– Вот здесь он остановился и провёл свой роковой день.

– Когда вы видели его живым в последний раз?

– Я говорил полиции, в десять часов вечера или чуть позже.

– При каких обстоятельствах?

– Где-то в девять вечера наш хозяин, узнав, кто оказал честь своим присутствием в отеле, пригласил сэра Баскервиля на чашку кофе, он пробыл вместе с нашим хозяином в его кабинете, наверное, около получаса, после чего вернулся к себе. В начале одиннадцатого он вышел из номера, попросил обновить чернила в чернильнице, после этого заперся внутри. Больше живым я его не видел.

– Кто обновлял чернила?

– Я, сэр.

– Окно было открыто?

– Кажется, оно было немного приподнято, поскольку в номере слегка сквозило.

– Кто-то из служащих отеля видел его живым после этого?

– Нет, сэр.

Щёлкнул замок, распахнулась дверь, и в нос ударил запах нежилого помещения. Холмс, поведя ноздрями, шагнул внутрь.

– Как видно, здесь нечасто останавливаются.

– Вы правы, сэр, все хотят на солнечной стороне, а эта комната выходит в затенённый глухой внутренний двор. Кроме этого, мы планируем провести ремонт, и пока намеренно никого сюда не селим.

– Выходит, что со дня трагедии здесь никто не останавливался?

– Никто.

– А после того, как обнаружили тело под окном, вы заходили сюда?

– Да, сэр.

– Кто-то из служащих отеля заходил сюда до вас после того, как обнаружили мёртвое тело?

– Нет, сэр. Мой напарник дежурит у входа, а я нахожусь у стойки и контролирую этажи. Больше из служащих на ночь никто не остаётся.

– А где расположен кабинет хозяина?

– В цоколе.

– Хозяин остался на ночь?

– Нет, выпив с гостем чашку кофе, он уехал домой. Я лично проводил его, и видел, как он сел в экипаж.

– Когда вы подошли к номеру, дверь по-прежнему была заперта изнутри?

– Нет, она была распахнута настежь.

– Хм, дверной замок, как я вижу, цел.

– Цел и невредим, сэр.

– А окно?

– Было открыто так, что, в самом деле, можно было вывалиться наружу или выпрыгнуть с разбега головой вниз.

Мы вошли внутрь. Комната отличалась роскошной обстановкой, в которой в то же время не было ничего лишнего, – слева располагалась высокая двуспальная кровать из вишнёвого дерева, справа возвышался впечатляющий платяной шкаф, а напротив у единственного окна стоял дубовый рабочий стол с лампой и письменными принадлежностями – чернильницей, пером и листками чистой бумаги, аккуратно сложенными в стопку.

Холмс указал кончиком трости на окно.

– А это что такое?

Оконный переплёт состоял из девяти ячеек. Три средние ячейки несли горизонтальную надпись, сделанную очень крупными буквами какой-то полупрозрачной тёмно-бордовой краской. В левой ячейке было вписано – KEEP AWAY, средней – THE HOUND OF, а правой – BASKERVILLES.

– Держи в отдалении Собаку Баскервилей, – сказал я, машинально прочитав вслух текст, выведенный на оконном стекле. – Что за бред?

Портье засуетился так, словно это он сделал надпись.

– О, наш плотник, он ремонтирует соседний номер, собирается менять там трухлявую оконную раму, и мы просим его заодно стереть эту глупую надпись, не знаю, откуда она появилась, вот, теперь ждём, когда он, наконец, соизволит.

– Когда вы обновляли чернила, надпись была?

– В комнате царил полумрак, жилец почему-то не зажигал свет, поэтому я не обратил внимания, сэр.

Холмс мягко, как леопард к добыче, приблизился к подоконнику.

– Когда появилась надпись?

– После того, как в номер заселился сэр Чарльз Баскервиль, это было, если не ошибаюсь, пятнадцатого сентября. Поговаривали, что он смертельно боится собак, всюду, даже в туалетную комнату, ходит с палкой, и у него, кажется, не всё благополучно с головой. Я лично ничего такого особенного за ним не заметил, кроме того, что с тростью он, в самом деле, не расставался и всегда держал её так, словно намеревался врезать по зубам незримому врагу.

– А кто говорил, что у него что-то с головой?

– Детектив Скотланд-Ярда Лестрейд, он приезжал осматривать место происшествия. Я грешным делом думаю, сэр, что наверняка это сам покойный сделал надпись на стекле, когда на него, как говорится, нашло…

– Окно традиционное, створка отодвигается вверх. Вы видите, что надпись сделана снаружи?

– Да, сэр, вижу. Думаю, он поднял створку, высунулся и написал. Такие люди, знаете ли, очень странные! Вот у жены моего брата есть одна странность, она давно живёт с ним вдвоём под одной крышей, детей нет…

Пока портье рассказывал про жену брата, дрожащую, как кролик, от одного лишь мерцания внезапно гаснущих в одно и то же время газовых фонарей и странным образом теряющую, а потом обнаруживающую свои вещи в самых неожиданных местах, Холмс поднял створку и высунулся из окна. В таком положении, в самом деле, можно было что-то написать снаружи, если бы квадраты оконного переплёта не уходили в щель между поднятой створкой и самим окном. Холмс попробовал опустить её вниз, однако она прижала его к подоконнику, не давая выпростать вверх руку. Очевидно, что, находясь в комнате, написать что-либо снаружи на стекле было практически невозможно.

Мой друг посмотрел в безмятежное лицо портье.

– Ваш брат – нехороший человек, у него отсутствуют всякие моральные принципы. Он делает вид, что уходит из дома, а сам снаружи крадётся в темноте под окна и незаметно подкручивает газовые фонари во дворе. Кроме того, он таскает у жены личные вещи, а затем подбрасывает их ей, желая свести её с ума и сдать в пансион для душевнобольных, поскольку у него давно появилась хорошенькая замена.

– Какой кошмар! А как вы узнали?

– Пустяки! Вы лучше скажите, полиция видела надпись на окне?

– Нет, когда они вошли в комнату, окно было открыто, и надпись была не видна. Я обнаружил её только после ухода полиции, когда опустил оконную створку вниз перед тем, как запереть комнату.

Холмс тщательно исследовал раму и подоконник.

– Полиция осматривала личные вещи покойного? Там были какие-нибудь плотницкие инструменты?

– Нет, только бельё, бритва и всё такое.

– Бритва? Нет, бритва не подойдёт.

Портье с изумлением уставился на моего друга, однако он, не обращая на него никакого внимания, принялся осматривать дверь, косяк и всю комнату, при этом не забыв заглянуть под кровать и шкаф.

Наконец, он подошёл к столу.

– Вы присутствовали при полицейском осмотре?

– Да.

– Можете вспомнить, что на момент осмотра находилось на столе?

– И вспоминать нечего, всё было так, как сейчас.

Мой друг поманил меня пальцем, и я подошёл к нему. Справа в тени настольной лампы притаилась бронзовая пепельница, на краю которой лежала недокуренная сигара, похоже, та самая, которую зажигал у нас сэр Чарльз.

– Да, Ватсон, вы правильно подумали, та самая сигара, я хорошо запомнил её. – Холмс, наклонившись, внимательно осмотрел окурок и снова повернулся к портье. – Вспомните хорошенько, любезный, здесь всё действительно так и было?

– Пожалуй, нет. Когда удалилась полиция, а ушла она очень скоро, придя к выводу, что произошло самоубийство, я поднял недокуренную сигару с пола, она была ещё тёплая, и положил на край пепельницы.

– А где вы её нашли?

– Под столом, вот здесь.

– Хорошо, ручка находилась на своём месте у чернильницы, а листки бумаги лежали в стопке, как сейчас?

– Нет, ручка валялась на коврике у двери, а листки разметало сквозняком по всей комнате.

– И никаких записей на листках?

– Совершенно никаких, сэр.

– Вы все листки подобрали?

– Абсолютно все, сэр!

Мой друг осторожно снял плафон с никелированной настольной керосиновой лампы и всмотрелся в фитиль.

– Похоже, что, в самом деле, её давно не зажигали.

– О, да, сэр, я говорил вам, он, вселившись в номер, почему-то не зажигал свет. Полиция, осматривая комнату, зажгла лампу, однако осмотр длился минуту, не больше. Когда полицейские ушли, я кое-что прибрал в комнате, закрыл окно, погасил лампу и вышел, заперев дверь.

Холмс быстро перебрал листки, все они были совершенно чистые, однако его взгляд задержался на одном.

– Этот листок был под тем листком, на котором писали, и если писали карандашом, мы сможем прочитать текст, – сказал он, поворачивая бумагу под косым углом к свету. – Нет, писано пером, а у пера давление на бумагу по сравнению с карандашом гораздо меньше, вряд ли удастся что-либо разобрать, тем не менее, попытаться следует.

Он бережно вложил листок в свою записную книжку.

– Ватсон, где-то здесь в комнате должен быть ещё один такой листок, он густо исписан чернилами.

Мы обследовали каждый квадратный дюйм, в том числе под кроватью и шкафом, портье старательно делал вид, что помогает нам, в действительности толку от него было мало. Выбившись из сил, мы не обнаружили ничего, кроме паутины с засохшими мухами и мелкой как мука пыли.

Холмс подошёл к окну и сделал аккуратный соскоб перочинным ножом, после этого вложил полученные частицы краски в чистый конверт и снова повернулся к портье, который восторженно следил за его манипуляциями, словно ребёнок за действиями фокусника в цирке.

– Покажите смежный номер.

Соседняя комната под номером 1Б была зеркальным отражением комнаты, которую мы только что осмотрели, с той лишь разницей, что платяной шкаф, письменный стол и кровать были накрыты чистыми, однако донельзя застиранными простынями.

– Давно здесь идёт ремонт?

– Три недели, как должен идти, однако плотник, как бы сказать, ещё не приступил.

– Он чувствует себя богом и обожает шотландский виски, а терпите вы его только потому, что он не просит денег и работает за выпивку себе и объедки с кухни для жены и детей.

Портье широко распахнул свои длинные как у девушки ресницы.

– Сэр, откуда вы знаете?

Вместо ответа Холмс сделал изящное движение носком ботинка, и из-под кровати под ноги портье дружной гурьбой выкатились пустые бутылки.

– Значит, плотник не приступал к ремонту, и обстановка здесь точно такая, какой она была три недели назад?

– Совершенно верно, сэр.

Он так же внимательно, как в номере сэра Чарльза, осмотрел дверь, косяк, пол, подоконник и оконную раму, которая настолько заинтересовала его, что он повторно изучил её, на этот раз с помощью лупы.

– Пружина ржавая и слабая, не так давно её отпирали снаружи, просунув в трухлявую щель превосходный стальной нож с изогнутым лезвием или, может быть, серп. Вот, видите, изогнутое серпом лезвие задело верхний слой голубоватой краски, оставило характерный след и оцарапало ржавую защелку. Длина клинка, как мне подсказывает нехитрая формула, составляет шесть дюймов. А ваш плотник не мог вскрыть окно таким лезвием?

– Ума не приложу, зачем это могло ему понадобиться! Ни ножа, ни серпа я у него не видел. Он планировал поменять старую оконную раму, однако, как я говорил…

– Вы говорили, что просили его стереть надпись на оконном стекле соседнего номера. Интересно, а как бы он добрался туда? От оконного слива до земли здесь, если не ошибаюсь, не менее десяти футов.

– У нас есть пожарная лестница.

– Где она?

– Там, где обычно, – висит на скобах во дворе под окнами.

Когда мы закончили осмотр и спустились вниз, оказалось, что во двор выходят лишь окна номеров 1А и 1Б, в которых мы только что побывали, а с трёх других сторон миниатюрный двор закрывают глухие стены. Холмс, убедившись, что деревянная пожарная лестница находится на своём месте, с трудом приподнял её. Мы вдвоём сняли её со скоб и приставили к стене. Мой друг взобрался наверх и протянул указательный палец к надписи на стекле. Было очевидно, что из такого положения написать что-то на окне не составило бы труда даже женщине или подростку.

Он посмотрел на меня сверху и грустно улыбнулся.

– Да, Ватсон, забраться сюда не составит труда даже ребёнку.

– А где была пожарная лестница, когда плотник обнаружил тело сэра Чарльза? – сказал я, повернувшись к портье.

– Она была на своём обычном месте, сэр, висела под окнами на скобах.

Холмс спустился вниз.

– Этот двор запирается?

– Нет, сэр, здесь нет ничего ценного, запираются лишь задние двери отеля, поэтому любой при желании может войти сюда через узкую невысокую арку, видите, она там.

– Я могу побеседовать с плотником?

– Боюсь, что нет, сэр, он сейчас дома и очень плохо себя чувствует.

– Ага, как видно, лекарство заканчивается, что ж, ждите, скоро приползёт. Как только появится, отправьте его ко мне, вот вам моя визитная карточка.

– Да, сэр!

– Я заметил, что номер 1Б не запирается.

– Там нет никаких вещей, сэр, а плотник проводит ремонт.

– А в день кончины сэра Чарльза номер 1Б был заперт?

– Нет, сэр.

Мы с Холмсом переставили лестницу к окну номера 1Б, мой друг вновь взобрался по её ступеням и принялся тщательно исследовать оконную раму. Осмотр невооружённым глазом, как видно, опять не удовлетворил его. Взяв в руки лупу, он принялся осматривать каждый дюйм на дереве, особенно в тех местах, где краска облезла.

Вдруг раздался победный возглас, по всей видимости, удалось обнаружить нечто интересное. Достав из кармана пинцет, Холмс один за другим подцепил парочку каких-то микроскопических предметов, бережно вложил их в чистые конверты, аккуратно опустил створку окна и спустился вниз.

– Скажите, уважаемый, а ваш плотник носит чёрную шерстяную накидку и тёмную фетровую шляпу?

– Никогда таких вещей на нём не видел, сэр. Какая там шляпа! Он зимой и летом, в дождь и сушь, подставляет свою багровую лысину небу.

– Могу я вас попросить, если потребуется, мы пришлём бумагу из полиции, чтобы плотник пока ничего не трогал в номере 1Б, в особенности раму и старую защелку на ней?

– Конечно, сэр, я предупрежу плотника, когда он появится, а письменную просьбу полиции направьте хозяину отеля.

Холмс хотел опустить лестницу, однако в этот момент стремительная, как пружина, четвероногая тень сбила его с ног. Чёрная собака, как я машинально уловил, – огромный дог, – жадно урча, застучала лапами по перекладинам, и в следующий миг длинный розовый язык принялся усердно слизывать краску с оконного стекла. Я помог моему другу подняться, мы вместе подняли глаза, и, не сговариваясь, громко расхохотались. Портье просветлел лицом. В первое мгновение после столь бесцеремонного появления пса он, кажется, подумал, что мы возмутимся.

Холмс указал тростью на зверя.

– Чья эта милая собачонка?

– О, сэр, это собака владельца нашего отеля, она невероятно огромная, однако совершенно безобидная, иногда убегает из комнаты хозяина и, как угорелая, носится по двору. Снут, пошёл вон отсюда!

Пёс, поджав уши, послушно сполз задом вниз на несколько перекладин, затем спрыгнул на землю и принялся скакать вокруг нас, норовя лизнуть прямо в лицо.

Обратно мы шли пешком. Холмс выглядел печальным и задумчивым.

– Надпись сделана губной помадой, Ватсон.

– В самом деле? Как вы догадались? Снут подсказал? Он, как видно, обожает сладкое. Милый пёсик!

– По запаху и внешнему виду засохших соскобов я могу определить тридцать семь видов женской губной помады. Эта – французская, и я, кажется, знаю магазин, который продаёт её в Лондоне.

– Хм, наверняка, надпись помадой сделала женщина, и она знает легенду о собаке. Кто она, – друг, враг или просто глупышка, решившая пошутить? Шутка, надо сказать, оказалась весьма неудачной! Нет, каково, а? Она писала буквы зеркально, чтобы он сразу и без проблем прочитал её послание, находясь внутри.

– Прогуляетесь, Ватсон?

– Если я больше ничем не могу вам помочь.

– Напротив, друг мой. Я вижу, у вас закончились сигареты, поэтому, когда навестите «У Брэдли», заодно попросите его отправить мне фунт крепчайшей махорки, хорошо? Благодарю. Будет также здорово, если, конечно, вы найдёте это удобным, не возвращаться домой до самого вечера.