Полная версия
– Как же она созерцает то, чего не видно? – с недоумением спросила Майя.
– Точно так же, как мы воспринимаем мир во сне. Ведь когда человек спит, его душа покидает тело, а душе не нужно зрение, слух и обоняние. Мы и так всё видим в сновидениях, хотя глаза у нас закрыты.
– Это точно, – подтвердила Майя, – и так же разговариваем во сне, не раскрывая рта.
– Веда говорит, – с жаром продолжила Жива, – что в начале было не слово, как это сказано в евангелии от Иоанна. А в начале был сон. И в конце будет сон. Из сна мы вышли, обретя для жизни на Земле физическое тело, и в сон вернёмся, когда оно умрёт. Вот почему Веде так легко общаться с душами мёртвых. Она их спрашивает, а те ей отвечают. Поэтому Веда и знает многое из того, чего не ведают другие. Она мне много чего порассказала об этих тварях.
– Как же они выглядят?
– Верхняя половина у них человечья, а вот нижняя… – Жива умолкла.
– Что? – нетерпеливо переспросила Майя.
– Нижняя, как у рептилий. Или бывает наоборот. Тело, как у человека, а на плечах – змеиная голова. С лысым черепом, без ушей и без волос. Или с перепончатыми крыльями за спиной, как у летучих мышей.
Майя посмотрела на кузину с недоумением. Той пришлось объяснять подробнее:
– Пришельцы ведь были рептилиями. Всякими там летающими ящерами и змеями. Твари вступали с земными женщинами в связь, и те поначалу рожали всяких уродов – наполовину людей, наполовину змей, короче говоря полудраконов. Постепенно эти мрази, лишаясь крыльев и змеиного хвоста, стали приобретать человеческий облик. И вскоре превратились в затваренных, которых почти невозможно отличить от истинных людей. Хотя они и выглядят сейчас, как люди, ничем от нас почти не отличаются, но на самом деле это – нелюди. При этом себя они считают сверхлюдьми.
– Я совсем уже запуталась с тобой, кто тут люди, а кто – нелюди.
– Внешне затваренные похожи на нас, только вот тут, – постучала она по лбу, – они иные. Они, как зомби, свято поклоняются тому, кто их создал. А поскольку один из создателей их был змееголовым, другой же был летучей мышью, то в знак завета с ними, и чтобы быть на них похожими, они специально поначалу сбривали себе волосы и подрезали уши.
– Какой ужас! – воскликнула Майя. – Зачем?
– Ну, это типа карго-культа такого… когда туземцы во всём копируют пришельцев.
– Да бред какой-то! Ну, ладно, волосы, но зачем уши подрезать?
– А чтобы придать им остроугольную форму, как у эльфов.
– Так вот как появились эти эльфы! – догадалась Майя.
– А ты как думала! – усмехнулась Жива. – Вот, а чтоб ничем не отличаться от людей, среди которых им приходилось жить, они на лысые головы надевали парики. Уши же они себе обрезали во младенчестве, чтобы этого никто не видел. Типа того, как сейчас семиты в знак завета со своим богом обрезают мальчишкам письки. Но в последнее время мода на остроугольные уши канула в лету. Лишь ярые фанатики оставляют их себе. Новое поколение предпочитает сейчас уже влитые ушки.
– Как это?
– Без мочек. Первым завёл это поветрие Ван Гог, когда опасной бритвой отрезал себе мочку, а затем запечатлел себя на автопортрете с перевязанным ухом. И вот теперь многие в угоду моде с помощью пластических хирургов делают себе тоже самое.
– С ума сойти! – ужаснулась Майя. – Ну, ладно уши, но зачем носить парики? Откуда они возьмут столько волос?
Жива улыбнулась.
– Ты, что, объявлений не видела?
– Каких?
– «Куплю волосы дорого».
– Видела. На каждом углу висят.
– А ты не задумывалась, кому нужны эти волосы и для чего? И почему парикмахеры называются парикмахерами.
– Хочешь сказать, что эти парики делают для себя иные? Не может быть, – раскрылись глаза у Майи.
– Может. Все они шахер-махеры, имитаторы и фейкоделы. Вся суть нелюдей, всего этого змеиного и эльфиного племени сводится к обману. Они и дня не могут прожить без лжи. Они будто живут в каком-то Зазеркалье, выдавая чёрное за белое. Так, они уверяют всех, что побывали на луне, хотя эту луну они сняли в Голливуде. Заставили поверить весь мир, что башни-близнецы разрушили самолёты, а на самом деле они были взорваны изнутри. Нелюди любят всё переворачивать с ног на голову. Вот и держат нас за дураков, уверяя, что они единственные люди на Земле, а все остальные просто животные в виде человека. Даже теорию выдвинули, что мы произошли от обезьян.
Они почему-то уверены, что у нас нет души. Вернее, душа есть, но она не божественная, как у них, а – животная. Поэтому и не считают нас за людей и на полном серьёзе, воспринимают нас, как овец, будучи сами при этом волками в овечьих шкурах.
– А они что, бессмертные? Не умирают?
– Умирают так же, как и мы. Поскольку, кроме неземной, божественной души у них ещё есть и вторая – такая же, как и у нас – животная, земная. Поэтому и умирают, но благодаря неземной вновь и вновь возвращаются на землю, перевоплощаясь.
– А как понять, кто перед тобою? Человек или нелюдь, – с беспокойством спросила Майя. – Как их узнать?
– Ну, это довольно сложно, – вздохнула Жива. – Они так классно маскируются, что с первого взгляда не поймёшь. Правда, стоит раскрыть им рот, как они тут же обнаруживают себя. Дело в том, что твари в силу особенностей своего речевого аппарата не выговаривают многих звуков. Они или шипят, как змеи, или рычат, как драконы. Шепелявят, как дети, или картавят, как французы.
Затваренные, правда, большей частью уже лишены этих недостатков. Над эти хорошо работают логопеды у них в детских садах. «Кузнецы» так удачно подковывают «волкам» голос, что «козлята» уже не могут отличить его от голоса родной матери. Более того, затваренные говорят так складно, как по написанному, и даже лучше, чем те, среди которых они живут. Так на русском они говорят лучше, чем русские, на украинском лучше, чем украинцы, а на английском лучше, чем англичане.
– И как ими это удаётся?
– Не знаю. Истинные лица свои они скрывают. А вот маски они меняют постоянно. У затваренных только оболочка человечья. Внутри же их звериная сущность. Видела, быть может, фильм такой… м-м-м… «Раба любви»?
– Нет, не видела.
– Ну, короче, там в конце главная героиня произносит фразу: «Господа, вы звери! Господа!». И это точней всего характеризует их. У них отсутствует чувство сострадания и жалости к божьим твореньям. У них нет ни стыда, ни совести. Они переполнены ненавистью к людям. Им ничего не стоит убить человека или облить его бензином и поджечь.
– А внешне? Как отличить, в парике он или без?
– Очень просто. Дёрнуть за волосы и всё! Или посмотреть на уши. Кроме того, затваренных очень легко определить по атавизмам на теле, которые достались им от рептилий. У человека-дракона лицо обычно покрыто бородавками, у человека-хамелеона тело покрыто лиловыми пятнами псориаза, а у человека-ящера большие пальцы ног скрючены подагрой.
– Издеваешься, да?
Жива усмехнулась и продолжила перечислять:
– Человека-змею легко определить по глазам. У того реально глаза змеиные. Он гипнотизирует человека, как удав кролика.
Майя рассмеялась:
– Но ведь людей с такими признаками хоть пруд пруди. Они, что, все затваренные?
Жива загадочно усмехнулась.
– А что ты хотела? За шесть тысяч лет скрещиваний от первобытных людей почти никого не осталось. Почти все сейчас затваренные.
– Значит всякие там слайдеры и бэтмены – это не выдумка? – с улыбкой поинтересовалась Майя.
– Да, они существуют. Только в ином измерении.
– Смеёшься, да? – усмехнулась Майя, – я так люблю, когда ты что-то выдумываешь.
– Ничего я не выдумываю, – обиделась Жива и умолкла, заметив, что навстречу им по обочине гуськом поднималась в гору колонна бритоголовых парней. Молодые люди несли на плечах мётлы, лопаты, двуручные пилы и грабли.
Замыкал колонну велосипедист на горном байке в чёрно-красном облегающем трико с защитным шлемом на голове. Переведя цепь на самую короткую передачу, он с лёгкостью крутил педали, поднимаясь в гору без всяких усилий.
– Извините, – обратилась к нему Жива (байкер тут же приостановился и мило улыбнулся ей), – вы случайно внизу там, – показала она рукой, – девочку в белом платье не видели?
– Нет, – как бы с сожалением покачал он головой, – вы первые девочки, которые встретились нам по дороге.
Он встал на педали и продолжил движение, догоняя ушедшую вперёд колонну.
– Это его здесь нарисовали? – кивнула Майя на рисунок велосипедиста в чёрном плаще с красным подбоем на бетонной подпорной стене, мимо которой они проходили.
– Ага, – кивнула Жива.
– А если эти твари нам реально встретятся, – продолжила прерванный разговор Майя, – что нам тогда делать?
– Они ведьм не трогают. Во-первых, мы носим вот это, – Жива оттянула книзу вырез сорочки и показала ей прикрытое вышиванкой ведьмино ожерелье – семь очищенных зубков чеснока, нанизанных на суровую нитку попеременно с засушенными сиреневыми цветками чертополоха, – эти черти запах чеснока на дух не переносят. Кроме того, мы единственные, кто знают, как с ними бороться.
– А как?
– Есть одно древнее заклинание, которое их останавливает.
Они спустились к бетонной подпорной стенке, и Жива обратила внимание, что каждая буква слова «пекло» в указателе была перечёркнута крест-накрест мелом, а рядом было дописано новое слово – «чистилище».
– Вот это уже ближе к истине, – с удовлетворением отметила она.
Девушки огляделись по сторонам, надеясь увидеть того, кто бы мог это сделать. Внизу перед открытым шлагбаумом они заметили мусороуборочную машину и лысого мужика в белой рубахе и в синем галифе. Чуть поодаль два его помощника в оранжевых комбинезонах наполняли мусором чёрный пластиковый мешок.
– О, старый знакомый, – обрадовалась Жива. – Может, он поможет нам найти Зою. Организует своих ребят. Зоя ведь где-то рядом. Она не могла далеко уйти. Главное, чтобы она… не забрела в Мертвецкую рощу.
– А что там в Мертвецкой роще? – настороженно взглянула на неё Майя.
– Как что? Там полно упырей. Лысая Гора ведь – это сплошное кладбище. Здесь повсюду лежат тысячи невинно убиенных и замученных людей. И чтобы отомстить живым, они постоянно выходят из своих могил. Упыри набрасываются, в основном, на детей, на спящих, пьяных и других беспомощных людей, которые не могут дать отпор. Не брезгуют они и домашними животными, нападают на коз, кролей или курей. Сначала упыри спускают на них своих верных псов-вампиров – чупакабр. Те умертвляют жертву, а упыри затем уже выпивают всю кровь, до капельки.
– Ужас!
Спустившись по Ведьминому языку к подножию горы и пройдя под открытым шлагбаумом, девушки подошли к мусороуборочной машине. Два чистильщика в оранжевых комбинезонах подтаскивали к ней чёрный пластиковый мешок, набитый мусором. В кабине сидел бритоголовый мужик в белой рубахе и в синем, ещё советских времён, галифе. С его затылка картинно свисал по-козацки длинный чуб, заведённый за правое ухо.
– Здрасьте, Святослав! – поздоровалась с ним Жива.
– А-a, привет, Жива, – узнал её Кожемяка. – Уже собираетесь потихоньку? А где ваша главная ведьма, Навка?
– У неё дочка пропала, – без всяких предисловий огорошила его Жива.
– Как пропала? – расширились глаза Святослава.
– Вот так! Навка сказала нам, что на горе появились какие-то твари. Видимо, Зоя испугалась их и куда-то убежала.
– А, возможно, даже они её похитили, – добавила Майя.
– Вот, гады! – ожесточённо покачал головой Святослав.
– Навка пошла вверх, – продолжила Жива, – а нас послала поискать её внизу.
Кожемяка вздохнул и, задумавшись, потёр подушечками пальцев свои роскошные усы.
– Во что Зоя была одета? – спросил он.
– В белое платье.
Кожемяка решительно махнул своим напарникам рукой.
– Хлопцы, в машину! Планы поменялись.
Закинув наполненный пластиковый мешок в мусороприёмник, чистильщики залезли в кабину, машина взревела мотором и, миновав поднятый шлагбаум, свернула на серпантин.
– А нам теперь куда? – Майя посмотрела на двоюродную сестру испытывающим взглядом и повела пальчиком в разные стороны, – туда?.. сюда?..
– Туда, – указала вправо пальчиком Жива. – Поищем Зою возле речки.
16. Веда
На западе к Лысой горе примыкали два жилых массива: непосредственно граничила с ней Лысуха, с многочисленными частными домиками, чуть поодаль от неё стояла Сапёрная слободка, застроенная большей частью многоэтажками. Отделял местных жителей от горы лишь неглубокий овраг, но для многих он являлся непреодолимой преградой: по дну урочища протекал ручей Маричанка, впадавший в заболоченный пруд.
Не каждый отваживался спуститься в этот яр, и уж тем более подняться на гору. Поскольку все знали – место это нехорошее и лучше держаться от него подальше. В основном, сюда забредали пришлые, которые даже не догадывались о том, куда они попали. Здешние и сами сюда не ходили, и детей своих не пускали.
Хотя ещё тридцать лет тому назад, как только с Лысой убрали военный гарнизон и снесли стоявший по периметру забор с колючей проволокой и сторожевыми вышками, а самой горе присвоили статус природного заповедника, именно тогда для жителей Слободки были сооружены две металлические лестницы: одна, небольшая, для спуска в овраг, а другая, сорокаметровая, для подъёма из яра на гору.
Обе лестницы находились за водонасосной станцией, загораживающей вход в урочище, между заболоченным прудом и расположенным рядом канализационным коллектором, той зловонной клоакой, по которой уносились на левый берег к Бортнической станции аэрации стоки со всего Киева.
Забраться на гору с запада можно было ещё в одном месте: на краю прилегающего к Сапёрной Слободке частного сектора Лысухи – там, где улица Столетова, спускаясь, упиралась прямо в гору.
Именно здесь на отшибе и стоял один ничем непримечательный дом, обитателей которого чаще видели на горе, чем в городе. Из окон этого кирпичного дома с мансардой и двускатной крышей, покрытой серым волнистым шифером, прекрасно была видна стоявшая напротив Лысая гора, а с самой Лысой были прекрасно видны окна этого дома.
Огорожен он был выцветшим зелёным дощатым забором, за которым буйным цветом цвели яблони и груши. Во дворе находилась беседка, увитая виноградом и собачья будка. Несмотря на это лай отсюда никогда не доносился, зато очень часто раздавался заунывный вой, не дававший по ночам спать соседям.
Дом этот пользовался недоброй славой.
Ближние соседи из возведённых недавно богатых особняков шушукались за высокими кирпичными стенами, что обитает там старая ведьма Веда, которая лишь притворяется, что она слепая, поскольку всё прекрасно видит, что собака, которую она водит на поводке, вовсе не собака, а настоящий волк, и что дочка её Навка такая же ведьма, как и она сама, впрочем, и внучка её Зоя тоже.
Дальние соседи-старожилы знали, что жила в том доме с дочерью и внучкой слепая женщина, похожая на монашку, ибо ходила постоянно в чёрном платье с белым воротником, и ходила всегда не сама, а с собакой-поводырём – сибирской лайкой чёрно-белого окраса.
На самом деле, Веда не была ни ведьмой, ни монашкой, а одной из тех, кого называют «ведающей». Она, действительно, была незрячей, хотя и ходила всюду с широко открытыми глазами. Все удивлялись синеве её глаз, и лишь неподвижные зрачки выдавали, что она слепая.
Зато Веда видела то, чего не видели другие. Сверхъестественные способности проявились у неё после того, как она ослепла в тридцать шесть лет. А собакой-поводырём у неё была не сибирская лайка и не волк, а голубоглазый пёс породы сибирский хаски, поэтому она и назвала его так – Хаски.
– Хаски! – позвала Веда своего любимца, выйдя из прихожей на крыльцо.
Из собачьей будки тотчас выскочил очень похожий на волка чёрно-белый пёс с ясными небесными глазами и, повизгивая от радости, стремглав бросился к своей голубоглазой хозяйке. Дочка словно специально подбирала матери собаку по цвету глаз.
Одета Веда была также под стать псу – в привычное чёрное платье с белым кружевным воротником. В левой руке она держала короткий кожаный поводок, в правой – осиновый посох со шлейкой, чтобы тот при ходьбе не спадал с руки.
В прошлый раз пёс едва не повалил её с разбега, бросившись ей на грудь передними лапами, поэтому она предусмотрительно присела и тут же была вылизана им с головы до пят.
Нащупав рукой ошейник, Веда пристегнула к нему поводок и, успокоив собаку, повела её к калитке. Отворив калитку, она приказала псу «Веди!», и теперь уже тот повёл её за собой. Из-под штакетин забора вылезла ещё одна любимица ведуньи – чёрно-белая сибирская кошка Зара, которая постоянно сопровождала их в походах по Лысой горе и на этот раз так же привычно пристроилась вслед за ними.
– На Лыску! – дала Веда направление собаке, и та послушно повела её на гору проторенным маршрутом: сначала по асфальтированной улице Столетова вдоль построенных недавно двухэтажных особняков с черепичными крышами, затем по каменистой дорожке, ведущей в яр.
Одной рукой Веда удерживала поводок, а другой постукивала перед собой осиновым посохом, чтобы ненароком не задеть по дороге какой-нибудь куст, корягу или дерево. Впрочем, с годами она уже так наловчилась проходить на горе между деревьями, что вполне могла бы обойтись и без собаки. Она с детства знала здесь каждый холмик и каждую впадинку, ей знакомо было здесь каждое деревце.
Правда, в последнее время она уже всё реже поднималась на гору. Если и выбиралась сюда, то лишь затем, чтобы пообщаться с душами умерших, с духами тысяч погибших здесь, казнённых или наложивших на себя руки людей, а также с самим стражем Лысой горы, часто дававшим ей ответы на многие вопросы, которые она задавала.
Спустившись в заросший высокой травой овраг, который в этом месте лишь начинал углубляться, Веда двинулась вслед за собакой-поводырём по узкой неприметной тропинке, петлявшей между завалами строительного мусора. Подняв хвост трубой, Зара неспешно шествовала следом.
Здесь над ними ещё сияло солнце, но у самого подножия тень Лысой горы поглотила их. Ступив под сень горы, они словно попали в тёмный лес, настолько густыми оказались кроны деревьев, нависшие над ними.
Далее тропинка поднималась круто вверх по склону. Хаски пришлось напрячься. Он потянул за собой Веду с таким усилием, как будто за ним следовала не она, а целая нагруженная упряжка саней.
Чтобы не соскользнуть вниз, Веда упиралась на посох. Метров через двадцать возле поваленного на тропинку граба она сделала передышку. Мощные корни, вывернутые из земли, нависали над ней, как щупальца осьминога. Здесь Зара, любившая гулять сама по себе, оставила их. Мяукнув, чёрно-белая кошка юркнула в ложбинку, засыпанную прошлогодними листьями.
Чтобы определиться в пространстве и не споткнуться, Веда несколько раз предусмотрительно ударила посохом по вылезшим из земли корням граба. Натянув поводок, Хаски помог ей обогнуть дерево.
Довольно скоро неразрывная парочка поднялась на вершину горы. Вершина представляла собой огромное плато с широким, раскинувшимся в обе стороны лугом. Громко каркнув, пролетела высоко над ними ворона. С высоты вороньего полёта луг этот выглядел, как узкая полоса, зажатая между двумя зелёными грядами леса. Посередине полосы располагалась проторенная Прямая дорога.
– Стой! – приказала Веда собаке и натянула поводок.
Ей, прежде всего, необходимо было знать, куда идти дальше и где искать исчезнувшую внучку. Очень странно, что Навка не видела, куда пропала Зоя. Как это так, чтоб ясновидица не видела, куда исчезла собственная дочь! Навка сообщила ей по телефону, что они встретили тварей, а потом Зоя как сквозь землю провалилась.
В том, что твари появлялись здесь два раза в год, не было ничего необычного. Весной они уходили здесь под землю, а осенью выбирались на свет божий из-под земли. Удивительным было то, что они угрожали дочери и внучке, прогоняя их с горы.
Веда запрокинула голову вверх: она знала, кто может ей сейчас помочь.
– Кто из вас слышит меня, отзовитесь! – мысленно призвала она, и вся обратилась вслух.
Обычно души усопших тут же стремились войти с ней в контакт, но на этот раз тишина в эфире стояла необыкновенная. Её лишь подчёркивал далёкий гул, доносившийся от трассы. Припекало солнце. Время уже явно перевалило за полдень.
– Отзовитесь! – вновь повторила Веда, но души умерших почему-то не отзывались. Это было странно. Более, чем странно.
Как правило, они наперебой пытались заговорить с ней, зная, что она видит и слышит их и может передать живущим родственникам и знакомым то, что тем грозит какая-то опасность или, наоборот, ожидает радостное событие. Ведь она была для них единственной дверью между двумя мирами. Она была связной между миром живых и миром мёртвых. Но сейчас никого из них не было. Ни одной души. Куда же они подевались?
Ах, да, вспомнила Веда, ведь сегодня же радуница, языческий праздник поминовения умерших, навий день, когда души усопших возвращаются туда, где лежат их кости, – в надежде, что кто-то придёт их помянуть. Ну, что ж, если духи не идут ко мне, решила она, значит, нужно самой идти к ним в гости.
– К вышкам! – приказала Веда собаке-поводырю, и Хаски, уверенно повернув налево, потащил её по левой колее двухколейной, проторенной в траве, дороги.
17. Как бы вы сами здесь не пропали!
Заскучавшие на посту бойцы спецподразделения заметно оживились при виде подошедшей к опущенному шлагбауму молодой привлекательной женщины в красном сарафане и в белой сорочке.
– Извините, вы тут девочку в белом платье, случайно, не видели? – чуть не плача, обратилась она к ним.
– А в чём дело? – невозмутимо ответил старший сержант.
– Дочка у меня пропала, – всхлипнула она. – Всё обыскала тут, куда делась, ума не приложу.
– Да успокойтесь вы, мамаша, – поморщился младший сержант, – не нойте, и без вас голова тут болит.
– Она, как сквозь землю, провалилась!
– Приметы? – деловито спросил старший.
– Я же сказала: в белом платье… косичка до пояса, – принялась перечислять она.
– Нет, в таком виде мы никого не видели, – покачал головой младший. – Тут в основном все в чёрном ходят.
От нахлынувшей безысходности в глазах у Навки навернулись слёзы.
– Ребятки, милые, помогите, – вновь запричитала она, умоляя.
Старший сержант недоумённо дёрнул плечом.
– Чем же мы можем помочь? Мы здесь на посту.
– Кто же мне поможет тогда, если не милиция?
Выйдя из-за деревьев, по асфальтовой дороге мимо них неторопливо, слегка поцокивая копытцами, прошествовало стадо коз, шесть белых козочек. Чёрный козёл, помахивая бородой, почему-то остался торчать в кустах.
– Вот так всегда, – недовольно буркнул он, – чуть что, сразу милиция. Раньше надо было думать, мамаша, да следить за своей дочкой, а не брать её с собой сюда на Лысую.
– Сколько ей лет? – привычно осведомился младший сержант.
– Тринадцать. Зовут Зоя.
– Да она почти взрослая уже! – непонятно чему обрадовался он. – Может, гуляет сейчас где-то с парнями, а вы нам тут голову морочите.
– Или дома сидит уже давно, – добавил старший сержант.
– Говорю же вам, она исчезла! – лопнуло терпение у Навки.
Подлетевшая белая голубка вновь завертелась возле её ног.
– Кыш отсюда! – махнула на неё рукой Навка, и та обиженно отлетела в сторону.
– А если даже и исчезла? – предположил младший сержант. – По закону заявление о пропаже человека принимается лишь спустя трое суток после его исчезновения.
– Понятно, – всхлипнула Навка.
– И вообще, куда вы смотрели? – строго попенял ей напоследок старший. – Как будто не знаете, что здесь всё время люди пропадают.
– Смотрите, как бы вы сами здесь не пропали! – в сердцах бросила им Навка и поспешила прочь от них.
За шлагбаумом горная дорога, виясь серпантином, делала крутой поворот наверх, образуя тот самый второй Ведьмин язык, обращённый в противоположную сторону от первого. Не желая обходить опущенный шлагбаум, Навка решила срезать путь и двинулась напрямик через кусты.
– Куда это вы? – тут же остановил её окрик младшего сержанта.
– Дочку искать, – обернулась она. – Обойдусь как-нибудь и без вашей помощи.
– Ладно, – смилостивился старший. – Мы дадим сейчас ориентировку «Беркуту». Они наверху там сейчас патрулируют. Но вы и сами везде тут пройдитесь, поспрашивайте. Может, кто и видел вашу девочку.
– Хорошо, – кивнула Навка и, оглядевшись вокруг, пристально посмотрела на бетонный забор секретного объекта. – Где же она, где же она? – тихо промолвила она себе под нос и продолжила пробираться между кустов.
Младший сержант почесал себе затылок:
– И какого, спрашивается, лешего она с дочкой сюда попёрлась? Да ещё так вырядилась? Тут не то, что маньяк, здесь любого мужика после бутылки водяры на подвиги потянет.
