Утренняя звезда. Повесть

Арон, стал задом двигаться назад, в угол, чтобы спрятаться от недружественных скелетов и оказался возле кадки с высоченной иссохшейся палкой, на вершине которой, как приклеенные, болтались несколько вялых листочков. Это была пустынная пальма со сложным латинским названием, которая стояла в кабинете уже третий год, и ни разу не поменялась, иссохшая жилистая палка и вялые листочки на вершине. Когда жена торжественно водрузила в кабинете кадку с этим пугалом, Арон с удивлением поднял на нее глаза, зачем ему эта неудачная заготовка для ручки швабры, которая не подходила к обстановке кабинета. Лера, с апломбом жены очень богатого человека, которую просто обязаны слушать и восхищаться всеми ее благоглупостями, безапелляционно изрекла: «Ты, дорогой, совсем отстал от жизни! Это безумно дорогая и редкая пальма и просто счастье, что смогла ее купить. Согласно китайскому учению Фун-Зы, эта пальма приносит удачу в бизнесе». Арон, вспомнив две абстрактные картины, тяжело вздохнул. Как-то не вязалась пустынная пальма из раскаленных песков Сахары и бездельниками-бедуинами с трудолюбивыми муравьями-китайцами, чайными плантациями и Конфуцием, но не хотелось обижать жену в присутствии сотрудников, а поэтому он безропотно согласился, и пальма поселилась в кабинете.

Один из его клиентов, румяный и толстый фермер, впервые увидев эту пальму, обошел её с двух сторон, с третьей не смог, помешала стена, и задумчиво изрек: «колхоз «Сорок лет без урожая», уважаю странный выбор, зачем оно вам?» Арон пожал плечами: «стоит в углу, поливать не просит, глупых советов не дает, и думать не мешает». Эту фразу о пальме, которая колхоз без урожая, случайно услышала секретарша, подававшая кофе, и тут же разнесла её по всему офису, и теперь Арона стали звать за глаза «предколхоза «Сорок лет без урожая».

Услышав это прозвище, Арон плотоядно потер ладони, и время от времени особо вредным сотрудникам безжалостно урезал премии. Когда обиженные приходили алкать к нему справедливости, как же, сосед получил и теперь делится планами, как будет её тратить, а его обнесли, Арон, указывая на пустынную пальму, с печалью в голосе и веселыми чертенятами в глазах, произносил: «как же, сочувствую, но не могу, урожай сгубила засуха, овес нынче дорог, поэтому соседу хватило, а вам придется подождать». Репутацию нищего председателя надо было оправдывать!

После такого разговора по душам секретарша обязательно подавала кофе, мужчинам плескала чуть-чуть в рюмку дагестанского коньяка, женщинам – сухого цимлянского вина, по желанию коньяк и вино можно было повторить, и сотрудник уходил в раздраенных чувствах, надо бы обидеться на хозяина, что не дал премию, но он так проникновенно говорил о проблемах фирмы, и выпить налил, вот и думай, злиться на него, или проникнуться моментом, завязать свои амбиции узлом и подождать до следующей премии.

Это гадская пальма оказалась очень вредной, хотя Арон ей ничего не сделал плохого. Пальма, дождавшись, когда он прижмется к кадке, резко хлестнуло своей вершиной по макушке, и Арон второй раз за день с радостью потерял сознание, а с дерева сорвался и упал рядом с ним один из трех листиков, болтавшихся на её вершине.

Немецкие старинные часы Lenzkirch загудели и отчетливо пробили двенадцать раз, фарфоровый циферблат раскрылся, и из него вылетела кукушка, тяжело шмякнувшаяся на пол. Абстрактные картины свернулись трубочкой, и от них пошел дымок, и во всем офисе фирмы разом зависли все компьютеры и погас свет.

Лето. Жара. По размягченному асфальту пустынной дороги растеклось ярко красное пятно, носки его туфель были запачканы в крови, но Арон не замечал, он стоял и пялился на изломанную куклу, лежавшую на дороге и не мог сообразить, как все мгновенно переменилось. Только что он стоял и говорил с Петюней, его компаньоном, ментором и гуру в одном флаконе в городе Б., при этом Петюня по привычке стоял на середине дороге и разлагольствовал о том, сколько он заработает миллионов, когда скупит контрольный пакет акций металлургического завода и станет его директором.

Арон на мгновение отвернулся, сделал шаг к обочине, и за спиной возник басовитый звук, похожий гудение большого шмеля. Звук приближался скачкообразно, становился все ближе, и Арона чуть не снесла с ног упругая волна воздуха, следом за ним последовал звук тупого удара. Басовитое гудение шмеля на мгновение прервалось, затем шмель еще громче взвыл, словно двигатель автомобиля, набирающего обороты, и Арон стал медленно-медленно поворачиваться, чтобы увидеть задние фонари большого грузовика и его запыленный нечитаемый номер. Грузовик, решив стать гоночной болидом, мчался по дороге на большой скорости, все дальше удаляясь от Арона, превращаясь в точку, что сначала слилась с серым асфальтом, а потом исчезла из поля зрения.

На дороге чего-то не хватало, и Арон испуганным голосом позвал: «Петюня», никто не отозвался, он осмотрелся и увидел на сером асфальте изломанную куклу, из-под которой медленно расплывалась красная лужа. Арон, еще не веря, сделал шаг, другой к этой кукле, испачкал носки туфель в крови и навис над лежащим телом. Мгновение назад огромный ражий детина Петюня был жив, а сейчас просто и без изысков обратился в кадавра, расплескавшего мозги по дороге. Арон повернулся и пошел к джипу, на котором они приехали. За рулем сидел водитель по кличке Щера, еще не осознавший, что Петюни больше нет, погиб, и он остался без работы. Вторая жена Петюни – толстая, беременная, похожая на корову, Ирка, со склочным и стервозным характером, умудрилась поссориться со всеми, кто работал с Петюней, и теперь Щере надо искать новую работу.

Щера собирал лицо в морщины и пытался что-то сказать, но вместо слов раздавалось какое-то сдавленное перханье, но Арону было не до него, он нырнул в горячее нутро машины и достал солидный кожаный апельсинового цвета портфель, с которым Петюня ни на миг не расставался при жизни и который после смерти стал ему больше не нужен. Петюня, имевший пару ходок в зону, был накоротке знаком с медвежатниками и справедливо не доверял сейфам, и все самое ценное держал при себе, в этом кожаном портфеле апельсинового цвета. В портфеле находились акции металлургического завода, которые очень интересовали как Арона, так и других, чьими стараниями Петюне осталось примерить последнюю обновку – домовину. Арон отстегнул замки портфеля и достал увесистую пачку акций металлургического завода. Акции были по-простому завернуты в газету и перевязаны суровым шпагатом. Сам завод, несмотря на потуги чересчур умных реформаторов, угнездившимися под культяпистые крыльями его всепьянейшества, которого лизоблюды величали царем, по примеру предыдущего, что правил после царя Федора Иоанновича (царь Борис Годунов, намек на Бориса Ельцина), на удивление стабильно работал и имел перспективы работать и дальше и не собирался выбрасывать белый флаг. Помимо акций Арон зацепил несколько пачек стодолларовых купюр в банковских упаковках. Одну пачку долларов он сунул Щере со словами: «Последняя получка от Петюни; запомни, к портфелю никто не прикасался», а остальные пачки бросил назад в портфель, детишкам покойного на мелочишку. Щера несмело улыбался, он был явно ошарашен его щедростью, прежде за Ароном такого не водилось, но и ему было не жалко, ведь не свои же давал. Щера мелко затряс головой, он все понял, а Арон продолжил распоряжаться: «Гони в милицию и не забудь вызвать скорую, а я здесь останусь, с Петюней».

Джип сорвался с места, за ним растаял бледно-голубой дымок бензинового выхлопа, и вновь пустынная дорога, на ней вольготно раскинулся кадавр в подсыхающей луже крови. Арон бросил на него тряпку, чтобы прикрыть от появившихся огромных сине-зеленых мух, устремившихся к трупу.

Арон присел на обочине дороги. Стоявшее в зените солнце палило немилосердно, и пиликанье кузнечиков неслось со всех сторон. Что смерть, что жизнь, эти человеческие дефиниции не имели никакого значения для природы, у которой для всего назначен свой срок, поэтому никто не бил в литавры при зарождении новой жизни и не сопровождал горестными воплями расставание с ней.

Прошел час, Арон сомлел от удушающей жары, а милиции все не было. Неожиданно ему показалось, что тело под тряпкой вздрогнуло, потом рывком село на дорогу, сорвало с себя тряпку и осмотрелось вокруг.

– Ч-ч-т-то с-случ-ч-чилось, – губы на вдавленной маске лица кадавра с трудом зашевелились.

Как ни странно, но Арон не удивился восставшему кадавру и спокойным голосом, словно ему приходилось постоянно общаться с покойниками, поведал о неожиданной гибели Петюни под грузовиком.

Кадавр наклонил плоскую голову и пальцами стер с лопнувшего черепа серо-белые потеки мозга.

– Петюня, зачем ты встал? – не выдержал Арон

– Я еще не успел договорить с тобой и хочу кое-что выяснить.

– Зря, ничего уже не изменишь, и я не обязан отчитываться перед тобой.

– Это важно для меня, ведь не откажешь в последней моей просьбе, и не будешь врать покойнику?

– Нет, – поспешно произнес Арон и тут же вспомнил о пакете с акциями, которые небрежно бросил на обочину рядом с собой.

– Ты взял акции, – это был не вопрос, а констатация факта, Арон вздрогнул и покаянно кивнул головой, а кадавр продолжил. – Твоя мечта, наконец, сбылась, и у тебя будет долгожданный миллион долларов. Помню, как ты мечтал о нём, и что теперь будешь делать, когда мечта исполнилась? – Петюня хотел по привычке громко расхохотаться, но вместо смеха раздалось жалкое перханье. – Голосовые связки раздавлены, – озабоченно сообщил Петюня, растирая загустевшую кровь по горлу.

Арон понимал, что глупо оправдываться перед покойником, но оправдывался прежде всего для себя:

– Тебе же очень вежливо предлагали продать, а ты очень грубо отказался и продолжил еще больше скупать акции и, наверное, перешел дорогу этим вежливым покупателям.

Петюня ощупал руками туловище:

– Странно, я умер, а мне еще больно, все ребра переломаны. – Он помолчал, а потом, елозя пальцем по асфальту, продолжил. – Мне акций не жалко, так, пустые бумажки, тлен перед вечностью. Впрочем, хорошо, что забрал их ты, а то мои, что сыночек оболтус, что женка Ирка, дура стоеросовая, все равно бы их просрали. Ты – парень серьезный, с головой, теперь и меня превзойдешь, еще выше поднимешься, и ума деньгам за акции дашь, а не просадишь их, как мои уроды, на тряпки и гульки. Продай их, этим, вежливым, только с ценой не продешеви. Последний вопрос: не ты ли организовал наезд?

Арон возмущенно вскинулся:

– Как ты мог подумать о таком…

– Верю, верю, – перебил Петюня, – хоть и ты тоже дерьмо порядочное, но на убийство у тебя кишка тонка, это я мог, а ты еще слабак…

Петюня еще дальше что-то тихо бубнил, но разобрать его слова было невозможно, и Арону, которому надоел неприятный разговор с кадавром, кому понравится, когда тебя только что уличили в краже, поднялся и подошел к нему. Вокруг кадавра уже вились роем крупные мухи, что ползали по лицу, залазили в нос и в рот. Арона передернуло от омерзения, он подобрал тряпку, накинул на голову трупа и тихо, хотя чего бояться, вокруг пустынная дорога, прошептал:

– Петюня, пора и честь знать, умер, значит, умер, не смущай меня своей болтовней, – и несильно толкнул кадавра в плечо, измазав в загустевшей крови пальцы.

Покойник, коротко взмахнув руками, покорно упал на дорогу, раздался костяной звук, это череп приложился к асфальту, по телу кадавра прошла судорога, и он наконец-то успокоился. Мертвый, Петюня казался еще больше, чем когда был живым.

Арон вернулся на обочину.

– Спасибо тебе, – неожиданно услышал Арон слабый голос Петюни из-под тряпки. Арона словно перетянули плеткой по плечам, удар был великолепный, с оттягом, которым срывали кожу с плеч, и, срывая голос, закричал:

– Петюня! Ты издеваешься надо мной? За что меня благодарить? Я понимаю, что мерзавец, вор, но я не мог поступить иначе! Петюня! Мне деньги нужны! Акции тебе уже без надобности! Ты умер, оставь меня в покое!

– Ты меня не дослушал, – с укоризной продолжил голос Петюни, – еще и прервал, никакого уважения к покойному. Я благодарен тому, кто устроил наезд, и, наконец, могу встретиться с первой женой – Лариской, одну её любил, а как ревновал! Так от ревности и прибил. Хотели, суки, посадить меня, но кишка у них была тонка, теперь встречусь с ней, повинюсь, может и простит меня, ведь при жизни-то всегда прощала. До скорой встречи, Арон, ты же знаешь, что такие, как мы, долго не живем на свете. Последнее пожелание: можешь не жалеть моего сына-оболтуса и эту сучку Ирку, хоть и беременна от меня, но чую, что родит какого-нибудь уродца. Пока!

Арон вскочил и с ненавистью пнул кадавра, чего жалеть туфли, он и так их испачкал в крови, больше носить не будет. Сука! Все-таки оставил за собой последнее слово. Свои акции Арон недавно продал этим вежливым, но до вожделенного миллиона не хватало. Вежливые хотели подмять под себя металлургический завод, но им мешал Петюня, который наперегонки с ними скупал акции завода. Вежливые в его присутствии предложили Петюне продать акции за очень хорошие деньги. Арон, убеждал Петюню продать акции, но тот его не послушал. Вежливые разговаривали с Петюней в пятницу, а во вторник вежливые, больше было некому, быстро и радикально решили проблему. Теперь акции у него, и он не продешевит при их продаже. Петюня в последнее время стал несносным, задрал нос и возомнил, что ухватил господа бога за бороду. Петюня имел наполеоновские планы на металлургический завод и хотел стать не просто миллионером, а бери выше, миллиардером. Арон пытался отговорить, но это было бесполезно, а вежливые имели свое мнение о кандидатуре директора завода. Итого: акции у него, скоро будут у вежливых, он с отступным миллионом талеров, долларов, фунтов, иен, как хочешь, так и называй эти купюры, только не сребренников, он не Иуда, никому не продавался, случайно так получилось. Арон давно решил, куда пойдут эти деньги, когда заработает миллион. Он начнет заниматься продуктами, самое выгодное дело! Арон успокоился, что толку пинать мертвое тело, которому не больно и ничего не докажешь, и вернулся на обочину ждать милицию.

Все, что произошло потом, Арон воспринял как необходимую расплату за акции Петюни, за которыми, как, оказалось, охотился и другие, просто он оказался самым удачливым охотником. Ирка, вторая жена Петюни, объединилась с его сынком оболтусом от первого брака, ранее его терпеть не могла, и с их подачи милицейские, которым она позолотила ручку, вцепились в Арона как бульдоги, требуя от него акции. Милицейские, чтобы напугать его, на неделю бросили в обезьянник к бомжам, и возбудили против него уголовное дело по факту кражи акций. Арон ни в чем не признавался, а через неделю на свет появился договор купли-продажи акций, по которому Петюня за неделю до смерти продал акции. На договоре была подпись Петюни. То, что подпись Петюни была подлинной, можно было не сомневаться, у Арона про запас было несколько чистых листов бумаги с автографом Петюни. Арон, продавая акции, передал вежливым и несколько листов с его подписями. Покупатель, легализируя сделку, предъявил договор с подлинной подписью и тем самым спас Арона.

После того, как акции уплыли из рук наследников Петюни, они вдрызг разругались между собой. Милицейские начальники, который тоже хотели погреть руки на акциях, потеряли к нему интерес, и Арона пинком выгнали из обезьянника. Арон, грязный, немытый, вдобавок завшивевший, насекомых ему от своих щедрот подарили бомжи, от радости был готов расцеловать пожилого милицейского сержанта, выпустившего его из обезьянника, но тот отшатнулся от него со словами: «пошел прочь, пидор, иначе зашибу». Арон не обиделся на милицейского сержанта, он вышел из отделения милиции и с наслаждением вдохнул такой пьяняще-чистый воздух свободы.

Ирка его прокляла, сынок оболтус с дружками попытался его побить, но Арон, не обращая на них внимания, с легким сердцем уехал из города Б. с единственной достопримечательностью – металлургическим заводом. Металлургический завод, как большой слон, неспешно помахивая хоботом, продолжил свой путь. Вокруг массивных ног слона всегда вились шавки и визгливо его обгавкивали, но ему не было никакого дела до них, он упорно продолжал свой путь, а если какая-то шавка не успевала отскочить, слон с хрустом её давил и оставлял после себя кровавое пятно. Слон был не виноват, а шавкам надо было знать своё место и быть порезвее.

Вежливые были честны с Ароном, и он получил вожделенную сумму за акции Петюни. Он сразу занялся продуктами и преуспел на этом поприще.

Через год Арон еле нашел на кладбище провалившийся холмик с покосившимся крестом с эмалированной табличкой-номером на могилке Петюни. Он постоял на ней, грустно повздыхал и поведал покойному последние новости о его близких: сынок оболтус сел за изнасилование, Ирка родила девочку, которую оставила в роддоме, потом запила, и недавно кто-то из собутыльников по пьяни её прирезал. Кладбище, на которое приехал Арон, было самым бедным в городе и на нем не было дорогих памятников, которые стояли на других кладбищах и кичились друг перед другом мраморными или гранитными боками и тяжелыми чугунными цепями оград. На этом кладбище стояли деревянные кресты, металлические конусы со звездочками и скромные памятники из рассыпающейся мраморной крошки. Следом за Ароном приехали на кладбище рабочие и грузовик с памятником.

Перед тем, как заказать памятник, Арон много прочитал соответствующей литературы, просмотрел каталоги и советовался со скульпторами. После установки этот памятник стал украшением городского кладбища, который стал городской достопримечательностью. Посещение этого памятника стало обязательным ритуалом. Сначала проведывались родные могилки, а потом приходили к нему, любовались, вздыхали, прикидывая в уме его стоимость, и интересовались друг у друга, кем же был при жизни покойный, раз ему установили такой прекрасный памятник и кто же тот загадочный, что не поскупился на него. Особо интеллигентные посетители, выказывая свою эрудицию, говорили с важным видом, что видели подобные памятники на старинных московских или питерских кладбищах.

Памятник представлял собой античный портик, который поддерживали дорические колонны. Эта часть памятника была высечена из черного карельского гранита с серо-голубым оттенком. Под портиком была установлена скульптура скорбящей девы, обнимающей символическую урну с прахом, над которой парил ангел. Эти скульптуры были высечены из каррарского белого мрамора. Резец скульптора сотворил истинное чудо из камня. Изящные фигуры девы и ангела были полны жизни, казалось, они на мгновение задержались у могилы Петюни, чтобы выразить свою скорбь по поводу его смерти, сейчас дева встанет и уйдет, растворится перспективе кладбищенских аллей, а ангел взмахнет крылами и улетит на небо, но не уйти им, они навечно остались оплакивать покойного. Никто не знал имени Петюни, и только после смерти Арон узнал, как звали покойного, – Кольчик Игорь Петрович. Мир праху Игоря Петровича.

Сатана правил балом в веселые девяностые на Руси, и не перечесть, сколько было их, возникших в мутной пене и погибших во славу презренного металла, за призрачную надежду быстро разбогатеть, только еще быстрее сошедших в могилу. Многим из них на могилах установили не то, чтобы памятники, а хотя бы таблички с именами. Многие так остались безымянными, что потом вытаивали весной из-под снега, получив красивое название «подснежники», а на кладбищах появлялись многочисленные безымянные могилы с номерками на сбитых на скорую руку крестах.

После установки памятника Арон поклонился могиле бывшего компаньона, сказал последнее «прости» и повернулся, чтобы уехать из этого города. Неожиданно из-под земли раздался глухой голос Петюни: «я ждал, но не тебя, и теперь понял, почему никто из близких не приходит на могилу. За памятник премного благодарен, но скажи, не пытаешься этим памятником откупиться от меня и заглушить голос своей совести?». Арон вздрогнул от неожиданности и хотел, как тогда, на дороге, оправдаться перед Петюней, но благоразумно решил промолчать. Дело сделано, он отдал долг покойному, пусть спокойно лежит, радуется памятнику и больше не мешает ему жить. Его не мучили угрызения совести. Ему повезло, а Петюне – нет, вот и вся разница, только нет в этом его вины.

Старушка, убиравшая соседнюю могилу, подошла к памятнику Петюни, полюбовалась им и, подслеповато щурясь, прочитала на табличке «от друга». Вернувшись к своей могилке, где стоял металлический конус со звездочкой, покрашенный серебрянкой, и прошептала: «Эх, Ванечка, тебе-то я смогла хоть такой памятник поставить, кто же мне поставит, и кто похоронит меня рядом с тобой, ведь одна я осталась на свете», и слезы потекли по морщинистым щекам, которые в молодости были как наливные яблочки и их любил целовать покойный муж.

Уехав с кладбища, Арон тут же позабыл о Петюне. Осталось только светлое чувство исполненного долга и грустные мысли, которые посещают каждого на кладбище,

о суетности человеческой жизни, о том, как много человеку нужно при жизни и как мало надо после смерти.

Арон больше никогда не приезжал в город Б. Если в этом была нужда, он посылал кого-нибудь из сотрудников фирмы, которых просил убрать на могиле знакомого. Установив памятник Петюне, он подвел черту над очередным этапом своей жизни. Теперь, переродившись, как птица Феникс, миру был представлен очень богатый Арон, владелец серьезного дела с миллионными оборотами. Больше о Петюне он никогда не вспоминал.

Прощай, Петюня, sic transit gloria mundi14. Когда прошел год, о тебе вспомнили по пьяни только бывшие собутыльники, которых ты щедро поил при жизни, сожалея, что больше никто им не ставит дармовой выпивки. Когда прошло пять, о тебе забыли, и никто, плохим или хорошим, не поминал тебя. Сынок оболтус, продолжавший тянуть срок, заболел туберкулезом, был переведен в специализированное ИТК, где ему поставили диагноз «диссеминированный туберкулез легких в фазе инфильтрации и распада», и сейчас он выкашливал легкие на больничной койке. Прошло десять, и подросла девочка, которую родила непутевая Ирка, чья могила по злой иронии судьбы затерялась на кладбище, где был ранее похоронен Петюня. Пророчество Петюни относительно ребенка не сбылось, девочка оказалась такой хорошенькой и умненькой, что её сразу удочерили. По закону компенсации, девочке единственной повезло из этой семьи, она росла и радовала своих приемных родителей и ничего знала о своём отце Петюне, который когда-то был самым богатым человеком в Б., но в наследство ей достались не мифические миллионы отца, а его легкий характер, смешливость и ярко-рыжие волосы.

Покойный Петюня был главным скелетом в шкафу Арона, другие были помельче, и их истории совсем неинтересны. Когда по жизни идет богатый хищник, мелюзга должна разбегаться и прятаться, таков извечный закон российской тайги.

1.5

Побег. Каждый уходит по-своему

После неслучившегося столкновения трамвай тронулся, и Алекс посмотрел на часы. Оставалось ехать около пятнадцати минут. Он закрыл глаза и вновь задремал. Его сон продолжился с того момента, когда он лихо выставил незнакомца. Это событие на долгое время стало главной темой для разговоров в семье. Жена с дочкой вспоминали всё новые и новые подробности, дочка рассказала по телефону своим подругам об этом случае, но потом это событие, потеряв новизну, стало забываться и уплыло прочь по реке по имени Лета.

Алекс решил сделать ремонт в квартире, купил обои, краску и стал заниматься им по вечерам. Лара помирилась с ним и вместе с дочерью, которая с началом переходного возраста стала очень строптивой и непокорной, помогали ему клеить обои. Вернее помогала жена, а дочь под любыми предлогами увиливала от помощи, жалуясь на большую загруженность в школе.

Совместный труд пошел во благо, жена прекратила ссориться и скандалить с ним. Однажды ночью Лара крепко прижалась к нему, и тихо её губы тихо выдохнули: «иди ко мне». Алекс удивился, и давно забытая близость с женой заставила вспомнить о первых семейных годах, когда при малейшей возможности он задирал подол у жены, и она с радостью отдавалась ему. Лара после этой памятной ночи неожиданно стала тихой и покладистой.

Так они жили и наслаждались тишиной, но в один прекрасный момент соседка вновь появилась в коридоре квартиры. Увидев её, Алекс вздрогнул, представив новые бессонные ночи. Наивный, как он ошибался. Первое время К.Г. была как сомнамбула, когда он что-то спрашивал у нее, бессмысленно таращила на него выцветшие глазки, что-то нечленораздельно бубнила себе под нос и еле шаркала ногами по коридору. У соседки появилась новая привычка, она могла часами запираться в ванной.

Однажды он был вынужден снять дверь с петель, после того, как она забыла закрыть кран, и вода потекла на пол, и снизу прибежали соседи. Голую соседку пришлось выуживать из ванной, где в недобрую майскую ночь она решила изобразить из себя утопленницу. Алекс понадеялся на скорую помощь, которая повезла ее в отделение, но дважды в одни и те же воды никому не дано ступить. Он убедился в этой библейской мудрости, когда скорая помощь вернулась через час, и фельдшер, ругаясь, заявил, что диагностировали не попытку суицида, а учитывая ее возраст, признали банальным аспирационным15 утоплением, поэтому ее откачали и вернули домой.