О чём вспомнил и размышлял. Книга первая. Края мои родные

Вид на Большие Подосинки. Сельцо Козинки находится справа за указателем, за кустами

Опять по щебёнке добираемся до Покрова, именуемого на картах как деревня Лужецкая. Границы этого поселения существенно не изменились с давних лет, но Покров как центр механизации утратил своё значение после ликвидации ещё в советское время бывшей здесь машинно-тракторной станции (МТС), что привело и к запустению и развалу объектов социально-бытового назначения. Очаг культуры, представленный в 50—60-е годы сельским клубом, сгорел в конце 60-х годов. Попыток его восстановления предпринято никогда не было. А зачем, говорят старожилы, если молодёжь всё равно не задерживается здесь, уезжает в города. Даже школы, полноценной средней школы, не только в Покрове, но и в радиусе 15 километров нет. В мои школьные годы покровские ребята обучались в Руженской средней школе, а сейчас и в моём родном селе школы не стало – некого учить.

Выезжая из Покрова, всегда всматриваюсь в то место, где когда-то стоял клуб и были установлены памятные стелы с именами сельчан, погибших в Великую Отечественную войну. Хотя стелы и сохранились, но нынешнее безлюдье на этом когда-то оживлённом «пятачке» наводит на грустные размышления, связанные, в том числе и с тем, что в 1955 году перед поступлением на учёбу клубом несколько месяцев заведовала милая девушка, ставшая потом моей женой.

Отсюда до Ружного осталось всего пять километров. Выехали на горку, пересекли трассу нефтепровода «Дружба», «французский ров» и на горизонте уже можно разглядеть небольшие зелёные пятна. Если в мои годы это были «Кожановы» дубы, служившие нам с давних пор не только своеобразным маяком, но и стимулом ускорить шаг (ведь часто из Карачева ходили пешком, никакого общественного транспорта не было) – до дома оставались какие-то три километра. «Кожановы» дубы имя своё получили по прозвищу владельца, в конце огорода которого и росли. Это были практически единственные высокие деревья во всём нашем селе. Когда они были посажены, никто из старожилов даже в мои детские годы не помнил. Теперь дубы не так заметны (не стало старых деревьев), тем более, на фоне большого зелёного пятна, указывающего на место расположения сельского кладбища. Но и оставшиеся меньшей высоты деревья по-прежнему напоминают нам, великовозрастным, о былом их значении как символе огромного села.

Я упомянул овраг, именуемый у нас «Французским рвом». Предание гласит, что в этом овраге захоронено много солдат армии Наполеона, погибших в Отечественной войне 1812 года. Так ли это или нет, доподлинно не знаю, но название оврагу было дано ещё в стародавние царские времена.

Однако, задержимся хотя бы на короткое время на, так называемой, Костихинской горке, получившей своё название от деревушки Костихино, расположенной под горкой. Отсюда уже можно рассмотреть некоторые фрагменты моего родного села и памятные места, связанные с трагическими событиями Великой Отечественной войны.

Деревня Костихино и во времена моего детства была небольшим поселением, не более тридцати домов. Она соседствовала с такой же небольшой деревенькой Трубчаниново. Своё название эти населённые пункты получили от фамилий их владельцев ещё во времена крепостного права, по крайней мере, так сказывали нам в школьные годы старожилы. По образу жизни население этих деревень значительно отличалось от наших, руженских. Разговорный язык здесь был более благозвучный, без всяких «чаго, каго», так режущих слух в нашем селе и до сих пор. Моя мать считала костихинских более «городскими», так как в домах у них всегда было прибрано и телёнка или поросёнка не тащили в дом в холодное время года – для этого имелись соответствующие постройки. В этих деревушках очень многие занимались разведением гусей и уток, так как тому способствовало наличие водоёмов вблизи жилья. В Костихино у нас были родственники по материнской линии, Стёпины, у которых мы ежегодно бывали на праздновании «покрова пресвятой богородицы» – престольного праздника в этих деревнях. Мой одногодок Леонид Стёпин был хорошим гармонистом, я пытался у него научиться этому ремеслу, но, к великому моему огорчению, Господь обделил меня музыкальным слухом, а потому пришлось усмирить амбиции стать «первым парнем на селе». Давно уже нет наших родственников в этих местах, да и самих деревенек практически не стало.

Конечно, с такого большого расстояния невозможно рассмотреть не только улицы села, но даже и значительно ближе находящиеся к нам строения бывшего животноводческого комплекса и полуразрушенной машинно-тракторной базы канувшего в Лету крупного и рентабельного совхоза «Ружное». Но зато сейчас хорошо видны разросшиеся деревья на сельском кладбище, находящемся на восточной окраине села. Такие вот метаморфозы времени.

Вид на село Ружное с той же Костихинской горки. В центре снимка видны некоторые строения бывшего совхоза. Справа – контуры улицы Большак

Вид с Костихинской горки на Канину горку – высота 247,3 м (слева) и на восточную окраину села Ружное. Дорога круто уходит вниз, там под горкой и расположена сама деревенька, а перед ней находится довольно большой родник, воды которого стекают в реку Ревну

И ещё о некоторых изменениях ландшафта, произошедших так же практически у меня на глазах. Это в настоящее время можно сразу же с Костихинской горки ехать дальше не задумываясь, а в годы моего детства и юности, а надо полагать и ранее, сразу же от Костихино начиналось болото, и при формальном наличии дороги, проехать по ней можно было только в очень сухое лето или морозной зимой. Протекающая внизу река Ревна заболачивала всю местность, тем более, что русло её проходило через мощные торфяники.

Непосредственно перед Костихино из земли бьёт родник, над его устьем можно наблюдать приличных размеров «шапку», замутнённую илом. Он никогда не замерзает, поэтому для местных жителей это не только источник прекрасной воды (я тоже заполнял ею термос в дорогу), но и водоём, где круглый год могут пастись гуси и утки. Через реку после войны был восстановлен относительно большой деревянный мост, с которого иногда ученики старших классов прыгали в воду, ныряли, так глубока была в этом месте Ревна. По рассказам моей бабушки Екатерины Кирилловны рядом с мостом в её времена, теперь от нас очень далёкие, была большая заводь, в которой местные рыболовы вылавливали огромных сомов. Уже на моей памяти было много энтузиастов, добывавших с помощью вершей и бредней линей, вьюнов, щурят и другой рыбы. Мне довелось вместе со сверстниками удить только пескарей, коих на песчаных отмелях было множество.

А вот проехать от Костихино на левый берег Ревны можно было только с помощью гусеничных тракторов, колёсные не проходили и сами утопали. Даже в 70-е годы приходилось оставлять свой автомобиль у родственников в Костихино, так как протащить «Жигули» трактором через эту трёхсотметровую пропасть означало проведение варварской разборки автомобиля на составные части.

В 50-е годы по полноводности и стабильности реки был нанесён сильный удар. Местным населением, прежде всего руженским, были разработаны очень большие площади торфяников для использования торфа в качестве высококалорийного топлива вместо отсутствующих в нашей степной зоне дров. Лишившись торфяников как аккумуляторов влаги, река обмелела. Но только в конце 70-х годов из-за назревшей, прямо кричащей, потребности наладить регулярное транспортное сообщение между крепко вставшим на ноги руженским совхозом и райцентром были проведены работы по спрямлению и углублению в некоторых местах русла реки и поднятию уровня дороги. В результате старый мост был снесён, реку упрятали в большую трубу, а асфальтированное покрытие всей дамбы позволило уже без проблем осуществлять транспортное сообщение со всей округой в любое время года. Конечно, если зимой дорога очищена от снега.

Кстати, в 1943 году немецко-фашистское командование, организуя оборону Брянска на дальних к нему подступах, очень эффективно использовало особенности рельефа местности, создав с восточной стороны села мощный узел обороны, перекрывающий узкое горло для наступления наших войск. Горло ограничивалось с северной стороны непроходимым для танков бассейном реки Ревна, а с южной – огромными по протяжённости и глубине оврагами (рвами, как называют их здесь) – Могольским, Орловиком и др. Попытка наших танковых соединений прорваться через это горло привела к огромным потерям на подходе к Ружному.

Вот и осмотрелись, убедились, что дорога в направлении села вполне пригодна для передвижения. Что ж, поехали! Но только до развилки, правда уже за мостом, где дорога разветвляется: влево уходит в сторону Куприно, а вправо – в село, на улицу, именуемую у нас Большаком. Так с какой же стороны заехать в село? Пока жива была мать, чаще всего я ехал до Большака, где и кончался асфальт, а там уже, в зависимости от погоды, либо оставлял автомобиль у хорошо знакомого мне «доктора», заведовавшего сельским здравпунктом, или, при хорошей сухой погоде, разными объездными путями за огородами, по прогонам для скота кое-как протискивался к дому. Проехать по селу было очень проблематично из-за отсутствия дорог, а лог в центре села, на котором ещё в 10-м классе мы гоняли в футбол, превратился в рукотворное болото из-за неустраняемых протечек воды в проложенном по улицам водопроводе. Так что водопровод, конечно, хорошо, но без надлежащего ухода за ним такое благо цивилизации становится разрушителем устоявшегося экологического равновесия.

Когда не стало матери, путь мой неизменно лежал к сельскому кладбищу, где похоронены дорогие для меня люди: мать, бабушка, брат и сестрёнки, отчим, крёстная мать, тётки, дальние родственники и другие, память о которых храню. В последние годы именно ради отдания почестей усопшим я и совершаю эти длинные поездки. Память о моих родных для меня священна и пока будут силы – буду и навещать место их последнего упокоения. В этих поездках из Брянска меня всегда сопровождает брат Анатолий или его сын Руслан, или оба вместе. По асфальтовой дороге, ведущей в Куприно, проложенной по Каниной горке, где развернулись драматические, события в конце августа 1943 года, доезжаем до поворота и вот мы уже на восточной стороне кладбища, откуда открывается вид на западный склон этой самой горки и на Руженские улицы – Малаховку, Бутыренку, Страконку, Куташенку и частично Слободку. Вот они на той стороне лога и упомянутые мной, правда уже не те, большие, которые были в наше время, «Кожановы дубы», мелкие овраги на склоне горки и рядом с ней, где нам, детям, пришлось воочию наблюдать трагические последствия минувшей войны. На представленном снимке слева просматривается западный склон Каниной горки и овраг, где в сентябре, октябре, да даже ещё и в ноябре 1943 года при поиске нами боеприпасов (патронов), мы, ребятишки постоянно сталкивались с застывшими навек в этих местах воинами Красной Армии в последнем своём рывке на запад. Запечатлённая в детском сознании эта непривычная для нас своим трагизмом картина сохранилась в памяти у меня и до сих пор.

Западный склон Каниной горки

Справа на снимке просматривается ухоженное ровное поле, но больше запомнившееся мне трагедией, произошедшей уже после войны, в 1947 или в 1948 году (точно не могу вспомнить), когда на противотанковой мине здесь подорвался колёсный трактор ХТЗ, на котором производилась вспашка этого поля. Взрывом разнесло не только трактор, но и смертельно изуродовало тракториста. Так фашисты продолжали воевать с нами и после войны, и не только в этих местах. К сожалению, война оставила неизгладимую травму в душах многих и многих ребятишек моего поколения, особенно у тех, у кого она отняла самых близких и дорогих для них людей. Так что эти запечатлённые поля и овраги не просто элементы ландшафта, но, прежде всего, невольное напоминание нам о понесённых утратах, боль от которых прорывается наружу даже спустя многие десятилетия.

В теперешние времена вся видимая вблизи территория заросла высокой травой, а толчок к такому интенсивному пробуждению первобытной природы был дан упразднением совхоза, приведшего к массовому оттоку населения и, как следствие, к резкому сокращению поголовья крупного рогатого скота и овец, поедавших всё это разнотравье. Но эта буйствующая травяная растительность практически ничто по сравнению с зарослями деревьев, кустарников, крапивы и всякого чертополоха, появившихся из-за отсутствия присмотра хозяев на месте заброшенных подворий. Земли то у нас хорошие, чернозёмные – всё растёт, а за дикой растительностью никакого ухода и не требуется.

С того места, откуда был сделан предыдущий снимок, взглянем на панораму, открывающуюся с восточной окраины Куташенки (там, где расположено кладбище) на Малаховку и Бутыренку.

Вот она, Малаховка, вернее то, что от неё осталось. На левой стороне улицы всего один домик – люди просто доживают здесь свой век, не надеясь уже ни на какое возрождение когда-то оживлённого поселения. За этим одиноким жильём так же сиротливо смотрится и единственный из оставшихся «Кожановых» дубов, да и самих Кожанов давно здесь нет. В центре бывшей улицы (почти в самом правом краю снимка), был невысокий дом с большим резным крыльцом, так он мне запомнился, где до войны со своими родителями жила моя бабушка, где родилась моя мама. В 1943 году немцы спалили всю эту улицу дотла, не оставив ни одного строения. Так как бабушка, потеряв в эвакуации свою мать (она была убита осколком во время немецкой бомбёжки) и похоронив перед самой войной своего отца (моего прадедушку Кирилла), осталась одна, то восстанавливать дом не было ни сил, ни особой необходимости.

Малаховка

После войны уцелевший народ кое-как, потихоньку, отстроился и уже в мои школьные годы (8—10 классы) Малаховка стала довольно оживлённой улицей. В первые годы после войны бабушка продолжала обрабатывать половину своего огорода, засаживая его картошкой, а перевозку выращенного урожая в немалой степени приходилось производить мне на сделанной собственноручно тачке с использованием большого шарикоподшипника, снятого с танка. В 60—70-е годы здесь были построены большие дома, крытые шифером или железом, достаток уже позволял. У каждого была всякая живность, а народ, по моим наблюдениям, был вполне доволен своим достатком, да и жизнью. Возрождённые из пепла города, сёла и деревни, разрушенные немецким нашествием, вне всякого сомнения, есть величайшее свидетельство настроенности на продолжение жизни нашего истерзанного войной народа. Нынешнее же запустение и разруху произвели без авиабомбёжек и артобстрелов пришедшие к власти ставленники мировой сионистской закулисы, отщепенцы и алкоголичные предатели интересов нашей Родины – разного рода горбачёвы и ельцины. Практические последствия их «деятельности» свидетельствуют лишь о полном безразличии к народу-победителю, народу-созидателю, о полном игнорировании интересов России как самостоятельного независимого государства.

Сразу оговорюсь, что я не за сохранение патриархального уклада жизни в сельской местности, но за то, чтобы преобразования на селе шли как на пользу населения самого села, так и всей страны в целом. Вариантов решения проблем преобразования села как в те сравнительно недалёкие годы, так и теперь имеется вполне достаточно. Но кто эти варианты рассматривал, кто проникся ответственностью за судьбу страны из тех «деятелей» и нынешних властей предержащих? Ответ почти однозначный. Потому что правильные слова, которые иногда произносятся, идут не от глубокого осознания потребностей страны и народа, не из сердца, как должно быть у патриота страны, а из бездушного электронного устройства типа айфона, заменяющего мозги у некоторых наших руководителей. России нужны прагматичные новые столыпины, преобразователи страны во имя процветания её коренных народов, но не тех интернационалистов, «историческая» родина которых находится далеко на юге. Ничего бы не имел против этих пришельцев, если бы они уважали законные права всех российских народов, прежде всего коренных русских, как своих единоверцев. К сожалению, правящая сионистская верхушка гребёт только для своих, особенно и не скрывая своих предпочтений.

Этот снимок произведен с той же точки, что и предыдущий, но по центру снимка уже другая улица нашего села – Бутыренка.

Бутыренка

Слева на снимке продолжение Малаховки – её правая часть. Всё заполонила буйная растительность, за которой уже мало что можно рассмотреть. Домов и здесь негусто и если при ближайшем рассмотрении мы их и увидим, то многие из них давно уже пустуют. По скученности построек это была одна из самых непривлекательных улиц села. Но здесь была школа – десятилетка (высокие деревья в правой части снимка указывают на её нахождение), здесь жили и некоторые школьные учителя, в том числе и мой учитель физики А. З. Турков. Технический персонал школы тоже, в основном, был отсюда. Соседство со школой накладывало определённый отпечаток на поведение местных жителей, так что в «культурном» плане Бутыренка не выделялась в худшую сторону на общем фоне непривлекательной сельской действительности. Жители на этой улице, впрочем, как и малаховские, несли на себе какой-то отпечаток того, чего у других не было.

Может быть, это было связано с тем, что здесь многие десятилетия работала церковь, жили священники, которым в те времена отводилась не последняя роль в просвещении и обучении населения. У меня сохранились весьма смутные воспоминания о самой церкви – только как о большом сооружении, не более того. Лучше припоминается «поповский» дом, в котором была начальная школа. Во время войны (в августе 1943 года) церковь была разрушена практически до основания, а под её развалинами были обнаружены большие штабеля ящиков со взрывчаткой. Из развалин людьми были тщательно извлечены все сколько-нибудь пригодные для строительства обломки кирпичей, а оставшаяся «мелочь» после завершения строительства рядом с бывшей церковью средней школы легла в основу плотины, перегородившей лог между Бутыренкой и Куташенкой. Школа была построена прямо на территории бывшего кладбища, так что при закладке фундамента вскрывались захоронения и на божий свет извлекались бренные останки и даже сохранившиеся фрагменты убранства покойников, с которыми обращались по-варварски – куда-то выбрасывали. Может за такое кощунство и наказывает нас иногда Господь? Кто знает.

На приведенном снимке запечатлена внутренняя территория бывшей средней школы. Сама школа (на втором плане) зияет пустыми глазницами окон, а на месте действующей до 1943 года церкви местными приверженцами (кстати, довольно молодыми) православной веры воздвигнут памятный крест, возле которого и совершаются поминальные молитвы. Так что вера православная, несмотря на перенесённые тяжёлые испытания в народе всё-таки жива, хотя верующего народа в селе осталось очень мало.

Бывшая школа

Ещё во время моей учёбы вся территория школы была засажены ракитами, которые к настоящему времени выросли в огромные деревья. Теперь всё пространство заросло так, что с этой стороны очень трудно на автомобиле добраться до моей родной Страконки. Но надо. И вот мы уже на улице моего детства и юности. С каждым моим приездом на родину становится всё тоскливее и тоскливее – не с кем уже и перемолвится словом, даже беспробудные пьяницы покинули эти благословенные места.

Что бы ни говорили разные нынешние «демократы», но наш народ был приучен к своеобразному кнуту, в качестве которого долгое время выступали колхозы и совхозы. С ликвидацией последних работы не стало, никаких обязанностей перед государством тоже, о праве на труд для сельских жителей говорится вполголоса, что естественно для нынешней власти – сельский народ почувствовал себя совершенно ненужным в этой жизни, поэтому и пустился во все тяжкие. Пропив весь металлолом, который удалось добыть на заброшенных подворьях и, разворовав всё, что только можно, опять же на эти цели, «народ» оказался «без средств существования» и, как принято сейчас говорить, «свалил» либо к своим родственникам в города, либо – на кладбище.

Страконка

А сколько пустующих земель пропадает? Но нет, очень мало находится людей, которые по своей инициативе берутся за возделывание земли для своего же блага. Так что вопрос о кнуте в нашей стране снимать с повестки дня ещё рано. К сожалению, конечно. Но таков менталитет наших людей и с этим надо считаться при проведении всяких реформ по преобразованию села. Пренебрежение этой данностью приводит лишь к деградации и вымиранию населения. Может такая задача и поставлена оттуда, «из-за бугра», нашим нынешним оккупационным властям? Не хотелось бы так думать, но факты – вещь упрямая.

Трудно узнать в этом первобытном ландшафте мою родную Страконку, где прошли мои детские и юношеские годы. Лишь высокая мачта линии электропередач свидетельствует о благих намерениях в недалёком прошлом приобщить население села к цивилизации. Куда же без электричества? Но не услышишь сейчас здесь на улице ребячьих голосов, мычания коров, блеяния овец, поросячьего визга, кудахтанья кур, т.е. всего того, что олицетворяет нормальную сельскую жизнь. И что же мы здесь видим? По эту сторону улицы не осталось ни одного жилого дома. Ушли люди – кто в другие города и веси, кто в мир иной. Как быстро всё заросло бурьяном, крапивой и всяким чертополохом. Вот так и уходят в небытие многие сельские поселения, да и целые регионы.

Вернётся ли сюда когда-нибудь жизнь? Не праздный вопрос. Если вернётся, то будет жить и Россия. Если не вернётся, то это будет уже не Россия. Пустыми такие территории долго быть не могут, особенно в наше время массовых миграций населения из густонаселённых и бедных природными ресурсами южных стран. Так что возможны варианты.

У сельского пруда – 30 лет назад

На снимке – «сельская идиллия» из недалёкого прошлого (1986 год). Перед нами тот самый пруд, который возник после сооружения плотины из остатков разрушенной немцами церкви. Школа на снимке не видна – она находится за кадром слева. У пруда спокойно пасутся гуси и даже лошади. Сам пруд пользовался большим «уважением» у молодых мужиков, возжелавших закусить самогон свежими жареными карасями и ротанами, коих водилось здесь предостаточно. Чем не идиллия? Теперь уже нет и пруда и, естественно, рыбы, исчезли и гуси. А лошадьми в селе теперь заниматься некому, да и «лошадиных работ» стало мало – техника неуклонно вытесняет их из обихода и производственного процесса.

Родительский дом, 2013 год

Ну вот, наконец, и добрались до места. Это дом, в который мы практически ежегодно приезжали в отпуск. Построен он был в 1955—1956 годах прошлого века. Из него ушли в мир иной бабушка, брат Александр, отчим, мать. Сейчас его в более или менее приличном состоянии поддерживает мой брат Анатолий, приезжая сюда для возделывания огорода и походов на охоту.

Жилых домов на нашей улице в 2013 году оставалось всего четыре. Всего! А ведь был целый колхоз! Подворий было в разные времена, даже послевоенные, до шестидесяти. «Всё ушло, всё умчалося в невозвратную даль…». Осталась лишь тоска, да печаль по дорогому для моего сердца бытию.

Мы с братом на огороде. Дом (на заднем плане) давно уже не жилой, брошен, некому в нём теперь постоянно жить и обрабатывать приусадебный участок. Такое запустение даже у оптимиста будет навевать только грусть. Но это тоже жизнь!

Брат Анатолий ещё как бы по инерции продолжает обрабатывать огород – ведь здесь всё прекрасно растёт, хотя потребности в овощах давно уже не те, да и здоровье не позволяет трудиться в полную меру. Но мы же из крестьян и тяга к земле-кормилице заложена в наших генах. Такова наша ипостась, таковой и останется.

Место последнего упокоения моей матери Татьяны Дмитриевны, брата Александра, отчима Якова Николаевича, бабушки Екатерины Кирилловны, моих сестричек Нины и Маруси. Рядом здесь же покоятся моя крёстная мать, тётки и другие родственники и однофамильцы. Вечная им память!