Эхо любви. Роман

Эхо любви

Роман

Сергей Иванович Шишков

© Сергей Иванович Шишков, 2017

ISBN 978-5-4485-3661-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. Плыли утки по каналу

Глава 1. Плыли утки по каналу

Бог дал нам память для того, чтобы

у нас всегда были розы в декабре.

Надежда Петровна смотрела в окно, наблюдая, как вдоль берега канала по воде вслед за мамой уткой плыли утята.

Подумав о том, что и она была когда-то маленькой, что и у неё были родители, её пронзило ощущение близости своей мамы, вспомнив, как девочкой залезала к ней на колени и слушала завораживающий голос.

О боже, как давно это было.

Продолжая следить за утиным выводком, женщина улыбнулась тому, как неожиданно глава семейства, плывший рядом, нырнул в воду, показав хвост, словно это был для утят знак, увидев который, все остальные, словно по команде, тоже показали свои хвосты.

Вынырнув, они поплыли к противоположному берегу, где в воде отражался стройный остов высокой колокольни, от которой неожиданно зазвучали колокола.

Надежда Петровна, заметив, что утки, оставив рябь на гладкой поверхности воды, скрылись под мостом, подняла голову и увидела в пролёте под позолоченной кровлей маленького человечка, размахивавшего в такт звона руками.

Его усилием вздыхали басы и рассыпались тысячи колокольчиков, и она вдруг представила, как эти звуки стали кружить над ней, растворяясь в пространстве. Всё более и более доверяясь звону колоколов, она поняла, что это вовсе и не звуки трогали её, а тысячи мелких и неуловимых событий и чувств, скопившихся в ней за многие годы жизни.

Она открывала в себе щемящий душу мир своей прошлой жизни, вспомнив, как в детстве, всякий раз проходя мимо этой колокольни, протягивала нищим копеечку, которую специально для этого события со словами «даёшь нищему – Христу даёшь» вкладывала ей в руку её мама Арина Сергеевна.

А ещё ей вспомнилось, как они после этого заходили в Никольский храм к иконе «Утоли мои печали», перед которой произносили молитву. Она, маленькая девочка, смотрела на чудный лик богородицы и, подражая маме, троекратно крестилась.

Помолившись, они шли домой, где их ожидал Пётр Иванович, её папа.

Перебирая в памяти разные события детства, на какое-то время Надежда Петровна словно растворилась в них.

Она представила себе облик своих родителей, но не могла уловить тонкие черты их лиц, отчего сильно расстроилась, одновременно, понимая, как давно их не стало. Они умерли как-то сразу друг за другом, оставив её с сестрёнкой Катей одних.

Сейчас к ней явилось состояние той растерянности и опустошённости, когда, проснувшись однажды утром, не обнаружила родителей дома. Тогда, чтобы выжить, ей по совету соседей пришлось поступить на курсы медицинских сестёр, а потом на работу в больницу, окунувшись в мир взрослой жизни, и в девятнадцать лет почувствовать всю ответственность за жизнь своей младшей сестры. Работа и забота о сестрёнке заняла всё её время.

Неожиданно на глаза стали накатываться слезы, пеленой закрывая перед ней и вид колокольни, и золотые купола храма, но, выплакавшись, она стала думать о том, как потом круто менялась её жизнь и как в ней родились мысли о создании собственной семьи. Мечты о любви и желание найти того, кто был создан для неё, стали будоражить её сознание. Девушка верила, что такой юноша находился где – то рядом, и что она обязательно найдёт его и сделает всё, чтобы быть преданной ему до конца жизни.

Встреча с ним произошла в больничной палате, где, измеряя температуру тела молодого человека, тот неожиданно коснулся её руки, отчего лёгкие мурашки разбежались по коже.

Первое их свидание позже состоялось в Никольском саду у памятника погибшим морякам, куда ранее подходила она с мамой, поминая гибель своего отца.

Мама рассказывала, как во время шторма, баржа, на которой он служил, перевернулась и утонула на Неве вблизи Васильевского острова у здания Горного института. Никого из находившихся там людей найти не удалось, не нашли и его.

Надежда посвятила Ивана, так звали молодого человека, в эту трагическую историю её отца, отчего тот проникся к ней сочувствием, открыв ей историю и своей жизни.

Тогда она узнала, что родом Иван был из маленького городка Почепа, затерянного где-то в средней полосе России, и приехал в Петербург, чтобы учиться, став студентом Горного института.

Надежда Петровна подумала о том, как иногда мысли превращаются в реальность и как странно всё сместилось к этому зданию, неужели гибель отца была знаком для её мужчин, ведь судьба свела не только её мужа, но и сына с этим заведением, оба они стали геологами.

Их отношения с Иваном развивались стремительно, и, став мужем и женой, счастливо прожили вместе почти два десятилетия. У них родился сын, которого тоже назвали Иваном.

Неожиданно её чувства перенеслись на сына. Вспомнив, как впервые повела мальчика к зданию института, она представила себе тот момент, как они поднимались по высоким гранитным ступеням к белой колоннаде. Солнечный свет, усиливавший белизну колонн, слепил ему глаза, словно оттесняя мальчика в тень, отходящую от колонн, а он уводил её, маму, туда, где была дверь, из которой выходили студенты. Тогда они впервые вместе вошли внутрь высокого светлого зала, где на подставках стояли десятки скульптур, указывавших им путь ещё дальше в другой зал. Войдя туда, мама с сыном оказались в огромном пространстве, заполненном многочисленными витринами с камнями разных цветов и форм.

Там, следуя за сыном, который настойчиво переходил от витрины к витрине, Надежда Петровна впервые поняла, что отныне первенство интересов переходило к нему, и ей оставалось молчаливо следовать за ним, вглядываясь в отдельные детали экспонатов, читая надписи. Она несколько раз пыталась отвлечь его от такого интереса, но мальчик всячески сопротивлялся.

Наконец, он сказал:

– Мама, здесь всё так интересно. Мы придём сюда ещё?

Конечно, мама ответила положительно, а Ваня, придя домой, достал чистую тетрадь и озаглавил её словами «Горы и клады».

Потом, многократно посещая этот и другие музеи города, он заносил в заведённую тетрадь сведения о самых знаменитых коллекциях камней, добытых великими путешественниками.

С тех пор увлечение горным делом продолжало занимать его всё больше и больше, сформировав в нём представление о его будущей профессии.

Через несколько лет он стал студентом, и каждый год с наступлением лета отправлялся на практику, обычно в Карелию.

Мама переживала за него, но, привыкшая к отъездам мужа, свыклась и с разъездами сына.

После окончания института горный инженер Иван Шишков поступил на работу в геологический институт, который направил его в экспедицию на Урал.

И вот сейчас Надежда Петровна, погрузившись в воспоминания и глядя на колокольню, подумала о том, как быстро пролетело её время.

Заново проживая его, она пыталась отыскать в нём некую чистоту и подлинную ценность, не заметив, когда прекратился колокольный звон.

Продолжая смотреть в окно, она увидела, как из – под моста вновь выплыли вслед за своими родителями утята. Понаблюдав некоторое время за их плавным и согласованным движением по воде, она подумала о муже.

Надо сказать, что в это лето тысяча девятьсот тридцать девятого года она из-за болезни её сестры осталась в Петербурге, хотя каждое лето вместе с мужем уезжала в Почеп. На этот раз муж Иван Петрович уехал один и пребывал у своих пожилых родителей.

Она знала также, что к нему должен был по окончании экспедиции приехать их сын Иван, которого в детстве почти каждый год привозили к дедушке и бабушке, но в студенческие годы появились другие интересы, поэтому несколько лет подряд он там не появлялся.

Сейчас, сидя у окна и вспоминая разные случаи из своей жизни, она вдруг почувствовала, как в тоске по мужу и сыну и от одиночества стало сжиматься её сердце и, чтобы успокоить себя и почувствовать свою близость к ним, захотела написать им письмо.

Глава 2. Машенька

Иван возвращался из уральской экспедиции в начале августа месяца и рассчитал время так, чтобы вместе с днями отпуска он мог провести некоторое время на родине своего отца Ивана Петровича. Ему очень хотелось увидеть дедушку Петра Гавриловича и бабушку Мавру Анисимовну, а также повзрослевших его друзей, с которыми ранее проводил каждое лето.

Добирался он поездом через Москву, где купил цветной платок для бабушки, две летние рубашки для отца и дедушки, да много московских конфет.

Поезд на вокзал в Почеп прибыл в полдень воскресенья 6 августа. Сердце от волнения трепетало в груди в предчувствии встреч с родными людьми, представляя, как они неожиданно обрадуются его появлению.

Надо сказать, что Ваня в первый раз ехал сюда самостоятельно, ведь ранее он приезжал к бабушке с дедушкой то с мамой, то с папой. Дорогу от вокзала он помнил хорошо, поэтому уверенно шёл к дому. Стояла отличная погода, ярко светило солнце, хотя по небу и проплывали ватные густые облака.

Перейдя по мосту через быструю речку, он дошёл до главной площади с высокой церковью, потом пересёк ещё одну узкую, но шумную от быстроты течения реку, прошёл по извилистой части улицы, откуда открывалось широкое пространство луга, и стал подниматься в гору, где на обрыве увидел старую церковь святого Ильи.

Возле церкви он остановился, чтобы перевести дух, и посмотрел на фреску с изображением святого: седой грозный старик в тяжёлых ниспадающих одеждах, поднявшись над горами и зажав меч в кулаке правой руки, указывал на тёмные тучи, нависшие за его плечами.

В его левой руке находился раскрытый лист, но прочесть то, что в нём написано, Ваня не смог по причине неразборчивости текста.

Возбуждённое состояние молодого человека вовсе не испортилось от сумрачного вида святого пророка, и он продолжил подниматься по улице, ведущей на гору. Поднявшись наверх и сделав ещё один поворот, он узнал школу, где учились его почепские друзья, а за ней сразу свернул в переулок, где и находился его милый сердцу дом.

Перед ним он остановился, ранее открытый двор теперь был закрыт новым забором с высокими проездными двухстворчатыми воротами и калиткой, возведёнными в его отсутствие. Створки ворот красовались между толстыми дубовыми вертикальными опорами. Привлёк его внимание и ряд коротких фигурных дощечек, скреплённых по верху основания ворот.

– Ну, дед Пётр, смастерил такие ворота, каких ни у кого в переулке нет, – произнёс он негромко и нажал на язычок клямки входных ворот.

Дверная задвижка тихо звякнула, и в этот момент Ваня услышал голос бабушки Мавры:

– Ой, кто-то к нам идёт.

Дверь растворилась, и Ваня увидел её, спешащую к нему навстречу. В конце двора с любопытством в его сторону также смотрели отец Иван Петрович и дед Пётр Гаврилович.

– Ой, любимый внучек приехал. Радость явилась в наш дом, – громко нараспев произнесла бабушка и бросилась обнимать его. Расцеловав, она отстранилась от него, продолжая говорить:

– Дай я погляжу на тебя, как давно я своего внучека не видела. Высокий какой! Прямо красавец! Мой дорогой мальчик взрослым стал!

Тут же к ней подошли отец и дед.

– Сын мой прибыл, радость какая к нам явилась! – сказал Иван Петрович и обнял Ваню.

Поцеловал внука и дед Пётр, сказав:

– Я бы и не узнал тебя, как ты вырос.

Тут же вступилась за внука бабушка:

– Ванечку моего родного, да как же не узнать?

Ваня, освободившись от объятий, произнёс:

– Я очень рад вас всех увидеть. Какой крепкий забор вы построили, любо глядеть.

На что дед Пётр ответил:

– Всем миром строили, отец твой очень помог. Теперь все животные и птицы не разбегаются, как раньше. Попробуй, слови их, ведь мы уже старые.

– Ваня устал с дороги, его нужно кормить, пойдёмте все в дом, – сказала бабушка и первой стала подниматься по ступенькам на крыльцо.

Иван пошёл за ней и уже собрался из него вступить в земляные сени, как это было раньше, но вместо них через открытую дверь увидел большую комнату с деревянным полом, а в ней белую русскую печь.

От неожиданности он воскликнул:

– Что видят мои глаза? Такие перемены в доме, прямо хоромы возвели.

– Да, для тебя мужчины старались, – ответила бабушка.

Ваня, положив свою сумку на скамью, стоявшую у стены, подошёл к печи и погладил её рукой. Белый след от мела, которым была выбелена печь, остался на его ладони.

Бабушка, сказав, чтобы он не прикасался к печи, потому что та побелена и пачкает одежду, тут же распахнула находившиеся рядом выкрашенные белые новые двустворчатые двери, добавив:

– Теперь пойдём на кут и в твою комнату.

Ваня, шагнув через высокий порог, оказался в ещё большей комнате, посреди которой стоял большой грубо сколоченный из досок круглый стол. Он обратил внимание и на новый большой комод, к которому примыкал с высокой спинкой мягкий диван. Рядом были расставлены стулья с круглыми сидениями.

Оглядевшись, он произнёс:

– Теперь у вас как в городе, модный комод, диван, чистота и порядок!

Бабушка ответила:

– Твой отец сказал, чтобы было чисто и красиво. Вот мы и постарались. А теперь я покажу твою комнату, – и открыла ещё одну дверь.

Комната была маленькая с кроватью и тумбочкой с зеркалом, на окнах были повешены светлые шторы. Открыв рукой одну из них, он увидел много жёлтых георгинов, росших в палисаднике.

Видя такую бабушкину заботу о нём, Ваня, не дожидаясь прихода всех родственников, сказал:

– Бабушка, ты у меня самая лучшая, я так тебя люблю, – и, достав из своей сумки платок, купленный в Москве, вручил ей.

Мавра Анисимовна ещё более растрогалась и заплакала:

– Зачем ты деньги потратил? – сквозь слёзы произнесла она и стала надевать платок себе на голову.

А, подойдя к зеркалу, оценила его:

– Какой красивый платок. Мягкий и тёплый. Угодил ты своей бабушке. Спасибо за подарок.

Покрутившись перед зеркалом, она вдруг сказала:

– А теперь мыть руки и к столу. Пойду накрывать обед. Печь у нас хорошая получилась.

Ваня мыл руки, наблюдая за тем, как бабушка, открыв заслонку, ухватом вынимала из печи, пышущей жаром, чугунки, горшки да сковороды и вываливала большой ложкой их содержимое на глубокие тарелки.

Ваня успел помочь бабушке носить их на стол, за которым уселись его отец и дедушка.

Ему было приятно вновь оказаться дома, в кругу родных людей, видеть их заботу, сочувствовать их постаревшим лицам и радоваться их открытости и желанию делать добрые дела.

Сытная и здоровая еда пришла мужчинам по вкусу. Иван давно не ел такого аппетитного борща с косточкой, тушёной картошки с солёным огурцом, драников.

Пётр Гаврилович, желая похвалить свою жену и глядя на неё, сказал:

– Не та хозяйка, что много говорит, а та, что щи варит. Наша хозяйка дом держит крепко, и с печью справляется отлично.

Мавра Анисимовна, услышав похвалу, ответила:

– Для вас стараюсь. Кто голоден, тот и холоден. Знаю, что только поп да петух не евши поют.

Обратившись к Ване, она произнесла:

– Ванечка, ешь-пей, всё своё, домашнее. В экспедициях ты совсем отощал. Я тебе сейчас молочка топлёного принесу. Помнишь, как ты пенку любил? Вот, целый кувшин молока стопила, – она быстро поднялась, а через минуту принесла его в обеих руках.

Поставив на стол подгорелый кувшин, она стала с его внутренней стороны ложкой соскребать подгорелую пенку и класть в чистую кружку. Затем, налив туда густого горячего молока и сказав «Ванечке первому», протянула её ему. Ваня взял в руку кружку и, почувствовав её обжигающую силу, сразу поставил на стол, чтобы потом медленно и с огромным удовольствием мелкими глотками впитывать в себя эти коричневатого цвета протопленные сливки.

Уже после обеда ему стали задавать разные вопросы, на которые он старался отвечать уверенно и по – взрослому. Они в основном касались его экспедиции на Урал.

Пётр Гаврилович в основном расспрашивал об опасностях путешествия и уральских городах. Он сам за свою жизнь ещё никуда не выезжал, поэтому ему было интересно узнать о новых землях.

Иван Петрович больше спрашивал о людях, с которыми Ваня проводил своё время. Ему интересно было узнать о его друзьях, насколько их действия и мысли влияли на развитие его сына.

Только к вечеру, когда солнце уже наклонилось к горизонту, он вышел из дома.

Пахнуло тёплой свежестью предстоящего вечера. Стоя на крыльце дома, он вновь обратил внимание на свежие полосы дощечек, которые чёткими вертикалями оживляли забор, и представил себе двор без этих ворот, как это было раньше. Тогда он иногда после бабушкиной дойки сам выпускал из сарая корову, а та свободно выходила на переулок и включалась в стадо, которым руководил нанятый жителями переулка и всей улицей пастух. Запомнился ему даже не сам пастух, а пуга, длиной метров пяти, которой он больно хлестал коров, чтобы те его слушались, он видел это стоя прямо на открытом дворе.

Пугой, как важным инструментом пастуха, он одно время очень интересовался и даже держал её в руках, но ему было жалко коров, особенно свою Бурёнку, которой, как он думал, тоже доставалось.

Теперь, подумал Иван, отсюда этого уже увидеть невозможно. Замкнутый забором двор сосредоточил его внимание на отдельных деталях, уводивших его в то время, когда приезжал сюда каждое лето. Он любил этот двор, потому что здесь царила свободная от пристального внимания родителей и городской питерской жизни обстановка.

Стоя на крыльце, ему казалось, что оно нисколечко не изменилось: тот же навес, то же топчан – место для ведра воды, которое было всегда наполнено. Как вкусна была тогда холодная вода! Набегаешься с ребятами и скорее к ведру, зачерпнёшь её в кружку и залпом всю опустошишь в себя.

Он и сейчас не удержался и подошёл к ведру. Та же кружка лежала рядом с ведром. Зачерпнув ею воду, внимательно рассмотрел, как она всколыхнулась в цинковом ведре, словно играя с ним.

Выпив воду, Ваня спустился со ступенек крыльца во двор, заметив, что дедушка низким забором отделил его и со стороны огорода, который сильно изменился. Это был скорее не огород, а сад. Те маленькие деревца, которые он видел лет пять назад, выросли и превратились в большие деревья, на которых висели покрасневшие яблоки.

Но прежде чем пройти в сад, он зашёл в сарай. Там тоже всё было по-прежнему: та же пунька, за дверцей которой хрюкал поросёнок, на отдельной широкой полке лежали дедовы инструменты, а в углу были набросаны колотые дрова. Ваня решил по лестнице забраться на чердак в то место, где ранее дедушка хранил сено. Раньше он любил забираться туда. Хорошо было лежать на сухом сене и вдыхать в себя аромат необыкновенных запахов. А ещё он любил через небольшое окошко, вырезанное дедом в самом верху, просматривать окрестности: оттуда хорошо была видна почти половина города и широкая низина с протекавшей посередине рекой.

На чердак он поднялся, но сена не обнаружил, поэтому тут же опустился вниз.

Стоя во дворе, он посмотрел на соседский участок, где стоял недостроенный домик и совершенно пустой огород. Участок принадлежал хозяину по прозвищу Лушка, он точно это запомнил. Дедушка говорил, что своего жилья у него не было, поэтому ему приходилось помогать строить этот дом. Почему дом так и не был достроен, Ваня не знал.

Оглядев его, он прошёл к треугольному навесу, под которым был лаз в погреб. Дверца была открыта, и он заглянул туда. Из темноты глубокой ямы потянуло сыростью, перемешанною с прелым запахом прошлогодних овощей.

Он дошёл и до маленькой баньки, построенной в дальнем углу огорода, причём, проходя мимо деревьев, восхищённо смотрел на сочные красные яблоки, под тяжестью которых почти до картофельной ботвы свисали ветки. Его глаза выискивали среди них самые крупные, спелые и наливные, к одному из которых потянулась его рука. Сорвав и оглядев яблоко, он не удержался и откусил его. Сочный и кисло-сладкий вкус вызвал его одобрительную улыбку.

Прогулявшись по саду, ему захотелось пройти к краю горы, туда, откуда открывался широкий до самого горизонта луг. Пройдя через огороды соседей, он остановился на обрыве и, стоя, внимательно вглядывался в длинную подсвеченную золотым закатом солнца ленту реки, отметив те места, где ранее почти каждое лето вместе с местными мальчишками и девчонками купался и рыбачил.

Ваня особо выделил Сорокин вир, глубокую яму на старом русле, где они ловили рыбу. Тогда в детстве говорили, что на дне ямы жил в человеческий рост сом, плававший по ночам. Он вспомнил, как во время ночного праздника Ивана Купала после прыжков через костёр ходили смотреть на него, правда, сам он его не увидел, но верил, что сом живёт там. Это подтверждал один из мальчиков, рассказывавший, что видел огромный хвост, плеснувший по воде. Все ему тогда поверили.

Иван представил себе также неглубокую Мальцеву яму, где они любили купаться. Там была всегда чистая вода и мелкий песок. Это был настоящий лягушатник, где всякий раз купалось несколько десятков мальчишек и девчонок.

Там русло реки раздваивалось на новое и старое. Старое было мелким и со спокойным течением, основное же русло было таким быстрым, что переплыть его рисковали немногие мальчики.

В верхнем течении реки он отметил и ещё одно место, которое мальчики любили посещать. Называлось оно Грудок. От него они по быстрой воде на камышовых плотах любили спускаться вплоть до Мальцевой ямы. Это было самым любимым их развлечением. Правда, для этого нужно было заранее нарезать длинных камышей, а потом связать их снопами и соединить между собой. Три-четыре таких снопа выдерживали тридцать-сорок килограммов веса каждого мальчика. Иван, вспомнив это, улыбнулся, ощутив в себе ребёнка, стремительно несущегося вниз по воде под тёплыми брызгами хрустальной воды и чувствуя себя победителем этой водной стихии.

Он вспомнил также и ещё один случай, когда однажды, прибежав туда, на высоком берегу реки увидел много взрослых людей. Это были археологи. Проявляя сильное любопытство, мальчики всей гурьбой отправились к ним. Там пожилой и бородатый мужчина рассказал им о древних людях, живших на этих местах, показав найденные орудия их труда, что стало первым и серьёзным для него открытием, погрузившего его в мир далёкой истории.

Он, придя домой, взволнованно пытался донести рассказ археологов до своей бабушки, на что та равнодушно ответила:

– Ванечка, на моей памяти в Грудке никто никогда не жил, и даже слухов об этом не было. Не верь этим, как ты сказал, археологам.

Тогда он даже обиделся на бабушку, которая не захотела его понять, но сам задумался над тем, как в неизвестность времени уходят люди.

Сейчас он каким-то щемящим чувством начал понимать, как в глухую память уходит его детство.

Неожиданно его уединение нарушили шорохи шагов, услышав которые, он обернулся. К нему шёл Иван Петрович, его отец.

Подойдя, тот сказал:

– Ваня, я тоже люблю это место. Когда твоя мама приезжала в Почеп, мы приходили сюда вместе. У тебя очень хорошая мама, кстати, она прислала нам письмо, но я пришёл тебе также сказать, что приходила Машенька, соседская девочка, помнишь, вы в детстве гуляли вместе. Она сказала, что хотела видеть тебя.

– Хорошо, я тоже хочу увидеть её, – ответил Иван.

Возвратившись в дом, бабушка пояснила, что Машенька, не дождавшись его, ушла к себе домой, обещая прийти завтра.

Иван решил не откладывать встречу и увидеть её сейчас.

Он вышел за калитку и обратил внимание на распахнутые окна дома, в котором жила Маша. Она сидела у окна, а увидев Ивана, громко сказала:

– Ваня, ты ли это? Иди сюда. Я к твоей бабушке заходила, но тебя не застала.

Подойдя к окну поближе, он ответил:

– Вот приехал, соскучился по старикам.

Девушка, не дав ему договорить, продолжила:

– Давно тебя не было, я уж думала, что забыл нас. Бабушка и дедушка очень печалились о тебе. Я к ним часто захожу. Надолго к нам?

Иван ответил, что пока не знает, сколько времени он пробудет в Почепе и предложил ей выйти из дома.

– Хорошо, сейчас выйду, – сказала она и закрыла окно.

Через несколько минут наружная дверь дома открылась и девушка вышла.

Иван удивился, как она изменилась. Тогда в детстве Маша была немного полноватой, такой румяной булочкой со звонким голоском, сейчас же она показалась ему стройной и очень привлекательной. А когда он близко рассмотрел её лицо, то как-то замешкался и про себя задумчиво произнес:

– Вот, я и приехал…

Она же с радостью в голосе сказала:

– Здравствуй, Ваня!

– Здравствуй, Машенька, – ответил он и почувствовал сильный прилив тепла.

– Чем занимаешься? – спросила она.

Иван сбивчиво стал отвечать на её вопросы, рассказывая об учёбе, о работе в геологическом институте и своей первой экспедиции.