Хроники ГСМ. Это больше, чем правда, это – жизнь!

– Ну, как? – вопросительно-робко глянул на меня Евген, когда я вернулся, уже совершенно успокоенный.

– Всё хорошо, все остались целы и невредимы!

– В каком смысле?

– В самом прямом.

– Значит, это была не она, – разочарованно протянул Евген.

Лицо его окатила тёмная волна печали, парень съёжился, поник, и мне его стало очень жалко:

– Не грусти, Евгенчик, все узлы когда-нибудь да развязываются, а если нет, то Гордий давно подсказал идеальный выход!

– Это ещё кто такой? – волну печали с лица Евгена смыла волна любопытства.

– Это мифологический персонаж, – пояснил Женька, попыхивая дымком, – он узлы не развязывал, а разрубал.

– Ну и правильно, – одобрил Евген, – чего с ними возиться!

– Правильно, конечно, только вот верёвочку потом как свяжешь?

– Да чего её связывать, мало этих верёвок, что ли?

– А если эта верёвочка – судьба?! – выдохнул с горечью я.

Евген непонимающе посмотрел на меня, после перевёл взор на Женьку:

– Чего это он?

Но я не дал Женьке ответить:

– Да ничего, всё хорошо! Ты мне, Евгенчик, скажи только одно: где ты углядел целую стаю белых «девяток»?

– Да не знаю я, Серж, но мне показалось, что там их так много!

– Ага, и во всех находятся голубоглазые девушки! – ухмыльнулся Женька.

– Я даже и не успел разглядеть, кто там в машине. Я, как только увидел эту «девятку», сразу же помчался, чтобы порадовать Сержа!

– И тебе это удалось бесподобно. Спасибо, Евген! – поклонился я и приложил ладонь к груди.

– Кстати, а где пирожки? – вдруг вспомнил Женька. – Только не говори, что ты их все сожрал от радости!

– Да я как-то и позабыл о них.

Женька снял очки и поднялся с кровати:

– Прошу всех встать по стойке «смирно»!

Мы с Евгеном, ничего не понимая, поднялись.

– Серёга, запомни этот день и запиши дату в свои анналы. Я думаю, что больше такого чуда не случится.

Я умею мыслить и логически, и абстрактно, и, если необходимо, абсолютно алогично, но проникнуть в логику Женькиных инсинуаций мне не удалось. А тот, видя наше полнейшее недоумение, и испытывая от этого радостное превосходство, торжественно объявляет:

– Сегодня, в первый и, наверняка, в последний раз в жизни Евген забыл про еду! А это значит, что не за горами апокалипсис или, на худой конец, – коммунизм!

13

– Нет, ну откуда только привозят эту гадость?! – выплюнул Евген, войдя в комнату и плюхнувшись в изнеможении на своё ложе.

– Чем ты опять недоволен? – оторвал взор от книги Женька.

– А всем!

– Это понятно, но чем конкретно?

– Вода тут какая-то… – Евген напрягся, подыскивая походящее слово, и его физиономию разукрасили полутона разумности.

– Здрасьте, – я с наслаждением оторвался от изучения компьютерных премудростей и развернулся к Евгену. – А вода-то чем тебе не угодила?

Но тот, совершенно не слыша меня, наконец-то отыскал заветное словечко и, разведя в стороны руки и склонив голову набок, вывалил его нам:

– Ненастоящая!

– Ненастоящая? – теперь уже Женька завалил башку на плечо и приподнял очки над глазами. – И какая же она?

– Вероятно, недостаточно мокрая, – высказал я гипотезу. – Или слишком влажная?

Евген лишь тонко ухмыльнулся и посмотрел на меня, как на выпускника дурдома, но после, тоном Ноя, отмотавшего девятисотлетний срок жизни, пояснил:

– Эта вода, Серж, не смывает мыло!

Женька опустил очки на переносицу и, теряя интерес к беседе, вновь принялся за чтение.

Я же, обладая кое-какими остатками знаний школьной программы по химии, решил объяснить Евгену странности нашей воды:

– Тут всё очень просто. Вода эта скорее всего речная, а поскольку реки здесь не родниковые, а верховые, то и влага поступает в них в виде осадков. Ну, а осадки, как тебе хорошо известно из школы, – это проходят в третьем классе, там ты должен был учиться! – это водичка дистиллированная.

Евген смотрел на меня, как крестоносец на бронепоезд – недоверчиво и абсолютно неосмысленно

– Неужели тебе не понятно?! – я даже растерялся от такого тупизма. – Вода дистиллированная, а это значит, что в ней нету солей!

Взгляд Евгена не изменился.

– Солей нету! – почти закричал я, и Женька, уже совершенно не помышлявший о чтении, с удовольствием закурил и приготовился получать удовольствие от происходящего.

– Ну что ты кричишь, Серж, я всё понимаю – в этой воде нет соли. Да я её сколько выпил, уж если бы она была солёная, небось, почуял бы!

– Придурок! – выдохнул я и повернулся к Женьке, как бы прося помощи, но тот тихо давился смехом.

– Ладно, объясняю подробно. В дистиллированной воде не содержатся соли, но это не та соль, которой мы заправляем кашу, Евгенчик! Хотя, если быть точным, то это тоже соль – хлорид натрия, но в данном случае это к делу не относится.

По выражению глаз Евгена я понял, что запутал его этим замечанием ещё больше. Тогда я решил всё упростить до идиотизма:

– Короче, в нормальной воде содержатся вещества, которые расщепляют жиры, и происходит реакция замещения, – тут я вовремя притормозил: – В общем, соли растворяют мыло и оно превращается в другие вещества. Но это происходит в нормальной воде, а в дистилляте нет ни хрена, поэтому и мыло не расщепляется! Вот и всё!

– Ну а я что сказал? Что это – ненастоящая вода! – удовлетворённо заулыбался Евген.

И тут относительную тишину комнаты разорвал звук, который я вначале принял за вопли пьяного слона, перепутавшего в первую брачную ночь слониху с антилопой гну. Это смеялся Женька!

Успокоился он довольно скоро и, вновь закурив, посетовал:

– Какая жалость, что не было магнитофона! Тут Дубовицкая со своей бандой и близко не валялась!

А Евген посмотрел на меня долгим пронзительным взглядом и уважительно сказал:

– А ты, Серж, здорово в химии шаришь, наверное, это твой любимый предмет был в школе?

– Просто Серёга в школе учился, а ты там отбывал наказание! – уточнил Женька.

– Да ладно, – обиделся Евген, – я тоже в химии поработал. У нас в городе завод есть химический, так я там кислоту разливал. Между прочим, завод этот замутил мужик один, вы его должны знать.

Мы с Женькой недоумённо переглянулись.

– В Питере ему памятник стоит.

– И как же его фамилия? – уточнил я.

– Да хрен его знает, не помню я!

– Ну, это и к лучшему, – констатировал Женька, – а то сейчас начнём выяснять, что за мужик, в пиджаке или с бородой, сидит или нет. А это всё уже было!

– Да, – подтвердил я, – и гораздо интереснее! Но, Евгенчик, ты хоть что-нибудь понял из того, что говорил я, или нет? Только честно!

– Да что я, совсем полный дебил?! Ясно, что если в воде нет соли, то мыло она смывать не будет.

– Правильно! – вздохнул я с облегчением.

– А поэтому, – продолжил Евген, – я сейчас возьму с собой пачку соли, высыплю её в таз с бельём, и всё отстирается легко!

14

Вскоре после нашего диспута о ценности местной воды, от Иваныча, с оказией, пришло распоряжение. Кому-то из нас было необходимо смотаться к гидрологам, расположившимся недалеко от нашего домика, и получить от них некоторые данные. Кто-то из нас, оказавшийся, естественно, мною, ибо инженеры второй категории не предназначены для курьерских работ, завёл свой драндулет и отправился в путь.

Езды было всего ничего – километров пятнадцать, но путь проходил как раз через памятное место, ставшее почти священным для меня. Я остановился на обочине, вышел из кабины и встал, скорбно склоня голову, словно поминая свою прошлую жизнь.

Возле меня тормознул нефтевоз, и из кабины выглянула весёлая кавказская рожица:

– Слюшай, дарагой, савсем паламался, да?

– Совсем, – ещё больше понурил голову я.

– Памочь надо, да?

– Да кто ж мне поможет, – промямлил я, и только тут осознал, что же может подумать в этой ситуации сторонний наблюдатель. – Да нет, брат, всё хорошо, просто вышел мозги проветрить. Езжай, спасибо!

«Урал», грозно взревев своим мощным двигателем и обдав мою хмурую физию горячей отработкой, неторопливо двинул на юг. А я, пару раз чихнув, почему-то повеселел. Ведь я же попросил Иваныча отыскать мою незнакомку, и он обещал это сделать. А если уж Иваныч обещает, то всё будет в порядке, вопрос лишь во времени. Нужно ждать!

Гидрологов я отыскал легко. Возле небольшого серенького балка, покрытого резиновым шифером, болтались несколько вахтовиков.

«Интересно, чего они тут собрались? – задумался я. – Неужели и им нужны данные о речках и ручейках?»

Но, когда я вошёл в балок, этот актуальный вопрос разрешился сам собою. В тесном, но очень чистеньком и опрятном помещении, находились несколько женщин. То, что это именно женщины, было понятно сразу, несмотря на то, что одеты они были так же, как и мы – в противоэнцефалитные костюмы и резиновые сапоги. Но вот головы их, в отличие от наших, были покрыты разнообразными косынками.

Гидрологов было трое. Одна из них давно и уверенно прошагала по жизни пятый десяток – это я понял по её лицу, красиво оттенённому сеточкой морщинок. Но зато обе её коллеги были достаточно молоды, хотя подробно мне их разглядеть не удалось.

– Привет, о прелестные гидрологини! – низко поклонился я.

– Привет и тебе, прелестный незнакомец! – парировала пожилая. – Там, на свежем воздухе, томятся ещё некие прелестники, так шёл бы тоже к ним, а!?

– За что же такая немилость? – оторопел я. – Неужто вам даже нелюбопытно узнать, для чего я к вам прибыл?

– Да знаем мы, для чего все вы прибываете! Только хрена с два чего тут обломится!

Я несколько растерялся от такого приёма, но быстро понял его подоплёку.

– Да нет, я к вам не свататься приехал и даже не заводить знакомства. Мне нужно получить данные по некоторым объектам, например, по ручью Сеттявис.

– А-а, так ты геодезист? Тебя Николай Иванович послал?

– Ну, я бы не сказал, что он меня так уж и послал, поскольку у нас хорошие отношения, но вот попросил заехать, это да.

– Так что ж ты молчал?!

– Да как-то я и не заметил, что молчу, – несколько жеманно пожал я плечами.

– Смешной, – хихикнула девушка, сидящая за столом над разложенными схемами.

– И почти симпатичный, – добавила вторая, притулившаяся в затенённом углу балка.

Мне стало даже как-то обидно за это «почти», хотя на роль красавца я никогда не претендовал:

– Может, вы и решили, мадам, что я сюда из Питера прискакал на конкурс красоты мужских физиономий, но, уверяю, так низко я падать не собираюсь!

– Во-первых, не мадам, а мадемуазель, – поправила меня девица и ещё глубже вдавилась в угол балка, – а, во-вторых, я не хотела вам нанести такую глубокую обиду!

Я хотел было как-то осадить девчонку, но вдруг понял, что она едва сдерживается от смеха. Не зная, как же правильнее разрядить обстановку, я лишь выдал:

– Один ноль в пользу гидрологии!

– И всего-то? – удивилась третья гидрологиня. – Я думаю, что Ларочка заслужила хотя бы два очка!

– По суровым, но справедливым правилам тундры за победу присуждается только одно очко, и оно – ваше! – милостиво заявил я. – Приезжайте к нам, на сотую, и там мы продолжим наш поединок.

Меня почему-то стала тяготить эта беседа, а в душе заскреблись смутные предчувствия:

– Я очень тороплюсь – геодезия зовёт! Выдайте мне, пожалуйста, материалы.

– Да ради бога, – пожала плечами старшая и протянула мне папку, – всё давно готово. А вот в гости мы к вам обязательно заявимся. Очень уж хочется взглянуть на ту самую геодезию, ждущую вас с таким нетерпением.

15

Женька изящно разогнал по поверхности лужи нефтяные пятна и надолго припал иссушенным ртом к влаге. Утолив жажду, он сменил позу из Кама-сутры на обычную и менее сексуальную – встал в полный рост.

– Ох, и здорово! – потряс он мокрой бородой и полез в карман за никотиновым допингом.

Следом за ним плюхнулся в лужу и Евген и, жадно причмокивая, принялся заливать грязноватой водой свою систему охлаждения. Наполнив утробу под завязку, он вытер рот и блаженно улыбнулся:

– Точно, босс, это просто кайф! И как ты, Серж, можешь целый день не пить? Я не представляю!

– А я не представляю, как вы можете пить эту гадость. Тут же вся таблица Менделеева плавает или по дну ползает!

– Да-да, – насторожился Евген, – где-то я про эту таблицу уже слышал.

– Это тоже в школе проходили, – подсказал Женька, – её, как ты выразился, Менделеев замутил. А находятся в этой таблице все химические элементы, существующие в природе, и расположены они в определённом порядке. Кстати, Евген, а откуда это ты словечко такое подхватил?

– Да нормальное слово. Замутить – это значит, что-то сделать или придумать. Просто вы уже старые и нас, молодых, не понимаете!

– Ах ты, зараза, – возмутился Женька, – это я-то старый? Да мне ещё сорока нет!

Евген посмотрел на него снисходительно:

– Старый – это тот, кому больше тридцати!

– В таком случае, я вообще развалина древняя, а Фёдорыч – высохшая мумия! – сделал вывод я.

– Да я и сам-то уже не молодой, – вдруг загрустил Евген, – ведь мне уже двадцать семь!

– Пора на свалку, дружок! – похлопал его по плечу Женька.

А я поболтал сапогом в луже, из которой так жадно хлебали мои коллеги, и заявил:

– Будете пить такую гадость – точно постареете! И возраст тут совершенно не при чём. Ты лучше расскажи-ка, Евгенчик, какие там у вас, молодых, ещё есть словечки интересные.

– Всякие есть, что я, словарь ходячий, чтобы всё помнить.

– Ну, хоть что-то.

– Ну, – почесал Евген лоб, – замутить, тусоваться. Ещё дискотеки мы называем кислотными.

– Кислотными? – удивился я. – А почему?

– Почему-почему, да потому, что они – кислотные!

– Это, конечно весомый аргумент, – съязвил Женька, – но кислота-то здесь с какого боку?

– Да ни с какого. Это значит, что дискотека крутая, отпадная!

– Нет, Евген, – усомнился я, – тут что-то не то. Это, вероятно, потому, что на этих дискотеках торгуют наркотой, а она на жаргоне и есть кислота.

Евген посмотрел на меня очень удивлённо и, вместе с тем, уважительно:

– А ты, Серж, совсем не старый!

– Ну, спасибо, спасибо, что годков мне поубавил!

А Евген, не уловив иронии, оживился:

– А вот ещё словечко есть: попыжить.

– Попыжить? И что же сие значит?

– Это значит, что, вот, у тебя что-то было, и вдруг – нету.

– Потерять, то есть? – предположил Женька.

– Нет, не потерять.

– Значит, пропить, – попытался угадать я.

– Нет, не пропить.

– Тогда украли! – твёрдо заявил Женька. – Больше ничего быть не может!

Евген хитренько улыбнулся, видя полный примитивизм нашего мышления, и высказал познания в филологии:

– Попыжить – это когда у тебя что-то было, и вдруг оно – бац! – и уже его нету! И никто не украл, никуда не потерял. Просто оно бесследно исчезло, кончилось.

Евген нас победно оглядел, но мы лишь разочарованно пожали плечами. А Женька, снова закурив, бросил:

– Нагнал тут тьмы на египетские пирамиды, а разогнать забыл!

– Да, Евгенчик, – поддержал я его, – какой-то туфты ты тут налепил нам!

– Вы просто не сечёте в правильных словах! – слегка обиделся тот. – Я же так подробно объяснил!

– А ведь точно, Серёга, – неожиданно оживился Женька, – это очень правильное объяснение. Сам посуди. У нас было столько жратвы, что не знали, куда её разложить. И вот проходит совсем немного времени, а вся провизия куда-то исчезает. И, заметь, что никто её не воровал, да и съесть столько мы не могли. Где всё?

– Не иначе, кто-то попыжил, – делаю вывод я. – Только кто он, этот кто-то? Да и с пирожками у нас та же проблема. Всё кем-то попыжено!

– А я-то здесь при чём? – безо всякого энтузиазма вопросил Евген и, встав на карачки, принялся с показной жадностью хлебать цветистую водицу.

16

Мы сидели в балке у Палыча. Нас было семеро: наша доблестная бригада и бригада самого Палыча, но плюс Пилял. Дело в том, что Фёдорыч, умело использовав всех и вся для наиболее скорейшего выполнения своего задания, успешно справился с ним и свалил домой, великодушно предоставив оставшимся устранять мелкие недочёты и неожиданно возникающие проблемы. А проблемы возникали постоянно, потому что заказчики – в пику канувшим советским временам – стали более требовательны и более наглы. Но что делать, кто платит, тот и диктует, и приходится с этим мириться и выполнять самые смешные пожелания.

Так вот, Фёдорыч уехал, а с ним подался до дому и неправильный Сапог, и у Палыча теперь была суперправильная бригада, которая нынче хлебосольно принимала бригаду нашу в своём уютном балке. Для тех, кому слово балок ничего не говорит, я посоветую вспомнить американские фильмы, в которых крутые авто таскают огромные домики на колёсах. В этих домиках есть всё: водопровод, туалет, телевизоры, кондиционер, классная мебель и ещё много-много других приятных бытовых мелочей. Балки, в коих нам приходится жить здесь, в Заполярье, очень похожи на эти домики. Они тоже на колёсах и тоже огромны, даже более огромны, чем американские аналоги. В них тоже есть водопровод (только местный – в пластиковой бутылке из-под воды), туалет (но он в основном на улице), кондиционер (если открыть зимой двери), мебель (правда, она менее классная) и много-много других приятных бытовых мелочей (топоры, лыжи, нерабочие автомобильные двигатели и иные запчасти, а так же старые валенки и сапоги, которые уже ни на что негодны, но выкинуть их на свалку рука не поднимается).

Итак, мы сидели в уютном голубом балке (это цвет его, а не сущность!) и делились впечатлениями от работы, быта и жизни своей в частности и человечества в целом. Когда проблемы всего человечества были легко разрешены, а для лечения заболевшей дибилизмом цивилизации гомо сапиенс были выписаны необходимые рецепты, темы постепенно приземлились и стали касаться нас самих. Я с большим удовольствием рассказал о своих находчивых друзьях, не растерявшихся в тяжёлой ситуации и сумевших не только не заблудиться ночью в комнате, но ещё и создавших оригинальный план – вершину картографического творения! Палыч, в силу своего образования более других оценивший эту ситуацию, просто катался на нарах от смеха, представляя пьяного Евгена с планом в руках.

Но как-то незаметно разговор перешёл на Фёдорыча, и тут уж Сапоги принялись выплёскивать дозы претензий к этому легендарному человеку.

– Приехали мы на трассу, дед инструмент устанавливает, – рассказывал Мишка, – я заправляю пилу и жду, когда он мне выдаст направление. Вдруг, смотрю, а он весь побелел, потом побагровел. Ну, думаю, плохо человеку, счас упадёт. Нет, не упал. Уставился на меня да как заорёт: «Ё….. м…! С… -….ь, ты что мне не сказал, я карандаши и блокнот забыл!» И начинает махать руками и подпрыгивать, как козлик. Я поначалу подумал, что он шутит, разве это моё дело – за блокнотиками его приглядывать? А он орёт да орёт, даже в ушах позванивать начало. И ясно мне стало, что он всё это серьёзно! Ах, гад, думаю, счас я тебе устрою! Завожу пилу, поднимаю её на уровень груди и иду на деда. Подхожу к нему и говорю: «Стой смирно, я сейчас из тебя карандашики выпиливать буду!» Гляжу, а дед опять побелел, назад отскочил и заулыбался как-то странно: «Ты что, Миша, я же пошутил!» С тех пор, когда я с пилой в руках, он всегда спокоен и на приличном расстоянии от меня.

– А ты расскажи, Миха, как он нас посылал визирки рубить! – заёрзал от возбуждения Колян. – Нет, я лучше сам расскажу! Погода была поганая, дождливая, видно, что старому так неохота на трассу шлёпать. Он думал-думал, да и говорит: «У меня тут дел с бумагами немеряно, а вы идите без меня, я вам объясню, что и как делать». И начинает нам рисовать какую-то фигню, вот типа Женькиного плана. Вот тут, говорит, прорубите двадцать метров прямо, потом десять – перпендикулярно, потом ещё двенадцать метров под углом в сорок пять градусов, а дальше всё прямо и прямо. И выйдите вы на угловую точку. Целый день мы, идиоты, рубились под дождём! Валим ёлки, валим, а угла всё нет. Вернулись, говорим, мол, хрен ты, старый, угадал, не вышли мы на точку! Тот подумал малехо и нарисовал всё по-другому, как он сказал, попроще. На следующий день мы опять давай рубиться зигзагами, и опять впустую! На третий день он опять берёт карандашик и начинает нам рисовать направление, но тут я не выдерживаю: «Всё, старый, сам бери топор, пилу и иди по своим чертёжикам, а мы здесь останемся, будем тебе карандаши затачивать!»

Колян, выпустив пары, успокоился и примолк.

– Так что, он пошёл с вами? – не вынес молчания Евген.

– А куда он, на хрен, денется!

Время бежало быстро и неотвратимо, как прибыль в карман хозяев нефтепровода, под который мы и прокладывали трассу. Солнце юркнуло за горизонт и потянуло за собой прозрачную пелерину дня. И её край мягко стирал с неба режущую глаза яркость и открывал прячущийся под нею бархатный темно-синий полог, на котором робкими редкими звёздочками проявлялась бесконечность Вселенной.

– Ну ладно, Женя, встретимся на двадцать третьем углу, – сказал на прощание Палыч.

– Да, как в кино: место встречи изменить нельзя, – кивнул Женька. – У тебя как с ходами? Всё в допусках?

– Нормально, у меня все ходы записаны! – шутканул Палыч. – Есть, правда, одна нестыковочка, но я, кажется, нашёл, в чём там дело.

– Может, нужна помощь? Давай вместе прикинем, посчитаем.

– Да нет, Женя, разберусь.

– Что ж, тогда поехали. Серёга, заводи «братишку». Евген, ты едешь или как? – окликнул Женька нашего главного попыжиста.

Тот быстро попрощался с Сапогами и Пилялом и вприпрыжку побежал к машине:

– Как же это я да не еду?! Вы же без меня там сойдёте с ума и помрёте от скуки!

– Умереть от скуки может быть нам и не суждено, но то, что мы с твоей помощью перекроим свои умишки, это без всяких сомнений! – уверенно заявил я и запустил двигатель «уазика».

17

– Нет, этого быть не может! – просто взвыл Евген.

– Может, может. В жизни, Евгенчик, может быть всё, абсолютно всё, даже то, чего быть никак не может! – успокоил я его.

– Да, странное это дело – лежит и никому не нужно! – ехидно глядел на Евгена Женька. – Некому попыжить, да и тебе некогда!

А суть дела была в следующем. Здесь, в комяцкой тундре, в краю, где всё подчинено нефтедобыче и нефтеперекачке, постоянно шло строительство: дорог, трубопроводов и разнообразных линий электропередач. Но даже теперь, во времена торжества частной собственности, когда считается каждая копеечка, раздолбайства вполне хватало. Тут и там по тундре торчали опоры, подцепившие провода, которые не шли никуда, а по земле, между кочек и в зарослях карликовых берёзок, эти провода извивались блестящими серебристыми змеями. А провода – это, как не так давно стало нам известно, не столько средство транспортировки электричества, сколько средство заработка. Провода – это алюминий, а алюминий – это деньги! И уж кому-кому, а Евгену это было известно не понаслышке:

– Блин! Да что же это такое делается! Я дома весь выворачиваюсь, влезаю в каждую афёру, чтобы только надыбать хоть пару килограммов металла, а тут он везде валяется! И никто его не берёт! – и Евген бросал на нас беспомощные взгляды.

Постепенно он всё же стал свыкаться с мыслью, что для этих мест явление это нормальное, но сегодня его снова прорвало. И причина тому была. Сегодня мы обнаружили целую катушку «нулёвого» провода сечением сантиметра в три, и было очевидно, что всё это богатство позабыто-позаброшено. Вот тут-то Евген и взвыл:

– Нет, этого быть не может!

Мы с Женькой ушли уже метров на триста от злополучной катушки, а Евген всё ещё ползал по ней, обливая горячими слезами элемент таблицы Менделеева под номером тринадцать.

Догнал он нас на следующей точке и твёрдо заявил:

– Этот металл будет моим! Я его на хребте унесу! Серж, поможешь мне?

– Ага, мечта всей моей жизни – это таскание алюминия до капитальной поломки хребта.

– Да нет, ты будешь его только возить до дому, а всё остальное – мои проблемы.

– Знаю я твои проблемы! Ты всегда лихо начинаешь, ну а потом – помогите, друзья, пропадаю!

– Тогда я буду всё таскать на себе! Ну как я брошу это богатство, ведь тут тонна, не меньше!

– Хорошо, Евген, допустим, ты это всё порежешь и перетаскаешь. Но кому ты продашь своё богатство? Здесь ведь нету приёмных пунктов.

– О, я найду!

И Евген нашёл! Уже через два дня у него был оптовый покупатель, снабдивший новоявленного металлиста мощными ножницами, которые используют в своей работе электрики и медвежатники. Правда, цена за килограмм металла была невелика – десять рублей, но Евгену это очень подходило, да и выбирать было не из чего:

– Это фигня, что всего десятка. Тут везде столько товара, что я заработаю легко на домашний кинотеатр!