Мемуары рижской куртизанки

Мемуары рижской куртизанки

Игорь Кабаретье

© Игорь Кабаретье, 2017

ISBN 978-5-4485-8654-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Лайма

По мотивам, которые читатель поймёт в конце этого повествования, я, баронесса Лайма фон Зеедорф, решилась обнажить перед ним свою душу и описать свой жизненный путь. Надеюсь, что он будет и интересен, и поучителен.

Не по причине своего тщеславия, и ещё менее из скромности, я предаю сейчас гласности, выставляю на всеобщее обозрение те роли, которые мне пришлось сыграть во времена моей юности. Моя главная цель состоит в том, чтобы уязвить, если это возможно, самолюбие тех, кто сделал своё состояние путями, не слишком расхожими с моим, и дать публике яркое свидетельство моего признания того факта, что всё, чем я обладаю сейчас – это лишь благодаря вашей доброте и великодушию.

Я родилась в Лифляндской губернии, на улице Акменю в Риге, и лишь благодаря тайному союзу честного отставного солдата и портнихи я обязана моим существованием на белом свете. Моя мать, приличная лентяйка, рано обучила меня искусству чинить и приводить в порядок подержанную одежду, выдавая её за новую, чтобы самой пораньше бросить эту работу и переложить на меня все свои профессиональные обязанности, вместе, естественно, со всеми тяготами и невзгодами этого ремесла. Едва я достигла своего шестнадцатилетия, как она тотчас же надумала уступить мне свою повозку для транспортировки товара через Наплавной мост в Вецригу, равно как и всю свою практику на вполне коммерческих, а не родственных, условиях, и мне приходилось каждый день давать моей мамочке отчёт о моей прибыли вместе с приличной её частью. Оказалось, что я вполне соответствую её ожиданиям, и вскоре я стала настоящей жемчужиной среди всех швей в Вецриге. Я не ограничивала мои таланты только перелицовкой старых брюк, ловко управляясь и с более сложными предметами гардероба, да плюс к тому прелестная физиономия, которой меня одарила природа – всё это сделало меня самой лучшей и желанной швеёй в квартале. В окрестностях не было ни одного человека, который не хотел бы воспользоваться моими услугами, так что моя тележка буквально отполировала все улицы Вецриги, а я стала завсегдатаем всех её шикарных домов. Именно в столь приличном обществе я и получила первые уроки воспитания и обходительности, которые потом значительно усовершенствовала в разных местах, где мне впоследствии довелось оказаться.

Моя родня передала мне не только с кровью, но и своими достойными примерами из жизни столь большую склонность к чувственным и развратным удовольствиям, что я просто умирала от желания отправиться по их стопам и испытать присущую им страсть к совокуплению. Следует обратить ваше внимание на то, что в силу нашего достаточно скудного достатка, правда, достаточно типичного в среде нам подобных, кунгс1 Аматниекс (это был мой отец), моя мать и я, одним словом все мы втроём занимали на четвёртом этаже меблированного дома только одну комнату с мебелью, состоящей из двух стульев, старого шкафа, и большого гадкого убогого брачного ложа без штор, империала2, где мы были вынуждены спать все вместе, втроём.

По мере того, как я подрастала, сон мой становился всё более чутким, и я внимательнее прислушивалась и присматривалась к действиям моих компаньонов по кровати. Иногда, случалось, они раскачивали её в такт своим любовным упражнениям, да настоль сильно, что гибкость нашего дешёвого ложа вынуждала меня следовать за всеми их движениями. Частенько при этом мои родители исторгали из себя глубокие вздохи, перемежая их произнесёнными тихими и хриплыми голосами столь нежными словами, какие только могла им предложить их страсть. Всё это страшно волновало мой разум, неутолимый огонь полыхал во мне, я задыхалась, была вне себя от взрывавших моё тело неведомых ему ранее чувств, и помутнение моего рассудка доходило до того, что я уже была способна весьма охотно сразиться с моей матерью за место, которое она занимала рядом со мной, настоль я завидовала наслаждению, которое она испытывала в это время. Но что я могла сделать в подобной ситуации? Прибегнуть к любовным утехах в одиночестве? Да, может быть, ведь возбуждение пронизывало меня до дрожи в кончиках пальцев, но, увы! В реальности, у меня не было никакой возможности снять это напряжение, ведь всё, что я могла предпринять в этой ситуации, можно было смело назвать лишь детской игрой юной девушки! И не сомневайтесь, что я лишь бессмысленно изнуряла себя бездействием, а от этого только излишне нервничала… и всё было напрасно… я лишь становилась более горячей и нервной штучкой. Я лишалась чувств от бешенства моей киски, что жила у меня между ног, любви и желаний… одним словом, все боги Лампсака3 поселились в моём теле. Ничего не скажешь, прекрасный темперамент для девушки в возрасте шестнадцати лет! Но, как говорят добрые люди, хорошие собаки всегда достойны своих предков.

Легко понять, что страсть и томление плотским грехом, ненароком взращённые моими родителями, настолько покорили моё тело, что я стала серьёзно подумывать о том, чтобы найти какого-нибудь доброго друга, который бы смог погасить, или, по крайней мере, хоть немного утолить невыносимую жажду тела, иссушавшую меня.

Среди многочисленной челяди домов, что я посещала по своим торговым и швейным делам, все отдавали мне дань уважения и внимания, но я выделила среди них одного молодого, высокого и хорошо сложенного конюха, который показался мне достойным моего внимания. Он отвешивал в мой адрес бесконечные комплименты, клялся, что ещё ни разу не потрепал по бокам своих лошадей, не подумав при этом обо мне, на что я ответила ему, что ещё ни разу не чинила брюк, чтобы при этом ко мне в голову рысью не нахлынули мысли о Гунтисе (так звали этого конюха). Мы вполне серьёзно и бесконечно одаривали друг друга милыми шутками и достаточно сомнительными, как я теперь понимаю, комплиментами, элегантных оборотов которых я сейчас уже не припоминаю достаточно хорошо, чтобы повторить их моему читателю. Достаточно того, чтобы вы знали, что Гунтис и я – мы вскоре обо всём договорились, и несколько дней спустя скрепили нашу связь большой печатью Китиры4 в маленьком злачном кабачке на левом берегу Даугавы. Место, избранное для жертвоприношения, являло собой небольшой зальчик, украшенный столом, установленным на двух парах гнилых козел, и расставленными по краям полудюжиной разномастных стульев. Стены были украшены большим количеством непристойных иероглифов, которые с распутной любовью и прекрасным юмором обычно рисуют угольками в таких заведениях их весёлые посетители. И наш пир соответствовал, в лучшем случае, непритязательности этого алтаря любви.

Итак, на столе стоял один штоф пива за восемь копеек, два сыра, и такое же количестве хлеба… признайтесь, совсем неплохо для того, кто зарабатывал всего двенадцать копеек. Тем не менее, мы совершали нашу службу с таким благоговением, как будто только что заплатили по золотому рублю у Екабсона, трактирщика мэрии. И не стоит удивляться этому. Даже самые грубые блюда, если они приправлены любовью, всегда прелестны.

Наконец, мы дошли до заключительной стадии нашего ритуала. Затруднение состояло в том, что нам предстояло поначалу обустроить наше ложе, священное любовное ристалище, на котором мне предстояло лишиться невинности. Мы с Гунтисом пришли к выводу, со смехом и поцелуями, что нам следует проявить осторожность и не доверяться ни столу, ни стульям, а посему решили совершить сакральный акт стоя, ибо эта поза показалась нам самой безопасной в таких суровых условиях. И вот, свершилось! Гунтис меня буквально пригвоздил к стене, но пока что только своим великолепным торсом, не более того. Ах! Великий и могущественный бог садов5! Я была испугана, увидев размеры оружия, которым меня должны были поразить. Боже, какие толчки! Какие атаки! Расшатанная перегородка стонала под этим необыкновенным напором, а я страдала одновременно от невыносимой боли и пожирающей меня страсти, которую эта боль вызывала. Между тем, я изощрялась изо всех моих сил, не желая, чтобы меня упрекнули в том, что мой бедный конюх не получит ничего, кроме усталости после столь усердной работы. Как бы там ни было, несмотря на наше терпение и мужество, необходимо признаться… мы достигли очень посредственных результатов, и я уже начинала огорчаться, что мы не сможем достойно увенчать наше рукотворное произведение, когда вдруг заметила, что Гунтис поднёс руку к своему рту и смочил слюной свой поразивший меня своими размерами инструмент. О, Мать природа, твои тайны восхитительны! Моё убежище сладострастия приоткрылось, и невероятная по размерам огнедышащая головка, венчающая произведение искусства, торчащее между ног Гунтиса, которым Бог так щедро его одарил, проникла в него. Что я ещё могу добавить к этому? Я была прекрасно, должным образом, дефлорирована, и с этого самого времени стала спать спокойно, ведь теперь уже иные эротические сновидения руководили моим отдыхом. Кунгс и кундзе Аматниеки напрасно старались, продавливая постель в своих любовных шалостях, я их более не слышала. Должна сказать вам, что наша не совсем невинная связь с конюхом длилась приблизительно год. Я обожала Гунтиса, а Гунтис боготворил меня. Это был совершенный телом юноша, которого вы не смогли бы упрекнуть ни в одном физическом изъяне, и всё бы ничего, если бы только Гунтис, обладая телом Аполлона, не был бы при этом нищим, игроком и пьяницей, и поскольку между друзьями любые увлечения должны быть общими, а богатый должен помогать бедному, я была вынуждена всё чаще поддерживать этого шалопая в его расходах. Как говорится в пословице, любой конюх обдерёт тебя своей скребницей, даже если будет иметь дело с королевой.

Этот парень быстро съел все мои запасы, включая даже повозку, хотя моя мать уже давно заметила приближение краха моей коммерческой деятельности, и устраивала мне по этому поводу ежедневные разносы. И вот однажды утром она узнала, что я окончательно обанкротилась, после чего, связав меня во время моего сладкого и безмятежного сна, вооружилась палкой и хорошенько отдубасила, залив кровью мои упругие ягодички, прежде чем я смогла освободиться от мерзких пут. Господи, какое унижение для взрослой и красивой девушки, вроде меня, выдержать подобное бичевание! Но эта показная порка неожиданно зародила во мне мысль покинуть родительский дом и испытать себя в самостоятельной жизни, так что, не долго думая и пользуясь благопрятным моментом, пока моя матушка, утомлённая обязанностями палача, вышла из комнаты, я наспех оделась в мой самый лучший воскресный наряд, и, сказав вечное прощай этому дому и кундзе6 Аматниеце, моей матери, наудачу отправилась, куда глаза глядят, и эта самая большая удача в моей жизни привела меня в парк Аркадия. Поначалу я обошла почти весь сад, не задумываясь о том, что я делаю и какова цель этих моих бессмысленных блужданий. Наконец, я присела на террасу у летнего театра. Прошла примерно четверть часа, и вот одна госпожа невысокого росточка, одетая довольно чисто, и благопристойного вида, неожиданно присела рядом со мной. Мы поприветствовали друг друга и завязали разговор на общие для всех людей темы, которые хотят поболтать, хотя, на самом деле, им не о чём говорить друг с другом, и, конечно, мы начали с погоды.

– Сегодня в Риге довольно тепло для этого времени года, – мягким голосом произнесла эта милая дама.

– Даже чрезмерно тепло, кундзе.

– К счастью, в парке намного больше воздуха, чем в городе.

– Да, кундзе, совершенно верно.

– О, яункундзе7, если бы вы знали, сколько завтра в это время народу соберётся в Дуббельне8, если погода вдруг не испортится! Хотя, для нашего прибалтийского климата это не станет новостью!

– Безусловно, кундзе, но я думаю, что будет тепло и народу соберется на променад довольно много.

– Но, яункундзе, чем больше я вас рассматриваю, тем больше мне кажется, что я с вами уже встречалась. Не имела ли я удовольствие вас видеть в Либаве?

– Нет, кундзе, я никогда не покидала Ригу.

– В действительности, яункундзе, вы столь походите на одну молодую особу, которую я знала в Либаве, что вполне могла вас принять за неё. Впрочем, сходство это не должно вам причинить никаких неудобств… она – одна из наиболее обходительных и благовоспитанных девушек, что мне приходилось когда-либо повстречать.

– Вы очень любезны, кундзе, но я знаю, что я отнюдь не столь благовоспитанна, как это необходимо в наше время, и эти ваши слова и лестная оценка – лишь результат вашей доброты. Но как бы мне хотелось оправдать ваши тёплые слова обо мне… что мне сделать в жизни, чтобы ваши комплименты стали правдой? – Произнося эти последние фразы, у меня из груди выскользнул горестный вздох, и я не смогла сдержаться от того, чтобы не уронить несколько слезинок на свои раскрасневшиеся щёчки.

– Ах! Что случилось, моё дорогое дитя, – воскликнула эта добрая кундзе ласковым тоном, нежно сжимая мою руку, – вы плачете? Что вас огорчает? Вас посетила чья-то немилость? Поделитесь со мной вашим горем, мой маленький цыплёнок, не опасайтесь мне открыть ваше сердце и полностью положитесь на нежность моего. Будьте уверены, что я готова вам служить во всём, что будет зависеть от меня. Давайте, пойдём со мной, мой ангел, в конец террасы, позавтракаем у кундзе Лиелмане9, там вы мне расскажете о предмете вашей скорби, и может быть, я для вас окажусь гораздо полезнее, чем вы думаете.

Я не заставила себя просить дважды, поскольку не успела позавтракать из-за известных моему читателю обстоятельств, приключившихся со мной в то утро, и последовала за моей доброй феей, не сомневаясь, что само Небо послало мне эту даму, чтобы помочь разумным советом и не дать мне сгинуть на Рижской мостовой. После того, как мой желудок с удовольствием посетили две чашки кофе с молоком и пара хлебцев с подсолённым творогом, я простодушно призналась этой славной госпоже в моём происхождении и моей профессии, но, впрочем, я, конечно, не была до конца искренна с ней. Я полагала, что следовало осторожно переложить вину за случившееся на мою мать, всячески обелив свои поступки. Поэтому я обрисовала кундзе Аматниеце в самом невыгодном свете, дабы оправдать решение, которое я приняла.

– Дева Мария! – Воскликнула эта милосердная незнакомка, – это же самое настоящее убийство, заставить такого прелестного ребёнка, как вы, работать в таких условиях. Осудить маленькую прелестную девушку на такую каторгу… круглый год… и в стужу и в дождь, в жару и холод, скрючившись, тащить по Риге тяжёлую повозку, чинить одежду и обувать всяких мелких людишек! Нет, моя маленькая принцесса, вы рождены не для подобной профессии, и было бы бесполезно от вас скрывать, что когда на нашей бренной земле рождаются люди, настоль красивые, как вы, им ничего не стоит достичь в этом мире всего, чего они достойны, и я вам ручаюсь, что если вы позволите мне руководить вами и вашими поступками, то…

– Ах! Как вы добры, кундзе, – воскликнула я, – скажите, что нужно от меня, что необходимо мне для этого сделать? Помогите мне вашими советами… я исполню всё, что вы мне скажете.

– Итак, – продолжила она, – если вы не против, и это ваше окончательное решение, моё дитя, то отныне мы будем жить вместе. У меня уже есть четыре пансионерки в моём доме, и вы станете пятой.

– Что?! Кундзе, – быстро ответила я, – уж не забыли ли Вы, что я сейчас буквально нищая, и у меня нет возможности заплатить вам ни одной копейки в счёт первого взноса за пансион?

– Пусть это вас совершенно не беспокоит, – ответила эта фея из парка Аркадия, – всё то, что я у вас попрошу в настоящее время, это… покорность. Впрочем, я вас сразу же привлеку к одной маленькой коммерции, которую мы ведём, и я вам обещаю, что если это понравится Богу, до конца месяца вы будете в состоянии не только удовлетворить меня, но ещё и оплатить ваше содержание… да и заработаете себе на пирожные «вецрига», которые вам так понравились сейчас в этом милом заведении.

Ещё немного, и я бросилась бы с её ногам, чтобы оросить их моими слезами, ведь мне не терпелось присоединиться с этому блаженному обществу избранных богом существ и поселиться в этом раю. Благодаря моей путеводной звезде моё ожидание счастливой жизни оказалось невероятно коротким, ведь на часах пробило полдень, когда мы вышли из ворот парка Аркадия. Как мне показалось, нас уже ждала у арки карета, упряжка которой лёгкой благородной рысью по Наплавному мосту быстро доставила нас к одному отдельно стоящему дому прямо напротив церкви святого Петра.

Он располагался между площадью и садом, что, на мой неискушённый взгляд, делало жизнь его обитателей чрезвычайно приятной и удобной, и я уже мысленно благословляла то скандальное утро, когда была безжалостно выпорота своей матерью. Меня первым делом ввели в большой зал, довольно неплохо меблированный, и вскоре его заполнили мои будущие подруги. Их кокетливые и галантные манеры, лёгкое неглиже, решительный и уверенный вид поначалу смутили меня до такой степени, что я не осмеливалась поднять глаза от пола, и только и делала, что заикалась, пытаясь ответить на их комплименты, которыми они довольно-таки неожиданно осыпали меня. Моя благодетельница заподозрила, что это простота моего костюма могла быть причиной такого моего смущения, и пообещала мне, что вскоре я буду украшена не хуже, чем эти девушки. Я же, казалось, действительно, была сильно унижена, увидев себя в платье гризетки10 среди девушек, у которых даже обыкновенное домашнее платье было сделано из самых красивых тканей, доставленных в Ригу из Индии и Франции. Но была и ещё одна вещь, которая пронзала моё любопытство и немного беспокоила. Мне хотелось узнать природу коммерции, к которой меня собирались привлечь. Справлюсь ли я? Хотелось бы в это верить, ведь роскошь моих будущих подруг меня удивляла. Я не могла понять, как они могли осилить подобные расходы, ведь я, ещё раз признаюсь вам, была в то время столь темной, в смысле воспитания и образования, личностью, затюканной своей предыдущей жизнью, или, скорее, происходящее со мной с утра было столь необычно и ново для меня, что самостоятельно разгадать эту шараду я была не в состоянии. Между тем, в то время, как я пыталась распалить своё воображение, чтобы попытаться решить эту так называемую загадку, подали суп, и мы сели за стол. Кушанье было довольно неплохим, и для его приготовления были использованы, судя по аромату, дорогие пряности, которые, вкупе с хорошим настроением пансионарок, пробудили во мне зверский аппетит. Обед плавно продвигался в направлении десерта, всё было прекрасно и благостно вплоть до того момента, пока две из сидящих за столом девушек вдруг не стали предъявлять друг другу претензии в неумеренном потреблении пищи, в результате чего талия одной из них немного округлилась. Внезапно одна из них нанесла удар кулаком по физиономии другой, на что та сразу же ответила ударом тарелкой по голове своей обидчицы. Моментально стол вместе со всеми блюдами, рагу и соусами оказался опрокинут на пол. Это было объявление войны, и обе мои героини бросились друг на друга с одинаково бешеной яростью. Шейные платки, эскофьоны11, манжеты – все эти атрибуты женской красоты за одну минуту превратились в ошмётки. И тут в бой решительно выдвинулась тяжёлая конница в лице нашей хозяйки, попытавшейся своей властью прекратить боевые действия. Однако, она не прибегла к ухищрениям ораторского искусства, а мгновенно представила вместо этого на наш суд доказательства своего выдающегося умения в героическом искусстве кулачного боя, сходу поставив одной из воюющих сторон апостроф на глазу. Между тем, две другие участницы обеда, доселе хранившие нейтралитет, решили, что негоже им далее оставаться в качестве праздно любопытствующих наблюдательниц, и необходимо, чтобы потасовка выглядела красивее и стала общим делом, в то время я, как и любая трусиха, укрылась в углу зала, где спокойно пережидала, пока продолжалась эта драка… или битва. Это был устрашающий и, одновременно, бурлескный спектакль. Доводилось ли вам видеть сразу пять растрёпанных созданий, опрокидывающих друг друга наземь, катающихся друг на друге, кусающих друг друга, царапающихся, наносящих направо и налево удары ногами и кулаками. Сражение, казалось, никогда не закончится, как вдруг появился гризон12, громогласно сообщивший о прибытии немецкого барона.

Известно, каким магическим эффектом обладает слово «господин», а ещё больше французское «милорд», или «барон» на любую девушку в мире, в том числе и на прибалтийских красавиц, так что при малейшем упоминании слова «барон» любой акт враждебности немедленно сходит на нет, и женщины-воительницы моментально разошлись в разные стороны. Каждая из них тут же стала наспех чинить обломки своего туалета, быстро вытирать лицо, подкрашивать губки, подводить глаза, так что эти, ещё минуту назад решительные, безумные и безобразные физиономии быстро восстановили свою мягкость и естественную безмятежность. Хозяйка дома сразу же вышла прочь, чтобы развлечь господина барона, а девушки бабочками разлетелись по своим комнатам, дабы окончательно привести себя в порядок.

Более просвещённый и умудрённый опытом читатель давно уже, в отличие от меня, конечно догадался, в какой дом я попала, и таким образом, чтобы расставить точки над «i», и больше не повторяться, следует только сообщить, что наша хозяйка была одной из самых лучших в своей профессии, и звали её кундзе Юревича. Когда она узнала, что о якобы визите господина барона сообщили только для того, чтобы прекратить бессмысленное сражение между девицами, она произнесла с довольной миной на лице, довольно чувственно целуя меня в губы,

– Милочка, не подумайте плохо о нас в связи с этой маленькой ссорой, свидетелем которой вы невольно только что стали. Небольшое оживление в нашем замкнутом мире иногда вызывают незначительные детали, но вы должны понимать, что такие мелочи одновременно и успокаивают нас. И затем…. каждая из нас более или менее чувствительна, как эмоционально, так и физически, и это вполне естественно. Впрочем, когда вы поближе узнаете моих девушек, то будете очарованы мягкостью их характера, поймёте, что встретили на своём пути наилучшие сердца нашего сурового мира. Их гнев тотчас же гаснет, как и мгновением ранее зажжённая спичка, всё забывается ровно за одну минуту. Что касается меня, то слава богу, я не знаю, что это такое злопамятность, у меня желчи не более, чем у голубя. Но несчастье постигнет того, кто желает мне зла, поскольку я сама никому не хочу плохого. Ладно, давайте оставим эти речи в прошлом, и поговорим о вас. Кем бы ты ни была, моя дорогая девочка, печальный опыт жизни в нашем мире утверждает, что без денег у тебя не будет счастья. Нет денег, гласит пословица, нет и Швейцарии. Можно также сказать, что если нет денег, то нет ни удовольствия, ни гармонии в жизни. Итак, всё в жизни устроено достаточно просто. Заруби себе на носу, что невозможно жить в гармонии и любви без денег, и не признавать этого, значит обманывать себя. И ты совершишь большую глупость, если откажешься от моего предложения, которое позволит тебе обеспечить себя достаточным количеством денег, чтобы жить, получая удовольствие от жизни, а не прозябать в нищете. Тем более, уверена, что ты в состоянии это сделать. Не всем дана Богом такая возможность. И главное, пойми, что средства, которые ты будешь использовать для этого, не вредят обществу, так как иначе это было бы зло… а Бог нас хранит потому, что мы его не творим и не причиняем. Да, да, конечно, это так, моё дитя, Бог нас хранит, и у меня чистая совесть в этом отношении, я абсолютно спокойна, будучи уверена, что меня никто и никогда не сможет упрекнуть в том, что я причинила кому-нибудь ущерб своими действиями. Кроме того, как известно, главный принцип жизни состоит в том, чтобы всё время продвигаться вперёд, и не запрещено нашим обществом зарабатывать на жизнь так или иначе, ведь профессия не так важна, как важно то, чтобы ты была в ней лучшей. Тебя же природа щедро одарила для того, чтобы ты стала одной из лучших среди равных тебе по красоте женщин… хотя и распутниц и сладострастниц, доставляющих удовольствие мужчинам. Разве Бог напрасно создал тебя такой красивой? Ты должна дарить людям свои прелести, получая за это соответствующее вознаграждение, и я тебя многому научу, но ты должна слушаться меня, иначе не станешь лучшей, несмотря на свои щедрые задатки. Я знаю многих девушек в нашем мире, одарённых намного меньшими прелестями, чем у тебя, но которые сумели познать тайну, как заработать хорошие ренты на всю оставшуюся жизнь! Клянусь, не бахвалясь понапрасну, что я могу тебе сказать, поверь мне на слово, что я нищая по сравнению с ними. Но Бог не любит неблагодарных. Никогда не забывай меня, и то, что я уже сделала и сделаю для тебя, и ещё, напоследок, запомни наше главное правило – нельзя, чтобы тебе надоело доставлять удовольствие.