…Вели бредил третий день подряд. Еще никогда за свою жизнь ему не приходилось находиться в столь неопределенном состоянии. Когда-то ему представлялось, что бред являет полную отрешенность человека от реальности, погруженность в мираж загадочных символов, порожденных освобожденным из-под контроля бессознательным. Собственно, думал он так потому, что этому учили его как на психологическом факультете, так и в «школе», опирающейся в обучении на собственные секретные исследования психики человека. Состояние бреда, если им занимается подготовленный специалист – неисчерпаемый источник получения самой невероятной информации, о которой бодрствующее сознание даже не подозревает.

Вели, наверное, лучше всех остальных курсантов «школы» владел техниками снятия информации с погруженных в состояние бреда людей. Он прекрасно ориентировался в различных формах и фазах бреда, знал, что это состояние – далеко не однородный процесс, совсем несравненный с непрерывным током информации, добываемой незамутненным сознанием.

Происходящее с Вели либо не было бредом, либо его учителя и он сам, с ними вместе, ошибались в своих оценках и описаниях этого причудливого состояния психики человека.

В бреду Вели ни на мгновенье не терял контакта со связанными с его прошлой жизнью фрагментами реальности. Лежа с закрытыми свинцовыми веками глазами, он внутренним взором натыкался на границы некого замкнутого пространства, интуитивно ощущая присутствие в нем еще двух людей. Все время они, как и сам Вели, почему-то проводили в постели. Это очень беспокоило Вели, поскольку он не мог найти более или менее убедительных объяснений своим интуитивным ощущениям.

Почему в комнату с завидным постоянством заходят люди, облаченные в белые одеяния? Что хотят они от него и двух других обитателей комнаты, наклонившись к ним и прикладывая к их телам какие-то предметы?

Вели не видел окружающее его пространство, но странным образом воспринимал его подсознанием, или тем, что сейчас его заменяло. Он не слышал внешний мир, ни один звук извне не тревожил его слух, но гнетущая внешняя тишина временами взрывалась внутренними всплесками гармоничных, порой какофоничных обрывков музыкальных фраз, источник которых был необъясним.

«Почему я не чувствую своего тела, существует ли оно вообще? А что, если я умер? Но почему? Ведь я сравнительно молод, ничто, вроде бы, не угрожало моей жизни» – выстраивались вопросы, на которые не было ответов.

«А что было в моей жизни? Я помню 30 лет своей жизни, значит, мне сейчас столько лет? Кажется – нет! Вот где загадка! Надо вспомнить всю мою жизнь по годам! И тогда…» – Вели накрывала теплая волна забытья, он засыпал, перемешивая в котле психики явь, сон и бред…

Потом просыпался, мысленно сбрасывая с себя липкую паутину сна, спонтанно чередуя уровни включенности. Большинство мыслей было лишено связности. Вот проплыла одинокая мысль: «Надо вспомнить всю мою жизнь по годам» – что бы она могла значить? «Может, «если надо вспомнить», значит, я что-то забыл. Но я помню вполне четко, ограненный непроницаемыми краями беспамятства, период моей жизни. Помню очень хорошо – кем были в ней мои мама и отец. Я учился в МГУ, закончил психологический факультет, стал ученым… Нет, не стал, я учился в высшей школе КГБ! И что потом? Я стал разведчиком, шпионом? А вот Наталья, Отари – кто они? Мои бывшие сокурсники по «школе». Где они сейчас? Виделись ли мы, после завершения «школы»?

В памяти всплывали имена, но не лица. «Если ясно представить сокрытые беспамятством лица – восстановится последовательность реальных событий, и я смогу снять с сознания оковы бреда, обрету способность двигаться. Но как лучше распознать лица – в темноте или при ярком свете? Вот и ответ» – в сознании Вели, раздвигая мглу кромешной тьмы, стали постепенно проявляться дорогие ему лица… Они возникали сначала в легкой дымке, потом становились резче и четче, захватывая почти все интуитивно зримое пространство. Дымка рассеялась, и живые лица друзей включили свет ослепительных улыбок, слепящих внутренний взор.

Вели попытался, как много раз до этого момента, открыть глаза, и впервые это ему удалось. Он повел взглядом открывшегося зрения по помещению, насколько это позволяла, казалось, прикованная железными обручами голова. В ближайшем, лежащем напротив него человеке он узнал Отари, и тут же память его озарилась ослепительной вспышкой света…

«Павлов, взрыв прямо сейчас, немедленно уходите из автобуса» – отчетливо всплыла в сознании тревожная фраза. Память его прояснилась до предела. Он вспомнил все одновременно – более или менее значимые события своей жизни, любимых женщин, злосчастный день в Берне, завершившийся столь трагично, свою последнюю мысль перед потерей сознания – «Увидеть Берн и не умереть».

«Кто же, второй? – Вели безуспешно пытался повернуть голову, потом предельно скосил глаза, стремясь разглядеть человека, лежащего сбоку от него. Он долго вглядывался, прежде чем узнал Султанова, голова которого была основательно перебинтована. С трудом отводя застывший взгляд, Вели стал размышлять о том, насколько тяжело состояние близких ему людей, неподвижно лежащих с закрытыми глазами.

Он знал о технике спонтанного проникновения в подсознание человека, основанной на эмпатии1, но никогда не применял ее, считая, что для этого необходимо обладать сверхчувствительными способностями.

«А что, если попробовать?» – эта мысль настолько завладела Вели, что он пропустил момент когда его тело стало понемногу приобретать способность двигаться. Он чуть приподнял голову и, следуя инструкциям, сосредоточил взгляд на переносице Отари, стараясь слиться с волнами подсознательных переживаний друга…

Раздался пищащий звук какого-то прибора, и в комнату ворвалась женщина в белом халате, сразу же направившаяся к кровати Вели.

– Не двигайтесь, – у Вас сотрясение мозга, Вы в реанимации. Я – медсестра. Как Вы себя чувствуете? – на плохом английском зачастила женщина.

– После Вашего диагноза – гораздо хуже, – по-немецки ответил Вели.

– Ну, если Вы способны шутить, дела обстоят не так уж и плохо – облегченно вздохнула медсестра, переходя на родной ей немецкий язык.

– Что с моими друзьями? – Вели вновь уперся взглядом в лицо Отари.

– Два пулевых ранения, одно – серьезное, но сейчас состояние в целом стабильное. Врачи, наблюдающие его, считают, что через пару дней он может придти в сознание.

– Сегодня вечером, это произойдет сегодня – механически произнес Вели, не вдумываясь в смысл произнесенных им слов.

– Вы – врач? – спросила медсестра, удивленная неожиданным диагнозом.

– В каком-то смысле да, но не вздумайте требовать у меня предъявления диплома – Вели только сейчас осознал смысл озвученного им «диагноза».

– О’кей, врач без диплома, я поделюсь Вашим оптимистическим прогнозом с лечащим врачом.

Вели чувствовал нарастающее улучшение своего состояния.

– А вот второй пациент – тяжелый, и говорят по Вашей вине – медсестра была настроена пошутить.

– По моей вине? Как это могло случиться? – недоумевал Вели.

– Вас вышвырнуло взрывной волной прямо на нашего несчастливца, при падении он чудовищно повредил затылок, но это спасло Вас от неминуемой смерти.

– И каковы ожидания врачей?

– Я думала, Вы нас просветите!

– Увы, это не в моих силах.

– Что ж, Вы меня успокоили, я чуть не приняла всерьез Ваши шутки. Ему предстоит серия операций, но врачи полны оптимизма.

– Сколько человек погибло в автобусе? – Вели уставился немигающими глазами на медсестру.

– Так, никто, почти… – растерянно промямлила медсестра.

– Сколько? – настойчиво произнес Вели, не сводя тяжелого взгляда с медсестры.

– Четверо. Все газеты писали об этом случае, свидетели утверждают, что если не Вы с друзьями, жертв было бы гораздо больше…

– Знаете их имена? – продолжил свой допрос Вели.

– Нет! Такие незапоминающиеся, русские фамилии. Мне нужно идти, надо сообщить дежурному врачу о Вашем пробуждении… А вот и он! Доктор! – облегченно воскликнула медсестра.

Вели вдруг испытал чудовищную усталость, он закрыл глаза и тут же погрузился в тяжелый сон…

Вели и Отари

…Мое пробуждение было легким и непринужденным. Я проснулся как бы разом – и сознанием, и телом. Я испытывал легкость владения своим телом, ясное сознание прокручивало перед внутренним взором события последних месяцев моей жизни. Я наблюдал за разворачивающейся картиной непринужденно, как бы со стороны, отрешенно охватывая каждый протекающий фрагмент.

«Сколько сейчас времени?» – спросил я самого себя и прикинул что никак не меньше восьми часов вечера. Заметив на стене палаты вывешенные часы, я с удовлетворением отметил, что минутная стрелка только начала отмерять свой бег к девятому часу – 20.03. «Самое время для пробуждения Отари» – подумал я и, сосредоточившись взглядом на лице человека, занимавшего противоположную мне кровать, властно позвал:

– Отари!

По безмятежному лицу друга пробежала едва уловимая тень, пальцы рук, разложенных поверх одеяла, стали сжиматься в кулаки. И вдруг, не открывая глаз, Отари совершенно отчетливо произнес:

– Дад нəзəнид. Шомара хуб мишенəвəм2.

Я понял: просыпался «Сеййд-Абдулл» – и стал гадать, пытается ли Отари, еще не представляющий где он находится, воспользоваться легендой, или же он реально вошел в образ, а значит, еще не совсем здоров.

– Отари, это я – Вели, – предпринял я очередную попытку, замечая, что мой друг концентрируется перед тем, как открыть глаза.

Наконец, Отари приоткрыл веки и уставился совершенно ясным взглядом прямо мне в глаза:

– Что с автобусом?

– Четверо погибших, есть раненные, но сколько точно не знаю, – я решил быть предельно откровенным, зная, как Отари ненавидит святую ложь.

– Я убил Павлова? – Отари последовательно задавал, видимо, наиболее мучающие его вопросы.

– Не могу знать, я пришел в сознание сегодня утром, – по-военному четко ответил я.

– Кто третий в палате?

– Это Султанов, боюсь, он пострадал больше нас, хотя врачи думают, что он выкарабкается. Это все, что я знаю. Но скоро появятся люди, которые удовлетворят наше любопытство.

Словно отзываясь на мои слова, в палату вошло несколько человек, среди которых я увидел знакомых – медсестру и дежурного врача. Возглавлял группу высокий седовласый мужчина, который тут же устремился к кровати Отари:

– Как Вы себя чувствуете, есть боли, головокружение? – спросил он по-немецки.

– Прекрасно, когда мы сможем выписаться из клиники? – спросил по-английски Отари.

– Думаю, не скоро, сначала вас переведут из реанимации в палату интенсивной терапии, а там… Все зависит от вас, – легко перешел на английский наш посетитель, оказавшийся заведующим отделением реанимации.

– Не могли бы Вы распорядиться, чтобы нам принесли прессу за последние дни, – попросил я.

Мужчина обернулся и с любопытством уставился на меня:

– Так это Вы предсказали пробуждение Вашего друга?! Весьма похвально, хотя мне с трудом верилось в Ваш прогноз… Пресса?

– Ну, да, газеты и журналы, не будете же Вы, пренебрегая своими обязанностями, рассказывать нам о событиях последних дней – я специально произнес несколько витиеватую фразу, чтобы убедить медперсонал в своем полном здравии.

– Нет, не буду, хотя есть что рассказать… Я распоряжусь, чтобы принесли газеты, думаю, Вам понравится, как наши журналисты описали героические действия вашей группы – врач энергично продвинулся в сторону лежащего Султанова, быстро окинул взглядом исписанные листы блокнота, прикрепленного к изголовью кровати, мельком взглянул на больного и дал указание:

– Готовьте пациента к операции.

– Какие у него шансы? – спросил Отари.

– Самые что ни на есть радужные, внутренние повреждения мозга не столь серьезны, предстоящие операции, скорее пластические: хирурги займутся восстановлением затылочных костей черепа. Через пару-тройку дней, думаю, сможете с ним побеседовать несколько минут. Ну, коллеги, продолжим обход.

Оставшись одни, мы немного помолчали, затем Отари спросил:

– Когда двинем отсюда?

– Как можно скорее, но это зависит от твоего состояния.

– Завтра я буду в полном порядке. Будем готовить побег?

– Посмотрим, завтра нас переведут из реанимации в обычную палату, тогда и прикинем что делать.

Знакомая медсестра вошла в палату с целым ворохом газет и несколькими журналами, на обложке одного из которых была размещена фотография нашего автобуса, точнее того, что осталось от него после взрыва. Я стал просматривать все издания подряд, пересказывая Отари наиболее интересные для нас выдержки.

– Ого! Здесь пишут, что ты, уже дважды раненный, свернул шею Павлову, – я с уважением взглянул на Отари.

– Теперь припоминаю, кажется, так и было, – скромно произнес Отари.

Между тем, медсестра стала освобождать Султанова от многочисленных трубок и проводов, которыми он был подключен к приборам. Она ловко переложила Султанова на транспортную кровать и покатила ее к выходу.

– Счастливого возвращения, – промолвил я, приподнялся с кровати и тихонько пожал бесчувственную руку Султанова.

– В добрый путь, – напутствовал Султанова Отари.

Пауль Бергер

Утром Вели и Отари перевели, точнее перевезли прямо на их кроватях из реанимации в палату интенсивной терапии. Это было настоящее путешествие, занявшее почти двадцать минут. Сопровождающие их санитары, дважды воспользовавшись лифтом, безошибочно продвигались по лабиринтам коридоров, по пути переходя по застекленным соединительным мостикам из одного здания в другое. Наконец санитары определили их в одну из палат, отдав медицинские документы пациентов подоспевшему врачу, сопровождаемому чернокожей медсестрой. Вели попытался сразу же вскочить с кровати, но был решительно остановлен медсестрой-африканкой, проявившей недюжую силу и сноровку:

– Лежать! Все, что Вам необходимо, я сделаю сама по первому требованию!

– Замечательно! Принесите нашу одежду, мы должны срочно покинуть больницу – заявил Вели.

– Даже, если бы я сошла с ума и решила выполнить Вашу просьбу, нести-то нечего, вся ваша одежда превратилась в мусор. Поверьте на слово, нашей заслуги в этом почти не было.

– Ну и дела! Попроси ее принести наши деньги и банковские карты, надеюсь они-то не увеличили количество мусора в Швейцарии, – обратился к Вели по-русски Отари.

В разговор включился врач, до этого молча наблюдавший разыгрываемую сценку:

– Вы что, решили слинять из больницы, господа бывшие соотечественники?

– Вы – русский, док? – удивленно воскликнул Отари.

– Такой же, как и вы, здесь мы все – «русские», а так – я молдаванин, слышали про такой народ?

– Первый раз в жизни! – обиделся Отари – я много раз был в Кишиневе3 еще во времена Союза.

– Ну, это было в прошлой жизни, – задумчиво произнес врач, – сейчас, думаю, все по-другому… почти десять лет не был на родине.

– Чего бы Вам не съездить домой, господин Чиботару? – Вели произнес фамилию, начертанную на бейдже, прикрепленном к груди доктора.

– Человек не всегда может вернуться туда, куда стремится всей душой – уклончиво заметил Чиботару, все еще пребывая в задумчивости.

– Были серьезные проблемы? – спросил Отари.

– А у кого их не было, – доктор предпочитал изъясняться полуфилософскими сентенциями, так, чтобы собеседники сами выбирали устраивающие их ответы на заданные вопросы.

Из бокового кармана халата доктора послышалось тихое жужжание мобильного телефона, он вытащил аппарат, мельком взглянул и решительно нажал кнопку приема. Отойдя в сторону, доктор что-то отвечал, затем, отключившись, обратился к пациентам:

– Взял на себя смелость, сказать, что вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы принять посетителя, или я не прав?

– Вы даже не представляете, насколько правы, док, – поспешил заверить врача Отари, – случайно, не знаете кто спешит нанести нам визит?

– Только имя – Пауль Бергман. Вам это имя о чем-нибудь говорит?

– Более чем!

– Я вернусь после визита этого господина, и мы наметим с вами стратегию дальнейшего лечения.

«Надо же, стратегию, прямо как при планировании военной операции» – подумал Вели, провожая взглядом удаляющихся из палаты врача и медсестру.

Бергман ворвался в палату, держа в своих огромных ручищах маленькую коробочку то ли конфет, то ли печенья.

– Только не говорите, что это для нас, – воскликнул Вели, указывая рукой на коробочку, – мы еще недостаточно здоровы, и всякие волнения нам просто противопоказаны.

– Ага! Шутите, как всегда, значит, дела обстоят превосходно. Не мог же я прийти с пустыми руками. Ну, здравствуйте, герои прессы!

– Что, только прессы? – демонстрируя показную обиду, спросил Отари, – официальные власти нас ничем не наградили?

– Ну, почему же, вот, лечитесь вы, например, за счет муниципальных властей Берна.

– Ясно. Герр Бергман! Я тронут Вашим вниманием, но что еще, кроме заботы о нашем драгоценном здоровье, привело Вас к нам? – Вели выжидательно уставился на полицейского.

– Ах, да, так, мелочь… Главное, конечно же, здоровье. И если оно в порядке, а глаза меня никогда не подводили, хотел спросить у вас: как хорошо вы знали Павлова… Что-то не сходятся между собой детали информации о нем, вроде бы, русский агент, с другой стороны, – последовательный сторонник «Белого Братства», готовый на все в достижении поставленной цели…

– Не такой уж и последовательный! Лично мне в последней «беседе по душам» Павлов заявил, что ему наплевать на идеи «Белого Братства».

– Тогда деньги? Большие деньги? – нетерпеливо вопросил Бергман.

– Деньги еще никому не мешали, хотя, думаю, сейчас Вы не правы. Я предложил «перекупить» его, но он отказался. Как же он сказал тогда? – Отари на минуту задумался, а потом решительно произнес – Вспомнил, почти дословно, он сказал «иногда мир необходимо основательно встряхивать, чтобы жизнь окончательно не покинула его». Хотя, возможно, не только в этом заключалась решимость Павлова непременно взорвать автобус…

– Вот это нам и важно знать, может его хозяева или подельники готовят новые акции, а мы с его смертью утеряли все нити. Не могли Вы, что ли, чуть придушить Павлова, а не сворачивать ему напрочь шею – Бергман, не скрывая досады, осуждающе взирал на Отари.

– Простите, не рассчитал силы, – ангельским голосом покаялся Отари, однако взгляд его был полон негодования.

– Кажется, Вам можно помочь, – Вели попытался заинтриговать полицейского задумчивым взглядом.

– Помочь! Но как?

– Элементарно Ватсон, о, простите, герр Бергман. Вы помогаете нам, а мы – поможем Вам. Нам необходимо в два, максимум три дня выбраться из больницы и отбыть в Кёльн. Там находится человек, который послал Павлова следить за нами. Думаю, он уже раскопал какие-то подробности перевербовки Павлова, с которыми мы попросим его поделиться с нами. Итак, герр Бергман, Вы готовы содействовать нашему исчезновению из больницы?

– Вы с ума сошли! На что вы меня толкаете, хотите, чтобы я совершил преступление, – Бергман был искренне возмущен, – Дайте мне данные об этом человеке, мы сами займемся этим вопросом.

– Ну, как знаете, мы и без Вас обойдемся, только не надоедайте нам после этого со своими проблемами, нам и своих хватает. Или Вы думаете, что мы самоубийцы, потерявшие вкус к жизни…

– Я попробую добиться официального разрешения на вашу выписку из больницы, но это займет не меньше недели, – Бергман решил идти на сделку.

– У нас, да и у Вас, нет столько времени, и потом, что если Вам откажут, бежать после этого будет гораздо труднее.

– А три дня у вас есть? Дайте мне это время, я обещаю, что добьюсь разрешения.

– Хорошо, нам нужны будут наши паспорта, карточки… Они в полиции или в больнице?

– После разрешения на выписку вам все вернут, а теперь будьте хорошими мальчиками, ешьте конфетки, – Бергман сорвал с коробочки крышку и стал усердно угощать конфетами Отари и Вели, испытывающих чудовищное отвращение к сладкому.

– Ну, да, по-вашему, я должен был принести литр водки.

– Ну что Вы, в самом деле, Пауль, думаю, половины было бы вполне достаточно, ведь мы не так здоровы, как Вам показалось. Отдайте эту гадость нашей медсестре, Вы, наверное, с ней уже познакомились – африканская красавица.

– Ладно, умники, я сам разберусь с этой проблемой…

Новые лица

Три дня спустя скоростным поездом «Цюрих-Кёльн» друзья выбирались из Швейцарии. Бергер выполнил свое обещание. Сопровождая их в поездке из Берна в Цюрих, он неустанно напоминал, каких трудов ему стояло разрешение на выписку из больницы двух, по сути, невыздоровевших пациентов. Смысл намеков Бергера был вполне прозрачен – он ожидал от кельнской поездки прояснение ситуации, связанной с разгромленным, но вполне еще способным на очередной террористический акт, «Белым Братством». Второго взрыва в столь благодатном и спокойном месте, как Берн, Бергеру попросту не простили бы. В глубине души он думал, что и сам бы себе этого не простил, поскольку атаку на автобус полностью проглядел. Если бы не эти сумасшедшие русские, пришлось бы добровольно подать в отставку сразу после взрыва автобуса, приведшего к человеческим жертвам.

– Думаю, мы успеваем на восьмичасовой поезд? – спросил Отари, чтобы прервать словесный поток Бергера.

– Восьмичасовой? Ах, да, конечно, времени вполне достаточно, да и ходят поезда почти через каждые два часа, – Бергер был явно раздосадован сменой важной для него темы разговора и попытался вновь взять нить беседы в свои руки:

– Итак, повторяю, вы можете рассчитывать на любую разумную помощь. В Германии вы будете на связи с герром Шульцем и, естественно, с Отто Штайнером, обладающим весьма солидными полномочиями.

– Позвольте узнать, господин Бергер, что Вы, или там, в Германии, понимают под разумной помощью? Знаете, порой необходима помощь, выходящая за пределы разумности, – Вели раздражало, что Бергер вообще не касается проблем, вынудившие его с Отари предпринять опасное путешествие в Кельн, находясь не в лучшей форме. Конечно, он понимал, что у каждого человека свое главное дело, которому он служит, но ведь в данном деле обе проблемы связаны друг с другом. Без решения задачи найти и освободить Наталию, нет подхода к Всеволоду, возможно знающему нечто интересное не только о Павлове, но и о «Белом Братстве», к которому, не исключено, он имел непосредственное отношение. КГБ завязывал контакты с самыми разношерстными террористическими организациями, так что в наследство ФСБ и СВР4 могло перейти и «Белое Братство».

– Ну, скажем, так… Это помощь, не выходящая за рамки закона, – нашелся, наконец, Бергер, пребывавший в размышлениях над вопросом Вели.

– Ну что ж, нас это вполне устраивает, не так ли, Отари?

– Более, чем! Ведь это означает, что и в наши дела никто не сможет сунуть свой нос, не нарушая закона, – Отари уставился на Бергера, хотя его ответ формально предназначался Вели.

– Вот и договорились, мы, кстати, у вокзала, – радостно засуетился Бергер – Надеюсь, провожать вас на перрон нет необходимости? В 13.05 будете на месте, чуть более пяти часов и вы в Кёльне.

Прощаясь, Бергер внимательно вглядывался в глаза Вели и Отари. Он был удивлен, что взгляд одного ничем не отличался от взгляда другого, прочитать в этих глазах что-либо не представлялось возможным, и он утешил себя известной максимой – «все русские на одно лицо»…

В подземном переходе к перрону друзья, не сговариваясь, разделились. Вели направился к платформе №3, а Отари, завернув к противоположному выходу, стал наблюдать, пытаясь выявить потенциально опасных попутчиков. Минут через пять, не заметив подозрительных лиц, он, повторив путь Вели, сел однако в другой вагон поезда – это тоже было оговорено заранее.

Через полчаса, после отправления поезда, предстояла «случайная» встреча с Вели в вагоне-ресторане. Отари решил немного отдохнуть. Он прилег прямо в туфлях, пользуясь тем, что в купе никого не было. Тут же заснув, он через несколько минут инстинктивно почувствовал опасность. Еще не открыв глаз, Отари выкинул вперед сведенные воедино ноги. Что-то уткнулось в них и резко отскочило. Превозмогая боль в паху, Отари вскочил с места и начал преследовать нападавшего. Он смог увидеть только быстро удаляющуюся спину, как резкая боль заставила его осесть и оставить мысль догнать противника. Он осторожно, чтобы не усилить и без того чудовищную боль, медленно приподнялся и направился в свое купе. Расстегнув сорочку, Отари увидел проступающую на белоснежной поверхности бинтов кровь. Приняв на койке неподвижную позу и, полузакрыв глаза, Отари попытался усилием воли остановить ток крови, через пять минут он крепко спал, задав себе команду проснуться через двадцать минут…

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4