День одиннадцатый

– Вокруг происходят события, которые не должны происходить, Чарлиз. Пострашнее смертей. И никто не приходит на помощь. Они кажутся абсолютно не разрешимыми, но если бы только нашелся кто-нибудь, кто захотел бы помочь… Предложил руку помощи, вместо того чтобы горевать над своей беспечной жизнью или грезами вселенского масштаба… Все пошло бы совсем не так. Иначе. И жизнь помогающих обрела бы смысл. Ты задумываешься не над теми вещами, о которых стоило бы. У тебя слишком много времени и так мало по-настоящему важных и необходимых дел…

– Чем я могу помочь? – спросила она, забыв о судьбе животного и обо всем на свете, включая собственное имя, продолжая теряться в догадках о персоне перед собою. Сама от себя не ожидая этого вопроса и того нетерпения, с которым она задала его, Чарлиз чувствовала, что это не она, а ее душа, разбуженная после долгого сна, интересовалась ответом.

В это мгновение ей стала совершенно безразлична прежняя своя жизнь до встречи с ним. Тем, кто не просто говорил. Тем, кто знал. Все, что сходило с уст этого отрока, было больше, чем просто слова. Каждое из них, что она должна была уловить, было отгадкой смысла ее жизни. Той помощью, что она уже и не надеялась получить.

– Все серьезные вопросы обязуют слишком усердно и неимоверно долго работать над их решением и поиском ответов. Ты готова на это? – как ей показалось, он сжалился над ней.

– Я хочу помочь, – она смотрела на него с мольбой во взгляде.

– И даже если эта помощь вынудит тебя отдать самое ценное, что у тебя есть?

– Все, что потребуется… Все, – наклонившаяся к нему всем корпусом, она готова была встать перед ним на колени, но речь его не давала ей этого сделать, так как она сосредоточенно ловила каждое слово из его уст.

– Что отдашь за быка? У тебя наверняка нет с собою денег? – этим вопросом он обескуражил ее, вернув к реальности, ее собственным словам и началу беседы.

– Нет… – призналась Чарли, понимая, что у нее действительно нет денег ни с собой, ни в тетушкином доме. У нее их вообще не было. У тетушки она никогда не просила, а когда та с любовью во взоре протягивала ей монеты, влажные от вспотевшей ладони, – немедленно возвращала обратно. Она слишком любила тетю и не могла брать у нее то, чего у той не было.

Тут Чарли вспомнила о том, что все же у нее, у Чарлиз Горн, кое-что было. И оставалось самой ценной вещью для нее, подаренной отцом.

– Есть… шпага, – произнесла девушка, а у самой на глазах налились слезы от мощной волны смешения эмоций любви и горечи, утраты и светлой памяти, боли и счастья одновременно. – Подойдет?

– И она стоит целого быка?

– Конечно, – слезы, заволокшие глаза, сразу прошли, уступив место лучезарному оживлению. – Боевая, в отличном состоянии, словно новая, впрочем, испытанная храброй рукою. Ее клинок выкован самым лучшим кузнецом столицы во времена ее расцвета.

– Где она? Пожалуй, я отдам тебе быка взамен на нее.

– Хранится подле амбара, что на той стороне, во владениях графа Эсми. В месте, где старые вилы облокочены на постройку, нужно раскинуть копну соломы под ними. Она там, завернутая в ткань…

– Хорошо, – прервал ее мальчик, вставая. – Я верю тебе. Бык твой.

Он замолчал, словно обдумывая что-то. Чарли, затаив дыхание, ждала. Ей казалось, что он уплывал от нее, хотя находился рядом. Нет, он не мог этого сделать, хотя она и боялась сейчас этого больше всего на свете. Не мог, вот так, зародив надежду и заставив пойти за собой, раствориться в воздухе.

– А если бы нужно было покинуть пределы владений Таундера или Томплинсона, ты смогла бы это сделать?

Она молча, но с усердием кивнула головой.

Она видела в нем шанс. Единственный на всю свою жизнь и один на десятки тысяч, что выпал ей. И даже если этот ребенок, право, негоже так думать, бредит или смеется над ней, она все исполнит, как он велит. Потому что каждое его слово идет в унисон с сокровенными мыслями, что пульсируют в ней.

– Так часто человеку приходят вести, а он реагирует на них не должным образом либо совсем отрицает, когда многие из них – шанс для него. Тот шанс, что может повести жизнь в правильном направлении, не оставив даже тени сомнения. Сколько раз можно было использовать возможности, но ты, к примеру, всегда игнорировала их, если они были связаны с отдалением от родного дома. Ты забыла, что иногда, для движения вперед, необходимо отойти от привычного и начать сначала. Ты боишься оставить близких людей. Ты боишься движения. Но только оно способно помочь достичь прогресса, не дав завязнуть в стоячей воде… – он замолк. – Будет весть. О том, кто нуждается в твоей помощи, а в какой, ты поймешь, если услышишь. Если дашь возможность услышать самой себе. И участие в этом посильно тебе. Во всяком случае, я надеюсь на это.

– Конечно, я… – поспешила заверить его Чарлиз.

Он перебил ее.

– Но помни – только праведные твои действия и помыслы смогут помочь и самой себе открыть знание собственной жизни, ее счастье и истинное назначение. Оставайся до конца нравственно чиста и непредвзята. Обратное сбивает с пути, утягивая в омут с головой. И помни – главную роль в твоей жизни будут играть новые лица, потому нужно научиться жертвовать собственной персоной для счастья других людей. Сможешь ли?

– О… – лишь протянула Чарли, хотя хотелось дополнить: «Ты просишь слишком многого, а я не уверена, что смогу, я не такая, я слабая…» Но Чарли промолчала, опасаясь, что поклонение своим слабостям лишь скорее поставит крест на ее жизни.

– Не сомневайся, – только и успел произнести отрок, как неожиданный и протяжный стон быка, стоящего позади нее, испугал девушку.

Лишь на мгновение обернувшись на него и убедившись, что он по-прежнему на своем месте, привязанный, живой, только замученный жаждой, развернув голову обратно, к собеседнику, Чарлиз обнаружила, что стоит под дубами посреди поля совершенно одна.

Ничего не происходило вокруг, кроме того, что солнце вкрапляло в ее волосы золотые нити, а ветер играл ими. Вокруг, на расстоянии нескольких сот метров не было ни души, кроме пасущегося чахлого животного.

«Что это было… Кто это был? Был ли? Что я говорила?» – мысли хаотично путались в ее голове, но одна преследовала ее непреклонно. Повиновение и страх перед незримым, но великим и спасающим, первый раз в жизни завладели ей.

«Будет весть…»

Глава 5

Оставив быка на скотном дворе, среди остальных домашних животных: десятка кур, общипанного петуха и одной старой коровы, Чарлиз помчалась со всех ног к знакомой высокой ограде дома, на лету скинув грузные башмаки, чтобы добежать быстрее. Не раздумывая девушка смело вбежала в гостиную, не боясь потревожить душевный покой миссис Хамвилл, по воскресеньям уезжавшей с Георгом в Томплинсон на службу. Тетушка всегда сопровождала мать с сыном, помогая ей с ним.

Чарлиз знала, что дома оставалась только Элиза, единственная служанка в доме, у которой она жаждала узнать хоть какие-то новости, что могли появиться в ее отсутствие и пролить свет на загадочные слова недавнего собеседника.

Забежав в гостиную и увидев тетю, сидящую в кресле у окна, вместо прибирающейся горничной, Чарли, резко остановившись и побледнев, спросила:

– Тетушка, что случилось?

– Что? – недоуменно переспросила та.

– Почему вы не на службе? Что-то со здоровьем? Вас отвезти к лекарю? Говорите куда!

– Что с тобой, Чарли? Долгие прогулки в одиночестве, коими ты увлечена по выходным, имеют на тебя слишком дурное влияние, – тетя радостно-обеспокоенно вглядывалась в дышащее здоровьем и легким загаром лицо любимой племянницы.

– Я совершенно здорова и не поехала с Энн лишь потому, что хочу побыть с тобой, милая, – она склонила голову набок. – А еще нам нужно ее дождаться и поговорить всем вместе. Ее предложение определить тебя на летнее проживание в садовый домик, что не ближний свет, меня смущает, – она покачала головой.

– Что? – теперь пришла очередь удивляться Чарлиз, со вчерашнего вечера не знающей о прогрессирующих планах дальней родственницы. Лицо ее выразило недоумение, а сердце с ноющей болью потянуло вниз.

«Может быть, весть эта и есть переезд? – подумала она, – «…иногда, для движения вперед, необходимо отойти от привычного и начать сначала…», «…оставить близких людей», «…научиться жертвовать собственной персоной для счастья других…» – все сходится».

– Не стоит затевать разговор, дорогая тетушка, – девушка присела рядом со старушкой, опустившись в кресло. – Зная вашу натуру, которой, я полагаю, чуждо возвышение собственных интересов и мнений над другими и много ближе спокойствие в доме и на душе – перемены решения миссис Хамвилл мы вряд ли добьемся. Если вы избрали молчание вчера, значит, это было лучшим из возможных действий, даже на нынешний момент. А мне остается только полностью покориться ее решению. Мне, уже собравшейся искать приюта в домах Томплинсона, можно счесть за удачу разрешение прожить лето в садовом домике, потому не беспокойтесь за меня, – произнесла Чарли всепрощающим тоном.

«Выходит, миссис Хамвилл глаголит то, что считает Господь», – заключила она и удивилась сама этой мысли. То, что вчера Чарли считала несправедливым гонением, теперь оказалось истиной, которую она готова была безропотно принять и покориться.

– Я пойду собирать вещи и скажу Элизе поставить чай для нас, – она улыбнулась и пошла из комнаты.

Тетушке было больно смотреть на девушку. Сердце ее разрывалось между миссис Хамвилл и племянницей, но она в самом деле не могла сделать выбор. Неотапливаемый деревянный сарайчик на краю ее земель сильно смущал тетушку, особенно при стоящих майских прохладных ночах. И хотя она любила их обеих, так же как и Чарли, в глубине души была полностью зависима от влияния миссис Хамвилл, считая более молодую женщину значимей себя и безропотно подчиняясь ее советам, что та давала по любому поводу и без. Из-за этого неосознанного влияния и родственных связей она никогда не смогла бы высказаться против ее слов или дурно о ней подумать, лишь подтверждая курьезное правило жизни: слова безусловных, непонятно как ставших авторитетными персон, лишь вторящих тому, что говорят вокруг, или вовсе противоречащих истине, всегда принимаемы, слышимы и возвышены до фанатизма.

Тетушка Чарли, ничем не отличаясь от большинства, не могла судить, а тем более осуждать поступки своего идола, хотя, возможно, в каком-то самом дальнем уголке души ей казалось несправедливым решение Энн Хамвилл, но с ним она ничего не могла поделать. Не могла же она выставить из дома ее и маленького «внучка», как назвала тетушка полусиротку Георга?

Поэтому она молча смотрела на удаляющуюся, ссутулившуюся, будто от непосильного гнета или прибавления десятка лет, Чарлиз и захотела хоть чем-то порадовать ее за последнее время.

– Ах, да, Чарли, совсем забыла! Тебе письмо. Из дворца, моя милая. Хоть и очень хочется, я не вскрыла его, храня до твоего появления как зеницу ока!

– Тетушка, как это неважно сейчас, вы даже не представляете! – в сердцах ответила Чарли, находясь и желая находиться на пороге очищения, новой страницы своей жизни. Ее уже ничего не волновало, за исключением желания насладиться ощущением смирения, пусть горького и незаурядного, но уже принесшего с собой умиротворение, соединившегося с еще не затянувшейся болью.

– Оно именное, для тебя лично, Чарлиз!

– Тетушка, я не успею сказать о чае, если буду отвлекаться на письма. Вы знаете, я писем не получаю. Никогда. Да и не от кого. Наверняка это ошибка, либо оно для вас или миссис Хамвилл, вот увидите.

– Но оно твое, Чарли! – не выдержав яростного сопротивления племянницы, старушка разорвала конверт и пробежалась глазами по листу бумаги. – Подписано самим принцем, – улыбнулась тетя. – Приглашение предстать перед двором по случаю твоего восемнадцатилетия, – она радостно подняла голову.

– Я же сказала, это ошибка, – небрежно протянула Чарли. – Они хотят показать свету дворянку Чарлиз Горн, но ее не существует более семнадцати лет.

– Ошибка только в твоем нынешнем положении и статусе. В остальном они приглашают именно тебя, потому, я считаю, ты вправе поехать.

– Служащим дворцовой канцелярии следовало бы внимательнее изучать архивные документы, – ответила раздосадованная девушка. – И заранее находить несоответствие в них, потому что это приглашение выглядит издевательством или грубой шуткой.

– Возможно, ты права, и архивариусы уточнили не все детали о твоей кандидатуре. Но я могу их понять! Подготавливая списки дебютанток – именинниц, что должны предстать перед королем и принцем, они были ослеплены датой твоего совершеннолетия, что приходится как раз на день этого торжественного события, и потеряли всякую бдительность, забыв проверить записи, коим без малого почти двадцать лет, – попыталась оправдать действия незнакомых себе людей тетушка, домыслив их причину.

Племянница ничего не отвечала, все еще находясь в дверях.

– Чарли, я знаю, как больно может ранить твою честь и чувства подобное объявление. Но я уверена, никто умышленно не хотел тебя принизить. Попробуй взглянуть на это уведомление с другой стороны. Ты получила неповторимый шанс предстать перед королем и принцем! Только представь, что окажешься в столице и без помех попадешь во дворец! Быть может, ты даже сможешь в нем остаться! Например, фрейлиной при невесте его высочества?!

– Невесте? – Чарлиз была совсем не осведомлена о дворе и его жизни и эту общеизвестную, по всей видимости, данность слышала впервые.

– Безусловно. Графине Виктории. Разве ты не знаешь о ней? Даже если это всего лишь столичные сплетни, о них знает каждый и в наших краях. Впрочем, ты же не любишь ни столицу, ни болтовню, – с укором и улыбкой на устах покачала головой старушка.

– Это так скучно, – пожала плечами Чарли, облокотившись на дверной косяк, она с любовью смотрела на тетю. Она всегда с любопытством наблюдала за тем, как эта сухопарая женщина в пенсне пытается участвовать в ее судьбе и вывести в общество.

– А жаль, любимая моя. На твоих глазах вершится история. Возможно, даже будет заключен брак.

– Почему «возможно, будет заключен», если вы говорите, что она уже невеста? Что может помешать двум влюбленным?

– Помешать?.. Надеюсь, этого не случится, но… Поговаривают, есть свои трудности… А вдруг именно ты можешь помочь их воссоединению? – добродушно-мечтательно спросила тетя.

Улыбаясь тетиной шутке и качая головой, Чарли повернулась к выходу, уже желая приступить к переезду на новое место жительство, как вдруг, резко повернувшись к тете, переспросила:

– Что вы сказали?

– Я имела в виду, – пояснила тетушка, – что никогда не нужно принижать собственную значимость в жизни, Чарли. Надо верить, что ты можешь. А ты можешь, – заключила Анна свою мысль.

Чарлиз изменилась в лице. Словно выйдя из дремы, с посерьезневшим выражением лица и нахмуренным лбом она пристально смотрела на тетушку. Как она могла быть глуха раньше к словам тети?! Неужели она так глуха ко всему?

– Что с тобой, Чарли? Ты побледнела, – встревоженно произнесла тетя, глядя на девушку.

– А, ничего, пройдет, – ответила девушка отрешенным тоном.

В голове Чарлиз, конечно, родилась мысль о том, что тетя, знающая о нежелании Чарлиз отлучаться за пределы округи их селения, подговорила того ребенка… Но… нет, этого не могло быть, потому что старушка не знает всех тех мыслей, что терзают ее племянницу каждый день и вечер. А мальчик знал…

Как только девушка отогнала от себя сомнения, ее уже настигли другие.

«Может, это моя гордыня играет со мной злую шутку? Шепчет, что этому, самому грандиозному браку современности не быть без меня? Неужели и впрямь, значительно оторвавшейся от жизни общества, мне с неосознаваемой разумом, но непреодолимой силой хочется вернуть его? Впрочем, это еще сомнительнее, ведь у меня никогда не наблюдалось тяги к подобным желаниям…»

– …Я …Я ничего не знаю ни о нем, ни о ней… Точнее, слышала об именах, положениях, но не больше. Какой он? Какая она? И разве на пути их возможного брака могут быть препятствия? – спрашивая это, Чарлиз в тайне надеялась, что тетя сейчас рассмеется и успокоит ее, сказав, что это дело решенное и никаких серьезных противоречий в нем нет.

«Принц! Кажется, какие у него могут быть проблемы?» – в сердцах недоумевала Чарлиз, искренне не понимая, как он может нуждаться в помощи от кого бы то ни было вообще на всем белом свете. Лучшей жизни точно ни у кого не может быть. И она была полностью уверена в этом.

– Ты знаешь, друг мой… – начала тетушка. – Весь высший свет, кажется, живет одной Викторией. Она и умна, и красива, величественна и добродетельна, так говорят о ней, по крайней мере. Мне сложно судить, прожив всю сознательную жизнь здесь, я не знаю всей истинной картины. Матушка твоя могла бы знать. А я… Я ни секунды не сомневаюсь, что идеальней супруги для него и пожелать нельзя, но вот принц… – Чарлиз насторожилась. – Из-за особенностей его нрава и слишком строгого воспитания с ним очень сложно даже вступить в разговор… Особенно женщинам… Безусловно, виной тому не дурная натура, а скромность и слишком большие требования к монарху, что чинят разного рода преграды для его личного счастья. А ведь достаточно пары минут и его открытого сердца, и он точно будет без ума от нее. Пока не выходит, но знай, этот союз предрешен на небесах, так считает весь высший свет без исключения!

– На небесах… – точно пребывая в прострации, повторила Чарлиз.

– Когда и куда надо прибыть, в письме сказано? – она так неожиданно задала вопрос, что тетушка даже вздрогнула.

– Я не узнаю тебя, Чарли! И куда подевалась сельская патриотка?

– Если письмо призывает меня ко двору, так тому и быть. Раз сам Господь желает соединить их в браке, то разве кто-то сможет пойти против Него? Только следовать Его воле, – Чарли покорно опустила голову. – Надо ехать и, приобщившись к великому, лично посмотреть, в чем я могу помочь им, не так ли?

– Чарли, – улыбнулась тетя, – боюсь, поначалу тебе будет нелегко это сделать. Тяжело разобраться в отношениях между мужчиной и женщиной, всю сознательную жизнь избегая этого. Живущей в лесах, не имеющей практики общения с людьми, я уже не говорю о светском обществе, придется многому научиться самой, прежде чем храбро вступать в дебри человеческих взаимоотношений. Впрочем, я уже вижу действенный способ осуществления твоих добрых намерений и умений. Ты можешь стать отличной фрейлиной для графини Виктории, в этом я не сомневаюсь. Хозяйственной, услужливой и исполнительной, тебе с легкостью удастся уход за ее светлостью. На этом и довольно, – рационально заключила тетя.

Повисло молчание. Чарлиз не знала что ответить. Но старушка, понимая, что ни в коем случае нельзя упускать решительный запал племянницы, меняя его на одиночество в домике у леса, скороговоркой произнесла:

– Я напишу письмо, а ты передашь его через прислугу графине, когда будешь представлена его высочеству. Напишу ей лично, она знает нашу семью. Ее матушке была знакома фамилия твоей.

– Правда?

– Да, – грустно и нежно смотря на племянницу, ответила старушка.

– Спасибо, тетушка! Спасибо за все, – Чарлиз поднесла к губам руку тети.

– Но, – тетушке не давал покоя один вопрос. – Могу я узнать, что в моем рассказе так разожгло тебя? Мне очень интересно, – она со вниманием устремила на девушку свои добрые близорукие глаза.

– Ваши слова, милая тетушка, затронули струны души, дремавшие во мне. И теперь я не могу не ехать, я обязана, – улыбнулась она. – Лично предстать перед принцем, быть полезной графине Виктории – мой долг. Впрочем, как и сообщить вам о реалиях всех намечающихся дел и событий. Решено. Еду, – и под бесконечно обрадованным взглядом тетушки Чарлиз поцеловала ее.

Глава 6

Письмо с гербовой печатью принца являлось именным приглашением во дворец, рассылаемым каждой девушке из высшего дворянства, достигшей совершеннолетия, с целью представления ее особы королевской семье и всему свету. Сухое и формальное, даже если оно и было подписано принцем, то вовсе не обласкано и долей секунды его внимания. Рука его высочества, механически расчеркиваясь над ним и ему подобными, не мешала самому ему безучастно смотреть за окно «комнаты пыток», как он называл кабинет отца. Он проводил здесь не много времени, не собираясь отнимать это право у своего родителя, так яро любившего правление, что, казалось, даже не замечавшего настроений сына.

Но Чарлиз не знала этого. Вглядываясь в причудливые завитки выведенных им букв, она пыталась разгадать, о чем думал он, подписывая это письмо. Ей стало важно знать, какой он, ведь если письмо от него, значит, именно ему и его невесте нужна помощь. Помощь в их воссоединении. И, если Чарлиз действительно может помочь, она должна отправляться во дворец немедленно, так как до даты, указанной в письме синим по белому, оставалось четыре дня.

Второпях собрав свои немногочисленные вещи в один небольшой узелок, Чарли выехала в столицу в тот же день после трех по полудню, подоспев лишь к часу начала мероприятия. Помимо отдаленности поместья тетушки ее задержала постоянная необходимость, экономя на передвижении, часто менять общие перекладные экипажи, следуя не прямому маршруту, а петляя из одного города в другой. И когда самая последняя и экономная повозка, что развозила рыбаков от причала до центральной площади столицы, остановилась почти у главных ворот дворца, Чарли, даже не замечая красот города, предъявив свое приглашение охране, вступила в дворцовый парк. По-прежнему не смотря по сторонам, потому пренебрегая прекрасными видами дворцового парка с длинными аллеями из близ растущих друг к другу садовых и лесных деревьев, девушка стремилась скорее попасть во дворец. Каждый шаг приближал Чарлиз к огромному строению, все больше открывая его, прячущегося за обильной листвой высоких стволов. Обладая мрачными темно-серыми стенами и внушительными размерами, каких Чарли еще не случалось наблюдать, он внушал невольное подчинение своей древностью и царственным величием. Имея бесчисленные окна, казалось, всех разновидностей, рельефные статуи, толстые колонны, поддерживающие широкий балкон над парадным подъездом, он напоминал собой дворец точь-в-точь из фантазий, окончательно подтверждая это десятками башен и шпилей, которыми он, очевидно, упирался в самое небо.

Покоренная словно нерукотворной красотой, Чарли желала бы вечность в изумлении провести перед ним, изучая каждую деталь сооружения, но непреклонное к опаздывающим время заставило ее без промедлений продолжить путь. Стремительно взлетев по широкой серой лестнице парадного подъезда, она чуть не сбила с ног дворецкого. Озадаченный действиями гостьи слуга был ошарашен ее несмелой просьбой присмотреть за ее личными вещами до окончания мероприятия. Он с недовольством и брезгливостью взглянул на узелок, небрежно взял его из рук девушки, пробурчав, что тот будет ждать ее в чулане близ черной лестницы.

Чарлиз, у которой не было времени и возможности даже сменить закрытое дорожное, темно-зеленого цвета платье, сглотнув, поспешила в приемную залу дворца, откуда доносилась торжественная камерная музыка, разливаясь по всему пространству здания. Точно слепая, Чарлиз шла на звук мелодии, не замечая ни убранств залов, через которые она проходила, ни людей, в потоке которых она двигалась. Она была занята исключительно предстоящим событием знакомства с теми, кому могла стать полезной, теми словами ободрения, что она произнесет и теми взглядами одобрения, которыми ей ответят.

Когда Чарли наконец была представлена его величеству и принцу в числе многих, обезличенных для него, длинной вереницей следовавших друг за другом, он не выделил ее среди других, даже не взглянув на девушку. В те несколько мгновений, пока распорядитель представлял ее, читая по бумаге, он смотрел на подол ее платья и несколько вбок, подсчитывая количество оставшихся молодых леди, выстроившихся в шеренгу позади нее. Лишь взглянув на его безучастное, казалось, дремлющее лицо, каждый день взирающее на милых и богатых, не очень милых и совсем не богатых, но всегда производящих на него одно и то же впечатление ветреных, кокетливых и жеманных особ, прячущих свои истинные лица под улыбками и притворством, Чарлиз поняла – и речи не может быть о том, чтобы поговорить с ним, даже беспрепятственно посмотреть в его глаза, цвет которых со своего положения она не могла увидеть. Даже если она, минуя барьеры приличий и этикета, запятнав чистоту поведения дворянки, первая заговорит с ним, он не заинтересуется и не поддержит беседу, а открестясь от нее шаблонными, но крайне учтивыми фразами, поспешит скорее отделаться от навязчивой дебютантки. Бесспорно, его галантное воспитание не могло позволить ему поступить с ней фамильярно или неуважительно. В том глупо было сомневаться, как и надеяться на большее.

Чарли еще раз посмотрела на него, своим поведением перед молодыми дамами подтверждающего истинность ее доводов, словно она знала его высочество уже лет сто. Впрочем, кронпринца она видела впервые, но ему подобных молодых людей во множественном числе успела повстречать.