Красная Осень. Стихи 2010—2015 гг. Избранное, т. 2

Безумная мелодия сама

Включается, колотится в дома —

Всё заросло мобильной паутиной.

В ней бьётся крик далёкий журавлиный,

И детский голос: «Мама, мама, ма…»

Херувим

Памяти жертв крушения Boeing-777 над Украиной

Где-то в просторах высот беспредельных

Еле слышим, неуловим,

Рвёт стратосферу стрелою прицельной

Дюралюминиевый Херувим —

Лайнер крылатый и рукотворный.

В чреве спрессованы сотни людей.

В небе рыдают валторны

Сквозь голоса детей.

Вот просвистело мгновение мимо,

Кровью омыло окно.

Сколько отпущено жить Херувиму,

Столько и детям дано.

Вечной любовью их Смерть полюбила.

Что это было?

За что это было?

Включаю дождь

Внимание! Отключаю зной, включаю дождь.

Нет, пусть это будет такой основательный ливень,

Идёт себе на уме – свободен, красив, хорош!

Теперь он везде – в босоножках, в цветах,

В кабине хозяйственной «Нивы»,

В твоём мороженом, тающем на ходу,

В каждом закрытом-открытом подъезде,

В твоём личном уютном домашнем аду,

В любви, ненависти, в женихе, невесте.

Меняю то, чего нет, и не было никогда,

На ветер меняю, на вздохи гулящей бури.

Ещё лучше, если в ответ упадёт звезда,

Какая-нибудь безжалостная Принцесса Нури.

Океан расплещет солёный тяжёлый стон,

Сомкнутся Атлантика и Эвксинский Понт.

Отключаю зной,

включаю глубоководный сон.

Иду ко дну.

Нет – улетаю

за горизонт!

Женщина и плотник

(драма)

Деловая женщина в розовых трусах,

С телефоном в ухе, с розой в волосах,

Шествует по улице – разговор журчит,

Это вам не шоу конченных «Кончит»!

От картинки млеет плотник на «лесах» —

Ах, какая женщина в розовых трусах!

Женщина уходит – ах, какой пассаж!

Плотницкий скукожился, съёжился кураж!

С неба зной струится – жарко на «лесах»,

И работать надо.

Но стоит в глазах —

Женщина!

Ах, женщина

с розой в волосах!

Война, война…

Надкусанное яблоко горчит,

Питая душу ядами познания.

И каждому в мозги пристроен чип

Невинности и ожидания.

О ком звонит подсолнух полевой?

О соловье, рискнувшем головой,

Поющем в первый день цветенья липы

Сквозь сон и смерть,

И канонады вой,

и матерей проклятия и всхлипы.

Боец – ну, да, наверно, молодец!

А пуля-дура выберет ребёнка!

Горяч, бездушен, но и зряч свинец,

Ведь рвётся там,

где тонко.

Серебряная нить

В просторах лета детство заблудилось —

ромашками повисли голоса.

Телега едет, в пыль роняет силос,

Ворует мёд янтарная оса.

Веранда солнцем яростным прогрета.

Июль лежит котом вдоль половиц

И видит сон, где девочка-комета

Ему для игр насыпала синиц.

И время спит. И я во сне уснула.

Июльский мир – в матрёшке облаков.

И день спешит в бессмертный Закоулок

Тупых Царей и умных Дураков.

Превосходящий всех их, вместе взятых,

Ленивый кот и ухом не ведёт.

Оружие забросили солдаты,

И – в поле, собирать цветочный мёд.

Там девочки давно сидят в ромашках.

Там хорошо – в июльской стороне!

Там бабочки, стрекозы и букашки.

Там сон во сне.

Я там и здесь.

Серебряная нить

пока ещё удерживает груз.

Не вздумайте меня будить, будить, будить…

Я не вернусь!

В пустыне

Где только я ни скиталась, о Господи Боже!

В старых домах деревянных, в кошачьих дворах,

В сёлах заброшенных, словно близняшки, похожих,

Словно матрёшки, друг в друга роняющих страх.

Времени было отпущено – воз да большая тележка.

Все небылицы цеплялись за спицы колёс —

Бабы Яги, Змей Горынычи, ёжки да пешки,

Пчёлы-солдаты и стаи озлившихся ос.

Встанешь, затихнешь, и сгинет фантом небылицы.

Что ж ты напрасно бредёшь? Всё бесследно ушло.

Лишь в облаках проступают любимые лица,

Дом бессловесным забвеньем давно занесло,

Сердце опутали Дантовы птицы и змеи.

Тайное слово напрасно мерещилось мне.

Божье прозренье скрывать от себя не посмею —

Мир одинок небывало,

как Странник во сне.

Съёжились люди

в кусочки шагреневой кожи.

Что я искала? – скажи мне,

О, Господи Боже!

Свои и чужие

Как пряник и пирог, всё время нас делили

Товарищ Умник – наш, а тот идейно чужд.

И всё же распилили, помельче распылили —

удачно приспособили для нужд.

Потом искали скрепы на грядках возле репы,

Но скрепы не желали проклюнуться на свет.

Уж, как ни стали думцы законами свирепы,

А ни единой скрепы – как не было, так нет!

Разъединить легко, соединить – непросто!

И вот он лозунг наш – как прежде, судьбоносный:

«Колонна номер пять, палата номер шесть!»

Да, выбор не богат!

Но что уж есть – то есть!

Кто там?

Я встану днём, поскольку ночь сбежала

Гюрзой пустынной, странницею зла.

Погладила расчетверённым жалом

И уползла.

Кругами рая вскинувшийся город

Стучит в окно и требует любви.

Он, как зипун состарившийся вспорот

Вестями на крови.

И что с того, что каждый твой приятель

В бетон замешан пылью вековой.

Он всё равно любезен и приятен

И знает всё о Третьей Мировой.

Поговорим о пятом и десятом,

Держава, дескать, нынче хороша!

Мелькнёт над нами в облаке измятом

Какая-то заблудшая душа.

Приятель скажет – Ангел!

Всё быть может —

Я спорить не намерена совсем:

Когда-то динозавром станет ёжик,

Кто был ничем, тот снова станет всем.

Запахнет воздух молнией ванильной,

И туча кремом ляжет на карниз.

Жить просто так – наверно, это сильно!

Но кто ж там, всё же,

в облаке завис?

На рассвете

Рвёт бетонные джунгли соловьиный разбойничий зов —

Недобитый звонарь хулиганит сигналкой машины.

Трёхсотлетний дедок вспоминает, как брали Азов,

На асфальте стенают несчастные толстые шины.

И когда первый луч этот студень навылет пробьёт,

Ошалелый народ побежит добывать пропитанье.

Сердобольная дама достанет из сумочки йод

И помажет коленку трудящейся честной путане.

А свиной олигарх нелюбимой семье для затравки

Кружевные прикупит торты и алмазные плавки.

И покатится день тем же самым – своим чередом.

Напряжётся учёный и, может быть, станет котом.

И ответственно сядет чиновник за плюшевый стол.

Дятлы будут долбить, из дупла выковыривать пчёл.

И какой-то наградой, давно и навеки прошедшей,

Добрый Ангел удобрит

юродивых

и сумасшедших.

Даёшь самодержавие!

Друзья мои, напрягитесь и вспомните —

Владимир Ильич анализировал Плеве.

Если сейчас хорошо поискать в комнате

И обозначить вождя искомым,

Сегодня наш Ленин – конечно, Пелевин!

Как он блестяще прошёлся по насекомым!

И вот наступила революционная эпоха.

Без Ленина не удаётся крепить революционный шаг.

Без Пелевина – вообще всё из рук вон плохо!

Вроде, и ничего, но всё-таки – как-то не так!

Даёшь самодержавие – это сегодня главное!

Держава – она и в Африке держава!

Пелевин – наш Ленин сегодня!

Ну, вот и славно!

Политика

Есть, говорят, на свете страшная тайная сила —

Чудище, что всех бы съело, сжевало, скосило.

Оно, дескать, это ужасное чудище тайное —

Животное индивидуалистическое, не стайное.

Правит миром исподтишка – неведомое никому,

Но эффективное – будь здоров!

У каждого всем управляет в дому,

Ест человечину, не побрезгует парой коров.

Только ты о нём не рассказывай никому!

Никому,

никому,

никому, никому!

И даже, когда оно тебя станет есть,

Кричи: «Я хороший! Почту за честь!»

Узнице ХХ1 века

Евгении Васильевой

Каждый, кто мнил себя самого поэтом великим

(А великим себя навеличивал каждый),

Страстно мечтал объявить собратьев заиками —

Закопать их надёжно, достойно, многажды.

И вот готова большая Яма имени Мандельштама,

Большая Яма имени поэта Есенина.

Размножена и расцвела культура убойного штамма,

Вот она съела творцов – всех,

включая Ленина.

А теперь, куда бежать-то – творцов миллионы!

Никаких штаммов не хватит на каждого гения,

Никакой самой обширной и строгой-престрогой зоны!

Творцом себя мнит даже гражданка Евгения!

Украина – перемирие

Все присягают миру, но война продолжает ход.

Город Счастье сегодня подвергнут обстрелу.

Чей же, всё-таки, это военный поход?

Чьи это молнии, эти железные стрелы?

Кто эти «гунны», пославшие смерть городам?

Где они прячут клыки и рога, и копыта?

Где же ты, Господи, и твоё справедливое: «Аз воздам

Хищникам, сделавшим Землю кровавым корытом!»

Кажется, даже себя продадут за бараний клок,

Кажется, жрать собираются вечно, бессрочно.

Где ты, Природа и твой милосердный Волк?

Что уж мечтать о Добре и подобном прочем.

Было ли имя моё…

Как оно значилось, имя моё,

я и вспомнить теперь

не могу —

Град Огнеград или даже Мохенджо-Даро.

Помню жемчужные розы цвели на крутом берегу,

Да в синеве океана качалась влюблённая пара —

Люди, а может, дельфины мелькали вдали,

Или русалка с её женихом – утопленцем.

В кружево неба невольницы Время навечно вплели

И уложили к ногам Божества полотенцем.

Там, в этом свитке,

лежит невозвратная прошлая жизнь —

Ей не воскреснуть, не выстрадать даже минуты.

Там – Огнеград,

улетевший синицей в небесную высь,

Город, презревший навек притяжения путы.

Там, в этом свитке

по улицам дымным и жарким моим

Бродит царевна, ища Божество Милосердья.

Я – Огнеград, я – летучий земной Аркаим.

Ну, а впрочем – всё это не так.

Вы рассказам и сказкам не верьте!

Прошлого нет —

может, люди вчера народились на свет.

Было ли имя моё,

да и прочее – было ли, было?

Мир существует?

А, может быть, нет,

Нет,

Нет!

Помню только – царевна

кого-то уж очень

любила.

Термиты

Иногда ужаснёшься – кто это рядом со мной?!

Злы бегуны – Золотого Тельца воспевалы:

Нож приготовлен у каждого – за спиной,

Речи – гремящие жестью кимвалы.

Когти стальные да скрип в кошельке монет,

А на груди, возле сердца, прячется зуб

ядовитый.

Кто это рядом со мной?

Никого нет,

нет,

нет!

Строят надгробие миру

термиты.

Эффект Какашкина

Когда несчастье прыгнет, словно рысь,

Поэзия поднимет ввысь на крыльях Духа

А господин Какашкин стащит вниз —

В полглаза видит он, а слышит в четверть уха.

В любом из нас изъян всегда найдёт,

И сообщит немедленно и сразу.

Вы – музыка ветров, движенье вод?

А для него – ворчанье унитаза.

Закон бумеранга

Грабли разложены всюду, куда ни пойди —

Грамотно, чётко, а главное, неравномерно.

Кто ж это так исковеркал прямые пути?

Враг или пьяный злодей из соседней таверны?

Думаешь, мыслишь – то эдак, и то и вот так,

И неожиданно вдруг уличаешь себя в лицедействе:

Это же я в пароксизме убойных атак

Грабли оставил

и напрочь забыл о злодействе.

Колобок

Наступает июль. Пора стрекоз, бабочек и цикад.

Циферблат вселенной вершит круговое действо.

Солнце катит на запад свой золотой самокат.

Спешит домой кривоногий заботник – отец семейства.

Глаза его – всё ещё держат надежд малахит.

Многие дни – впереди, вечера хороши и янтарны.

Вот он бежит, а в наушниках – новый хит,

Да и сам он неплох – лысоват, но ещё не старый.

Молодец, хоть куда – дома трое по лавкам ждут.

И жена у него хороша – толстопята и расторопна.

Нет, не каждый сумел вот такой отстоять редут —

Дом и сад, и картошку с грядой укропа.

Вот он, правильный, умненький, розовый Бог земли.

Цель его достижима, ясна, прекрасна.

А то, что из него, захотели – и колобок испекли,

Он не узнает.

И в этом его счастье!

Мир устал

Продаются с экрана ошмётки войны —

жесть от «Воен-ТВ».

Кадры, ракурсы, чьи-то слова и слёзы.

Всё перемешано в кучу в чьей-то больной голове.

На тротуаре, залитом кровью – красные розы.

Экран – волшебное не настоящее,

но всё же окно-кино,

Кидает тебе сквозь стекло чужие разбитые жизни.

Кипит война.

Где-то бродит в подвалах молодое вино.

Расцветает кувшинка,

размножаются птицы и слизни.

Мир устал, потерялся в безумии.

Мир одряхлел.

Под ногой расползаются вдрызг параллели.

Кто-то движется в небе —

армада на волю отпущенных тел.

Только тел —

ну, а ду/ши они сохранить

не сумели.

Моя медитация Мао

Спрячусь в самый дальний пещерный дзен-дацан.

Мысленно заварю крепчайший кофе.

Мысленно попрошу: «Мао Цзедун-сан,

Помоги вере моей, ты ж величайший профи!»

И услышу голос Великого Кормчего: «Да!

Заходи. Захвати кофейку для сладчайшей беседы».

Будем сидеть за низким столом, будет петь вода

где-то в глубинах пещеры.

Припомнятся Веды,

Библия, Тора, Коран, Иисус, и пророк Магомет.

Просветлённый и сильный, мудрый красивый Будда

Белым лотосом расцветёт в океане лет.

Слава Великому Кормчему за великое чудо!

Я и раньше думала именно так:

Мао Цзедун-сан – реинкарнация Будды!

Ну, держись теперь, воинственный мир-чудак —

старикашка злобный, жадина и зануда!

Ты преступил все Законы Дао!

Слава Великому Кормчему Мао —

Марксистскому воплощению Будды!

Цивилизация «Земля»

Личинки звёзд повисли в чёрном шёлке —

Их паутина нашей не чета!

Мы – колбаса в занюханной кошёлке.

Мы просто в бойню загнанные волки,

Не понимающие ни черта!

Здесь нет давно ни севера, ни юга —

Стена к стене приштырены упруго.

Рассеян и кровав убойный свет.

Мы скалим зубы, шкуры рвём друг другу,

Потом гордимся запахом побед.

Православным

Запрячусь в июле в ничейные дальние дали,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.