Эхо любви. Роман

Машенька тоже рассказала о себе: она в это лето окончила учёбу в школе, получив аттестат зрелости, но пока не решила, что делать дальше.

Молодые люди в этот вечер долго вспоминали своё детство, общих друзей и места, где они играли и проводили время.

А ночью Ивану приснился сон, будто видел он Мальцеву яму и купающихся в ней детей. Наблюдая за ними с высокого берега, он неожиданно в стороне от них, там, где протекала журчащая и чистая вода, увидел купающуюся среди белых и жёлтых кувшинок девушку. Она была в белой мокрой сорочке, сквозь которую просвечивались необычайной красоты все формы женской фигуры. Неожиданно та медленно направилась в его сторону, подступая к нему всё ближе и ближе. Иван хотел идти к ней навстречу, но тело не двигалось с места, сердце же вырывалось из груди и билось настолько громко, что он проснулся.

Была ночь. В темноте, которая на некоторое время не давала ему вырваться из этого состояния, он отчётливо увидел, что эта соблазнительная девушка была похожа на Машеньку, образ которой не выходил у него из головы до самого утра.

С рассветом, когда солнце уже пробивалось сквозь сито занавесок, прикрывавших свет в окне его комнаты, Иван поднялся с постели и выглянул в окно. На него из палисадника ярким жёлтым букетом смотрели георгины, освещённые солнцем. На душе стало так радостно, что хотелось петь и улыбаться.

Он вышел из дома, открыл калитку и увидел Машеньку, поливавшую цветы у своего дома. Она была в простом ситцевом платье, которое, как показалось Ивану, ей очень шло. Он остановился и залюбовался ею. Как-то по – особенному вновь защемило его сердце.

Она же продолжала поливать цветы, не обратив на него никакого внимания, но когда закончила это делать, то выпрямилась и повернулась к нему лицом.

Заметив его, сказала:

– Ваня, ты не спишь. Какая хорошая погода сегодня. Пойдём на речку купаться? Девчонки тоже обещали пойти.

Иван ответил согласием.

Целый день они провели на Мальцевой яме, вместе купаясь и загорая. Он рассматривал её лицо, тело, старался ловить каждый жест. Всё в ней ему нравилось.

Все последующие дни они тоже проводили вместе, оказывая друг другу знаки внимания. Через несколько недель пребывания его в Почепе, Машенька полностью завладела его сердцем.

В один из дней, когда они гуляли по берегу реки, налетел сильный ветер, и грозовая туча застала их врасплох. Они бежали от реки до первого дома, оказавшегося у них на пути. Мокрые, но весёлые, они оказались под одним навесом.

Молнии были настолько сильными, что Машенька от испуга прижалась к Ване, а тот от неожиданности обнял её и поцеловал.

Маша покраснела, и хотела отдалиться от него, но следующий удар грома заставил её прижаться к нему ещё сильнее.

Он держал её в таком положении долго, пока не стихла гроза, а потом неожиданно вымолвил:

– Машенька, я очень люблю тебя.

Она посмотрела на него как-то испуганно, их взгляды встретились. Сильный заряд неведомой ей энергии проник в самое сердце, отчего она тут же опустила глаза.

Они стояли так молча, не шевелясь, до тех пор, пока дождь совсем прекратился, и солнце снова стало выглядывать из-за туч.

Первым заговорил Иван. Он дрожащим и тихим голосом стал произносить слова, которые, как ему показалось, вкладывались в его уста кем-то другим:

– Машенька, я не хочу тебя отпускать от себя. Во мне загорается новое и непонятное чувство, которое исходит из самой глубинной части моей души. Оно никому ещё не принадлежало. Кажется, ты становишься его владелицей. Ты растворяешься во мне, словно сахар в воде и, мне кажется, это начало нашей вечности. Ко мне пришло такое ощущение, словно мы стали единым и нераздельным целым и началом нашей будущей жизни. Мне так хочется, чтобы эти минуты счастья были с нами всегда.

Машенька ничего не ответила на эти его слова, только своей рукой взяла его руку и сильно прижала к своей груди.

Постояв ещё немного, она, отстранив руку, тихо сказала:

– Ванечка, пора идти домой, мне тоже очень хорошо с тобой.

Шли они с ощущением того, словно между ними произошло что-то очень важное, но запретное и тайное.

Весь оставшийся вечер Ваня ходил задумчивым, думая, что обидел девушку своим признанием. Он выходил на улицу, желая увидеть свою Машеньку, которая так и не показалась ему на глаза.

А в это время девушка по-своему переживала случившееся событие. Никогда и никому она не открывала своих чувств, понимая, что открывшись, станет страдать по нему ещё сильнее, тем более, что вскоре предстоял его отъезд из Почепа в Ленинград. Любовь и долгая разлука для неё будут невыносимы.

В эту ночь ни Иван, ни Машенька не уснули. Они думали о том, какой будет их новая встреча. Чувство любви бурлило и дробилось в них, в котором важны были даже самые мелкие и отдельные детали.

Ваня решил, что не сможет оставить свою Машеньку в Почепе одну, и готовился об этом ей сказать наутро.

Эта ночь тянулась для него слишком долго, и лишь только забрезжило, он был уже на ногах. Он хотел видеть её и надеялся на то, что она согласится быть его женой и поехать с ним в Ленинград.

Она вышла из дома только к полудню и, увидев Ваню, тихо поздоровалась, добавив, что плохо себя чувствует. Ваня стал расспрашивать её о здоровье, на что Машенька сказала:

– Ничего страшного, это пройдёт.

И всё же он попросил её выйти к нему на улицу, сказав, что у него очень важный есть разговор. Она обещала выйти через час.

Как мучительно ждать, когда сердце кричит в ожидании важных событий.

Она вышла к нему в белом платье и тихим спокойным голосом сказала:

– Я готова выслушать тебя, Ваня.

Иван почувствовал, как сильно забилось в груди его сердце, но, справившись с волнением, произнёс:

– Пойдём, погуляем с тобой, я хочу тебе сказать очень важные слова. Всю ночь я думал об этом и очень ждал этой встречи.

Она согласилась прогуляться, но не долго. Отойдя от дома, он стал говорить о своей сильной любви к ней, сказав самые главные слова:

– Мне очень хочется, чтобы ты стала мне женой, и мы поехали бы вместе со мной в Ленинград. Я обещаю тебе счастливую жизнь и заявляю, что буду вечно любить тебя.

После таких слов, она сказала:

– Ваня, хорошо, пойдём в город (так в Почепе называли центральную площадь), там и обсудим.

И они гуляли, открывая свои чувства друг другу, договорившись сыграть свадьбу прямо в Почепе.

В этот же вечер Ваня объявил об этом своим родителям, для которых такой поворот событий хотя и стал неожиданным, но отговаривать его они не стали.

Уже на следующий день его отец Иван Петрович, бабушка Мавра Анисимовна, дедушка Пётр Гаврилович были у родителей Маши. В их присутствии Ваня попросил у мамы Машеньки Прасковьи Ильиничны и папы Емельяна Ивановича разрешение на их свадьбу.

Несмотря на то, что неожиданное решение молодых стало потрясением для родителей, они всё же договорились сыграть её.

Тогда же Ваня написал письмо и своей маме. Оно было коротким, извещавшей её о предстоящем торжестве. Он просил у неё прощения за то, что всё так неожиданно и скоро получилось.

Времени до отъезда в Ленинград оставалось не более двух недель, поэтому на следующий день молодые уже были в загсе.

Свадьба Ивана Шишкова и Машеньки Сыроквашиной состоялась в субботу 23 сентября за три дня до их отъезда из Почепа в Ленинград.

В этот день с утра и до полудня молодые не видели друг друга, так договорились их родители, чтобы представить молодых в их свадебных нарядах.

Первым в доме невесты появился Ваня в новом костюме. Иван Петрович заранее сводил сына к знакомой портнихе, сшившей для него двубортный чёрный шерстяной костюм и белую рубашку.

Невеста же вышла в белом платье с кружевными подборками и с накинутым на голову кружевным платком, что было очень красиво.

В загс, держа друг друга за руку, они пошли без свидетелей. По дороге они останавливались вначале возле каменного двухэтажного здания школы, в которой училась Машенька, потом возле деревянной церкви Покрова Богородицы напротив школы.

У Вани было такое ощущение, словно Машенька молчаливо спрашивала совета у них, будучи неуверенной в своих действиях.

Они шли дальше, Ваня крепко держал её руку, а она старалась выдержать темп его быстрого хода.

И вот они уже стоят перед пожилой женщине в строгом костюме, из уст которой произносились приятные слова о верности и любви, об ответственности друг перед другом.

Наконец, им был вручён простой листочек, который они стали рассматривать уже на обратном пути по дороге домой. Вначале его рассмотрела Машенька, которая с какой-то растерянной улыбкой передала его Ване, сказав:

– Ванечка, теперь я твоя жена, а ты мой муж, и фамилия у меня твоя. Я так волнуюсь, теперь мы и день, и ночь должны быть вместе. Всё делать вместе, как это необычно, но я буду тебе верной женой.

Ваня, рассмотрев свидетельство о браке, ответил ей:

– Да, ты моя жена. Я люблю тебя, – и поцеловал её губы.

Потом добавил:

– Скоро мы уедем в Ленинград, где нас ждёт моя мама Надежда Петровна. Тебе понравится мой город.

Когда они вернулись домой, то увидели многих гостей из числа родственников и соседей. Их поздравляли, говорили лестные слова.

В этот день молодые в основном были заняты собой, и всё остальное торжество проходило как бы рядом с ними. Их поздравляли, но голова их была переполнена эмоциями и слова пролетали мимо, им кричали «горько», заставляя целоваться, но они скромно закрывались руками, наслаждаясь друг другом.

Ближе к вечеру Ваня сказал:

– Машенька, давай убежим от гостей, – что они вскоре и сделали.

Пока гости были заняты собой, они вышли из-за стола и в свадебных одеждах по узенькой крутой дорожке спустились с горы и направились к заветным местам их детства и юности, к реке, где они ранее проводили своё время.

На берегу реки у Сорокина вира, самого глубокого с сильным течением места, они поклялись, что будут вечно любить друг друга и вместе делить радость и горе, а затем вспоминали разные эпизоды своего детства и целовались, целовались, целовались.

Они прощались со своим прошлым, строили планы для своей новой будущей жизни.

Домой пришли тогда, когда на горизонте осталась только узкая светлая полоска заката, а многие гости уже разошлись.

Их вновь усадили за стол, поздравляли, говорили напутственные слова. Закончилось застолье за полночь, после чего для брачной ночи им отвели ту половину дома, в которую впервые ввела Ивана его бабушка Мавра Анисимовна.

Через два дня они уезжали из Почепа.

В первый раз Машенька, домашняя и неискушённая жизнью девочка, покидала родителей, беспокоясь и за себя, и за них.

Муж успокаивал жену, говорил о своей любви к ней, о том, что он покажет любимой женщине самый лучший город на свете, где живёт и ждёт их приезда его мама Надежда Петровна.

Родители Маши, мама, Прасковья Ильинична, и отец, Емельян Иванович, обнимая дочь, хотя и плакали, но надеялись, что Иван сделает её жизнь счастливой.

Рано утром молодые уселись на подводу, и лошадь повезла их на железнодорожный вокзал.

Провожал их Иван Петрович, который в этот раз вместе с ними в Ленинград не поехал, оставшись со своими старенькими родителями, чтобы помочь им справиться с уборкой урожая. На вокзале он помог молодым погрузить в вагон багаж, попрощался с ними, обещая вернуться в Ленинград примерно через месяц.

В поезде Машенька погрустнела, в основном смотрела в окно, за которым мелькали деревья и среди них иногда небольшие деревенские домики, низенькие, часто с соломенными крышами. Иван, понимая её чувства, обнял её, ласково положил свою руку ей на плечи. Она, почувствовав его тепло, прижалась к нему и, словно в материнской постели, уснула.

Проснулась, когда Иван, нежно поглаживая её, сказал:

– Машенька, просыпайся. Мы приехали.

Путь после Брянска её уже не тревожил, она полностью доверилась своему мужу.

Утром следующего дня, когда поезд медленно приближался к платформе вокзала в Ленинграде, Иван заметил силуэт Надежды Петровны, встречавшей их.

Взяв Машу за руку, он сказал:

– Машенька, посмотри, нас встречает мама.

Маша, пока ехала в поезде, придумывала себе всякие варианты встречи с ней и, увидев за окошком женщину среднего роста в шляпке и пальто, уже готова была сказать заготовленные слова приветствия, среди которых на первом месте стояло слово «мама». Она желала уважать и даже любить её.

Выйдя из вагона, сын обнял и поцеловал мать, потом представил свою жену:

– Моя Машенька, люби и оберегай её так, как меня в детстве.

– Здравствуй, Машенька! С приездом тебя! – сказала мама и притянула её к себе.

От этих тёплых слов у Маши на душе спало напряжение, ведь она так переживала за первую встречу со свекровью, помня слова своей мамы: «Будь с ней ласковой, никогда не отвечай грубостью».

– Здравствуйте, мама. Я очень рада встрече с вами, – тепло произнесла она.

Все вместе они вышли на привокзальную площадь, а затем пошли к остановке троллейбуса.

По пути первой вновь заговорила свекровь, засыпав Машу вопросами:

– Машенька, хорошо ли вы доехали? Тепло ли было в поезде? Заботился ли о тебе в пути наш Ванечка?

На что она ответила просто и нежно одновременно:

– Наш Ванечка самый заботливый. Он мне так много о вас рассказывал.

После таких ответных слов свекровь взяла невестку под руку и больше не отпускала её от себя.

Вскоре пришёл троллейбус, дверь открылась, и все вошли в вагон.

Иван, расположив багаж рядом с собой, разместился отдельно, а Надежда Петровна села рядом с Машенькой, смотревшей в окно, не отрывая своего взгляда от мелькавших перед ней домов.

– Такие большие и красивые дома и совсем нет деревьев, – сказала она.

Надежда Петровна ответила:

– Да, Машенька, это город Ленинград.

Машенька продолжала смотреть в окно машины, и Иван не посмел отвлечь её от этого интереса до тех пор, пока они не доехали до последней остановки.

Вскоре все уже поднимались по лестнице в квартиру, где Маша, указав на узоры чугунных лестничных маршей и старинную резную дверь, сказала:

– Красиво!

Так началась её жизнь в новой семье, где Надежда Петровна умилялась детской чистоте и непосредственности невестки, а невестка в свою очередь восхищалась манерами поведения свекрови, умением разговаривать по – ленинградски, с уважительным тактом к её недостаткам в произношении слов.

Когда Маша смущённо употребляла слова с произношением на «Г» как растяжное и мягкое «ГХ», Надежда Петровна мило улыбалась и говорила:

– Машенька, «ГХ» оставим в прошлом, а, ступив на ленинградскую землю, мы гордо скажем «КГ».

Для Маши незнакомый город показался таким большим, что выйти самостоятельно из квартиры поначалу она не желала, боясь заблудиться и не найти дорогу домой.

В Почепе все дороги сходились вместе, а здесь, куда ни посмотри, везде дома, улицы, да каналы, устремлённые вдаль.

– Заглядишься и потеряешься, – думала она.

Окна их квартиры выходили на высокую окрашенную в бирюзовый цвет колокольню, откуда каждый день слышался чистый перезвон колоколов, что очень нравилось Маше. Далее виднелся собор, сияющие золотом купола которого также привлекали её внимание.

Первый раз они вошли в него втроём: свекровь, муж и она. Только что отзвучали колокола, и люди шли туда молча, больше женщины в платочках.

Иван, остановившись перед собором, стал рассказывать о нём. И пусть жена мало что запомнила из рассказа мужа, главное то, что она была всей душой с ним и со всем тем, что окружало её в ту минуту.

Иван предложил войти внутрь, но так как верхняя церковь была закрыта, пошли в нижнюю, Никольскую. Повеяло стариной. Людей было много, они стояли перед алтарём, где только что началась вечерняя служба. Распевная молитва молодого батюшки, тёплые взгляды устремлённых на него людей, фрески по стенам и сводам, строгие очертания икон с доверчивыми глазами святых, горящие лампадки и запах ладана, соединившиеся воедино под купольным пространством церкви, погрузило Машу в состояние полной покорности всему происходившему вокруг неё. Иван подвёл Машу к иконе святителя Николая. И хотя на них святой смотрел отрешённым взглядом, она почувствовала доброту и любовь, исходящих от него.

В конце осени приехал и Иван Петрович, который принял Машу, как свою родную дочь.

Почти два года Маша жила в Ленинграде, ставшем для неё почти родным городом. Муж окружал её заботой и лаской, свекровь учила домашним делам, а свёкор знакомил с красотой зданий города.

Невестка никогда не перечила новым членам семьи, которые в свою очередь искренне полюбили её.

Маша уже не произносила свои «ГХ», а в одежде полностью превратилась в городскую даму. Научилась и самостоятельно выходить в город.

Но однажды она почувствовала себя плохо, у неё закружилась голова. Надежда Петровна, увидев это, просила её не выходить из дома и сходить вместе с ней к врачу. Вскоре все поняли причину головокружения: она ждала ребёнка. Свекровь оказывала ей всяческое внимание и помощь. Все готовились к этому волнительному и радостному событию в их жизни.

Но Маша загрустила. Вдалеке от родной мамы, намечаемые желанные перемены у неё стали сопровождаться волнением, тревогой и даже смятением.

Это был страх перед неизвестностью и новым этапом своих отношений с мужем.

Это было беспокойство и за собственную безопасность и за состояние своего будущего ребенка.

Много странных вопросов задавала она себе в эти дни, наконец, не выдержав, попросила мужа отвезти её в Почеп.

– Свекровь, какая бы она не была хорошей и даже замечательной, всё равно не может быть лучше родной матери, – рассуждала про себя будущая мама.

Сколько не уговаривали Машу родить ребёнка в Ленинграде, она твердила своё:

– Я люблю вас, но боюсь. А вдруг, умру. Отвезите меня к маме. Ивану пришлось взять отпуск и везти жену на её родину.

Вскоре Маша родила своего первенца в доме родителей, и наступило время дать ему имя, для чего нужно было идти в церковь.

Почеп – город небольшой, в основном деревянный, c центром, застроенным каменными купеческими домами. Родители Маши жили в деревянной его части на Покровщине, названной по небольшой церкви Покрова, стоявшей недалеко от дома на перекрёстке дорог.

С поиском имени произошла история, которую потом долго обсуждали в семье. Батюшка Тимофей, подбирая мальчику имя, долго листал церковную книгу со святыми именами, а потом сказал:

– Что ж, имя мы ему определили и очень редкое, Лупа.

Мама и бабушки, присутствовавшие в церкви и ожидавшие услышать от него достойное имя, попросили повторить.

– Лупа…, Лупа, – съязвил батюшка.

Мавра Анисимовна, тоже получившая в церкви своё имя, которое ей не нравилось, не выдержала и сказала:

– Боюсь, что это имя может не понравиться нашим дедам, а особенно Емельяну Ивановичу. Это подтвердила и Прасковья Ильинична, сказав, что в гневе он может причинить вред и нам, и вам, батюшка.

Она понимала, о чём говорила, ведь на Покровщине все друг друга знали, а Емельян Иванович с молодых лет был настоящим богатырём и иногда в подпитии своим грозным видом любил устанавливать справедливость. Его уважали и побаивались соседи, зная, что в этот момент лучше с ним не спорить, потому что бывали случаи, когда он пускал в ход свои кулаки. Говорили, что под его тяжёлую руку попался однажды и батюшка Тимофей, затаивший на него злобу. Теперь выдался удачный случай расквитаться с ним. И хотя в этот день, женщины ушли из церкви ни с чем, уступать женщины не собиралась. На следующий день они вновь, не сказав ни слова мужчинам, явились в церковь. Инициативу взяла на себя Мавра Анисимовна, которая встретив попа, сказала:

– Батюшка, вы дали моему внуку имя Лупа, а вот Емельяну Ивановичу оно не понравилось. Он кричал и произносил угрожающие слова: «Я отлупаю этого батюшку завтра же». Прошу не доводить до греха и сменить имя.

Батюшка, почуяв недоброе настроение женщин, неожиданно ангельским голоском произнёс:

– Матушки мои, так это же я пошутил! Вот сейчас мы откроем святые книги и вместе подберём ему другое имя.

Он вновь достал ту же истрёпанную тетрадь, переписанную кем – то от руки, полистал её и сказал:

– Вот, смотрите, какое великое имя открылось нам, Сергей, – и начал рассказывать женщинам о православном святом Сергии Радонежском, построившем со своим братом на берегу реки посреди глухого леса первую церковь во имя Святой Троицы, в которой долго и усердно молился.

Чем больше он говорил о нём, тем энергичнее и увлекательнее была его речь.

– Вопли и мольбы его дошли до Господа, и Он, Милосердный, для спасения нашей земли воздвиг преподобного Сергия», – говорил батюшка и ещё долго повествовал женщинам о том, как тот спас Отечество от иноземного порабощения.

Мать и дочь слушали его внимательно, открывая в себе новую доселе неведомую страницу этой святой жизни.

Батюшка, увидев в глазах простых женщин заинтересованность, с новой энергией поведал им, как преподобный Сергий тихими и кроткими словами объединял всех людей вокруг себя, действуя на самые загрубелые и ожесточённые сердца, примирял враждующих между собой князей и своим нравственным влиянием и молитвой вдохнул в народ силу и веру.

Женщины искренне представляли себе, как к этому святому шли люди с разными скорбями и прошениями, и как его любвеобильное сердце отзывалось народному горю.

Отец Тимофей, показав образ с его изображением, заключил:

– Преподобный Сергий не умер, он только переселился от земли на Небо и там не забывает своих соотечественников, – и перекрестился.

То же сделали и женщины. Батюшка пояснил также и то, почему мальчику, родившемуся осенним днём первого октября, даётся такое имя, сказав, что православная церковь отмечает память рождения Сергия Радонежского в день восьмого октября, который являлся ближайшей датой ко дню рождения мальчика.

– Согласны ли вы, чтобы имя в честь Величайшего святого земли русской преподобного Сергия Радонежского было у вашего сына? – спросил он.

Как тут не согласиться. С этим именем и вернулись они домой. Через несколько дней в этой же церкви состоялось и крещение мальчика.

Вскоре Иван уехал в Ленинград, но через месяц, уладив дела на своей работе, вновь приехал в Почеп. Ему предстояла двухмесячная командировка в центральные районы страны.

Каждые выходные дни он возвращался к своей семье, брал сына на руки, высоко поднимал его, приговаривая:

– Мой высокочтимый сын.

Жене это нравилось, но она добавляла:

– Наш любимый сыночек.

Муж всячески оберегал свою жену от излишних забот, находясь рядом с ней и сыном, наблюдая, как смачно всасывал тот губками материнское молоко.

Всё шло хорошо, однако вновь подходило время отъезда мужа в Ленинград, заканчивалась его командировка.

Встал вопрос: где жить ребёнку дальше? Все понимали, что перевозить трёхмесячного ребёнка в Ленинград было нежелательно, на чём настаивали бабушки Прасковья и Мавра, хотя Машенька очень хотела быть рядом с мужем. И всё же решили, что по достижении ребёнку годовалого возраста, он пока останется в Почепе.

– Здесь на чистом воздухе в привычной для мамы обстановке он будет развиваться лучше, – подвела черту Мавра Анисимовна.

С этим согласился и Иван, хотя свекровь Надежда Петровна очень хотела видеть своего внука в Ленинграде.

Наступило время отъезда Ивана. Тяжёлую сумку разных припасов из погреба из солений и варений пришлось взять с собой. Приготовили подарки и для Надежды Петровны: Прасковья Ильинична отправила ей большой фарфоровый чайник, а Емельян Иванович большую банку мёда.

Маша связала большой вязаный пуховый платок с именной надписью «Моей маме, Надежде Петровне».

Расставание было трогательным. Маша смотрела на мужа ласково, давала наставления, чтобы он помогал своей маме, а сам одевался тепло.

Напоследок, она прижалась к мужу и сквозь слёзы сказала:

– Пиши чаще. Я буду очень скучать без тебя.

Муж обещал писать и поскорее вернуться обратно.

Подъехавший на лошади сосед Павел увёз Ивана Ивановича на железнодорожный вокзал.

Время без Ивана в Почепе тянулось медленно. Молодая мама всё своё внимание уделяла ребёнку, гуляла с ним, по времени кормила, а потом оставляла спать на свежем воздухе. На ночь она укладывала его в подвешенную у своей кровати люльку, которая свободно раскачиваясь, успокаивая ребёнка. Люлька крепилась с таким расчётом, чтобы во сне можно было до неё дотянуться рукой.

Вскоре муж прислал первое и очень ожидаемое женой письмо, извещавшее о благополучном прибытии в Ленинград.

Иван особо отметил то, что Надежда Петровна бережно сохранила убранства их комнаты.

Он подчеркнул слова Надежды Петровны о том, что она очень хочет увидеть маленького Серёженьку, по её выражению «моего кнопоточка».