Малиновый пиджакъ. или Культурная контрреволюцiя

– Ну и гад же ты! Я тебе, понимаешь ли, целый вечер книжку Хармса пересказываю, а у тебя в «дипломате» точно такая же книжка лежит! Кто ты, после этого?

Действительно, в портфеле лежал томик Даниила Хармса. Мне его Юлька Ильина в тот день подарила, но я забыл о книжке, точно так же, как забыл и о лежащей в «дипломате» стипендии в тот момент, когда открывал его перед стражем порядка.

На следующий день я раздавал счастливым однокурсникам причитающиеся им стипешки. И никто из них не знал, что накануне вечером, из-за моего разгильдяйства и болдыревского Хармса, все эти деньги могли пойти на пропой красномордому милицейскому старшине. Я и сам, как вспомню об этом случае, так и вздрогну…

Как полиция НЛО винтила

Из цикла «Истина где-то рядом…»

Коля Кабачков – полицейский капитан и мой бывший однокурсник, сменивший журналистику на более денежную и не менее весёлую работу участкового уполномоченного, однажды сказал мне за рюмкой чая:

– Старина, запомни: если вдруг в городе приземлится НЛО, то эту тему «спустят» не кому-нибудь, а нам, ментам участковым!

Мог ли Колька догадываться тогда, насколько его слова близки к истине, и насколько он сам, в своих капитанских погонах и полицейской фуражке, оказался близко к Межпланетному Разуму и контакту с иными мирами? Фуражка, она, конечно же, сверху похожа на посадочную площадку, такая же ровненькая и круглая, да ещё и красным кантом по окружности обведена. Но никак друг мой Колька не мог и подумать, что НЛО свалится ему, едва ли, не в прямом смысле слова, на голову.

Капитан Кабачков заступил на дежурство с чувством лёгкой тревоги: ментовско-полицейская интуиция подсказывала, что сегодня, именно сегодня, должно случиться Нечто. Правда, дружной вереницей шедшие посетители, вернее, посетительницы, ввергали своими заявлениями капитана с неба на землю, не давая слишком долго воспарять в высоких эмпиреях. Первой в его кабинет вошла средних лет, хорошо одетая дама. Она нервно теребила ридикюль, и всем своим видом демонстрировала крайнюю степень взволнованности.

– Товарищ милиционер!.. Прошу прощения, господин полицейский! – для заявительницы новая форма обращения была еще непривычной, – это что за беспредел происходит!? – нервные тонкие пальцы в старых перстнях и кольцах возбуждённо теребили ручку ридикюля, – это же уже форменное беззаконие какое-то!

По опыту Колька предполагал, что сейчас услышит очередную, написанную кровью и слезами, летопись борьбы за парковку у подъезда или триллер о вытоптанном соседскими охломонами-студентами газоне под окнами. Но всё оказалось и проще, и сложнее. Дама выпалила:

– Мои соседи завели собаку! Это же хищник какой-то!

– Собака Вас покусала? – капитан Кабачков привычно положил перед собой лист бумаги и вооружился ручкой, – рассказывайте…

– Какое там «покусала»?! – на лице нервной дамы появилось такое выражение, будто бы участковый только что сморозил какую-то пошлую шуточку. – О чём вы говорите?! Эта тварь, слава Богу, ещё не умеет кусаться, у неё зубов нет! Но она гадит! Гадит прямо на площадке! Вчера, понимаете ли, напрудила, а сегодня какашек навалила!

Кабачков понял, что к прочим его обязанностям сейчас прибавится ещё и необходимость проведения профилактических бесед с несознательными собаковладельцами… Привычно записав показания заявительницы, Колька протянул ей заполненный бланк протокола:

– Распишитесь, пожалуйста, вот здесь, здесь и здесь.

Заявительница послушно поставила в указанных местах свои автографы.

– Всё, можете идти. Вечером зайду к вашим соседям, поговорю с ними, если успею, – Колька про себя уже знал, что ни к каким соседям он сегодня не успеет, да и завтра тоже, а это значит, что тащиться по заявлению ему придётся в выходной.

– Всего доброго! – капитан Кабачков улыбнулся заявительнице, и уже собирался крикнуть, чтобы заходил следующий, как вдруг тётка, у которой он принял заявление, взвилась, словно фурия:

– Нет, погодите! Что значит «до свидания»? А убирать кто будет?!

Колька ещё и сообразить-то ничего не успел, а тётка, наливаясь краской, продолжала орать:

– УБИРАТЬ ЗА СОБАКОЙ КТО БУДЕТ?! Оно же там, в подъезде, так и лежит!!! Я зачем, по-вашему, сюда пришла?!

В первый момент у капитана отвисла челюсть. Нет, безусловно, за десяток лет службы на своей должности он привык ко всему, но к тому, что граждане мобилизуют его на уборку собачьих фекалий, он никак не ожидал. И Кольку прорвало:

– Я не понял! Вы хотите сказать, что я должен сейчас всё бросить и отправиться в ваш подъезд убирать за собакой?! Вы с ума сошли, гражданка?!

Точно так же резко, как и закипела, тётка стала выпускать пар.

– Я не в том смысле… Я думала, что Вы могли бы отправить своих сотрудников, чтобы они…

– Чтобы они за собачкой убрали?! – взревел капитан.

– Нет… Нет… Чтобы они заставили соседей убрать…

Колька представил себе эту картину: мрачный экипаж из троих ППСников (с одним на троих автоматом) стоит на лестничной площадке подъезда и сурово наблюдает, как перепуганные тёткины соседи убирают за своей собакой, а потом моют площадку с порошком и хлоркой. Колька это представил, и его начал душить смех. Чтобы не рассмеяться заявительнице в лицо, он быстро произнёс:

– Идите, женщина, идите! Полиция не занимается контролем за уборкой подъездов! Вечером зайду.

Едва тётка вышла, на пороге возник коллега-участковый.

– Заходи! – обратился к нему Колька, – и дверь закрой! Сейчас быстренько кофе сгоношим! Тут у меня сейчас одна дама заявление на соседей подавала…

Кабачков в красках описал, как только что его, дежурного офицера, едва не отправили убирать за собачкой какашки. Сослуживец выслушал историю с видом философа, которого ничем невозможно удивить, а потом заметил:

– Это ещё что! Вот у меня на прошлой неделе вызов был – подозрительный свёрток в подъезде! Похоже на мину. Приезжаем, а там кто-то из жильцов выставил рядом с квартирой пакет мусора, а вынести забыл. Ну, а соседи переполошились: мол, исламские террористы подъезд заминировали! Я им десять минут объяснял, что это никакая не взрывчатка, а они своё: а вдруг взрывчатка? Вот вы, дескать, полиция, вы и убирайте!

– И что? – Колька отхлебнул глоток кофе, – разминировал ты им мусорный пакет? Или до свалки потащил?

– Ага, разминировал, как же! Пнул его ногой, мусор по площадке разлетелся, а мы на квартирную кражу поехали. Я злой был! Пусть сами свой мусор убирают, вместо того, чтобы полицию из-за ерунды дёргать! Пусть спасибо скажут, что я на них протокол не оформил, за ложный вызов и «телефонный терроризм»!

Нет, решительно «накаркал» Колькин приятель с этими подъездными минами! Дежурство уже заканчивалось, как вдруг, уже под утро в дежурную часть позвонил некий мужчина, который сообщил о том, что в его дворе находится подозрительный блестящий предмет, который мигает и издаёт подозрительные же звуки. Тут же по поступившему вызову выехала оперативная группа во главе с капитаном Кабачковым.

Когда полицейские прибыли на место, их уже ждал во дворе средних лет и прилично выглядевший мужчина, который и звонил в дежурку. Решительным шагом подошёл он к прибывшим, и, бросив взгляд, на погоны, безошибочно определил старшего.

– Капитан, – начал мужчина серьёзным тоном, – сейчас я Вам всё покажу! Я сам бывший сотрудник МВД, я уже давно за ними наблюдаю и, думаю, подскажу вам, как их задержать. Вот смотрите, – мужчина указал куда-то вглубь двора, – если одна группа обойдёт вон те сараи и выйдет справа, а другая одновременно выйдет на них из-за детской площадки, они не успеют взлететь! Только действовать нужно очень быстро!

Мужчина продолжал указывать рукой куда-то в темноту, а Кольку вдруг неприятно кольнуло словечко «взлететь». Он пристально посмотрел на мужчину:

– Постойте! Кто «они», которые «не успеют взлететь»?

– Разве Вы не видите, капитан? – строго, и как-то даже с укоризной, спросил мужчина, – вот же стоит их корабль! Они уже не в первый раз приземляются в нашем дворе, и всё время возле гаражей! Дело в том, – тут мужчина перешёл на шёпот, – что там зарыта часть золотого запаса, которую вёз адмирал Колчак! Я долгие годы занимался этим вопросом, я профессиональный краевед и правозащитник! А сейчас ЭТИ стали прилетать. Они там шурфы роют, пытаются поднять клад на поверхность… Да что же вы стоите-то?! – вдруг взорвался дядька, – они взлетают! Стреляйте же!

Дружное ржание полицейских было ответом незадачливому ловцу НЛО. Нет, мы всё понимаем: смеяться над убогими нехорошо, но… Одним словом, полицейских просто прорвало. Ещё бы! Этой ночью они Испытали Неизведанное, прикоснулись к Тайнам Вселенной! Вот и расслабились…

Когда прибывшие на «место приземления НЛО» сотрудники полиции, держась за животы, рассаживались по машинам, вослед им неслись гневные вопли вызвавшего их «краеведа-правозащитника»:

– Я на вас управу найду! Я напишу на вас в Прокуратуру, в СКП! И в СМИ! Так-то вы защищаете общественный порядок?! Так-то реагируете на заявления граждан?! Да я вас по судам затаскаю!

Несколько дней спустя, когда капитан Кабачков рассказывал мне эту историю, он спросил:

– Кстати, ты ничего не слышал про «краеведа-правозащитника» этого? – и назвал фамилию одного персонажа, которого очень хорошо знают не только во всех без исключения городских редакциях, но и в разных судебных и прочих присутственных местах.

– Как не знать? – рассмеялся я, – очень хорошо знаю! Можешь не сомневаться, в скором времени на каком-нибудь правозащитном портале или в газете мы прочтём леденящую душу историю о полицейском произволе, в которой будет фигурировать и твоя фамилия. Этот «краевед-правозащитник» – парень мстительный!

– Ч-чёрт! – выругался Колька, – и откуда их столько на нашу голову? То какашки собачьи им убирай, то НЛО лови, а всё равно, крайним окажешься!

Совершенно убитым голосом он закончил:

– Ведь эта мымра, ну, та, что требовала, чтобы мы поехали в её подъезд за щенком убирать, она, знаешь, что сделала? Она написала на меня в районную Прокуратуру: мол, плохо работаю, не принимаю мер по заявлениям граждан, и вообще непонятно, как меня для работы в полиции аттестовали? Ну как так, Ромка?…

Мне осталось только посочувствовать приятелю.

Чифир по-берлински

Из цикла «Адская кухня-13»

Ох, и любит же наш российский интеллигент дешёвые понты! Он, российский интеллигент, их, дешёвые понты, обожает чрезвычайно! Обожает примерно так же, как и дешёвый урка, из тех, что на воле пальцы веером распускает, а на зоне под шконкой обитает. И это их роднит духовно: не даром же наша интеллигенция, собравшись в кружок на лесной полянке у костра, после первой бутылки начинает «Владимирский Централ» завывать. Особенно любит наш интеллигент поизображать из себя такого «бывалого лагерника» где-нибудь «за бугром», в благополучных европах и прочих америках. Это же такой кайф, нагнать на европейского обывателя жути рассказами о ГУЛАГах, немного «погрузить» его «понятиями» и растолковать всё «за жисть». Пусть ему жутко станет! Постсоветского интеллигента, в этом смысле, понять можно, конечно. Он – существо беззащитное и забитое. В детстве его дворовые гопники били его же шахматной доской по голове, в юности они же в тёмном переулке отнимали мелочь и разбивали очки… Вот он и усвоил на уровне подсознания, что «криминал – это круто». Ему, интеллигенту очкастому, тоже хочется быть крутым и брутальным, тоже хочется кого-нибудь «загрузить» и «прессануть», и не его вина, что эта «крутизна» у него накрепко ассоциируется с уголовщиной и уголовными примочками и заморочками. Он в такой стране вырос, господа. Не вините его…

…Двое кандидатов наук из одного старинного сибирского города, Вадик и Эдик, вальяжно заходят в чистенький и уютный берлинский ресторанчик. Они приехали сюда на научный симпозиум, оба прекрасно владеют немецким, оба достаточно обеспеченные ребята. Они могут позволить себе в один из дней, пока их коллеги зачитывают друг другу доклады, просто погулять по городу. И они гуляют по городу, они уже полюбовались оставшимся фрагментом Берлинской стены, и на Бранденбургские ворота посмотрели, и у Рейхстага сфотографировались, и в берлинском зоопарке побывали, а теперь в ресторанчике решили посидеть.

Они усаживаются за столик, и тут же перед ними возникает официант в белоснежной рубашке и с галстуком-бабочкой. Он кладёт перед ними меню и просит делать заказ. И Вадик с Эдиком делают заказ, а официант аккуратно записывает за ними; а потом он спрашивает относительно напитка: кофе, чай?

– Кофе, – говорит Эдик.

– Чай, – говорит Вадик.

– Отлично, – говорит официант, – какой кофе? капуччино? чёрный? с ликёром? с лимоном? арабика? чибо? Какой чай, герр? зелёный? чёрный? китайский жасминовый?

– Чифир! – перебивает Вадик, – обычный чифир. Запарь-ка…

– Chifir? – невозмутимо переспрашивает официант, записывая новое слово в свой блокнот, – хорошо, минуточку.

Он уходит, а через три минуты возвращается с первым, вторым, выпивкой-закуской. Расставив всё это на столике, он с невозмутимым видом обращается к Вадику:

– Извините, герр, но Ваш заказ придётся немного подождать. Минут двадцать, если Вы не против. А пока, bon appetit, господа!

Наши герои во время этого монолога с трудом сдерживавшие смех, после ухода официанта дают, наконец, волю своим эмоциям – впадают в состояние бурного веселья. Они в красках пересказывают друг другу, что, по их мнению, сейчас происходит на кухне заведения, как ломает от отчаяния руки сейчас руки шеф-повар, требуя, чтобы кто-нибудь! хоть кто-нибудь! объяснил ему, что же это за напиток такой, chifir, и как его готовят. Они, наши герои, радуются, как дети, они говорят друг другу, что так, дескать, им, фашистам проклятым, и надо, пусть головой об стенку побьются! пусть знают наших!

Это бурное веселье за столом продолжается ни много, ни мало, ровно двадцать минут. На двадцать первой минуте возле столика, за которым Вадик и Эдик празднуют свою «великую победу» над немецко-фашистским общепитом, возникает давешний официант. В руках его поднос, на подносе, на белой салфетке самый-самый настоящий ГУЛАГовский «чифир-бак», чёрный от въевшейся копоти, с приклёпанной ручкой. «Чифир-бак» накрыт рукавицей-верхонкой. Рядом – пачка «Беломора».

– Пожалуйста, герр, Ваш чифир. Русские сигареты «Вelomor» за счёт заведения. Будете пить прямо из этой посуды или подать чашку?

Всё это произносится совершенно невозмутимо-доброжелательным тоном.

У Вадика и Эдика шок, ступор, цейтнот! Минута молчания по жертвам Второй Мировой! Полный разгром! В их сознании возникают картины, одна другой страшнее; они уже видят парад частей Вермахта на Красной площади, Гудериана на белом коне, принимающего парад рейхсмаршала Геринга. И наяривает, наяривает губная гармошка навязчиво: «Ах, мой милый Августин! Августин!!! АВГУСТИН!!!»

А улыбающийся официант повторяет свой вопрос:

– Будете пить из этой посуды или подать чашку?

А Вадик понятия не имеет, как нужно пить чифир. Более того, он даже не представляет себе, как он сейчас вообще всё это будет пить, не важно, из бачка прокопчённого или из отдельной чашки! Там же, судя по всему, настоящий чифирь, ударное пойло, валящее с ног легендарный вологодский конвой! А он, Вадик, и к простому, крепкому чаю не сильно-то привычен. Ну, получилось так, советское детство, очереди, талоны, хронический продовольственный кризис, перебои с чаем… Заварка, которую мама заливала кипятком на второй, а то и на третий раз… А тут – чифир! И Вадик, глядя на неаппетитный «чифир-бак», потупив взор, произносит:

– Принесите чашку.

Как уж он влил в себя чайную чашку крепчайшего горячего чифиря, и что творилось с ним после этого, нам не важно. Если человек по собственной глупости и доброй воле едва не довёл себя до сердечного приступа, это уже его личное дело. Но «едва» не считается, и, кое-как придя в себя, наш герой требует принести счёт. И официант приносит счёт, и в этом счёте напротив слова «chiflr» стоит сумма, раза в три превышающая стоимость всего, что было друзьями съедено и выпито за столиком этого маленького берлинского ресторанчика. После своего конфуза с чифирем, им бы заплатить по счёту, да и уйти поскорее, но они решили-таки выяснить у официанта, почему это за бачок чифиря с них решили содрать втрое больше против остального обеда? И официант, конечно же, всё популярно им объяснил:

– Видите ли, господа, – начал он с той же улыбкой, – Берлин – культурный город, и его посещают люди из самых разных стран. Поэтому мы стараемся учитывать все пожелания наших гостей, в том числе, и в области традиционной национальной кулинарии.

– В берлинских ресторанах, – продолжал официант, – трудятся очень опытные повара, в том числе, и высококлассные специалисты в области национальной кухни – африканской, китайской, полинезийской и многих других. В том числе, в одном из берлинских ресторанов работает и специалист, который готовит традиционные совецкие блюда такие, как balanda, zatirukha, sobaka или kochka. О том, что речь идёт именно о традиционном напитке совецкой кухни, я понял сразу же, когда вот этот господин, – официант улыбнулся Эдику, – сказал совецкие слова «Nu, bliad, pizdetc nahui!» Когда в Германии стояли совецкие оккупационные войска, мы часто слышали такие слова от ваших офицеров, и знаем, что они обозначают большой восторг. Мы позвонили в ресторан, где работает специалист по совецкой кухне. Его отец был в плену в СССР, сидел в GULAG, и многому там научился, и многое узнал. И даже привёз с собой из России специальную посуду для приготовления этого напитка.

Официант указал на «чифир-бак».

– Работа такого специалиста стоит очень дорого! Но мы очень надеемся, что его труд не разочаровал Вас, – официант поклонился Вадику, – кроме того, мы постарались, чтобы этот специалист, как можно, скорее прибыл в наш ресторан и приготовил для Вас chifir, – снова поклон Вадиму, – поэтому в цену напитка включены транспортные расходы, отдельная доплата за скорость, а также за работу специалиста. Мы очень надеемся, что вам, господа, понравилось у нас, и будем рады, если вы навестите нас ещё!

– А как часто у вас заказывают… – Вадик едва не произнёс «блюда совецкой кухни», но вовремя одёрнул себя, – э-э… chilir?

– Не так уж часто, – вновь улыбнулся официант, – но, время от времени, такие заказы бывают. Примерно, раза три-четыре в год. И chilir заказывают, и balanda, и zatirukha, и…

Про блюда «собака» и «кошка» интеллигентный Вадик слушать не стал. Резко подскочив, он пулей вылетел из ресторанчика. Эдик трусил следом. А вдогонку им неслось:

– Мы рады будем снова увидеть вас в нашем заведении! Perestroika! Gorbochev! Vladimir Putin!

Облом, или Сон в осеннюю ночь

Из цикла «Истина где-то рядом…»

Памяти Юры Гимова, Серёги Сысоева, Ветки Карасёвой, памяти всех друзей, ушедших слишком рано, до обидного рано…

Прозвище «Облом» в Иркутске намертво приросло когда-то к гитаристу «Принципов Неопределённости» Антону Тихонову, но речь не о нём. Какой вообще смысл про Антона что-то говорить, если из прозвища всё и так ясно? Вот и не будем. Лучше про Юру Гимова расскажу.

Приходилось ли тебе, дражайший читатель, просыпаться в одно прекрасное утро богатым и знаменитым? Студенту третьего курса иркутского училища искусств Юрке Гимову такое счастье, пусть наполовину, но привалило: первого октября 1990 года он проснулся Очень Богатым Человеком. Очень! Подфартило парню: целых двадцать пять тысяч рублей нашёл! Или не двадцать пять, а двести пятьдесят? Нет, двадцать пять, всё же: он три раза пересчитывал, в десяти- и двадцатипятирублёвых билетах. Надёжные, респектабельные дензнаки розово-оранжевой и фиолетовой расцветки до сих пор стояли перед глазами.

«Та-ак, – Юрка потянулся, зевнул, – ради такого дела можно сегодня на пару лекций не ходить: логичнее будет сначала вызвонить кого-то из фарцовщиков, и обновить гардероб».

Он представил, как приходит к концу занятий в новых фирменных джинсах, кроссовках, футболке и кожаной куртке, со стильной сумкой…

«Кожанку на „шанхайке“ возьму, – размышлял он дальше, – а остальное у фарцовщиков, у них гарантированная „фирма“! Таня в отпаде будет!»

Итак, она звалась Татьяной… Всё, собственно, и началось вчера с неё. Гулять они после занятий пошли, и прошлялись весь день по центру. Вышли из училища, пошли на набережную – тамошние художники, «старшие товарищи» ловили последние тёплые дни осени, впаривали интуристам городские пейзажи, рисовали портреты. «Иркутский Монмартр» или в просторечии «Круг» – стихийно возникшее в позапрошлом году на набережной место, где городские художники выставляли свои работы и промышляли портретами, очень скоро превратилось в этакое тусовочное место для продвинутой городской молодёжи. Вот туда и отправились.

Юра знал многих здешних живописцев, и его знали многие. Среди завсегдатаев «Круга» были бывшие студенты его отца, преподававшего в том самом училище, в котором сейчас учился и он. А долговязого Серёгу Сысоева Юра и сам застал студентом. Тот заканчивал училище, когда наш герой в него поступил. Вчера, конечно же, этот Сысоев отколол номер: где-то раздобыл коробку импортной пастели (везёт же некоторым!), и весь день приставал к проходившим мимо девушкам с одним и тем же предложением. Подбегал к очередной жертве, и орал: «Девушка! Пойдёмте! Я Вас нарисую! Сделаю Ваш портрет в пастели!!!» Естественно, от Сысоева шарахались, и кончилось тем, что вся остальная творческая братия уже собиралась побить Серёгу. Своими «пастельными» предложениями он распугал всех клиентов.

«Да, – усмехнулся про себя Юра, – Сысоев, конечно, тот ещё кадр! В прошлом году выпросил у Ромки человеческий череп порисовать, засунул его в сетку-авоську, да так по городу и шёл. Прохожие от него шарахались! А когда в трамвае с этой „натурой“ ехал, то какая-то тётка, увидев череп в авоське, стала орать на весь салон: „Колдун, колдун!“ Да уж, с Сысоевым не соскучишься!»

Ещё вчера на «Круге» видели Баира с его неизменным рюкзаком. Баир, тихоня-тувинец, с этим рюкзаком никогда не расставался, там у него вещи на все случаи жизни были. Парень приехал в Иркутск учиться на художника, ему дали место в общаге, а там, что ни вечер, то пьянка, то драка… Вот Баир и приспособился, чтобы не встревать в конфликты, чуть что начнётся, уходить из общаги и ночевать на вокзале или в аэропорту. В рюкзаке у него зубная щётка, мыло, полотенце, учебники, тетради, кисти, карандаши, краски… смена тёплого белья, и, едва ли, не спальный мешок с подушкой. «Всё своё ношу с собой!» В прошлом году старшекурсники над ним жестоко подшутили: выждали момент, когда Баир оставил свой знаменитый рюкзак на пару минут без присмотра, да и подсунули ему туда кирпич, в тёплые кальсоны завернули! Сволочи! – они же ещё и тотализатор устроили: поспорили, сколько времени Баир этот кирпич протаскает. Потом ещё две недели участливо спрашивали: «Баирчик, тебе не тяжело рюкзак-то таскать?» А он, дитя тайги, смущённо улыбался, и неизменно отвечал: «Ничо, мы привычные». Кончилось тем, что им самим стыдно стало, и они, улучив момент, этот свой кирпич из рюкзака и похитили. Такие вот шуточки у будущих художников…

– Юра, ты на занятия собираешься сегодня? – в комнату заглянул Лев Борисович, отец нашего героя, – вообще-то, время уже поджимает…

– Ничего, пап, – Юрка придал своему голосу беззаботные интонации, – у нас сегодня первых двух лекций не будет!

А сам уже прикидывал в уме, сколько ему потребуется времени для того, чтобы заехать на китайскую барахолку за кожаной курткой, а потом проехать до «Интуриста», найти кого-нибудь из тамошних фарцовщиков и с их помощью довершить радикальное обновление гардероба. «Вроде, Серёга Мажаров живёт рядом с „Интуристом“? Прекрасно! Вот у Серёги Мажарова джинсу и кроссовки и возьмём! Жмот он, конечно, но деньги у нас есть!»

По поводу того, что его маленькая ложь про то, что первых двух лекций сегодня нет, всплывёт на поверхность, Юра не беспокоился. Отец ещё в прошлом году вышел на пенсию, а звонить в училище и проверять ему и в голову не придёт.

С Таней они вчера весь день гуляли по центру, а потом он провожал её домой. Уже стемнело, когда добрались до её дома, потом ещё долго стояли во дворе, разговаривали о чём-то. О чём?… А потом, он и сам не помнит, как это случилось, потом они стали целоваться, взасос, по-настоящему! Танька прижималась к нему всем телом, а его руки вовсю шарили по её спине, приводя в боевую готовность все эрогенные зоны, и неизвестно ещё, чем бы всё это закончилось, если бы Таня вдруг не отстранилась от него, и не зашептала: «Всё! Всё! Там папа… на балконе…»