День восьмой. Том второй

Она вспомнила случайно подслушанный недавно разговор между Брайцевой и Надей Тихониной, когда они проходили мимо.

– Этих придурочных скоро забирают! – Возмущалась Брайцева. – А мы то чем хуже?

– Дуракам счастье, – кротко вздохнула в ответ её собеседница.

– Они специально выделывались, – бросила Брайцева. – А Немка, сучка, думает, наверно, что никто не видел, как она глазками перед этой прачкой сверкала.

– Прачка-то прачкой, – рассудительно сказала Надя, – а муж у неё, говорят, новый русский.

– Кто говорит? Тут её никто не знает. Эти слухи могла пустить она сама и никто больше. Муж у неё новый русский… Фигушки, а не новый русский! Тогда бы она поломойкой не работала, а дома бы сидела.

Они удалились. Ирина, остановившаяся за углом, пошла дальше, криво улыбаясь. Она испытала приступ мстительного удовлетворения.

Конечно, кому они такие нужны. Брайцева – крайне неприятная внешне, подлая и вечно всем недовольная. Кому она может понравиться? А Надя хоть и красавица, но у неё на лице написано, какая она вредная и эгоистичная. Вот именно – эгоистичная. Нельзя даже представить себе, как трудно общаться с человеком, который всегда заботится только о себе. И в голове у неё кроме косметики ничего нет.

Только выйдя из спальни, Ирина поняла, почему так разорялась Брайцева: накрывать столы к завтраку заставили аккурат её, хотя именно эта толстая неповоротливая девчонка меньше всего подходила на должность, которая требовала определённой сноровки.

Оля сновала по группе с такой недовольной гримасой на лице, что казалось будто и цветы в горшках, около которых она проходила, съёживались и увядали.

Ирина не смогла удержаться от кривоватой ухмылки. Хорошо было бы, подумала она, если бы Брайцева теперь осталась вечной дежурной, как в своё время была сама Ирина.

Оля почувствовала, что на неё кто-то смотрит, и подняла взгляд. Ирина поспешила скрыться в умывальнике. Ещё не хватало, чтобы та решила, что Ирина сейчас продолжит за неё.

В умывальнике никого не было, только в дальнем углу низко над раковиной склонилась Вика. Она застыла в неудобной напряжённой позе. Перед ней на полу валялся колпачок от зубной пасты и сломанная зубная щётка. Ирина подбежала ближе: лицо девочки было мокрым от слёз.

– Вика, тебя кто-то обидел? – Присела она на корточки, снизу вверх заглядывая в лицо своей маленькой подруге. Она даже не спросила, кто именно и каким образом: это не имело значения. – Ты самое главное не волнуйся, – шёпотом принялась уговаривать она. – Потерпи. Немножечко уже осталось. До обеда. Нас сегодня забирают отсюда, а они все остаются, поэтому они и злятся. Не будешь больше плакать? А то тётя Лена посмотрит, что ты такая плакса и не возьмёт тебя. (Вика недоверчиво посмотрела на неё, тут же перестав плакать) Это я шучу, – поспешно поправилась Ирина. – Но всё равно плакать не надо. Зачем? Уже сегодня вечером у нас будут самые настоящие папа и мама. Хочешь?

– Ага. – Теперь Вика уже улыбалась, но глаза её всё ещё были мокрыми от недавних слёз.

– Вот и хорошо. Видишь какая ты умница.

Ирина подняла глаза и случайно наткнулась взглядом на висящие в ряд полотенца. Подчиняясь внезапному порыву, она отпустила руку Вики, подскочила к вешалкам, сорвала с первых попавшихся крючков несколько полотенец, а потом принялась распахивать двери туалетных кабинок и с остервенением запихивать хрустящую вафельную ткань в унитазы, как можно глубже, чтобы потом сверху ничего не было видно. Закончив, чуть запыхавшаяся, она вернулась к Вике. Та, донельзя испуганная, большими и круглыми глазами выставилась на свою старшую подругу:

– Зачем это ты?

– Низачем, – мрачно бросила Ирина. – Пусть знают. Ур-роды! Только не говори никому, ладно?

– Ага.

Напоследок девочка всё-таки мельком взглянула на себя в зеркало. Синяков с вечера не было – и то было хорошо.

В группе царила довольно напряжённая атмосфера. Ребята, которые в другие дни бегали и кричали, теперь вели себя на удивление тихо; они собирались в крохотные группки по два-три человека, негромко переговаривались между собой и все как один таращились на Ирину с Викой.

Ирина забилась в угол, на своё обычное место, и застыла, опустив глаза в пол. Она страшилась встретиться с кем-нибудь взглядом, а ещё больше боялась увидеть Витю Корнеева. После того, что случилось ночью, она не стала относиться к нему хуже, потому что всё ещё пыталась осознать, как вообще что-то подобное могло произойти. Девочка могла ожидать насилия от кого угодно, от любого мальчишки, но только не от Вити – всё-таки она относилась к нему чуточку лучше, чем к прочим мальчишкам.

Рядом присела на корточки Вика и снизу вверх заглянула в глаза подруге. Ирина тускло улыбнулась.

– Всё в порядке, – одними губами прошептала она. – Уже скоро.

И почувствовала, что по спине у неё пробежали мурашки, словно в группе был сквозняк.

«Уже скоро… Последний день…»

Почему эта мысль всё ещё не может уместиться в её голове?

Людмила Ивановна почему-то не стала учинять разборки по поводу ночного происшествия. Вместо этого перед завтраком она подозвала Ирину к себе.

– Ирочка!

Она тихо подошла к столу и подняла глаза.

– Ирочка, – женщина замолчала, словно не знала, что можно сказать. – У тебя будут очень хорошие родители. Слушайся их. Цени, что они у тебя есть. Твоя мама – она вообще… очень хорошая. Тебе нужно о ней заботиться… А если ты будешь вспоминать наш детский дом, не думай, пожалуйста, ничего плохого. Здесь хорошие дети, только им очень трудно… понимаешь?

– Мне тоже было трудно, – сказала Ирина. – Даже труднее, чем им. А я не стала такой же.

Подчиняясь неожиданному порыву Людмила Ивановна обняла Ирину за плечи и прижала к себе.

– Будь умницей, – прошептала она.

Ирина почувствовала, как у неё на глазах выступают слёзы.

– Буду, – еле слышно пообещала она и постаралась освободиться, но Людмила Ивановна продолжала сжимать её в объятиях, наконец Ирина всё-таки отошла в сторону. Она не хотела плакать на виду у всех.

Начался завтрак.

Девочка уселась на своё привычное место. Когда она увидела, что тарелки на столе расставлены совсем по другому, не так, как их расставляла она сама, девочку даже передёрнуло. Теперь тут всё стало совсем чужим.

За завтраком ей кусок в горло не лез. Ирина размешивала кашу, всеми силами оттягивая тот момент, когда её нужно будет начинать есть, потом отставила тарелку в сторону. Всё это время она исподлобья бросала вокруг настороженные взгляды. Корнеева нигде не было.

Вскоре пришла Ольга Дмитриевна. Пересменка прошла на удивление быстро. Людмила Ивановна, даже не обернувшись в сторону Ирины, вышла из группы, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Ольга Дмитриевна тут же подозвала Ирину к себе. Некоторые из девочек, сидящие поблизости, с напряжённым любопытством принялись наблюдать, что будет дальше.

– Слушай, Соколова, ты же сегодня уже… да?

Ирина широко распахнутыми глазами смотрела на воспитательницу. Женщина дотронулась до её плеча (даже через платье чувствовалось, какие у неё холодные и жёсткие руки)

– Ладно, до свидания. Веди себя хорошо, будь умницей.

Она хотела сказать что-то ещё, но сдержалась, хотела сделать что-то ещё, но только чуть сжала ладонь девочки.

«Наверное, ей не часто приходилось говорить хорошие и тёплые слова, – поняла Ирина, – поэтому она не знает, как это делается».

Ирина вернулась к своему столику, спиной ощущая назойливые взгляды всех присутствующих. Но ей было уже всё равно. Именно сейчас она с отчётливой ясностью ощутила, что уезжает, что это её последний день здесь. Всё вокруг стало настолько чужим, что почти все предметы в группе стали совсем незнакомыми.

Пошли последние часы её детдомовской жизни.

Глава 7

Корнеев заболел. Это стало ясно после того, как в группе появилась Инна Игоревна. Не здороваясь с детьми, как это она делала всегда, женщина прошла в мальчишескую спальню, а уже через минуту вышла оттуда.

– Ничего страшного, – сказала она, – лёгкая простуда. Пусть пока полежит, не трогайте его.

После завтрака Ольга Дмитриевна сказала, что можно выйти на прогулку. Шумя и толкаясь, дети побежали на улицу.

Ирина позвала с собой Вику и ушла в спальню, демонстративно хлопнув дверью. Там она уселась на свою кровать. Вика осталась стоять рядом.

– Садись, Викуля, – похлопала девочка по матрацу рядом с собой.

– А гулять?

Ирина мотнула головой:

– Мы никуда не пойдём, Вика.

Та вздохнула и покорно устроилась рядом.

Они долго сидели вместе и ничего не делали, просто сидели и молчали.

Наконец Ирина нарушила установившуюся тишину:

– Мы сегодня поедем к тёте Лене, Вика.

– Через десять дней? – Уточнила девочка.

– Нет, сегодня.

– А Ольга Дмитриевна?

– Она будет здесь, с ребятами.

– Мы у тёти Лены теперь жить будем, да?

Ирина кивнула.

– А спать мы будем сюда приходить?

– Нет, Викуля, мы больше сюда никогда не вернёмся.

Вика вздохнула и ничего не ответила. А Ирина, только проговорив это вслух, снова попыталась осознать, что сюда они никогда не вернутся.

Никогда.

Ни-ко-г-да.

Скрипнула и отворилась дверь, появилась Ольга Дмитриевна.

Ирина даже не обернулась. Воспитательница оглядела спальню, задержалась взглядом на девочках и тихо вышла наружу, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Наверное, я тоже заболела, – прошептала Ирина, трогая себя за лоб и зябко передёргивая плечами. – Сердце сильно колет. И вроде бы температура. Плохо, что как раз сегодня. Самый первый день в семье – и придётся лежать в кровати и пить таблетки.

– А у меня сердца нет! – Похвасталась Вика.

Ирина удивилась:

– Почему?!

– Оно не стучит. – Девочка прижала руку к середине груди.

– Глупенькая! – Засмеялась Ирина. – Сердце вот здесь. – И передвинула маленькую ладошку чуть левее. – Теперь чувствуешь?

Через минуту Вика кивнула:

– Ага. Только оно совсем тихо бьётся.

– Потому что оно ещё маленькое.

Вика вздохнула. Наверное, ей не очень понравился размер своего сердца.

Голоса за дверью стихли.

«А ведь Витя там!» – Вдруг в панике осознала девочка.

Нет, она ни в коем случае не боялась Корнеева, но просто не представляла, как можно будет посмотреть ему в глаза после ТАКОГО.

Сама себе Ирина ни за что бы в этом себе не призналась, но где-то в глубине души ей было неловко за самого Корнеева: ведь тот тоже увидит свою неудавшеюся жертву – ему-то как будет стыдно!

Ирина вскочила с кровати, схватила Ирину за руку и потащила к выходу из спальни. Вика не сопротивлялась: она привыкла всегда и во всём подчиняться своей старшей подруге

В группе никого не было. Пустынное помещение выглядело особенно большим. За дверью мальчишеской спальни царила тишина.

Оказавшись на лестнице, девочка остановилась, прислушалась, что твориться в группе, и тихо, чтобы та не скрипнула, притворила за собой дверь.

По дороге вниз им никто не встретился, только в холле первого этажа мимо пробежали двое мальчишек из старшеклассников – они не обратили на девочек никакого внимания.

Свою группу они отыскали на детской площадке за зданием детдома. Ольга Дмитриевна, засунув руки в карманы плаща, медленно взад-вперёд бродила по небольшой асфальтной дорожке. Время от времени она оглядывала своих подопечных и делала им короткие замечания. Увидев подходящих к ней девочек, воспитательница заметно напряглась.

– Ольга Дмитриевна!

– Что? – Голос женщины прозвучал сухо и отрывисто, словно пистолетный выстрел

– Можно я погуляю? Там, у пруда?

– Да, конечно, иди. Только недолго.

Она всегда так говорила: «только недолго», поэтому такая фраза не значила ровно ничего. Ирина точно знала, что у них есть время как минимум до обеда.

Девочки, взявшись за руки, пошли прочь, и Ольга Дмитриевна с облегчением перевела дыхание. Она сама не понимала, почему в последнее время ей неуютно общаться ни с Соколовой, ни с Казанцевой. Впрочем, Вика и в лучшие времена особенной коммуникабельностью не отличалась.

Кто-то из мальчишек бросил им вслед камушек, и Ирина заторопилась свернуть за угол сарайчика.

Дорога много времени не заняла.

После того, как уехала Люба, Ирина старалась здесь не бывать: это место навевало слишком много воспоминаний. Не то, чтобы эти воспоминания были неприятны, совсем нет, Ирина с теплотой вспоминала чуть ли не каждую минуту, которую они провели вместе. Но само осознание, что всё это никогда больше не повторится, и что вряд ли ей вообще когда-нибудь придётся увидеть Любу, здорово портило настроение.

Ирина устроилась на своём обычном месте. Вика сначала уселась рядом, но вскоре вскочила и, отойдя в сторону, принялась собирать одуванчики. Ирина отвернулась. Ей не нравилось, когда рвали цветы, но свою маленькую подругу она ругать не хотела.

Ирина обхватила руками колени и задумалась, глядя как Вика перебегает от цветка к цветку. Она многое отдала бы за то, чтобы испытывать радость от таких вот простых вещей.

Светит солнышко, чирикают птички, в гуще зелёной травы словно крохотные солнышки торчат головки одуванчиков – И Вике больше ничего не нужно. Она счастлива той полной всеобъемлющей радостью, какой могут быть счастливы только маленькие дети.

А вот Ирина так не могла, и сама это прекрасно понимала. У неё в голове было слишком много всего, о чём нужно было беспокоится. Но, даже если не было повода о чём-нибудь переживать, груз былых неприятностей отравлял беспечность сиюминутных радостей.

Ирина вспомнила, как она приходила сюда раньше, и невольно улыбнулась. Подумать только, какая она тогда была глупенькая: могла часами наблюдать за жизнью всякой травяной мелочи, каждому жучку давала имя… Пожалуй она тогдашняя мало чем отличалась от нынешней Вики; может быть поэтому они сразу и подружились, что были так похожи друг на друга.

В воздухе закружился красно-жёлтый кленовый лист. Ирина проследила за ним взглядом. Лист мягко опустился на воду и заскользил по зеркальной поверхности пруда.

Сзади кто-то тронул Ирину за плечо, она чуть не вскрикнула. Вика улыбалась и протягивала ей букет одуванчиков.

– На! Смотри, какие они красивые!

– Спасибо, Викочка. – Ирина взяла букет и поднялась на ноги. – Ладно, – вздохнула она, – пойдём отсюда. А то ещё захочу с каждым червячком попрощаться – тогда мы и до утра отсюда не уйдём.

– Попрощаться? – Удивлённо повторила Вика.

Ирина кивнула.

– Сегодня мы поедем жить к тёте Лене домой. А сюда больше никогда не придём.

На последней фразе её голос дрогнул. Ирина вдруг снова осознала: всё, что здесь, и этот ствол поваленного дерева, и большой камень около ручья, и сам ручей, даже полянку, на которой Вика собирала цветы – всё это она видит самый последний раз. Девочке снова стало так тоскливо, что захотелось заплакать.

– Тётя Лена хорошая, – после некоторого раздумья проговорила Вика. – Только я хочу сюда ещё приходить. Тут хорошо.

– У нас будет ещё много-много мест, где нам будет хорошо. Честное слово!

Она взяла Вику за руку, и девочки пошли в детдом.

Там они послонялись по первому этажу. Ирина заглянула в приоткрытую дверь кухни, подумав, что работать здесь ей никогда не придётся, но войти внутрь не решилась.

Ноги сами собой принесли Ирину к той каморке, где работала тётя Лена. Ирина точно знала, что у неё сегодня выходной и она приедет только после обеда – забирать её, но всё равно постучалась в дверь. Долгое время никто не открывал, и девочка уже собиралась уходить, но тут дверь распахнулась и на пороге возник Евгений Родионович. В коридоре было довольно темно, но сторож щурился, словно от яркого света.

Разглядев, кто перед ним, он крякнул:

– Алёны Игоревны нету, девочки. У неё сегодня выходной.

– А мы не к ней, – сказала Ирина, – можно мы просто тут немножечко посидим?

– Ладно, – пробасил Евгений Родионович, пропуская девочек в каморку, – проходите, коли не шутите.

Оказавшись в маленьком помещении, Ирина привычно устроилась на стуле в самом углу. Вику, после некоторого колебания, она устроила у себя на коленях. Ну и ладно, что тяжело, зато вместе им гораздо лучше.

Евгений Родионович смущённо укрыл постель смятым и довольно грязным одеялом. Ирина поняла, что сторож только что спал, и ей стало неловко.

Евгений Родионович в это время нажал на кнопку чайника, и тот сразу деловито загудел.

Некоторое время сидели молча. Было видно, что Евгений Родионович чувствовал себя неловко, наверное, он не привык общаться с детьми. Ирина тоже сидела, как на иголках, и только искала причину, чтобы уйти.

Вдруг сторож повернулся к девочке и спросил:

– Ты ведь отсюда скоро уезжаешь?

– Я вместе с Викой поеду, – тихо ответила девочка. – Сегодня.

– Это хорошо. Будешь, значит, жить в семье, как все нормальные дети.

– А сейчас мы…, – Ирина не договорила.

Евгений Родионович покачал головой:

– Нет. Ты же сама видишь, какие тут все, – он помолчал, выбирая слово, – злые.

– Да, – совсем по-взрослому вздохнула Ирина, – вижу.

Евгений Родионович налил кипяток из чайника в большую пузатую кружку, бросил туда пакетик с заваркой, потом спохватился:

– Может тебе тоже чайку?

– Не, не хочу.

Снова наступила пауза.

– Я очень хочу отсюда уехать, – наконец сказала девочка. – Я ни одной минуты больше не могу тут жить. Если тётя Лена скажет, что заберёт меня не сегодня, а завтра, я, наверное, умру.

– Ты прожила здесь семь лет, – сказал Евгений Родионович, скорее утверждая, чем спрашивая.

– Это очень много, – тихо сказала Ирина, глядя в пол. – Сейчас я даже не помню, что жила где-то ещё.

– Ты и не можешь этого помнить, ты была слишком маленькой.

Ирина кивнула и ничего не ответила. Её взгляд упал на вешалку, где висели рабочие халаты, и ей стало очень тоскливо.

Она уже привыкла, что к ней самой относятся не очень хорошо, в последние дни это обострилось до крайности. А кто знает, какие проблемы у тёти Лены из-за того, что она хочет забрать их к себе домой? Как к ней относятся те, с кем ей здесь приходится общаться?

Вряд ли у взрослых всё так хорошо, как они стараются показать это своим воспитанникам. У Ольги Дмитриевны и Людмилы Ивановны это получалось совсем плохо, всё-таки большую часть времени они были на виду у детей.

Ирина отсюда уедет, не сегодня, так завтра или послезавтра, а тётя Лена так и останется здесь работать, будет каждый день приходить сюда, одевать вот эти халаты, ходить по коридорам, мыть полы, видеть ребят из её группы, воспитательниц…

Ирина почувствовала, что на глаза наворачиваются слёзы. Она ещё отсюда не уехала, а ей уже становилось жалко. Только вот, непонятно чего – жалко…

– Алёна Игоревна очень хорошая, – сказал Евгений Родионович, перебивая её мысли. – Плохо только то, что она ещё ребёнок.

Ирина вскинула на него глаза:

– Она же уже взрослая!

Евгений Родионович улыбнулся:

– Это ты взрослая, Ирочка. А она ещё ребёнок. Такое иногда бывает. Не надо её обижать, ладно?

Ирина кивнула. Она несколько минут переваривала полученную информацию, затем осторожно поинтересовалась:

– А вы не знаете, почему тётя Лена захотела нас взять?

Старик задумался, наконец медленно, словно с усилием, покачал головой?

– Не знаю, Ира. Может быть потому, что вы с Викой хорошие. Тут ведь больше некого, кроме вас, брать.

– Зачем – брать? – Возразила девочка. – Ведь она могла бы просто работать тут иногда разрешать нам сидеть здесь.

Евгений Родионович хмыкнул:

– Ну, красавица, плохо ты свою маму знаешь, если думаешь, что она могла бы прожить без вас.

Ирина вспыхнула: первый раз тётю Лену при ней назвали мамой. А когда она осознала, что именно сказал сторож, у неё даже перехватило дыхание.

Евгений Родионович наблюдал за девочкой с лёгкой усмешкой, словно точно знала, о чём она думает.

Разговор как-то сам собой увял. Они ещё какое-то время посидели, перекидываясь ничего не значащими фразами, а когда Вика захотела в туалет, Ирина вскочила:

– Мы пойдём, ладно? Спасибо вам, дядя Женя!

За тётю Лену теперь она теперь была спокойна. Если Евгений Родионович считает её хорошей, значит и все остальные относятся к ней хорошо.

Глава 8

Не находя, чем можно заняться, Ирина принялась бродить по длинным коридорам: заходить в группу она боялась, а на улицу идти не хотела: опасалась, что пропустит приезд тёти Лены.

Здесь Ирина прожила семь лет и привыкла считать это большое трёхэтажное здание своим родным домом, всё тут было знакомо ей до мелочей. Однако сейчас, с болезненным вниманием приглядываясь к окружающей обстановке, девочка вдруг стала понимать, как тут неуютно. Облупленные, давно небелёные потолки; стены, выкрашенные неприятной бледно жёлтой краской, словно в больнице; намытые до белизны паркетные доски пола – всё это навевало такую тоску, что Ирина не выдержала и присела перед Викой на корточки:

– Пойдём гулять!

– Опять? – Удивилась та.

– Я не могу… здесь… быть, – путанно пояснила девочка.

Она снова вышли на улицу, привычно взявшись за руки медленно обошли вокруг здания, но к ребятам из своего класса подходить не стали, вместо этого Ирина устроилась на краю заброшенной песочницы неподалёку от ворот, обхватила руками колени и напряжённо принялась разглядывать ворота, калитку сбоку от них и даже выбитый фрагмент ограды, который был хорошо виден с этого места.

«Хотя, – подумала Ирина, – тётя Лена со своим мужем вряд ли будут пролезать через дыру в заборе. Но, кто знает, что может вдруг случиться.»

Ждать было невыносимо скучно. Ирина вскочила с места, прошла взад-вперёд вокруг песочницы, устроилась на прежнем месте, потёрла рукой лоб, снова подумала о температуре.

«Может пойти к Инне Игоревне градусник попросить? Нет, это всё ерунда! Тогда куда ещё можно пойти?»

Вика, крутившаяся неподалёку, наконец уселась рядом с подругой:

– Ты места себе не можешь найти, да?

Ирина даже рот приоткрыла от изумления:

– Откуда ты такие слова знаешь?!

Та смущённо пожала плечами:

– Не знаю. Ира, а мы скоро поедем к тёте Лене?

– Да, – коротко ответила та и отвернулась. Взгляд её скользнул по крыше здания. На фоне глубокого голубого неба были видны края листов шифера – выщербленные, с неровными краями, позеленевшие от времени.

Ирина вдруг подумала, что когда-нибудь, через много-много лет она будет проходить по улице мимо детского дома, и увидит этот шифер, когда этот дом станет для неё совсем чужим, тогда она вспомнит всё, что было с ней сейчас, вот именно в эту минуту.

Девочка обернулась к Вике, чтобы сказать ей это, и слова замерли у неё на губах. Она увидела, как к ним быстрым шагом приближается Ольга Дмитриевна. В глазах потемнело, и Ирина едва удержалась, чтобы не упасть в обморок.

– Ты тут?! Я тебя всюду ищу!

Ирина хотела спросить, что случилось, но не смогла.

– Андрей Васильевич очень просил тебя зайти, Ирочка.

Странно было слышать от Ольги Дмитриевны «Ирочка», обычно она говорила «Соколова», и даже ни разу – «Ира». Задумавшись над этим, она не сразу уяснила смысл слов.

– Какой Андрей Васильевич? Ди-директор? – От изумления она даже стала заикаться.

– Да. Он ждёт тебя в кабинете. – Ольга Дмитриевна уже пошла обратно и через несколько шагов, обернувшись, бросила. – И Вику захвати с собой.

Ирина сильно до боли сжала руки. В голове мгновенно пронеслись множество самых невероятных догадок и предположений. Неужели что-то случилось? Или, может быть, тётя Лена решила увезти её позже? А может и вообще произошло что-то такое, из-за чего никакого удочерения не будет? С чего это Ольга Дмитриевна стала такой доброй?

Ирина долго привыкала к мысли, что жить в детском доме ей осталось совсем мало, и про себя считала дни, сколько именно. Теперь же, было достаточно одного ничтожного повода, она тут же поверила в обратное. И мысль, что она будет жить в семье, сразу стала дикостью.

Ничего не объясняя, она схватила Вику за руку и увлекла за собой. Девочка не сопротивлялась. Она вообще всегда во всём подчинялась своей старшей подруге, а в последнее время они сблизились особенно. Однако что-то во взгляде Ирины было такое, что она робко поинтересовалась:

– А что?

Впервые в жизни у Ирины появилось желание ударить Вику. Сильно. По лицу. Чтобы не улыбалась. Нашла время смеяться! Тут такое, а она – улыбается!

Вместо этого она резко дёрнула её за руку:

– Молчи!

Вика всхлипнула, но Ирина не обратила на это никакого внимания.

Она не осознала, как добралась до второго этажа, и опомнилась только перед дверями кабинета директора.

– Подожди пока здесь, – омертвевшими губами прошептала она Вике и медленно, словно во сне, подняла руку и постучала.