Жизнь в кавычках. Роман

Состав отправился очень аккуратно, как будто он вёз раненых: это действительно были раненые войной люди, почти в каждой семье случилась беда, но необходимо было жить, ради оставшихся. Кто-то ухаживал в дороге за своими ранеными родными, а у Хаи была обязанность вовремя ввести лекарство Натану, накормить семью, напоить – вода была на вес золота, её очень бережно расходовали, только Натану выделили побольше, чем остальным: он постоянно ощущал жажду из-за своего коварного заболевания. Хая молила Господа о том, чтобы Натан не получил никакого ранения, даже царапины, она оберегала его, как мать оберегает своего младенца: для него любая ранка могла быть смертельной. Даже в замкнутом пространстве вагона для всех находились какие-то дела: что-то зашить, заштопать, подшить после примерки, чтобы было удобно одевать эти вещи. У девочек и Хаи были тёплые кофты и ватные фуфайки, на ночь они укрывались одеялами и грели друг друга. Для Натана вещи покойного мужа той несчастной матери, которая потеряла и мужа, и сыночка, подошли по размеру, пальто было для него и одеялом на ночь, и верхней одеждой в прохладные дни. Еды и воды пока хватало, их состав направлялся в обход опасных участков дороги к городу Молотову, это были Уральские горы, которые делили Страну на Европу и Азию: Молотов находился в Европейской части, но это был глубокий тыл и многие стали успокаиваться, что им теперь не страшны налёты. Зато теперь им навстречу шли составы с призывниками, они ехали на фронт, совсем юные мальчики, никто из них не знал, что ждёт впереди. С фронта в тыл везли теплушки, переполненные раненными солдатами: состав, в котором ехали Хая с мужем и детьми, часто пережидал, пропуская их на центральную дорогу. Иногда эти эшелоны останавливались, из вагонов выносили умерших в пути: тот, кто был в состоянии, рыли им большие братские могилы и хоронили их всех вместе, устанавливая примитивные памятники с перечислением фамилий и инициалов погибших бойцов. Эти эшелоны шли в основном в Сибирь, подальше от войны, чтобы подлечить раненых и снова на поле брани. Хая оплакивала каждую траурную процессию, она думала о тех матерях, жёнах и детях, которые ещё не знают, что они никогда уже не обнимут своих родных: похоронки идут очень медленно, и у ждущих ещё теплится надежда на встречу.

В Молотове многие решили обосноваться, но Натан и Хая узнали от начальника вокзала, что через пару дней будет сформирован состав на Соликамск, оттуда предполагали взять стратегическое сырьё, а туда вагоны будут свободны. Натан и Хая решили, что подождут этот состав. Хая пошла «на разведку» в город, чтобы найти барахолку и приобрести необходимые продукты, Натан с девочками снова остался на вокзале: Хая разместила их внутри здания, там было потеплее, во всяком случае, не так ветрено. Ей удалось, расспрашивая людей, попадавшихся навстречу, где можно достать продукты, она смогла очень выгодно выменять вещи на продукты и заторопилась к своим: Натану уже подошло время сделать укол. Он иногда говорил ей, что ему надо научиться самому делать инсулин, но Хая, вспомнив его прежнюю неудавшуюся попытку, сказала, что пока она жива, она будет делать уколы сама, ей это не трудно, да и лекарство надо экономить. Она обрадовала Натана, что рядом с барахолкой была аптека и там она купила ему лекарство: не известно, сколько ехать в этот далёкий Соликамск.

Через два дня, как и говорил начальник вокзала, пришел состав, вся семья хорошо устроилась на полу вагона, народу было мало, маленьких детей совсем не было, так что по ночам их будил только гудок паровоза на станциях заправки. Доехали до города Березники, не доезжая до Соликамска. Из вагона был виден новый современный город, на окраинах были бараки, а в центре – кирпичные дома. Им понравился этот городок, и они решили больше не скитаться, остаться здесь. Они распределили свой багаж, между всеми, и пошли в город: для них это было настолько привычно – иногда они шли, не зная куда идут, а теперь у них была впереди цель – город! Когда они подходили, встречные люди подсказали им, где можно найти эвакопункт: о такой организации они слышали впервые, на всём протяжении их долгого и трагичного пути им нигде не подсказали об этом. Они дошли до эвакопункта, там их ценные вещи приняли на ответственное хранение, тёплые вещи предложили продезинфицировать, им самим – хорошенько помыться горячей (!) водой, дали маленький кусочек мыла и мочалку, которую здесь называли вехоткой на местном наречии. Сначала Хая и девочки помылись и получили чистое нижнее бельё, затем пошел мыться Натан – ему тоже дали и мыльце, и вехотку. Он вышел в предбанник в чистом нижнем белье, довольный и почти счастливый. После обработки их верхней одежды, они получили всё в целости, их накормили и напоили сладким чаем, кроме Натана, ему дали простого кипятка и чёрный сухарик. Куриного бульона на эвакопункте не было предусмотрено. Потом им показали, где они будут спать первое время, пока они не определятся с работой, именно там давали «жильё». Они оказались в большой комнате, перегороженной простынями на женские, мужские и семейные отделения. В этой комнате проживали четыре семьи, но только в их семье был мужчина. Так они впервые более чем за полгода получили спальное место: это были широкие металлические кровати с тонкими ватными матрасами, но для них, после их длинного пути, это была невиданная роскошь. Девочки легли на одну кровать и сразу уснули после всех процедур и питания. Натан и Хая легли в семейное отделение на кровать, которая для Натана была коротковата, пришлось подставить в ногах табурет. Натан крепко обнял Хаю и стал нашептывать ей на ушко: «Милая! Мы больше никуда не поедем, не будем бояться, хватит ли нам еды, воды, лекарств, значит всё будет хорошо». Хая горько заплакала и, сквозь слёзы, начала повторять, как молитву, имена своих погибших детей и пропавшую Сару, она просила у них прощения, что не уберегла их в таком долгом пути. Хая плакала, а Натан, как мог, утешал её: он увидел, какая она стала худенькая и маленькая, как ребёнок, только поседевший ребёнок, его пронзило невыносимое желание защитить её, у него не нашлось других методов, как целовать её мокрое от солёных слёз лицо и шептать: «Успокойся, любимая моя! Ты ни в чём не виновата – это наша судьба, мы должны пережить эти утраты достойно, никакое время не залечит наши душевные раны, но необходимо продолжать жить: у нас две дочери и старший сыночек, которому теперь тоже нелегко, давай будем молить Господа, чтобы он сохранил нашего первенца Хаимчика!» Хая внимательно слушала мужа и удивлялась его мудрости, не у каждого найдутся такие слова. Они прижались друг к другу и задремали.

Когда они проснулись, оказалось, что они проспали целых 12 часов и не мудрено: им столько пришлось пережить, а здесь их приняли, накормили, дали возможность впервые хорошо помыться и спали они на настоящих кроватях – это очень много значило. Натану необходимо было сделать укол и найти что-нибудь для питания по его диете: на кипятке и сухариках он долго не протянет. Хая не стала будить девочек, Натану, напомнила, что надо пойти получить их ценности и тогда она пойдёт на рынок: Хая рассчитывала, что в городе он должен быть. Натан принёс её огромный узел, Хая взяла оттуда несколько дорогих вещиц и пошла за продуктами. Их поселили в бараке, который находился совсем не далеко от рынка, Хая была довольна этим: она за дорогу так устала, что близость рынка была маленькой радостью. Рынок был такой же барахолкой, как и те, где она в других городах приобретала продукты. Она долго искала то, что было необходимо: была зима, так что можно было взять продукты впрок, хранить между оконными рамами. Хая нашла и три пары валенок: для них это был самый лучший вид обуви в это время года. Возвращалась она с авоськами, полными вещей и продуктов: теперь и Натан будет сыт – она нашла даже гречневую крупу на барахолке, для бульона лучшей заправки не бывает. Когда она пришла в свою «комнату», девочки уже не спали, Натан поил их чаем с сухариками – это был их завтрак. Необходимо было искать работу, чтобы получить продуктовые карточки: им как беженцам на первое время дали карточки, но это были мизерные количества продуктов, на них долго не протянуть, работа была крайне необходима. Девочки наугад пошли в город искать работу, а Натан стал искать работу по своей специальности: он заходил в действующие магазинчики, но штаты были везде укомплектованы, да и какая торговля, когда нечем торговать: всё шло через натуральный обмен. Он удручённый вернулся домой: Хая готовила обед, девочки тоже не нашли работу. «Ничего, дорогие, никто никого нигде не ждёт, будем ещё пытаться, главное мы вместе!» – сказала Хая ободряюще. Она накормила свою семью и села писать письмо сыну на фронт, чтобы сообщить, где они обосновались. Она очень волновалась за него. Ведь от одной остановки эшелонов до другой они не могли сообщить ему ничего, а о том, что в их семье остались только старшие, они не могли ему написать: боялись его расстраивать. Но и физически не могли написать ни строчки – это было очень тяжело, не было таких слов, чтобы описать всё случившееся. Теперь они будут ждать его возвращения с фронта и надеяться, что так и будет. Хая и в этом письме не всё могла написать, она плакала над каждым словом, посылаемым Хаимчику, пусть он узнает обо всём потом. Натан и девочки каждый день ходили искать работу, а Хая в это время готовила им еду, делала уборку в отведённых им «секторам» для сна, часто ходила на рынок добыть продукты и понемногу готовилась к весне: она не знала, что в Березниках весна наступает очень поздно, сразу за весной идёт холодное лето, но в связи с тем, что этот город стоит практически на одной широте с Ленинградом, то в июне были белые ночи – удивительное явление природы, когда сумерки плавно перетекали в светлую ночь, можно было гулять, как днём. Хае не очень нравилось это, потому что такой ритм жизни был не привычен: спать, когда на улице светло. Белые ночи длились не долго, потом было лето, но оно было очень холодным: редко, когда температура воздуха поднималась выше 20 градусов. Родившись в солнечном Киеве, в котором весной расцветали «свечки» каштанов, созревали плодовые деревья, было много ягод и фруктов, Хае такой климат не нравился, но выбора не было. Они решили жить здесь, сюда и их сын вернётся после окончания войны, а там они все вместе решат: жить им здесь или ехать обратно в родной для всех Киев. Дни шли за днями, наконец-то они получили треугольничек от Хаима, он сообщал, что конца войны пока не предвидится, идут жестокие бои за каждый дом и улицу, наша армия несёт большие потери, но его пока Бог миловал: он не ранен и продолжает воевать. Хая зачитывала каждый такой треугольничек. Хоть они приходили не очень часто, но для Хаи эти письма были святыми: это её мальчик там воюет, каждую минуту с ним может что-то случиться. Она часто, когда дома никого не было, брала эти письма своего первенца, плакала и целовала их, прижимая их крепко к себе: таким образом, она старалась оградить его от всякой напасти. Её материнское сердце теплело от этих строчек сыночка, надежда, что он вернётся, укреплялась в ней. Она ждала эти треугольники каждый день, понимая, что не может её сыночек писать так часто – война…

Но она ждала! Натан и девочки усиленно искали работу, но ничего не находилось, они очень огорчались от этого, ведь продуктовые карточки были очень необходимы. Есть надо было каждый день – так устроен человек, тем более, что они пережили время бегства от войны, им было необходимо укрепить здоровье. Инсулин Натану на эвакопункте выдали и поставили на учёт, теперь не надо было волноваться, что ему будет нечем помочь, когда будет плохо. Он периодически сдавал анализ крови на сахар, диагноз каждый раз подтверждался, поэтому его не лишали «белого билета» – не призывали на фронт, хотя по возрасту уже начали призывать и его год рождения: наши войска вели ожесточённые бои. Хая много читала в газетах о том, где и какие идут сражения, она ориентировалась по треугольничкам от сына, далеко ли он находится от мест этих сражений и понимала, что его в любую минуту могут послать на передовую. Её материнское сердце предчувствовало, что с ним может случиться беда. Натан нашел себе «работу»: ему предложили стоять на воротах въезда в шахту и пропускать паровоз, который привозил туда уголь, а обратно его загружали секретным стратегическим сырьём, которое он перевозил на переработку на секретный завод в черте Березников. Его взяли с испытательным сроком, он с усмешкой выслушал это – неужели он не справится с какими-то воротами, но он не знал, что ворота эти очень тяжелые, чугунные, литые, двухстворчатые. Они закрывались на замок, который надо было вовремя открыть и пропустить паровоз, закрыть после прохода всего состава на территорию. Он со всем согласился, ему сказали, что он будет получать рабочие карточки. Натан шел к Хае, чтобы порадовать её. Хая, действительно, с одной стороны была рада, а с другой – она забеспокоилась, не тяжело ли будет Натану выполнять такую работу. Через несколько дней Дора нашла тоже очень тяжелую работу: она была рослая, казалось, что она сильная и сможет работать, её работа заключалась в том, что она должна была вручную подносить газосварщику тяжёлые баллоны с газом и относить пустые, и так целую смену: это было очень тяжело для молодой девочки, правда ей уже исполнилось 18 лет, но Хая очень переживала, что она может надорваться на такой тяжелой работе, а ведь ей предстояло рожать детей. Но делать нечего, ведь у её девочек не было особой специальности.

Натан начал работать на шахте. Он однажды услышал, что на трудовой фронт призывают молодых девушек на железную дорогу. Им предстояло чистить дорогу от вывалившегося на пути и под вагоны угля, для этого надо было залезать под каждый вагон, очищать от кусков угля подвагонное пространство, аккуратно очищать рельсы и так под каждым вагоном и рядом с ним. Работать набирали целую бригаду девушек, чтобы побыстрее дать паровозу проехать в шахту: военное время требовало этой спешки. Соне несколько месяцев не хватало до 16-ти лет, но работниц на такую опасную работу не было, а разнарядку надо было выполнять, и её приняли. Теперь у троих были продуктовые карточки, Натану периодически выдавали инсулин, всё понемногу уладилось, только Хая не могла радоваться: ей часто снились потерянные малыши, они как будто упрекали её, их маму, что она не смогла им помочь. Хая просыпалась и тихо плакала. Чуткий Натан, увидев её слёзы, брал эту седую маленькую женщину на руки и тихонько, чтобы никого не разбудить, носил её по-своему «семейному» отделению и шепотом пытался успокоить, а Хая обнимала его за шею и всхлипывала. Она засыпала, и Натан тихонько укладывал её в кровать: он так хорошо понимал её, любил, как в молодости, его любовь помогала ему переносить все тяготы.

На работе он уже освоился, он хорошо изучил график движения состава, всегда вовремя успевал открыть тяжелые ворота: они действительно оказались очень тяжелыми, за смену Натан так уставал, что, придя домой, сразу ложился спать под тёплое одеяло. Хая очень хотела накормить его, но видя, что он спит, только укрывала его потеплее. После сна Натан ужинал, Хая делала ему укол: у Натана на следующий день был выходной, он работал сутки через сутки, это при его болезни был очень жесткий график, поэтому он выписал Хае пропуск на шахту, и она приходила к нему с «тормозком» и делала укол, чтобы не обострилась его болезнь. Хая очень огорчалась, что у Натана такая тяжелая работа, но другой не было. Дора тоже уставала на работе, но молодость всё-таки брала своё: за ночь она хорошо отдыхала и утром, позавтракав, шла снова на тот монтажный участок, где она работала. Соня привыкла к своей работе: коллектив был дружный, когда не было работы, они все вместе обедали и пели песни. У Сони оказался очень красивый голос, она знала много песен на украинском языке и девушки часто просили её спеть, она пела с душой, вспоминая свою жизнь в родном Киеве – мирную жизнь. Жизнь текла размеренно: у каждого были свои дела, которые они с честью выполняли. Дору хвалили на работе, что она не уступает мужчинам, которых очень мало, все были на фронте, а Дора работала так, что из-за неё производство не простаивало. Сонечка работала каждый день, она уставала на работе, и, всегда после работы, ей надо было много горячей воды: казалось, что угольная пыль забралась в каждую пору её красивого тела. Она отпустила длинные волосы, укладывала их красивыми локонами после мытья. «Куколка моя!» – думала Хая. Натан привык к режиму работы и отдыха, тем более, что Хая не забывала его на работе покормить и сделать ему укол. Всё вроде бы было нормально, но была одна печаль: от Хаима давно не было писем. Хая ждала почтальона, как ждут большого счастья, но для неё писем не было. Так шли дни за днями…

Подошел День рождения Сони, ей исполнилось 16 лет. Стали готовить праздничный стол, пригласили гостей, музыканта с аккордеоном. Всё получилось замечательно: ели очень вкусные блюда, приготовленные Хаей, танцевали под музыку аккордеона и пели песни: подружки Сони просили её спеть украинские песни, она была радостной и довольной, не ожидала, что получится такой праздник, пела с большим удовольствием. Была зима, и гулять после праздника никто не решился, холодно. А завтра на работу всем, пора было расходиться по домам. Соня расцеловала Хаю: «Спасибо тебе, мамочка, за твой труд! Ты устроила такой хороший праздник! Как здорово, что ты у нас есть!»

– «На здоровье, любимая моя девочка! Я очень старалась!»

Дора, Натан и Соня помогли Хае навести порядок после праздника, все легли отдыхать. Натан спросил: «Почему ты грустишь, любимая моя? Ведь получился роскошный праздник!» Хая сказала: «Да, праздник для Сонечки удался! А как там наш Хаимчик? Это моя постоянная боль, от него уже 5месяцев нет писем…»

– «Поэтому ты устраиваешь „сытые пятницы“, чтобы вымолить у Господа спасения нашего сыночка?»

– «Да! Я хожу на рынок, покупаю мясо, овощи, крупы и готовлю много еды: те, у кого нечего есть, приходят ко мне и едят досыта, я искренне и бескорыстно помогаю людям, некоторые не имеют карточек и перебиваются с хлеба на воду, а я могу им немного помочь, один раз в неделю. Здесь нет синагоги, я не могу пойти и помолиться о спасении Хаима, я читаю молитвы дома и устраиваю эти «Сытые пятницы».

– «Какая ты у меня замечательная мать! Наверное, все свои драгоценности уже потратила на продукты?»

– «Это не имеет значения, главное для меня – мой сыночек!»

Натан нежно обнял Хаю, взял её на руки и начал укачивать, чтобы она заснула, а потом уложил её в кровать, тихонько лёг рядом, подставив под ноги табурет. Дни опять пошли за днями, это были серые безрадостные будни, а писем от Хаима так и не было. Хая не теряла надежды увидеть сына живым и здоровым, она продолжала молиться и устраивала «сытые пятницы». Те, кого она кормила, благодарили Хаю и желали ей здоровья: они видели, как оно было ей необходимо, она кормила семью, голодных людей, а сама ела очень мало, у неё не было аппетита, Натан очень просил её сходить к врачу и обследоваться, но Хая отказывалась и говорила: «Ведь ты знаешь, что никакие врачи мне не помогут, моё выжженное сердце постоянно болит». Она не знала, какое горе её ждёт впереди…

Летним днём, когда все разошлись, а Хая принялась готовить обед и ужин, в дверь их общей большой комнаты постучали и спросили, здесь ли живёт семья Сони. Хая, на ослабевших ногах, вышла к пришедшим людям и спросила: «Что с Соней?» Девушки заплакали и сказали: «Беда случилась: Соня осталась без ног». Хая мертвенно побледнела, начала оседать по косяку двери и потеряла сознание. Девушки послали за доктором, чтобы оказать помощь Хае, они растерялись: совсем недавно они пережили такой шок, когда увидели, что ноги Сони лежат под вагоном, а сама она сидит и смотрит на свои ноги. Это продолжалось несколько минут, видимо, от болевого шока Соня не потеряла сразу сознание. Когда приехала «Скорая помощь», Соня была без сознания, она лежала на насыпи рядом с железной дорогой, паровоз с вагонами ушел на территорию шахты, а ноги Сони лежали на путях между рельсами – это был ужас, такое девушки увидели впервые. Когда Соню увезли в больницу, они всей бригадой пошли к родителям Сони. Скоро пришла женщина – врач, сделала Хае укол, дала нашатыря, привела её в чувство. Первыми словами Хаи были: «Соня жи-ва?»

– «Да-да-да, – защебетали девушки, – Её отвезли на „Скорой помощи“ в хирургическое отделение центральной больницы».

Хая не всё понимала, что ей говорят, девушкам было понятно её состояние, и они решили, что проводят её до больницы. Они вереницей шли с опущенными головами, говорили между собой шепотом: им было очень жаль Соню, такую молодую, красивую и жизнерадостную певунью. Когда они пришли, Хая пошла искать, где находится Соня. А девушкам надо было возвращаться на работу: скоро должен прийти новый состав и, если они опоздают, то по законам военного времени их могут привлечь к суду, сочтя их отсутствие, как саботаж. Хая прошла к главному хирургу. Спросила его о Соне. Он сказал: «Идёт операция, сколько она продлится – не известно, но надо надеяться на то, что Соня молода и её вовремя доставили в больницу, так что она не много потеряла крови, а если и понадобится, то у нас есть банк крови и ей сделают переливание, будем надеяться на лучшее». Хая слушала слова врача как будто через какую-то мембрану, в ушах стоял звон, она едва держалась на ногах. Доктор усадил её на скамейку рядом с операционной, дал выпить успокоительных капелек и ободрил её. Врач дал ей и стакан воды, а сам пошел по своим делам…

Время тянулось очень медленно, Хае казалось, что она ждёт целую вечность: вдруг засуетились медсестры, они бегали с какими-то мешочками, пузырьками, Хае стало совсем тревожно – они ничего ей не говорили, а эта неизвестность угнетала. Хая молила Господа об одном, чтобы её красавица Сонечка осталась жить. Ей ещё предстоял разговор с Натаном: она не представляла, как сказать ему о горе, вновь постигшем их семью. Хая проговаривала про себя слова молитвы из Талмуда, молила Господа о помощи своей дочери, которая сейчас находилась на волоске от смерти.

В операционной стало поспокойнее, не было слышно криков врачей на медсестёр, чтобы те пошевеливались. Хая молча сидела в коридоре и ждала своей участи. Через некоторое время вышли хирурги, делавшие операцию. Хая дрожащим голосом спросила: «Соня жива?» Ей ответил один из них: «Операция прошла успешно, но гарантий никто дать не может – мы не Боги, что могли – сделали, теперь надо ждать, когда она выйдет из наркоза». Они были такими уставшими, но каждый из них всё-таки подошел к ней и сказал: «Держитесь, мамаша, все трудности у Вашей дочери впереди». Они медленно побрели по коридору в ординаторскую, а Хая продолжала сидеть на лавке. Вдруг в конце коридора она увидела знакомый силуэт: Натан!!! «Боже, дай мне сил, чтобы поддержать его!» Натан быстрым шагом подошел к Хае и сказал: «Как она? Мне на работе рассказали девушки из её бригады о нашей беде, они сказали мне, что ты здесь». Хая рассказала то не многое, что знала, вот теперь она смогла заплакать: рядом был её муж, он всё понимает и поддержит её. Она долго плакала, Натан сходил за успокоительными каплями, дал их выпить Хае, а сам пошел к главному врачу, чтобы ему сделали укол инсулина: он сегодня был на работе, а Хая была занята. Ни до обеда и инсулина. Да она обо всём забыла после прихода в их дом беды. Натан и Хая сидели рядышком, он снова, как всегда, согревал её холодные руки своим дыханием, Хая при нервных потрясениях всегда холодела, её бил озноб, и Натан старался облегчить её состояние. Они сидели несколько часов, пока медсестра ни сказала им, что Соня очнулась от наркоза: они бегом ринулись к своей доченьке, медсестра едва успела дать им халаты: всё-таки это послеоперационный блок, а посмотреть на Соню они смогут только через стекло большого окна с поста дежурной медсестры. Они были рады и этому: им очень хотелось увидеть свою малышку, так пострадавшую на этом «трудовом фронте». Соня лежала подключенной к каким-то аппаратам, к ней тянулись проводки, на лице была маска, но она лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок, в вену вводили какие-то препараты, она была такая беспомощная и маленькая, что, Хая не выдержала и снова горько заплакала. Только теперь она поняла, почему Соня ей показалась такой маленькой: ведь она осталась без ног…

Соня долго лежала в хирургии: начались осложнения и потребовалась ещё одна операция, Хая смогла достать дорогостоящие препараты, чтобы боли не так сильно мучили Сонечку. Они навещали её часто, ей требовался тщательный уход, поэтому все они по очереди дежурили у неё. На время перевязок их просили выходить из палаты: они и сами бы не выдержали смотреть на эту жуткую процедуру. Соня свыклась со своим положением инвалида, у неё был очень оптимистичный характер – это её спасало в такие трудные дни. Родные очень переживали, как Соня сможет жить в таких условиях, в каких жили они последнее время: без воды, канализации, в перегороженных простынями секциях «семейных» и «детских». Но, когда её выписали, она так поддержала родных своим оптимизмом, что те были поражены. Соня сказала, что надо просто поставить ещё одну кровать и между ними табурет: Дора будет спать одна, сама Соня – тоже, на табурет можно будет ставить тарелку с едой, а на ночь стакан с водой, чтобы Соня никого не беспокоила, если захочет ночью пить. Под табуретом можно было ставить ночной горшок, чтобы Соня в любое время суток могла обходиться без помощи. Она не могла долго сидеть в подушках на кровати – всё время лежать было тоже тяжело, ведь она потеряла обе ноги. Одна была отрезана ниже колена, а другая – чуть выше, поэтому равновесие удерживать было тяжело, но Соня не жаловалась ни на что, она была очень выносливой и надеялась, что, когда будут готовы обещанные ей в больнице протезы, ей будет легче. Хая продолжала устраивать «сытые пятницы». Те, кто у неё обедал, удивлялись: «Как у неё хватает сил и за дочкой – инвалидом ухаживать, и готовить столько еды». А ещё она продолжала, в дни работы Натана, носить ему обед и ставить инсулин. Но ещё одной болью оставалось отсутствие вестей от Хаима. И вот однажды ей принесли «треугольничек», но почерк на нём был не её сыночка. Она боялась открыть его и прочесть, дождалась Натана и вдвоём они раскрыли письмо: Хая лучше знала русский язык, поэтому она начала с осторожностью читать текст письма. Его писала какая-то девушка, она сообщила, что семь месяцев назад их сын Хаим был тяжело ранен и контужен, его с передовой вынесли для того, чтобы похоронить, но, когда Шурочка подошла к нему, чтобы удостовериться, что он действительно погиб, она нащупала пульс и вцепилась в него обеими руками: «Не дам его хоронить – он жив!!!» Остальные медсёстры спросили: «Так почему он не слышит, не говорит, не видит, сердце не слышно… Откуда ты взяла, что он жив?» – «Да у него на шее пульс, почему никто из вас не проверил это?» Шурочка взяла над ним шефство: и в свои дежурства и в не частые выходные она уделяла ему особое внимание, ухаживала за ним, как могла. Только через шесть месяцев к нему постепенно возвращалась жизнь: ведь когда их направляли на передовую, то по законам войны все оставляли свои документы в штабе, чтобы никто не знал – кто он и из какой части. А теперь он смог собственноручно, правда очень неразборчиво, написать адрес родителей и как его зовут: к нему начала возвращаться память, но он пока не мог говорить, слышать, поэтому Шурочка поняла его каракули, как просьбу написать родителям, что она и сделала. Она приободрила Натана и Хаю, пообещала, что теперь она тем более не оставит его без помощи. Пожелала им от себя терпения и здоровья…