Российские этюды

Я не хочу, у меня много других незаконченных проектов.

– Ну и правильно! – говорит он.

Дальше следует его краткий, но эмоциональный монолог. Присутствие облагораживающей женщины добавляет в монолог многоречивые паузы.

Академическая больница стоит в лесу. Дмитрич рад нас видеть. Он бодренько ходит по коридорам, заигрывает с сестрами, они ему улыбаются, а на нас не обращают внимания. Часы неприемные, но профессор тут консультирует, нам везде зеленый свет, мы с комфортом располагаемся в холле второго этажа. За окном видны покрытые льдом деревья, падает мокрый снег, в холле полумрак.

– Ну? – спрашивает профессор.

У нас с собой было. Нью-йоркские конфеты отдали Дмитричу на подарки сестрам, мы раскупорили другое.

– Стаканы бы… – говорит Дмитрич. – У меня только чашка.

– Может в пробку? – робко предлагаю я.

– Фигня все это, – говорит облагораживающая женщина и аккуратно начинает вливать в горло пахучую жидкость из бутылки.

Мы продолжаем начатое. Шум и веселье! Сестры ходят мимо с улыбками. Я внимательно за ними наблюдаю.

– Но-но, не балуй! – грозит мне пальцем профессор. – Тут все схвачено!

Через полчаса все больные второго этажа, даже неходячие, начинают проходить мимо нас, чтобы зарядиться адреналином. Дмитрич уже практически здоров, мы его зовем к профессору домой, а потом в баню.

– Мы с Дмитричем по баням не ходим! – отвечаю я. – Мы против случайных половых связей.

– Случайных не будет! – заявляет профессор. – А если что, то мы прямо в бане и вылечим.

Дальше я помню смутно. Жену профессора я знал еще по лаборатории. Нас накормили, не обругали, а были рады. В это день нас все любили. В баню я не поехал, так что ничего про это написать не могу.

В метро я заблудился, но потом выблудился.

Около метро

Зачем мне была нужна трудовая книжка – я не знаю. Но вот захотелось и все – вынь да положи на тумбочку! Впрочем, я знаю – мне хотелось узнать, есть ли там героическая запись, что я полгода работал разнорабочим на фабрике «Серп и Молот» в городе Пушкино. А то я много рассказиков на эту тему написал, а документа нет.

Вышел из станции метро «Ленинский проспект» и почувствовал, что мне снова двадцать лет и я с волнением иду в один из храмов науки. Вокруг изменилось немного. На ларьки и рекламу я перестал обращать внимание, на новые магазины с безвкусными вывесками тоже не смотрел. А вот костяк площади Гагарина, Воробьевки, Ленинского, Профсоюзной и Вавилова был на месте. Я вспомнил все развязки и выезды, внимательно посмотрел на растопырившего руки Гагарина, вспомнил, что знаком с женщиной, которая делала монтаж этого памятника. Потом постоял и подумал, что знаком с кучей людей, которые что-то делали. Оказывается, я хорошо знаю тех, кто сейчас ремонтирует Большой Театр, кто реставрировал «Рабочего и Колхозницу» и еще много чего другого. Вот торгашей я знаю плохо, но это ладно, переживу.

Для тех, кому интересно, скажу, что под фонтаном перед Большим театром строится огромное хранилище декораций с полной автоматизацией. Нажимаешь кнопку «Борис Годунов» и декорации ползут на сцену. Скоро Большой сможет ставить по два-три спектакля в день.

Чуть подальше от метро я стал встречать ученых. Нашего брата я узнаю за версту, особенно сейчас. У них активный взгляд в себя. У нормальных людей взгляд в себя сонный, а у этих очень задумчивый. Так еще смотрят беременные женщины. Настоящие ученые даже об выпить-закусить думают по-особенному, по-ученому! И еще у них обязательно сумки. Раньше были портфели или дипломаты, а сейчас сумки через плечо. Иногда там ноутбуки, но чаще пара пива и кое-что из продуктов. У меня в дипломате всегда были овощи из ближайшего магазина.

Тут не было пацанов, которые изображали бы из себя крутых. Вообще таких изображателей стало много меньше. Я не встретил ни одного в эту поездку. То ли мода прошла, то ли все вымерли или выросли. Толпа на улице одета как в Америке. Только иногда встречаются женщины в шубах и в дорогих сапогах на шпильках. В Америке это экзотика.

Интересно, когда меня погубит любопытство? На пешеходном переходе я поставил эксперимент. Светофора там не было, но была «зебра». Я поднял руку перед идущей машиной и пошел через дорогу. Машина встала, я посмотрел на шофера и не увидел ни ошалелости от моей наглости, ни раздражения. Потом я дождался других машин и пошел обратно. Так и ходил туда-сюда, туда-сюда. И все спокойно меня пережидали. Я так увлекся, что забыл, зачем сюда приехал.

Институт

Я зашел в отдел кадров и понял, что машина времени уже изобретена. Это машина сделала те же столы, те же шкафы и женщину за столом, которая сидела тут столько, сколько я себя помню в этом институте. И она ничуть не изменилась.

– Я Дараган, – сказал я, чуть заикаясь от волнения.

– Я знаю, – спокойно сказала женщина.

– Я за трудовой книжкой.

– Я знаю, – снова повторила она.

Она спокойно пошла к шкафу и достала гору трудовых книжек, перевязанных бечевкой.

– Вот тут такие, как вы, – сказала она. – Кто-то умер, кто-то подрабатывает.

– Я не умер, – сказал я.

– Я знаю, – сказала она. – Вы подрабатываете без трудовой книжки.

Я расписался в огромной амбарной книге и получил трудовую. К моей радости, первой там была запись, что я начал свою деятельность разнорабочим. Жаль, что там не написали, какую красивую канаву я выкопал.

Полистав книжку, я увидел свою жизнь. Это очень грустная книжка. Там вся жизнь разложена по пунктам, все готово для ввода в базу данных. Последняя запись была, что я ушел из института по собственному желанию.

– Что-нибудь еще? – спросила женщина.

Ей было неинтересно, чем я занимаюсь и зачем мне книжка. Сейчас я уйду, и в институте останутся только копии приказов с упоминанием моего имени.

– До свидания, – сказал я.

Женщина кивнула и стала перевязывать стопку трудовых старой бечевкой.

Я ходил около корпусов, вспоминая свою бурную жизнь, и тут до меня дошло, что действие в последних главах моей повести происходит именно здесь. А вот и жилой дом, где купил квартиру главный злодей.

И я пошел к этому дому.

Злодей в подъезде

В подъезде любого элитного дома стоит охранник. И этот охранник с большим подозрением относится к незнакомцам, которые добрались сюда без автомобиля.

– Чего надо? – спросил он.

– Я писатель, – скромно сказал я. – Действие моего романа происходит в этом подъезде, и я бы хотел все внимательно посмотреть, чтобы не сделать ошибок.

– Чего? – спросил охранник.

– Мне нужно сделать фотографию этого подъезда для моего романа, – сказал я твердым голосом.

– Это еще зачем? – спросил охранник.

– У меня в романе тут живет злодей.

– Кто тут живет?

– Злодей! Он тут устроит взрыв и пожар.

– Чего?!

– Это в романе, не бойтесь.

– В каком романе? Шел бы ты отсюдова, пока цел!

Вынимаю камеру и делаю снимок. Охранник открыл рот, но не нашел подходящих слов. Я машу ему рукой и ухожу. Охранник выходит на крыльцо, сплевывает в мою сторону и закуривает.

Левитан

Почему к Левитану у меня особенное отношение? Вроде бы пейзажистов я насмотрелся, сам фотопейзажист, когда людей поблизости нет. Но его знаменитая картина «Над вечным покоем» меня не трогает. Видали мы покой и попокойнее! А трогают меня две его картины, да так трогают, что душа выворачивается! Я прямо живу в них. Каждый раз хочу запомнить их точное название, но вместо этого смотрю на них, представляю там себя и про все забываю.

На первом месте – это лошадь с санями около желтого домика. Кажется, «Мартовский снег» называется. Я даже запах снега ощущаю, когда смотрю на нее. Талый снег, запах навоза, разогретые деревянные стены, теплые комнаты в домике, запах щей и гречневой каши.

На втором месте – майский день. Там деревья светятся на просвет. Дворник небольшой, все такое молодое, радостное.

И мазков в этих картинах раз-два и обчелся. Но каждый мазок на месте.

Короче, выставку картин Левитана, собранную из многих музеев, я пропустить не мог. В зале за мной ходила вредная бабка и бухтела, что фотографировать тут нельзя. Я долго не мог понять, почему она ходит только за мной, а потом увидел, что держу в руках огромную профессиональную камеру, на боку болтается сумка с объективами. Я засунул камеру в сумку и показал, что у меня пустые руки. Она удовлетворенно кивнула, спряталась за столб и контролировала меня уже оттуда.

Я стоял у многих картин, почти уткнув в них нос. Я изучал каждый мазок. Ну как можно таким минимальным набором создавать шедевры!

И еще я сделал открытие: Левитан – график. Небольшая гравюка (или рисунок) «Полет ведьм» меня потрясла. Вот попробуйте, не глядя на его рисунок, придумать, как нарисовать четырех ведьм в полете. Это же какое воображение надо иметь.

Соня и другие

Дочка МС (моей спортсменки) с мужем и двумя детьми живет за городом. Я не буду много о них писать и тем более ставить фотографии. Но вот диалог с Соней (ей три года) я решил привести на свой страх и риск.

– Соня, давай играть в слова. Я знаю слово на букву «а» – арбуз. А ты какие слова знаешь на эту букву?

Мама за моей спиной подсказывает, показывая Соне апельсин и ананас. Но Соня, как настоящая москвичка, слова в простоте не скажет. Она морщит лоб и говорит:

– А я знаю слово на букву «кра»!

– ???

– Кравать!

Мистическое отступление

Москва, как всякий большой город, полна мистики. Можно говорить о странных совпадениях, о теории вероятностей, которая все объясняет, или наоборот – все опровергает в зависимости от настроения математика.

Я все время ходил как под наркозом. Девять часов разницы во времени мне до конца преодолеть не удалось. Многое, что происходило вокруг, я относил на счет моего обалдения и всерьез об этом не задумывался. Вот только сейчас, когда я думаю о рассказе, который мы решили написать с дочкой, я стал понимать, что вокруг меня происходили странные события.

У меня есть принцип поведения в незнакомых ситуациях, который нарушать нельзя. Этот принцип простой: не надо сопротивляться намекам судьбы, и тогда все будет в шоколаде. А я повел себя неправильно в самый первый день. Он был уникален для зимней Москвы. В день моего прилета вместо темного низкого неба сияло солнце, сверкали миллионы сосулек и люди улыбались на улице. Когда я увидел, что «Рабочий и Колхозница» уже освещены прожекторами, а небо еще остается голубым, то я даже застонал от невиданной красоты и уникального кадра. Мне нужно было надеть ботинки, взять камеру и выйти на улицу. Вместо этого я решил, что сделаю это завтра. На следующий день пошел снег, и он шел с перерывами все время, что я был в Москве.

Через час меня пригласили в ресторан, но я решил лучше провести время среди мистических книг. Это была вторая ошибка. Я мог взять себя в руки и пойти куда угодно. Вместо этого я полночи смотрел на тени на потолке, слушал странные ночные звуки и ждал, что сейчас что-то произойдет.

Это что-то стало происходить постепенно. Сначала замкнутость комнат в «нехорошей квартире», когда они вдруг соединились в кольцо, из которого я с трудом убежал. Потом чертовщина на крыше. Потом провал в памяти. Я помню, как я дошел от Маяковки до Большого театра, но потом я вдруг оказался у здания ФСБ. Я туда идти не собирался, это я точно помню.

Потом я решил, что не буду ходить в книжные магазины. Дескать, есть электронные книжки, и я приноровился их читать. Но однажды я проходил мимо книжного магазина «Москва» и зашел туда, сам не знаю почему. Меня окутывал какой-то туман, я очнулся и увидел, что держу в руках книгу о ведьмах и чудовищах! Я никогда не подходил к полкам, где стояли такие книги!

А это странное окружение врачей среди разных компаний. Я никогда так много не общался с врачами. И очень странные слова профессора, что он, как врач, слишком много знает, и ему стало очень нравиться общаться с людьми, пока они живы. Сроду он так не говорил!

После его слов я и решил не ходить с ними в баню. Я хотел донести эти слова в том виде, как я их сумел запомнить после выпитого коньяка. Это была очередная ошибка. Каким образом я заблудился в метро, перемещаясь от Павелецкой до ВДНХ? Такого у меня не было никогда! Но зато на ВДНХ я увидел своего старого школьного друга. Но как-то странно увидел. Когда я к нему подошел, то он исчез. Правда выпито к тому времени было немало.

А потом я каждый вечер звонил этому другу, но все его телефоны были заняты. Бред какой-то! У всех свободно, а у него занято.

А странности в отделе кадров института? Меня как будто ждали, хотя я никуда не звонил и никого не предупреждал.

А ведьмы Левитана? Я ведь их увидел не сразу, выставка большая. Я просто услышал, как кто-то сказал, что он потрясен этим рисунком. И я пошел прямо к месту, где висели эти ведьмы. Как будто я знал, где они висят!

А поездка в Кувекино? Этот странный таксист, который высадил меня посреди заснеженного поля около газового распределителя и сказал, что это то место, куда я его просил доехать. Меня спас сотовый телефон.

Я еще напишу о некоторых странностях моей поездки. Психиатров прошу руки не потирать. У меня все нормально, в Америке странности прошли. А вот сюжет для рассказа, который мы хотим написать с дочкой, развивается сам по себе. О рассказе я еще напишу. Но моя следующая заметка будет о встрече с Капитаном.

Капитан был всегда суров и справедлив, но в этот день расслабился, и я сразу почувствовал, что реи с веревкой мне удастся избежать.

Машина Капитана

– Все козлы! – сразу дал определение человечеству Капитан, когда я сел к нему в машину. – Ты посмотри, как они припарковались.

Я посмотрел на Капитана. Он почти не изменился, немного волос потерял, но для настоящего капитана это значения на имеет.

– Только немцы делают нормальные машины, – сказал Капитан. – Вот моя прошла 400 тыс км, а я на ее ремонт потратил всего 2000 евро.

Я вспомнил, что это расстояние от Земли до Луны. Потом вспомнил, что Капитан цифры дает с точностью до коэффициента пи = 3,14. Я разделили 400 на 3,14 и решил, что даже для такого пробега сумма ремонта мизерна.

– У меня был движок 450 лошадей, – продолжил Капитан. – Но когда она стала взлетать над дорогой, то я снизил мощность.

Я представил Капитана, летящего над дорогой, и мне такая картинка очень понравилась.

– Теперь смотри, – сказал Капитан и нажал на газ.

Мы вклинились между грузовиками и поехали по обледенелой полосе, где не был убран снег. Машина почти не замечала таких нюансов. Ей было все равно: асфальт или снег со льдом.

– Теперь ты понял, за что я ее люблю? – спросил Капитан.

Капитан много чего любил в своей жизни. В юности он любил играть в хоккей. Сейчас он любит свою машину. Мне нравятся люди, которые умеют любить. Даже если они капитаны.

Фотоуроки

Мы приехали в Царицино, чтобы научиться фотографировать. После последних злоупотреблений я разучился фотографировать, а Капитан немного научился. Так что наши силы были равны.

– Если ты снимаешь пейзаж, то ищи первый план и ставь его в угол, – говорю я, разглядывая пруды.

Капитан наводит на меня камеру.

– Я для первого плана не гожусь. И вообще, людей после 30 можно снимать только если ты умеешь пользоваться фотошопом.

Капитан судорожно водит камерой влево и вправо.

– Если что интересное, то можно снимать и без первого плана, только надо обозначить путь к объекту.

В глазах Капитана появляется тоска. Он поднимает камеру и без разрешения снимает уток на пруду. Я молчу и рассматриваю рыбаков на льду соседнего пруда.

– А если снять вон того, толстого?

– Одного снимать – бездарно. Надо снимать его в качестве переднего плана, а на задний ставить вон тех рыбаков.

Упомянутые рыбаки явно стали разливать по маленькой. Уроки нам надоели, мы еще постояли и пошли во дворец.

Во дворце

Во дворце тепло. В буфете горячий чай и пироги с вишнями. А еще там злые бабки, которые нас с Капитаном невзлюбили.

– У вас одно разрешение на фотографирование, а аппаратов два.

– Так надо! – строго говорит Капитан.

Бабки грозятся вызвать кого полагается.

– А почему вас так много? – удивляюсь я. – По две на комнату.

– Зала большая, а вас паразитов тут много шастает. А что в Америке никого нет?

– Там просто видеокамеры.

– И у нас видеокамеры! – говорят бабки с гордостью за страну. – Но тут камера-камерой, а вот нас никакая камера не заменит.

Я соглашаюсь. С такими бабками мы непобедимы! Кстати, бабки – это условное название. Некоторые были моложе меня.

Коломенское

В Коломенском мы подошли к дворцу Алексея Михайловича. Это для меня новое, его раньше не было. Я вынимаю камеру, начинаю фотографировать. Естественно, я залезаю туда, куда не ступала нога туриста. Открывается дверь, выходит начальник охраны.

– Ты чо тут делаешь?

– Фотографирую.

– А почему так подробно?

– Хобби у меня такое.

– Из комиссии что ли?

– Нет.

– А ты собственно кто?

– Физик, а мой друг яхты строит.

– Яхты, говоришь… а шли бы вы отсюда!

Капитан хлопает себя по поясу, но кобуры с наганом нет на месте. Мы уходим.

У Храма Вознесения стоит трактор и портит кадр. Капитан зол на все Коломенское, он находит бедного тракториста и говорит ему пару волшебных слов. Трактор беззвучно исчезает, прямо телепортация какая-то! Под горячую руку попадаются две девушки в сапогах на шпильках. Девушки явно приехали завоевывать Москву и решили начать с Коломенского. Капитан отнимает у них фотоаппарат и начинает их фотографировать. Девушкам страшно, но они терпят и даже виновато улыбаются.

Мы ползем по горе к церкви Иоанна Предтечи. Точнее, к церкви Усекновения Головы Иоанна. Есть время, я рассказываю Капитану эту библейскую историю. Капитан слушает, потом вздыхает и говорит, что я зря стараюсь. Такие истории у него в голове не задерживаются. Вот карту течений около Сиракуз он помнит хорошо, а про усекновения голов – уже с трудом.

Церковь Иоанна Предтечи отреставрирована и закрыта на замок. Странно. Почти во всем мире церкви всегда открыты. Кстати, и мечети тоже.

Тарас Бульба

Тарас Бульба – это сеть ресторанов. Пока очень неплохая. Я был в двух, могу сказать только самое хорошее. Мы подъезжаем к ресторану около Автозаводской. У входа стоит парубок, одетый в синие шаровары и белую рубаху. По-украински парубок не говорит. Впрочем, и по-русски тоже. Парубок из Таджикистана, он стоит, мерзнет и всем улыбается.

Парковки у ресторана нет. Для меня это дикость, но Капитан спокоен. Он заезжает на тротуар и спокойно оставляет там машину. В ответ на мой недоуменный взгляд он поясняет, что умом тут нихрена не понять.

У меня диета, поэтому после пива, салата, галушек, борща и колбасок с пюре я решил съесть только полтарелки вареников с вишнями. Капитан вздохнул и тоже съел только полтарелки вареников.

Мы общаемся с Капитаном уже седьмой час, а толком еще не поговорили и не решили ни одной мировой проблемы. С Капитаном время летит быстро, он, наверное, искажает пространственно-временной континуум.

Я пытаюсь понять, почему люди приходят в яхтинг. У меня самого всякой романтики хоть ведром черпай, но вот яхтинг меня не вдохновляет. Я как представлю, что надо целый день плыть и видеть только воду, то сразу захочется напиться. Капитан терпеливо объясняет, что

1) вода всегда разная;

2) целый день идти на яхте спокойно не удается – обязательно что-нибудь произойдет;

3) если капитаном яхты является он, то идти на яхте не только интересно, но даже полезно для здоровья и ума.

Причем это полезно не только для капитана, но и для матросов тоже. Я не возражаю. Капитан отличный повар и супер-собеседник. Вот только отпуск у меня сейчас не для яхтинга.

Вечером раздается звонок. Капитан вспомнил, что он забыл дать мне банку квашеной капусты, которую я выпросил еще из Америки. Я ему сообщаю, что забыл передать его жене коробку супер-шоколада, купленного в Нью Йорке. В общем, мы друг друга стоим.

Павильон номер 1

Мне надоели наклейки на клавиши, и я решил купить двуязычную клавиатуру. Ближайший магазин, как сказал Интернет, был в павильоне 1 на ВДНХ. Это вообще рядом с домом. Никогда не был зимой на ВДНХ. И больше не буду! Унылое зрелище, совсем не похожее на праздник, который встречал меня летом.

На павильоне 1 было написано, что это «Дом Народов России».

– Опа! – подумал я. – Неужели возвращается мое детство, и в павильонах снова будут выставки из республик и национальных округов?

Детство не вернулось. Я ходил вокруг павильона и не понимал, как туда войти. Огромные старинные двери были или без ручек, или не открывались. На ступеньках курила девушка.

– Вы сильнее дергайте! – сказала она. – Ногой в стену упритесь и дергайте.

Я уперся и дернул. Дверь открылась, я попал внутрь павильона. Мне показалось, что произошла телепортация моего усталого тела в Индию, куда-то в центр Дели. Меня окружали какие-то лавчонки, забитые товаром подозрительного качества, и продавцы, болтающие в коридоре на хинди и хватающие меня за рукав, приглашая посмотреть, что они продают. Компьютерный магазинчик был один. Там сидел русский парень и играл в шахматы. Клавиатура у него была и стоила подозрительно дешево.

– Нормальная клава, – сказал он, вытирая пыль с коробки. – Если что – вернешь!

– Слушай, а кто твои соседи?

– Индия, Бангладеш…

– А они что, теперь народы России?

– ???

– На павильоне написано, что это Дом Народов России

– Ты клаву брать будешь?

– Буду!

Клавиатура оказалась нормальной. Я сейчас на ней пишу этот рассказ.

Местное

Рядом с моим домом находится НИИ. В девяностые годы на его территории были магазины. Один из них выходил на улицу, по которой я каждый день ходил в метро. В магазине никого не было, два продавца с Северного Кавказа сидели на ящиках посреди тротуара и играли в нарды. Я иногда покупал у них сигареты. Еще в магазине стояли бутылки с минеральной водой и «кока-колой».

– Как вы делаете деньги? – удивлялся я.

– Мы нэ дэлаем! – говорили продавцы. – Хозяин дэлает!

Сейчас все магазины исчезли, и по вечерам из проходной института тянутся к метро сотрудники. Некоторые с палочками – большинство пожилые или очень пожилые.

Дом, где я живу, раньше принадлежал этому институту. Как давно это было!

Мистика Хитрова рынка

Никогда не разговаривайте с неизвестными и никогда не ходите в трактир «Елки-Палки» на Солянке. Абрикосовая, пардон, квас дал обильную желтую пену, и в воздухе запахло. Напившись, литератор немедленно начал икать.

Это было место нашей встречи с моим соавтором. На Москву стремительно опускалась серая мгла, прохожих на Солянке было немного, даже машины на какой-то момент вдруг перестали мелькать перед глазами. Мы свернули в Подколокольный переулок, и там стало совсем тихо. Тротуар считался почищенным, местами чернел разбитый асфальт, но всю работу портили глыбы снега и льда, которые или сами упали с крыши, или их сбросили молодые люди, которые сейчас стояли с лопатами у старой арки, курили и с удивлением на нас поглядывали.

В доме, где в старые времена был трактир «Каторга», на втором этаже кто-то отодвинул занавеску, внимательно посмотрел на нас и скрылся в глубине комнаты. Окна первого этажа были забраны решетками, на одном светилась гирлянда желтых лампочек, обозначая место публичное, радостное, но было непонятно, как туда войти. Серая стальная дверь рядом с этим окном была наглухо закрыта и издали казалась замурованной. Над ней висел кондиционер, на который сверху нападала всякая дрянь. Из стен торчали ржавые болты, местами стены начинали красить, но бросали, то ли от усталости, то ли от понимания, что кистью тут много не исправишь. Дом требовал ремонта уже более ста лет и жил только потому, что место было историческое и охранялось пенсионерами, жившими тут испокон века и гордившимися, что Кремль находится в пяти минутах ходьбы. В Кремль они не ходили, но ведь важна возможность дойти туда за пять минут.