Забвение

– Мертвый номер. Ты платишь им, они, скорее всего, делятся с ментами.

– А разве они не конфликтуют?

– Они идут на рога, только когда им не перепадает. А пока денежка капает, они молчат.

– Ладно. Тогда я в семь здесь.

Я взял у Стёпы сигарету и вышел на улицу. Курил и чувствовал, что тревога не прошла. Она уменьшилась, спряталась где-то в глубине души, но не исчезла.

Я вернулся домой и старался вести себя, как обычно, чтобы Катя не заподозрила неладное. Но эти женщины… Не женщины, а ведьмы какие-то. Не успел снять обувь, как она спросила: «Что случилось?» Я ответил, что переживаю за новых продавцов и новую точку. Вроде бы поверила. Но меня всё равно волновал вопрос: как она заподозрила? Ведь я слова не сказал. Не успел даже поздороваться.

В семь вечера, точнее, с половины седьмого я стоял у Стёпы под окнами. А ровно в семь вышел и он сам. В кожаной куртке, совсем не по погоде, в джинсах, берцах и чёрной кепке. Он по-воровски осмотрелся и, заметив машину, уверенным шагом двинулся ко мне.

– Ну что, тронули? – бедная «четвёрка» жалобно скрипнула под грузным телом Стёпы.

Мы подъехали к ларьку. На вокзале было людно, и это придало мне уверенность.

– А вон и твои братки, – заметил Степа, тыкая пальцем на нескольких ребят у остановки.

– Как ты узнал? Вроде бы обычные люди.

– Да их же сразу видно. Кожаные куртки, короткие стрижки. Смотрят подозрительно, точно ищут кого. Озираются. Перебрасываются короткими фразами. Короче, это точно они. Предлагаю к ним подойти первыми, чтоб не были готовы. Ты как?

– Как ты скажешь, так и сделаем. Я тебе полностью доверяю.

– Тогда пошли.

Стёпа поправил травмат в куртке, чтобы не торчал, как бутылка водки у алкоголика, и вылез из машины. Я шёл следом.

– Иди рядом! – кинул на ходу Стёпа. – Они должны видеть, что мы на равных.

С ухающим как молот сердцем я догнал его и расправил плечи.

Хоть он и сказал, что я должен был выглядеть с ним на равных, но верилось в это с трудом. Он выше меня на голову. Шире в плечах. Да ещё и эта борода до самой груди. Как с таким исполином можно быть на равных?

– Здорово, ребята, – гаркнул Стёпа.

Ребята вздрогнули и тут же скучковались. Пять человек, отметил я.

– Здорово, батя, – взял слово парень лет двадцати пяти и вышел вперед.

– Вы стрелу забивали?

Короткостриженый скосил взгляд на своих, затем ответил:

– Ну мы.

– Насчет той точки? – Стёпа кивнул в сторону ларька.

– Да. А ты хозяин?

– Я хозяин, – пересилив себя, сказал я и гордо приподнял подбородок.

– Расклад такой, ты башляешь нам долю, а мы тебя не трогаем и не лезем в твои дела. Но при одном условии. Не барыжь наркотой и стволами. Понятно?

Я посмотрел на Стёпу. Тот молчал.

Поскрипывая кожанкой, парень продолжил:

– Тут до тебя был один фраер, который отказывался нам платить. В итоге мы его вынудили продать эту точку. Кстати, мы знаем, что точка прибыльная, поэтому не скули, что у тебя нет денег и ты не наторговал. Скажем так, закидываешь пару сотен в неделю, и мы живём в мире. Идёт?

– А вы кто такие? – спросил я, не понимая, как вообще у меня эта фраза сформировалась в голове и как я её с такой легкостью произнес.

– Мы? – парень удивился вопросу и громко заржал. Команда поддержала главаря хохотом. – Тебя это нисколько не должно волновать. Твое дело барыжить шоколадками и засылать нам долю.

– Я понимаю, просто вчера ко мне приходили люди от Серёги Сквозняка и сказали, что я должен засылать долю им. Вы не от него случаем?

Боковым зрением, я заметил, как Стёпа выпятил нижнюю губу и одобрительно закивал на мою хитрость.

Парни немного замешкались. Несколько секунд молчание висело между нами, и никто не решался его нарушить. Главарь ещё раз обернулся на своих и, получив утвердительный ответ, сказал:

– Серёга Сквозняк работает не по этому району. Мы не от него. Но тебе лучше засылать нам.

– А вы точно с ним договоритесь, чтобы не платить и одним, и вторым?

– За это не очкуй. Утрясём. Тебе главное нам откашлять пару сотен. Мы дали тебе пару недель развернуться, так что давай. Завтра вечером к тебе подойдёт наш человек и скажет, что он от Вани Художника. Отдашь ему деньги и не увидишь нас до следующей недели. Всё понятно растолковал?

Я взглянул на Стёпу. Стёпа едва заметно кивнул.

– Договорились.

Мы пожали руки и разошлись.

Уже сидя в кафе и попивая горячий чай, я спросил у Стёпы:

– Ну что скажешь?

– Я немного в замешательстве. Вроде молодые ребята, ещё не окрепли и не чувствуют почву под ногами, но в тоже время уверенно дали отпор Сквозняку. То ли на понт берут, то ли реально Сквозняк тут не работает. Короче, деньги им пока давать не следует, потому что почувствуют запах наживы и присосутся, как клещи к дойной корове. Лучше добровольно уйти под крышу к Сквозняку. По крайней мере, там хотя бы надёжнее, и точно знаешь, что за тебя, если какие рамсы будут, впрягутся его люди. А с этими тёмными лошадками ничего не известно.

– Мне скрываться, что ли, от них?

– Первое время да. Я завтра подниму старые связи, глядишь, и выйду на кого-то из людей Сквозняка. Там будет видно. А пока что ложись на дно и не рыпайся. На всякий случай держи травмат. В армии служил, думаю, разберёшься.

Стёпа под столом передал пистолет, который я тут же спрятал за пазуху.

– Может мне закрыть пока эту точку. Ну пока не утрясётся.

– Не нагоняй панику. Продавцов они не тронут, им это не выгодно. Им ты нужен. Хотя и тебя они не должны тронуть. Припугнут, может, по голове настучат, если поймают, но на первый раз ничего серьезного быть не должно. Так что упади на дно, пока я с тобой не свяжусь.

– Сделаю, – с некоторой долей отчаяния сказал я.

Перед сном Катя опять спрашивала, что же такое случилось, но я был непреклонен. В этот раз я подготовился к разговору и привёл весьма убедительные доводы. Вроде бы поверила.

Два дня не выходил из квартиры. Постоянно смотрел в окна и не расставался с травматом, который приходилось скрывать, в том числе и от Кати.

Звонила тётя Люба, доложила, что подходили какие-то странные типы и спрашивали какого-то художника. Говорили про какие-то деньги. Я успокоил её, сказав, что всё уладил. А у самого сердце кольнуло. А вдруг всё-таки эти ребята не выдержат и припрут тётю Любу к стенке. Ведь на мне грех будет.

С этими мыслями прожил ещё пару дней, пока Катя не выгнала на улицу за продуктами.

Я возвращался около восьми. Снег шуршал под ногами. Редкие фонари освещали истоптанные тропинки.

Два тёмных силуэта я заметил ещё возле магазина, но не придал этому значения.

Почувствовал что-то неладное, когда подходил к подъезду, и эти два силуэта ускорили шаг. Нащупал в кармане травмат, боковым зрением следя за ними.

Когда открыл дверь, они сорвались с места и побежали.

Я бросил пакет, ворвался в подъезд и попытался закрыть дверь. Не успел. Сунули ногу.

Одной рукой держался за ручку, а второй судорожно доставал травмат.

Достал, сунул в проём и выстрелил. Всего четыре патрона, надо беречь. Послышались крики и мат. Дверь перестали дёргать, но ногу не вынули. Я вновь направил пистолет в проём и выстрелил. Чья-то рука в кожаной куртке схватила дуло пистолета и дёрнула на себя.

Либо я держу двумя руками пистолет, либо держу дверь. Я выбрал пистолет, и металлическая дверь тут же распахнулась. Я направил пистолет на молодого паренька и выстрелил снова. Он завизжал и, скорчившись от боли, упал на пол. Второй, высокий и худой как палка, пнул меня ногой.

Я отлетел к лестнице, перевернулся и сильно приложился головой о перила. Голова наполнилась звоном, а зрение потеряло четкость. В полуобморочном состоянии направил пистолет на выход и вслепую спустил курок. Видимо, попал, так как высокий схватился за ляжку и запрыгал на одной ноге.

Я вскочил на ноги и, плавая в тёмном подъезде, рванул к лифту. Ноги заплетались в узлы. Опираясь о грязные стены, добрался до него и нажал кнопку.

Проклятые двери медленно разъехались в стороны.

Только бы успели закрыться. Только бы успели…

Нервно жал на кнопку пятого этажа, наблюдая, как двери начинают съезжаться. Перед самым закрытием просунулась рука, и двери пошли в стороны.

Пистолет тихо щёлкнул вместо того, чтобы всадить пулю в этого длинного упыря.

Я тут же получил удар в лицо и затылком раскрошил зеркало. Длинный влетел в тесный лифт и локтем задел меня по виску. Выронив пистолет, я вжался в угол, закрыв голову руками.

Несколько ударов пришлись по голове, но слабые. Едва ощутимые в пылу драки.

Двери всё-таки закрылись, и лифт дёрнулся вверх. Мы были зажаты в этом крохотном пространстве. Я и этот парень.

Оттолкнувшись от стены, я врезался в парня и приплюснул его к противоположной стене. Лифт замер на месте.

Промелькнула шальная мысль, что мне довольно крупно повезло, что мы оказались заперты в этой конуре метр на метр. Я среднего роста, и мне есть где размахнуться, а этой шпале тут совсем неудобно. Эта мысль вселила уверенность, и я наконец-то оторвал руки от головы.

Несколькими короткими ударами в корпус я заставил его согнуться и схватиться за живот. Не теряя момента, нанёс удар коленом точно в нос. И даже почувствовал хруст. А затем и тёплую кровь на ноге, словно поймал сгнивший помидор.

Начал молотить руками куда попало. По голове, телу, рукам. Длинный кричал, матерился и жался в угол. Он спрятал одну руку за спину, после чего сильно ударил в живот.

Я скорчился от боли, но продолжал молотить. Эта кратковременная боль даже придала сил, мол, если он бьёт, значит, у него ещё есть силы. И моя задача лишить его любых сил и чувств.

Уставший, весь в крови, я перестал бить только тогда, когда он сполз по стене на корточки и больше не подавал признаков жизни. На всякий случай я ещё раз заехал ему точно в челюсть, и парень стёк на пол, как кусок растаявшего масла.

Вытерев кровь рукавом, я нажал на кнопку пятого этажа, и лифт продолжил движение.

Двери открылись. Я вывалился из лифта на пол. Несколько минут сидел, прислонившись к стене и пытаясь поймать взбесившееся дыхание. Затем встал, нащупал в кармане ключи и вошёл в квартиру.

Дверь в спальню была закрыта.

Катя укладывала Максимку спать. Не снимая обувь, закрылся в ванной и включил воду.

Подставил больную голову под струю холодной воды и с облегчением выдохнул. Стало лучше. Розовая жижа исчезала в сливном отверстии. Наощупь достал полотенце и вытерся.

И только тогда заметил, как подо мной скапливается лужица крови. Вязкая, чёрная, как смола, кровь уже залила левую штанину и наполнила ботинок. Задрав кофту, увидел открытую рану в боку шириной в несколько сантиметров. И стоило мне увидеть её, мгновенная боль прошла по телу. Словно вновь засадили нож. Я скорчился и зажал рот руками. Пересилив себя, выпрямился и едва удержался на ногах. Мысли поплыли, как асфальт на жаре. Я сел на край ванны и сунул голову под кран.

Схватился за кровавое полотенце и зажал рану.

Как будто легче. По крайней мере немного прояснилось в голове. Но вместе с этим тело начало реагировать на каждый ушиб и каждый удар, который я получил. Вот уже и затылок, которым я вначале приложился о перила, а затем разбил зеркало в лифте, начал болеть. Свободной рукой потрогал его, нащупав слипшиеся волосы и вязкую жидкость.

Вспомнил, что оставил Стёпин травмат в лифте. Естественно, возвращаться не стал, хотя мысль и проскальзывала.

Прижимая набухшее от крови полотенце, посмотрел в зеркало. Бледный, как плитка в ванной. Под глазами мешки, словно не спал несколько суток. Кровавые пятна, ссадины и синяки на лице легли поверх глубоких морщин. Волосы ёжиком торчат вверх. На правом виске слиплись от крови. Да и само лицо, несмотря на побои, грубое, квадратное. Словно из камня выточенное. Из какого-то белого куска мрамора.

Я отнял набухшее полотенце и смочил его. Когда выжимал, корчился от боли. Снова приложил к ране. Холодок прошёл по телу. Голова наполнилась туманом. Почувствовал слабость, а вместе со слабостью и какое-то облегчение. Боль ушла, оставив после себя недомогание и усталость. Жуткую усталость. Даже большую, чем тогда, в колбасном цеху после трех или пяти фур.

Рука соскользнула с мокрой раковины, и я начал медленно съезжать на пол. Ноги отказывались держать измождённое тело. Я безжизненно опустился на холодный кафель, смотря на меркнущую лампочку и слушая приятный плеск воды.

Последняя мысль проскочила: проблема не в том, что я ранен, а в том, что они знают, где я живу, где живут Катя и Максимка… Надеюсь, я их не разбудил.

А дальше мрак. Тьма и приглушённый плеск воды.

Я открыл глаза посреди коридора. Машинально тронул бок, но раны там не оказалось. Это и неудивительно. Хотя боль и недомогание остались в той комнате, я по-прежнему чувствовал лёгкий туман в голове. Мысли вяло летали, как мохнатые шершни.

Стоя перед очередной дверью, я испугался. Пожалуй, впервые испугался так сильно. До дрожи. До онемения. А что если дальше ничего не будет? Что если сейчас я открою дверь, войду в эту тёмную субстанцию, и всё. Только тьма и пустота. Вечная тьма и бесконечная пустота. Что если в той комнате я не проснулся? Не выжил. Истек кровью и никогда больше не открыл уставшие глаза.

Комната шестая

Любопытство – сильная вещь. Я пошёл на риск и всё-таки открыл дверь. Или я узнаю, что было дальше, или буду вечность прозябать в этом паршивом домишке без мебели и в одиночестве.

Впервые я почувствовал настоящий животный страх при погружении во тьму. Меня трясло и знобило. Тьма поглотила меня, оставив один на один с собственными мыслями.

Я выжил в тот раз. Потому что очнулся я за завтраком. Передо мной сидел Максимка лет семи, а рядом, на детском стульчике, сидела светловолосая девочка, которая отказывалась есть и разбрасывала еду по детскому столику.

– Кирилл, успокой её, – сказала Катя, вертясь возле плиты.

– Лена, не балуй! – прикрикнул я и подвинулся к дочке.

Леночка посмотрела на меня испуганными глазами, затихла. Но стоило мне отвернуться, как я услышал звук пластиковой тарелки, скачущей по полу.

– Кирилл!

– Я стараюсь. С этой маленькой бестией довольно сложно справиться. Всё, с меня хватит, ты наказана.

Я вынул её, как куклу, из детского стула и перетащил в угол.

– Ты наказана за своё поведение. Теперь будешь стоять здесь! Тебе понятно?

Её глазки моментально увлажнились, а подбородок начал дрожать.

– Плачь не плачь, но ты наказана и будешь стоять в углу, пока не поймешь, что так вести себя нельзя. Нельзя разбрасываться едой. Надо слушаться маму и папу. Ты поняла?

Вряд ли она чего-то поняла. Но реветь начала довольно громко. Уткнувшись золотой головкой в угол, она содрогалась всем телом. Повернулась, взглянула на меня глазами, полными слёз, и что-то пролепетала на своём.

– Повернись. И стой так, пока не поймешь.

Лена повернулась, продолжая реветь. Она несколько раз пыталась посмотреть на меня, но страх не давал ей это сделать.

– Так и стой.

– Кирилл, – тихо сказала Катя и показала руками, что пора завязывать. Нельзя так долго мучить ребенка. Да и от крика она уже устала.

– Ты поняла свою ошибку?

– Поняа, – сквозь слёзы ответила дочка.

– Будешь бросаться едой?

– Е буду…

– Иди в ванную, я сейчас подойду. Ты Макса собрала?

– Да.

Я умыл Лену и вернулся на кухню.

– Беги к маме. Макс, пора выходить.

Он нацепил большой портфель и побежал за мной.

– Маму не забыл поцеловать?

– Забыл.

– Беги, я тебя тут подожду.

Семеня ногами, Макс побежал к маме и тут же вернулся.

Мы вышли из квартиры (двухкомнатной) и пошли к машине. Моя ветхая «четвёрка» осталась в прошлом. Здесь мы сели в «БМВ» с круглыми фарами.

Городок изменился. Стало больше народу. Выросло много высотных домов. Немного облагородился внешний вид. Вместо разбитых тротуаров и глубоких рытвин на дороге мы скользили по гладкому асфальту. Но этот гладкий как зеркало асфальт остался в центре. Стоило нам немного выехать из приличного, как мне показалось, района, и мы тут же оказались снова в девяностых. Даже люди здесь другие, хотя проехали каких-то пару километров. Какие-то хмурые. На улице лето, тепло, светит солнце, а они идут, устремив взгляд в землю, и словно боятся смотреть по сторонам.

Чем дальше отдалялись от центра, тем глубже становились дыры в асфальте.

– А мы разве не в школу? – спросил Макс.

– В школу, в школу. Просто мне надо кое-куда заехать. Занятия в восемь?

– Ага.

– Успеваем.

Доехали до окраины, где многоэтажные дома медленно перетекали в частный сектор.

Я припарковал машину возле дома.

– Сиди тут, папа сейчас вернётся.

У ворот ждал Ваня, мой верный помощник и правая рука в бизнесе. Как всегда, гладко выбрит. Светлые волосы лоснятся, а довольно широкий пробор справа походит, словно там трактор с плугом прошёлся.

– Чего у тебя такого срочного?

– Извини, что отвлёк в такую рань, просто ночью с Южной точки сказали, что приходили какие-то странные типы и просили денег за крышу.

– За крышу? Да они вообще, что ли охренели там! – довольно громко возмутился я, но тут же умерил пыл, вспомнив, что в машине ждёт Макс и может это слышать. – Какая крыша?

Ваня пожал плечами.

– Я лишь передал, что мне сказали.

– Где эти бравые ребята? Я им покажу крышу.

– Естественно, они не оставили никаких контактов. Может, это, конечно. загульные какие-то, но я не уверен.

– А из продавцов кто был?

– Никита.

– Это чернявый такой?

– Нет. Чернявый – это Юра. Никита такой высокий, худой. Помнишь, он у тебя ещё просил телефон им рабочий выдать. И в долг брал кругленькую сумму, то ли на квартиру, то ли ещё на что…

– Всё, вспомнил. Передай ему, чтобы сегодня заехал ко мне в офис. Пусть проспится после смены и заедет.

– Сделаю.

– Мог бы и позвонить, – недовольно кинул я.

– О таких делах предпочитаю лично, – скупо ответил Иван.

Мы попрощались, и я повёз сына в школу.

Возвращались другим путем, но суть от этого не изменилась. Район, где была администрация и самые дорогие квартиры, выглядел, как вполне себе приличный европейский город. Ровные тротуары, клумбы с цветами. Нет надоедливой рекламы на каждом столбе. Аккуратные остановки с целыми лавочками. Чистые фасады домов без паршивых рисунков недоделанных художников.

Я припарковался возле ворот частной школы. Точнее, не школы, а гимназии, как в последнее время стало модно называть учебные заведения.

– Учись хорошо и не шали, – дал я напутствие Максу. – Ты тут уже нормально освоился?

Макс кивнул.

Я поцеловал его и похлопал по плотному портфелю.

Сразу после школы поехал в офис, где ждала работа. Много работы. Бесконечная волокита с бумагами и заказами. Сложно сидеть сложа руки и плевать в потолок, когда под тобой крутится более двадцати ларьков, пара продуктовых магазинов и несколько точек на рынке. Всем что-то надо. Поставщики подводят, налоговая прижимает. Ещё и пожарная служба активизировалась и требует установить противопожарные датчики. Да и день приёмов сегодня.

Так заведено в моей компании, что каждый четверг я принимаю своих работников и слушаю их просьбы, жалобы и пожелания. В коридоре скопилась немаленькая очередь.

– Кирилл Владимирович, может, отменим этот денёк? – сказала секретарша и спустила очки на нос.

– Нет, Вера Павловна, отмените-ка лучше все дела, а приёмный день оставим днём приёмным.

– Но у вас сегодня ещё важная встреча с директором овощебазы на Кирова.

– Я в вас верю, так что перенесите её.

Вера Павловна сурово посмотрела на меня, сморщила губы и уткнулась в бумаги.

– Давайте тогда и я к вам на приём запишусь. Мне, знаете ли, тоже есть на что пожаловаться и что попросить, – недовольно пробурчала она.

– На меня жаловаться хотите?

– На вас. На вашу непостоянность. Расхлебывать ведь мне.

Я вытянулся на стуле и широко улыбнулся.

– А кто встречу назначил на это время?

– Ну я.

– А кто знает, что у меня по четвергам приёмный день и всё равно назначает встречи?

– Да ну вас, – Вера Павловна задрала подбородок и вышла из кабинета.

– Запускайте первого.

И пошло-поехало. Одного выслушал, второго, третьего… Всё надо фиксировать, иначе забывается. Ежедневник пухнет от записей и уже не закрывается от дополнительных вкладышей и бумажек.

Ближе к вечеру, часам к шести, пришёл Никита. Да, я его вспомнил. Он у меня деньги брал на квартиру. До сих пор отдает.

– Здравствуйте, Кирилл Владимирович.

– Привет. Ну садись, рассказывай. Что, кто и как?

Никита стеснительно присел напротив и сложил руки на коленях.

– Они пришли где-то около полуночи.

– Кто они? – я выпрямился в кресле и раскрыл ежедневник.

– Я не знаю. Какие-то мужики в костюмах. Сказали, что хотят с вами переговорить лично.

– Они что, не знают, где меня искать.

Никита вздернул острыми плечами.

– Может, не хотят светиться, – скромно предположил он.

– Тут ты прав, скорее всего. Ладно, что дальше?

– А дальше и не было вроде ничего. Сказали, что хотят с вами поговорить. И передали, чтобы вы подъехали завтра к восьми.

– К восьми, значит? – уточнил я и вспомнил давние события, когда мне уже назначали встречу к восьми.

– Ладно. Спасибо. Если что вспомнишь, позвони.

– Хорошо. Я свободен?

– Да, спасибо.

Никита вышел, и я остался один в кабинете.

– К восьми, значит, подойти. Ладно, подойдём, посмотрим, что за фрукты хотят меня на крышу выставить.

Вечер прошёл тихо и спокойно.

– Как тебе в новой школе?

– Нормально, – ответил Макс, как завороженный, пялясь в телевизор.

– Учителя хорошие?

– Да.

– А ребята не задирают? Ты ведь у них новенький.

– Нет, не задирают.

– Познакомился уже с кем-то?

– Ага, с соседом по парте.

Видно было, что Максимке намного интереснее то, что идёт по телевизору, чем разговор о новой школе с отцом. Ах, если бы он знал, как долго я хотел, чтобы он пошёл учиться именно в эту гимназию. Ведь там не только самые хорошие учителя нашего города. Там учатся дети высшего общества. Администрации, бизнесменов и прочих вершителей судеб. И даже если из него не выйдет отличного ученика, он в любом случае получит хорошие связи в будущем. Он обрастёт ими, как черепаха панцирем. И не дай бог, если у него что-то не сложится, то у его школьных друзей, что-то да выльется. А уже через них можно и в люди выбиться. И чувствовать себя неплохо.

Когда дети легли спать, мы с Катей остались в гостиной смотреть телевизор.

– Знаешь, что мне сегодня Ванька сказал?

Катя вопросительно посмотрела.

– Сегодня к ларьку на Южном подходили какие-то ребята и просили денег. Знаешь за что? За крышу. Представляешь. Они просили деньги за крышу, – я довольно громко рассмеялся и Катя шикнула, чтоб не разбудил детей.

– И что делать будешь?

– Что-что. Поеду узнаю, кто такие. Поговорю с ними, а потом пошлю их куда подальше.

– Может, лучше не надо?

– Чего не надо-то? Они, видимо, совсем попутали. Не знают, с кем дело имеют.

– Прошлые тоже, видимо, не знали, – довольно серьезно сказала Катя и наверняка вспомнила, как нашла меня на полу в ванной. Как выбивала запертые двери. Как вызывала «скорую» и ревела от горя, думая, что я уже умер.

– То было давно. Сейчас так никто не делает, – попытался я успокоить жену.

– Я бы советовала тебе заплатить, но ты ведь меня не послушаешь.

– Я подумаю, – туманно ответил я, хотя сам уже всё решил.

На следующий день я отвёз Макса в школу, а Лену – в детский садик. День отработал, как обычно, и, что самое интересное, ни разу не возвращался к мысли о сегодняшней встрече.

Вечером Ваня дал краткий отчет о прибыли.

– Почему такой скачок? В прошлом году не наблюдалось.

– Ходят слухи, что кто-то скупает ларьки.

– Кто?

– Пока не известно. Говорят, какой-то бизнесмен через подсадные лица выкупает точки и, видимо, хочет монополизировать это дело.

– Ходят слухи, говорят люди, шепчут бабки… Знаешь, Ваня, мне это неинтересно. Мне нужны факты, чтобы знать точно, куда и как нам двигаться. А на слухах далеко не уедешь. Так что давай. Флаг тебе в руки, и узнай, насколько эти слухи правдивы.

– Сделаю.

– Кирилл Владимирович, – Вера Павловна просунула голову в дверь. – У вас встреча через полчаса.

– Уже восемь?

– Половина.

– Спасибо. Ладно, Ваня, ты ищи, а я поехал дела делать.

К ларьку я подъехал без пятнадцати. А ребята, как настоящие педанты, подкатили ровно к восьми.

Да, действительно, на бандитов не похожи. Стильные пиджаки вместо кожаных курток. Аккуратные причёски вместо бритых голов. Да и машина приличная.