– Не нравится мне Пелевин, хоть и модный писатель, только язык мертвый, в красивой восточной обертке. В результате – одна пустота души. Но это так, к слову. Я говорю о другом, читать надо о житиях святых, а читают, к сожалению, детективы.

– Как вы завернули, кто же сейчас читает жития святых, модно читать детективы, они легче, да и суть людей не изменилась. Помните «Имя розы», хоть в средневековье и читали жития святых, а страсти людские были такими же мелкими.

– Суть людей не изменилась, – согласился отец Никодим, – только раньше люди боялись гнева господнего, старались не грешить, а если грешили, покаянием замаливали грехи. Сейчас о Боге вспоминают, когда или очень плохо, или пытаются переложить на него решение своих проблем, забывая, что Бог – не палочка-выручалочка, Бог может помочь, если есть в него истинная вера.

Отец Никодим на мгновение замолчал, а потом внимательно посмотрел на Арона:

– Что за сомнения гложут твою душу, сын мой?

Арон задумался. До поездки в собор он мысленно обозначил свои проблемы, которые хотел обсудить со священником. Их было две. Первая – бизнес давно обратил его в своего раба, ибо никто не отменял основной принцип дела: деньги должны делать деньги, стоит только остановиться, как деньги начнут убегать, а дело начнет рушиться. Вторая – его семейная жизнь, которая полностью разладилась. Впрочем, вторая проблема была не столь важной, обычный цикличный кризис семейных отношений.

Первая проблема волновала больше всего, и ему никак не удавалось найти необходимое решение. До этого он следовал простому принципу: «у меня нет проблем, они существуют у моих конкурентов». До определенного времени этот принцип работал и приносил удачу, он умел ставить перед собой цели, которых непременно добивался, но в последнее время что-то сильно разладилось в нем, все стало казаться ненужным, раздражало, а любимое дело перестало приносить удовлетворение. Исчезла необходимая гармония, и он стал испытывать неведомое до этого чувство непонятного отвращения к главному делу своей жизни, что превратилось в дерьмо, в которое поневоле приходилось ежедневно вступать и испытывать душевный дискомфорт. Он мучительно искал выход из сложившегося положения, но не мог его найти.

Арон попытался сам разрешить эту проблему, но… Проблема постепенно превратилась в цунами, и ему в первый раз за последние годы потребовалась помощь. Однако странная немота одолела его, и он ничего не мог сказать отцу Никодиму. Так он сидел и молчал, пока отец Никодим легко коснулся его плеча своей сухонькой, как птичья лапка, ручкой и ласково сказал:

– Вижу, что твоя душа мечется в потемках и некому указать тебе правильный путь. Не держи в себе свои горести, поделись со мной. Поверь, тебе станет значительно легче.

От ласковых слов священника у Арона на глазах неожиданно навернулись слезы, и ему захотелось, как в детстве, расплакаться, но он до крови закусил губы и замотал головой.

Отец Никодим, видя его состояние, продолжил:

– Твоя беда в том, что ты мужчина гордый и сильный, носишь свои проблемы в себе и ни с кем ими не делишься. Женщинам легче, они любят поплакать и пожаловаться о своих горестях. Однако если ты будешь молчать, я не смогу тебе ничем помочь.

Но и после этих слов Арон ничего не смог сказать, комок подступил к горлу и опять эта проклятая немота.

Видя его мучения, отец Никодим произнес:

– Если так трудно говорить, я сам возьму на себя смелость рассказать о твоих проблемах. Просто кивни головой, чтобы я знал, что нахожусь на правильном пути. – Священник замолчал, словно собираясь с мыслями, а потом продолжил. – Мы находимся не в церкви, поэтому я могу отступить от освященных веками правил. Обычная практика состоит в том, чтобы дать пришедшему на исповедь выговориться, облегчить душу, а потом словом врачевать его раны. Но мы не в храме, и я поступлю иначе. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя, такого сильного и успешного, жалели?

Он кивнул головой и смахнул неожиданную слезу из глаза.

Поэтому мы, – священник погладил нательный крест, – как говорил уже порядком подзабытый вождь всех трудящихся В.И.Ленин, пойдем другим путем. Я долго наблюдаю за тобой и могу сделать определенные выводы. Ты – ярко выраженный авторитарный тип, умеющий не только ставить цели, но и добиваться их, при необходимости все сметая на своем пути. Чужое мнение тебе интересно, если оно совпадает с твоим, но надо отдать должное, ты умеешь слушать других и вносить коррективы в свои действия. Ты стараешься держать все на коротком поводке, вмешиваться в каждую мелочь и постоянно контролировать. Это принесло тебе успех, деньги, твое дело растет и завоевывает новые вершины. Однако короткий поводок стал душить, и в один прекрасный момент ты почувствовал, как заболела душа, а дело, которое составляло смысл жизни, не только потеряло свою привлекательность, но и, подумать страшно, стало тяготить. Поэтому ты сейчас на перепутье и не знаешь, что делать дальше, тащить ли постылую лямку дальше или все бросить, забыть о своем деле и начать поиск нового пути. Однако страшно лишиться привычного: ты привык руководить, привык к тому, что тебя слушаются, привык большим деньгам, к бешеному круговороту вокруг тебя, а здесь нужно мужество, чтобы сделать шаг в неизведанное, где ничего прежнего не будет. Я прав?

Арон опять кивнул головой.

– Могу сказать, – продолжил священник, – в тебе просыпается душа, уставшая служить мамонне, желающая понять, для чего ты появился и что оставишь после себя, душа, которая впервые устремилась к Богу. Поэтому ты мучаешься, и эти мучения тебя гнетут. Я могу только напомнить слова из библии, что нельзя служить мамоне и Богу одновременно. Пришло время выбирать. Нельзя сказать, что один выбор будет лучше или хуже другого. История помнит как о богатых, своим богатством возвеличивавшим славу церкви, так и о нищих праведниках. Однако не забывай слова Христа, что богатому не войти в Царство Божие. Поэтому выбор – это дело твоей совести, а я, как смиренный служитель бога, с радостью приму твой выбор и по мере своих слабых сил буду помогать тебе идти по выбранному пути. Конечно, я бы желал, чтобы ты выбрал путь к храму. Этот путь – это тяжкий труд, но он приведет тебя к спасению души, и ты поймешь, как Бог любит тебя.

Отец Никодим умолк, Арон понял, что время, отведенное ему батюшкой, истекло, и хотел с ним проститься, но в этот момент кто-то постучал по стеклу боковой дверцы автомобиля, где сидел священник. Арон опустил стекло, и в салон машины ворвался холодный ветер. Алекс поежился, в автомобиле стало прохладно. Стоявшая рядом с автомобилем женщина что—то прошептала, священник послушал, а потом сказал:

– С тобой хочет поговорить Татиана, что побирается возле храма. Выйди к ней.

Арон изумленно пожал плечами, он не любил нищих возле храма, их крикливые голоса, не просящие, а настырно требующие подаяния, но уважил просьбу священника. Он вышел из машины и увидел высокую худощавую женщину, в серой одежде, от платка, до длинной юбки, из-под которой выглядывали носки тяжелых, не женских, а скорее солдатских ботинок. Особенно поразило ее лицо, как у богоматери на иконах, тонкое, чистое, без единой кровинки, в глазах – любовь и всепрощение.

– Скажи, добрый человек, – спросила Татияна, ее голос был тихим, подобно шелесту ветра в пожухлой осенней траве, – не видел моих деток, Олежку и Таечку? Они тут играли, возле собора, потом подъехала твоя машина, и они забежали за нее, и я не могу их найти.

Арон замешкался, не зная, что сказать, и ему на выручку пришел отец Никодим:

– Татиана, ты, верно, запамятовала, что твои детки в школе, только не в этом городе, и ты скоро поедешь к ним.

– Но я их видела тут…

– Татиана, не отвлекайся, – строго сказал священник, – ты что-то хотел сказать моему знакомому.

– Я помню, – Татиана посмотрела на Арона своими огромными лучистыми глазами, – дай мне руку.

Арон подчинился и вздрогнул, бледные пальцы женщины обожгли снежным холодом.

– У тебя давно болит душа, ты мечешься на перепутье, и еще у тебя за душой один неотмоленный грех. Покайся отцу Никодиму, он хороший и поможет тебе, – пальцы женщины разомкнулись, рука Арона упала вниз, и, больше не говоря ни слова, женщина повернулась и пошла к храму.

Ее походка поразила Арона, обычно побирушки, чтобы вызвать жалость, горбились, мелко семенили при ходьбе и угодливо прогибались перед богатыми богомольцами. У Татианы была ровная линия спины и горделивая походка королевы, которая утратила семью, королевский трон, но назло всем сохранила царственную походку, которой она продолжала идти по жизни.

Холод пробрал Арона до костей, и было непонятно, то ли на него подействовал стылый октябрьский воздух, то ли слова этой странной женщины.

– Кто она, – спросил он у отца Никодима.

– Недавно прибилась к храму. Называет себя на церковный лад Татианой, живет подаянием, что делит на три части, на одну покупает свечи, и каждый день ставит их во здравие своих деток, другую часть отдает на восстановление храма или другим нищим, а третью часть тратит на себя. Поэтому прихожане прозвали её блаженной Татианой.

– Где же она живет?

Священник пожал плечами:

– Где-то в городе, в какой-то ночлежке.

– Где её семья, почему не заберут отсюда?

– Некуда её брать. К сожалению, обыкновенная русская трагедия, у нее было двое деток, сын Олежка и дочь Таечка, она работала в школе завучем, а муж занимался бизнесом. В один момент муж разорился и подсел на наркотики. Она стала тянуть всю семью на себе. Однажды она пришла домой, а там – везде кровь, детки лежат в кроватях, порубленные, в изголовье вместо креста топор, и муж радостный, умиленный, ему голоса сказали, убей детей и он разбогатеет. После этого она тронулась умом и стала скитаться, замаливать грехи мужа.

– Можно как-то помочь и вылечить её?

– Зачем, она счастлива в своем безумии, ее детки живы, здоровы, только живут не с ней, в другом городе.

Арон покачал головой, достал портмоне и вытащил из него, не считая, пачку красно-коричневых пятитысячных купюр, которые протянул священнику:

– Передайте ей.

Отец Никодим взял деньги:

– Спасибо, буду отдавать ей частями, чтобы у неё не украли.

Арон хотел сесть в машину, но священник остановил его, вновь осторожно прикоснувшись к его руке:

– После того, как Татиана прибилась к храму, она приобрела здесь большой авторитет и к ней стали приходить за советами. Она никому не отказывает и дает мудрые советы. Знаю, что вы относитесь к этому весьма скептически, но прислушайтесь к совету Татианы, ей, как блаженной, видно то, что мы, простые смертные, упускаем в мирской суете.

Арон недоверчиво хмыкнул, завел меркаву и покатил к себе на работу. Слова священника и блаженной разбередили душу. В самом деле, он добился многого, но, достигнув одной вершины, сразу обнаруживал другую, еще круче и выше достигнутой, её снежные пики нестерпимо сияли в солнечном свете, и он с упорством продолжал карабкаться на неё. Теперь надо было остановиться и решить, стоит ли ему стремиться к новым вершинам. Высоцкий был прав, лучше гор могут быть только горы10, только следующая вершина ничем не будет отличаться от той, на которой он побывал. Солнце и Луна будут недостижимы и на новой вершине, как были недостижимы и на той вершине, на которой сейчас находился; будет удовлетворено только тщеславие, что он сумел взять приступом очередную высоту. Теперь вопрос в том, что именно должен себе доказать, что денег станет еще больше и что он, как царь Мидас, может обращать все в золото? Он может обновить шарабан и таратайку для жены, может купить остров в Средиземном море, где построит очередной особняк, приобретет роскошную яхту, наконец, поменяет любовницу на более молодую, с невинно-порочной мордашкой. Что дальше?

Кстати, пока не забыл, надо отправить в отставку эту, он все время путал ее имя, то ли Рину, то ли Карину. Слишком девушка изнурила себя диетами, вбила в себе в голову, что слишком толстая, теперь остались одни кости, и когда их тела соединялись, Арон получал сомнительное удовольствие, будто занимался тантрическим сексом, возлежа на острых гвоздях. Никакого удовольствия от секса. К тому же запросы этих мощей стали неприятно расти в геометрической прогрессии.

Черт, еще и эта блаженненькая, утверждающая о его огромном неотмоленном грехе. Кто сказал, что делом можно заниматься в белых перчатках? Если не будешь грешить, большие деньги не придут к тебе, а побегут к другому более удачливому грешнику. Грехи, как утверждала церковь, можно потом отмолить. Помнится, в средневековье с целью освобождения от грехов можно было купить индульгенцию.

Неожиданно начал издавать трели телефон, и он, не смотря на дисплей, понял, что его разыскивают с работы, видно, сложилась очередная нештатная ситуация, и никто не хочет брать на себя ответственность. Прав был отец Никодим, он отбил у своих сотрудников быть инициативными. Только ему надоело тащить этот воз. Черт, какое же решение принять. Ладно, надо ехать на работу, и там он примет решение. Арон сделал погромче музыку, и салон затопили энергичные звуки скрипок и виолончели: «The battle goes on»11. Из старой ура-патриотической песни Silenzium извлекли прекрасную мелодию, сделали великолепную аранжировку, и он, вспомнив слова песни, стал тихо напевать: «и вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди, и юный Октябрь впереди!»12. Под эту музыку Арон приехал к своему офису.

Его офис неспешно плыл между облаков, сияя золоченой вершиной, а над ними, выше облаков, самолетик выделывал фигуры высшего пилотажа, и за ним тянулась многокилометровая надпись «ИМПЕРИЯ ПРОДУКТОВ».

На самом деле все было гораздо проще. Достигнув определенного уровня, он пригласил модных специалистов, которые предложили ему, как они выразились, новую философию его дела и новое название его фирмы. Увидев название, он хмыкнул, это был классический оксюморон, чем и поделился с руководителем проекта – дамой, которая только что из себя не выпрыгивала, чтобы соответствовать понятию «креативность», и это же словечко она использовала в ответе, экзальтированно размахивая руками:

– Это так современно и креативно!

Он не стал спорить с этой креативной дурой, руководившей модными специалистами, просто был воспитан старомодно и ему претили подобные оксюмороны. Кстати, он убедился, как плохо владели эти модные специалисты русским языком, когда читал их отчет о работе.

Отчет он поставил на полку, и при случае демонстрировал своим новым контрагентам, чтобы они впечатлились, с кем собираются иметь дело, но в итоге оставил старое название «ПРОДУКТЫ», простенькое и, как всегда, привлекательное, при чтении которого у потенциального покупателя должен обязательно проявляться условный рефлекс собаки Павлова.

Своим работникам Арон не уставал внушать мысль, что они производят и продают не просто продукты, а очень качественные продукты. Неважно, что вместо, например, мяса, они продают красивую этикетку, на которой написаны магические слова: «мясо свежее деревенское» с изображением аппетитного куска вырезки необычайно красивого розового цвета, что легко достигалось при помощи красителей. Запомните, не уставал повторять он своим сотрудникам, мясо – продукт дорогой и не всем по карману, но наш покупатель должен быть уверен, что покупая наш товар с красивой этикеткой, даже если вместо мяса он покупает субпродукты, он покупает самый высококачественный товар! При этом мы никогда не обманываем покупателя, он сам обманываться рад!

Офис встретил его привычной бестолковщиной, при виде него манагеры (презрительно-насмешливое название профессии «менеджер») еще более засуетились и испуганными оленями порскнули из курилки. Арон повернулся к своему помощнику Валерию, худому мужчине с бритым черепом, в больших роговых очках и в сером костюме, который встретил его на пороге, и коротко бросил: «всем курильщикам записать штраф». Арон посмотрел, как манагеры поспешно разбегались по кабинетам и понял, что мотивация этих обалдуев явно упала до нуля и пора производить их плановую замену, как рекомендуют специалисты в области корпоративного управления. Обычная проблема любой корпорации, когда слишком долго проработавшие манагеры заболевают звездной болезнью и начинают требовать доход не по чину и при этом начинают манкировать работой.

Арон прошел в свой кабинет. Кабинет явно скучал по своему хозяину, и, повизгивая от радости, бросил к его ногам серый ковер, пахнущий цветочной отдушкой, а потом услужливо пододвинул кожаное кресло с высокой спинкой.

Его кабинет был обычным кабинетом руководителя, в котором главное место занимал начальственный стол, чья столешница могла при случае послужить как небольшая взлетно-посадочная полоса для джета бизнес-класса. К его столу примыкал еще один стол с десятью стульями, по пять стульев с каждой стороны, где рассаживались главные специалисты фирмы во время совещаний и двумя массивными креслами с журнальным столиком, здесь Арон принимал особо важных посетителей, которых угощал чаем или кофе. В простенке были немецкие настенные жильные часы с боем, производство Lenzkirch, выпущенные в середине девятнадцатого века, в корпусе из темного дерева с фарфоровым циферблатом, а по бокам часов – две абстракционистские картины. Такую композицию придумала его жена. Если часы Арону нравились, особенно их гулкий степенный бой, то в отношении картин выказал неудовольствие, поскольку не понимал смысла в этих искаженных геометрических фигурах. Лера снисходительно посмотрела на него и назидательным учительским тоном, который так ненавидел Арон, сказала, словно нерадивому ученику, которому в очередной раз объясняла непонятный учебный материал: «Не надо искать смысл в этих абстракционистских картинах! Просто смотри на них и любуйся, как на яркое цветное пятно в серой прозе жизни, как на кляксу от мороженого, которую ты посадил на любимые белые штаны». Арон терпеливо вздохнул и постарался следовать совету супруги, пусть будут яркие пятна, его от этого не убудет. Надо отдать должное супруге, эти картины вносили необходимое оживление, поскольку мебель в кабинете была выдержана в темно-коричневой гамме.

Арон привычно плюхнулся в кресло, и оно мягко подалось, принимая его тело, а потом шевельнул мышкой на столе. Экран монитора тут же проснулся, и по нему изломанной змеей поползла надпись segue «il tuo corso ed lascia dir la gente13. Он быстро просмотрел суточный электронный отчет и понял, что ничего экстраординарного не произошло, и пригласил Берблюду.

Так в фирме метко окрестили главного бухгалтера, высокую полную женщину/ В профиль ее фигура имела два холма, как у корабля пустыни, большая грудь и не менее большой живот, посредине выемка, про зад на отлете можно и не упоминать. Берблюда шествовала по жизни, как по пустыне, величаво и с презрительной физиономией, и замечательно метко поплевывала, когда выпивала лишку на корпоративах.

С Берблюдой он провел целый час, обсуждая плановую выездную налоговую проверку. К сожалению, любое успешно работающее дело имело обратную сторону, когда налоговики, как пираньи, хищно набрасывались и пытались вырвать куски пожирнее, как же, у вас такие серьезные налоговые правонарушения! У Арона были необходимые знакомства, которые помогали ему в оптимизации налогов, однако еще не достиг того уровня, когда сверху одергивали не в меру ретивых налоговиков. На следующих выборах надо постараться стать депутатом Госдумы, чтобы о нём забыли и не требовали больше того, что он платил. Сейчас же, узнав о проверке, Арон пообщался с высокопоставленными знакомыми, которые прямо сказали, что не могут ничем помочь, сверху спущена строгая директива о необходимости очередного срочного наполнения бюджета и уже сверстан план налоговых санкций для успешно работающих фирм с миллионными штрафами. Степень серьезности налоговых нарушений должен был установить проверяющий, и надо было исхитриться, и в виде ритуальной жертвы бросить малую косточку в загребущие руки налоговиков, что позволило бы кораблю под скромным-прескромным названием «Продукты» продолжить дальше плыть через бурное море-окиян.

Берблюда была одета в строгий деловой костюм серого цвета, сшитый у хорошего портного, который скрывал недостатки ее фигуры. Но когда Берблюда наклонялась, пуговицы пиджака с трудом выдерживали напор мощной груди, являя соблазнительную ложбинку между грудей, и, казалось бы, сколько лет Арон с ней работал, а вид ее вздымающейся груди по-прежнему будил в нем греховные мысли. В который раз он меланхолично подумал о том, что Берблюде желательно бы избавиться от живота, и была бы красотка хоть куда, и он не отказался погладить ее роскошную грудь, мд-а-а.

Мысли о греховном совсем вытеснили мысли о работе, и когда он усилием воли заставил себя сосредоточиться на работе, почувствовал необычайное раздражение. Ему до дрожи в пальцах захотелось встать, подбросить вверх бумаги и, наконец, трахнуть на столе эту берблюдицу. Зря, что ли столько лет она охмуряла его, пора бы порадовать старушку. Желание было таким острым, что он еле сдержался, только неожиданно затряслись руки, а в расширенные зрачки ворвалась мебель кабинета, с грохотом обрушившись на голову, и спасительная тьма отключила сознание.

Берблюда спасла Арона. Увидев, как его лицо покраснело, он стал задыхаться, а судорожно согнутые пальцы стали царапать подлокотники кресла, Берблюда выплеснула на него графин с водой, а потом властным голосом приказала секретарше Нине вызвать скорую помощь.

Врач скорой помощи диагностировал просто переутомление, сделал укол и посоветовал больше отдыхать. После ухода врача скорой помощи Арон, мокрый и взъерошенный, выставил всех из кабинета, не забыв поблагодарить Берблюду, и остался один. Арон никогда не верил в мистику, но тут поневоле надо было задуматься, подряд две едва не приключившиеся аварии, странный совет этой, как ее там, Татианы, а потом приступ. Надо признаться самому себе, что больше он работать не сможет. Пока не поздно, надо заканчивать со своим делом, какие бы он грандиозные планы не строил. В конце концов, как он начинал это дело, так может и его закончить. Семья… свои обязательства перед ними он выполнит. Больше ни перед кем у него не было обязательств.

Отец Никодим что-то говорил о дороге к храму, однако Арону больше нравился восточный путь самопознания. Он всегда мечтал путешествовать по миру, запад не в счет, только на восток. Пора воплотить в действительность свои желания, уехать сначала на отдых в Бирму, а потом в Индию, где закатиться в какую-нибудь глухомань, в тихий ашрам, и там заняться познанием своей души. Его мобильный телефон стал требовательно названивать. Это была его супруга, которой уже сообщили о случившемся. Он помедлил и отключил телефон, а потом достал из стола заграничный паспорт. Решено, он летит сначала в Бирму, а потом в Индию. По дороге напишет жене сообщение.

Однако ему не удалось просто так улизнуть из кабинета. Едва он встал из кресла, чтобы уйти, как мышка на столе, зловеще мигнув красным глазом, неожиданно разогналась и сначала протаранила монитор, осыпавшийся на стол кучей неряшливых обломков, а затем налетела на массивный телефон и вместе с ним спрыгнула на пол. Глухой удар возвестил, что они достигли цели и оказались на полу. От неожиданности Арон опять уселся в кресло и услышал, как щелкнул замок в двери, отсекая его от остального офиса, и в кабинете пошла потеха.

Мебель, чинно и благородно стоявшая в кабинете, казалось, только и ждала, когда она, наконец, могла взбеситься и пойти в разнос. Стулья, словно олени во время гона, выскочив из-за стола, стали с треском сталкиваться друг с другом. Полки разом стряхнули с себя скоросшиватели, из которых вылетели и стали порхать, как птицы, файлы с бумагами, а дверцы всех шкафов, словно по единой команде, открылись, и оттуда гурьбой повалили тщательно запрятанные в них скелеты. Их у владельца этого кабинета накопилось немало. Скелеты, с костяным стуком клацая челюстями, построились в шеренгу и, дождавшись, когда антикварные часы пробьют полчаса, двинулись к нему. Он с интересом смотрел на происходящее в кабинете и думал, что это плод его разыгравшегося воображения.

Тут, чтобы он поверил в реальность происходящего, решило внести свою лепту кресло, которое, как взбесившийся бычок, вдруг подпрыгнуло вверх. Арон вылетел из него и со смачным шлепком приземлился на пол. Больно-то как! Он выругался и потер ушибленные ягодицы. Теперь он поверил, что вакханалия в кабинете не плод его разыгравшегося воображения, а суровая действительность. Кабинет стал напоминать пейзаж во время битвы, стулья теперь скакали, словно кавалерия в тылу врага, круша все на своем пути, письменный стол углом пытался поддеть и перевернуть ножками вверх большой офисный стол, который, в свою очередь, возомнил себя жеребцом и попытался его покрыть как кобылу. Файлы превратились в истребители, что подобно злым осам, сбились в стаи, грозно гудели, предупреждая, что к ним лучше не приближаться, скоросшиватели превратились в воздушные штурмовики, готовые в любую минуту свалиться в пике, чтобы засыпать мелкими бомбами-скрепками бедного Арона. Скелеты же, не обращая на бедлам вокруг, стали брать его в кольцо. В их пустых глазницах зажглись такие же злые красные огоньки, как у компьютерной мыши, когда она протаранила монитор. Скелеты явно хотели посчитаться с ним за его прошлые грехи, из-за которых были вынуждены поселиться в пыльных шкафах, а не составить ему компанию и посидеть на дорожку перед дальней дорогой, и тяпнуть напоследок вискарика.

<1 2 3 4 5 6 >

На страницу:

Перейти

4 из 6