Ева и ее мужчины. Кажется, ее бросил очередной любовник?…

– Где мы? – спросила она, пытаясь высвободиться, но он крепко сжимал ее. – Не у тебя и не у меня?

– Это квартира Пейрара. Он в Лозанне. Спи.

***

Пока он ходил вниз за молоком, Ева лежала в постели. Мысли ее сбились, она не могла думать ни о ком, кроме мужчины, который сейчас войдет в комнату. Ей не хотелось уходить, как уходила она рано утром от Вадима. Но какая-то сила все же заставила ее подняться и прикрыться простыней. Тут же распахнулась дверь, и в комнату почти влетел Бернар. В руках он держал пакет.

– Я уж думал, что ты сбежала. Я так спешил… – Он присел на постель и поцеловал ее. – Ты ешь кукурузные хлопья? С горячим молоком?

Она пожала плечами: разве теперь это имело значение?

Он умчался, должно быть, на кухню, потому что она услышала

звон посуды, шум льющейся из крана воды и пение.

Ева, стараясь двигаться бесшумно, осторожно проскользнула в

ванную и встала под душ. Под прохладными струями воды она

постепенно приходила в себя. В зеркале, почти во весь рост, она увидела себя, обнаженную, и подивилась своему отражению. Ей показалось, что на нее смотрит неизвестная ей женщина. Что-то такое читалось в ее взгляде, что хотелось спросить эту женщину: это Бернар сделал тебя такой счастливой или это вообще не ты?

В горячем молоке желтые кукурузные хлопья стали совсем мягкими. Бернар разливал по чашечке кофе.

После завтрака он, снова крепко взяв ее за руку, проводил до машины, усадил на сиденье и, отлучившись ненадолго, вернулся с букетом неизвестных Еве желтых и розовых цветов.

– Кажется, кончился дождь, – сказал он, усаживаясь. – Ну вот, а теперь домой.

***

Дом, в котором жили супруги Жуве, занимал полквартала Марэ и был окружен большим садом. Двухэтажный белый, хорошо оштукатуренный, с высоким парадным крыльцом и массивной застекленной дверью, дом сказал Еве о многом. Проходя сквозь густую арку дикого винограда и поднимаясь по ступенькам на крыльцо, она чувствовала себя неуверенно. Увидев их счастливые лица, Натали Жуве поймет все. Как Ева посмотрит ей в глаза?

Но Натали сама открыла дверь, и теперь, не стесняясь, рассматривала Еву. На мадам Жуве был желтый брючный костюм, на голове – белая шелковая косынка. Высокая, худощавая, загорелая, она, казалось, нарочно скрывала свое лицо – оно было почти полностью спрятано за огромными темными очками. Волосы тщательно собраны под косынкой. Губы – темно-вишневая блестящая полоска – улыбались, открывая ровные белые зубы. Одно было очевидным: Натали годилась Бернару в матери.

– А я вас жду! – заявили он, пропуская их в дом. – Сара приготовила пирог с капустой и суп с грибами, как у вас в России.

В доме было прохладно и просторно. Такое впечатление, что хозяева могли спокойно обходиться практически без мебели. Огромные комнаты с блестящим оранжевым паркетом и белыми диванами вдоль стен украшали лишь цветы в стильных напольных вазах да картины, развешанные по стенам. Ева мысленно оценила работы и поняла, что в этом доме знают толк в живописи. В комнате, куда привела ее Натали, на стене, на самом центре, висело небольшое полотно, принадлежащее кисти Шемякина. Или, во всяком случае, его ученику.

– Бернар, солнышко, я сказала Саре, чтобы она приготовила твоей подруге комнату для гостей. – Натали села на краешек кресла и жестом пригласила Еву последовать ее примеру.

– Я знаю, о чем вы думаете, деточка. – Натали сняла очки и внимательно посмотрела на гостью. – Вы прикидываете, сколько мне лет, верно? Так вот: много. Но пусть вас это не беспокоит. Мы с Бернаром давно живем каждый сам по себе. Мы с ним старые друзья. Если бы не он, меня давно бы уже не было на этом свете. Поверьте мне, его можно любить, его нужно любить. А как он ждал вас! Он рассказал вам о портрете?

Вот оно, началось. Ева выдержала взгляд Натали, но ничего не сказала. Бернар, который в это время, звеня льдом, готовил напитки в другом конце комнаты, подошел как раз в тот момент, когда Еве нужно было что-то ответить.

– Бернар, ты что, дружок, ничего не сказал Еве о портрете?

– Мы не успели, верно? – заговорщически подмигнул он Еве и протянул ей бокал.

– О каком портрете идет речь? – осторожно спросила она, хотя настроение у нее мгновенно испортилось. Сейчас эта старая грымза закажет ей написать свой портрет за двадцать франков. Так вот зачем надо платить за счастье! Как она пожалела, что позвонила Бернару! Ей было даже неприятно, что Бернар, усаживаясь рядом с ней, как бы ненароком коснулся рукой ее обнаженного колена.

– Я вам потом расскажу, Евочка. Главное, что вы при ехали. Остальное успеется. Сейчас выпьем немного и пойдем обедать.

А в шесть часов придет Пьер. Я договорилась с ним об уроках. Ведь вам надо изучать язык. Но с Пьером у вас проблем не будет. Он мой большой друг и очень обязан мне. Пройдет несколько месяцев, прежде чем вы начнете понимать хотя бы общий смысл сказанного. Иначе здесь нельзя.

– Вы думаете, что я останусь здесь надолго? – удивилась Ева. События разворачивались настолько стремительно, что она едва успевала все осознавать.

– А что вам делать в России? Купите здесь дом оборудуете мастерскую и работайте себе на здоровье. Начнете выставляться, скажем, на площади Константен-Пекер или еще где, подумаем…

Ева не верили своими ушам. Откуда они все о ней знают? Фибих?

Она взглянула на Бернара. Его черные волнистые волосы блестели под солнечными лучами, а глаза на улыбающемся загорелом лице выглядела почти прозрачными. Он или делал вид, что ничего не происходит, или просто упивался своей победой, своим обманом. В самом деле, это надо было понять намного раньше: с какой стати ему, человеку, который едва с ней знаком, так форсировать ее приезд, зачем он звонил в Москву, зачем эта безумная ночь на квартире Пейрара? Они заманили Еву сюда, в Париж, чтобы делать на ней деньги или просто использовать ее талант. И она приняла решение – выдержать до конца этот обед, выяснить до конца условия ее пребывания в этом доме, а там уже будет знать, как ей поступить.

– Бернар, так расскажи мне о портрете.

– Нет-нет, о делах потом, а сейчас отдыхай, вечером я

покажу тебе Париж, а завтра мы сходим в Лувр, Бобур, в музей Родена… Наслаждайся…

– А что, собственно, мешает поговорить об этом сейчас, хотя бы в общих словах?

– Об этом вы поговорите с Натали после обеда. – Бернар

взял ее за руку и ласково потерся о нее щекой, как котенок. Ева заволновалась. Нет, сегодня же вечером она уедет в гостиницу, а оттуда переедет куда-нибудь подальше, за город. И уж оттуда точно никому не позвонит. Даже Грише.

В комнату вошла симпатичная черноволосая девушка – должно быть, Сара – и сказала, что обед на столе.

Натали пригласила всех в гостиную, где на большом овальном столе, покрытом белоснежной скатертью, были расставлены приборы. Все расселись, Бернар налил красного вина и сказал:

– Предлагаю выпить за твой приезд, Ева. – Он не сводил с

нее глаз. – Я очень надеюсь, что тебе здесь понравится.

Во время обеда Натали без умолку говорила о России, просила Еву рассказать о том, что сейчас происходит в Москве, спрашивала о ценах. Интересовалась, правда ли, что русские женщины перестали рожать, а деревни вымерли. Чувствовалось, что связь с родиной у нее потеряна, и что она имеет о ней туманное представление. В каком мире живет эта женщина, если не читает даже русских газет? Что ее интересует больше всего?

– Ваши родители знают, что вы здесь? – спросила Натали, подкладывая гостье на тарелку большущий кусок пирога с капустой.

– У меня нет родителей.

Натали зажала рот салфеткой:

– Боже мой, вам же нет еще и тридцати! Извините, ради Бога.

А вот скажите, фамилия Анохина – ваша? Я имею в виду – девичья?

– Нет, Анохин – фамилия моего бывшего мужа. – Ева произнесла это настолько резко, что Натали уже не сомневалась: разговор на эту тему полностью исчерпан.

Теперь, когда она была без очков, Ева могла разглядеть ее красивой формы лицо с тончайшей кожей плотно обтягивающей большой выпуклый лоб, маленький тонкий нос, огромные, в густой сети едва заметных морщинок, черные глаза. Так обычно выглядит лицо женщины, перенесшей пластическую операцию. Интересно, какого цвета у нее волосы?

После обеда Сара накрыла им столик в саду, под тентом. Бернар, извинившись, сказал, что ему нужно срочно съездить в университет, где его ждут студенты. Ева вспомнила, что ее новый друг – математик. Она кивнула и даже обрадовалась, что осталась, наконец, наедине с Натали. С ней Еве было намного проще. Видимо, эта женщина умела быть конкретной и откровенной. Сейчас она расскажет ей все.

– Я думала, Бернар не знает, что я художница. Мы в Москве провели вместе не более трех часов, мы даже не говорили… Нас познакомил профессор…

– Фибих. – Натали предложила Еве закурить. – Я все знаю, мне рассказал Бернар. Я вам сейчас открою тайну. Бернар слышал о вас еще в прошлый свой приезд в Москву. У вас с ним есть некоторые общие знакомые, которые показывали ему слайды ваших работ. Все недоумевали, почему вы отказались выставляться и вообще ведете себя, как бы это сказать, неестественно… Вы понимаете, о чем я говорю?

– В каком смысле? – Ева густо покраснела. А она-то надеялась, что представляет для Бернара хоть какую-то тайну. – Что вы имеете в виду?

– Разве вам не нужно признание? По моему мнению, это не здоровый подход к искусству. Нельзя быть настолько эгоистичным, чтобы писать только для себя. Поделиться своими чувствами с человечеством – это нормально. Зачем прятать свои картины? Почему у вас, в России, считается зазорным продавать свои работы коллекционерам? Вздор! Был бы спрос! Поймите, я не собираюсь воспитывать вас, я вам никто, верно? Но посоветовать-то можно, надеюсь? – Она улыбнулась и предложила Ева вазочку с печеньем.

– Но разве тот факт, что я здесь, не говорит о том, что я изменилась?

– Пока нет. Но я верю, вас ждет блестящее будущее, и я вам помогу. Поверьте, я столько лет живу здесь, в другом, скажем так, мире, и признаюсь вам, что я не стала бы вкладывать силы, деньги и время в человека бесталанного. Я верю в вас.

– Неужели толь по слайдам вы и оценили меня? Вернее даже,

со слов Бернара. Ведь вы даже и слайды не видели?

– Полгода назад я была в Москве. – Натали подняла на нее свои огромные глаза, и Ева вдруг увидела в них такую боль и безысходность, что даже перевела взгляд на окно. – Друзья отвезли меня на дачу к Драницыну. И вот, посмотрите, что я у него приобрела… – Она встала и пригласила Еву следовать за ней. Они вошли в дом и оказались в большой, похожей на галерею, комнате. В ней было почти темно от густых зарослей клематиса, увивающего окна с внешней стороны террасы. Натали включила подсветку, и Ева увидела среди висевших на стенах полотен и свой триптих «Три настроения». Это были три стилизованных женских лица, которые, в зависимости от того, с какого расстояния их рассматривать, напоминали то беседку, увитую розами, то сосуд с черными ветками или корнями, то сову…

У нее не было слов. Как же легко Левушка предал ее, продал ее, пропил, можно сказать. Она ничего не сказала и вышла на террасу.

– Напрасно вы подумали о нем плохо – словно угадывая ее мысли, произнесла у нее за спиной Натали. – Вы должны быть ему благодарны. Он первый открыл вас.

– Я не хочу о нем говорить. Лева всегда был непредсказуемым человеком. Как мне кажется, он гораздо талантливее меня, но пьет слишком много. Я не собираюсь его судить, это не мое дело. – Она взяла в руки шоколадную конфету, которая быстро начала таять, раскусила ее и ощутила жгучий вкус ликера. —

А откуда вам известно о том, что я продала одну картину? Это вас тоже Лева сказал?

– Нет. Не Лева… Ева, мне кажется, что вы сегодня ночью мало спали, поэтому предлагаю вам отдохнуть. Сейчас Сара покажет вам покажет вашу комнату. Она находится как раз между моей и его половиной. Советую вам пока поддерживать нейтралитет, хотя бы внешне. Я понимаю, что вы сейчас испытываете к Бернару. Но можете поверить, он ждал вас, и дело не в моих планах или в вашем таланте. Вы понравились ему как женщина. И в этом нет ничего удивительного: вы молодая, красивая… Я скоро отпущу его.

– Как это? – осторожно спросила Ева.

– Узнаешь, но позже.

Натали так неожиданно перешли на «ты», что сразу стала Еве как-то ближе. И только в комнате, куда отвела Еву прислуга, она пожалела, что разговора о портрете и обо всем прочем не получилось. Хотя главное она поняла: Бернар для нее перестал существовать.

***

Она думала, что ей не удастся заснуть, но едва голова ее коснулась подушки, как сон, словно крылья пестрой нежной бабочки, коснулся ее глаз, и она, измученная сомнениями, уснула. А когда проснулась, решила немедленно встретиться с Натали и выслушать ее условия. Она вышла из комнаты в своем обычном виде – джинсах и легком свитере, заранее настроившись на отказ по Парижу. Кроме того, ее почему-то заинтересовала встреча с человеком по имени Пьер, о котором упомянула Натали. Изучить язык – что может быть естественнее в такой ситуации?

Она шла по длинному коридору мимо многочисленных дверей – размеры дома не переставали ее удивлять. Где же проходит граница между половинами Натали и ее мужа? Внезапно Ева остановилась и прислушалась – в одной из комнат кто-то говорил на повышенных тонах. Речь была французской, поэтому ее не могли бы заподозрить в подслушивании. Ева приблизилась к двери, из-за которой доносились голоса, и вся превратилась в слух. Она узнала голоса Бернара и Натали. Он явно упрекал ее в чем-то. И тут она услышала русскую фразу, брошенную Натали в сердцах:

– Ты не должен так поступать со мной! Я очень долго ждала этого дня. Оставь ее здесь, не морочь ей голову… – И снова по-французски.

Ева на цыпочках прошла дальше по коридору, вышла на лестницу, спустилась вниз и по памяти добралась до террасы. Там, за столиком, окруженным зеленью и цветами, сидел маленький сухонький старичок в белом полотняном костюме. На остром его носу сверкали стеклами очки. Он сосредоточенно читал газету. Перед ним стояла чашка с чаем. Увидев Еву, он тут же снял очки и прищурился.

– Ева? Меня зовут Пьер. – Он плохо говорил по-русски. – Мы можем начать занятия прямо сейчас. – Он жестом пригласил ее сесть рядом.

– Прежде мне бы хотелось побеседовать с мадам Жуве, – сказала Ева.

– Конечно. Она сейчас спуститься. Хотите чаю?

Но Ева ничего не хотела. Она с нетерпением стала поджидать Натали, которая появилась довольно скоро.

– Идемте, теперь я покажу вас свою комнату.

Вот оно, приглашение к серьезному разговору. Ева стремительно поднялась, но вдруг увидела выходящего на террасу Бернара. Он, как и Пьер, тоже был во всем белом. Он пытался улыбнуться, но ничего не вышло.

Натали провела Еву в комнату, стены которой были обиты розовым шелком. Так, наверное, отделывали комнаты еще во времена Бальзака. Старинная мебель в стиле Людовика XIV, бархатные шторы, ковры блеклых тонов.

Этот роскошный будуар оказался полной противоположностью полупустому дому. Чего здесь только не было, каких только пуфиков и столиков, кресел и диванчиков! Натали в сером, перламутрового оттенка балахоне устало опустилась в кресло и медленно стянула с себя белую шелковую косынку. Ева с ужасом увидела стриженную седую голову. Как изменилась эта женщина, мгновенно постарев и потускнев!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.