Ромул – первый царь Рима. Эпическая повесть

На крик девушки прибежала Анто, а с ней повивальные бабки – умная Анто была начеку и все предусмотрела. Повивальные бабки уложили девушку на кушетку, дали роженице небольшую чашку с отваром мяты дикой, потом положили ей между зубов смоченный в оливковом масле кусок ткани, и роды начались. Сначала девушке было тяжело; она тужилась, стиснув зубы, но потом плод в ее животе задвигался, девушка сильно напряглась, и вот – о боги! – из ее лона показалась одна маленькая головка, а за ней – вторая. Рея Сильвия едва лишь успела посмотреть на них, как потеряла сознание.

Новорожденные близнецы появились на свет в середине осени. Мальчики оказались довольно крупными телом и красивыми лицом; они чувствовали себя прекрасно, лежа в кроватке, заранее подготовленной для них.

А в это время, когда Рея Сильвия разрешилась от бремени, в храме Весты одна из весталок с ужасом увидела, что алтарь Весты, который находился в прекрасном состоянии, вдруг дрогнул и развалился на куски, а священный огонь, за которым присматривали и днем и ночью, в один миг погас. И все старания весталок его разжечь были напрасны, лишь зола от мехов разлеталась по помещению. Присутствующие сочли это дурным знаком. Весталки доложили о случившемся Великой весталке, а та незамедлительно явилась к самому Амулию и все ему рассказала. Тогда Амулий, узнав о рождении близнецов, поспешил в комнату их матери. Та сидела, наклонясь над детской кроваткой, и пела новорожденным колыбельную, ибо был уже вечер. Анто, как всегда, была рядом – сейчас она прибиралась в помещении.

Разгневанный Амулий ворвался в комнату, точно вихрь; девушки испуганно взглянули на его перекошенное от ярости лицо и поняли – не к добру это. Разбуженные внезапным появлением царя, близнецы в колыбели заплакали.

– С меня хватит! Эта дрянная девка принесет погибель нашему городу: она уже нарушила запрет, и теперь ей хватает наглости издеваться над нами! – закричал, сверкая гневно глазами, Амулий.

Заглянув в колыбель, царь ахнул: вместо одного там лежали двое новорожденных!

Показав пальцем на близнецов и на Рею Сильвию и призвав Великую весталку в свидетели, Амулий неистово заорал:

– Да будут боги свидетелями – эта девушка, будучи весталкой, нарушила обет! И в момент ее разрешения от бремени алтарь в храме Весты дрогнул, а священный огонь погас! Рея, твоя вина вдвойне тяжела, ибо ты родила близнецов! Да будут боги свидетелями: я простил тебя один раз, но на этот раз, Рея, тебе не уйти от кары богов!

Великая весталка с каменным лицом утвердительно кивнула головой, подтверждая факт разрушения алтаря Весты и исчезновение священного огня под пеплом.

А царь-узурпатор повернулся к двери и крикнул:

– Эй, стража! Отведите эту дрянную девку в темницу на съедение крысам!

Стража схватила Рею Сильвию, заковала ее руки в цепи и вытолкнула девушку из комнаты. В дверях показались рабы.

Амулий указал пальцем на близнецов:

– А новорожденных отнесите в лохани к Тибру и бросьте их в реку!

Рабы немедленно повиновались. Анто не успела предпринять что-либо, она никогда не видела своего отца таким гневным и жестоким. Она была в такой степени напугана, что не посмела броситься на помощь Рее Сильвии. И теперь она только беспомощно сидела в углу и плакала о горькой судьбе своей двоюродной сестры.

А та сидела в сырой и мрачной темнице, которая находилась на окраине города, сидела одна, без всякой надежды на избавление от заточения, под замком и под неусыпным взором стражников.

4 Чудесное спасение

Где-то неподалеку от пастушеских селений, у юго-западного подножия Палатина, на берегу реки Тибр росла смоковница. Рабы Амулия уже целый день медленно брели по направлению к Тибру, один из них нес лохань с ревущими близнецами, крепко прижимая ее к себе. Уже подуставшие рабы недоумевали: и что же царь послал их так далеко? Но делать нечего – царская воля превыше всего в делах людских.

Места были пустынны, поселений было совсем немного. Попадались люди около Альбы-Лонги, но чем дальше от города, тем меньше прохожих встречали рабы Амулия. Лишь несколько пастушеских хижин находились на одном из холмов неподалеку от Тибра, на его восточном берегу. Впрочем, самое подходящее место, чтобы оставить младенцев здесь, на произвол судьбы. Но – о! – Тибр широко разлился, что иногда бывает поздней осенью на Апеннинах из-за проливных дождей. Однако на этот раз река была необыкновенно полноводна – ее берега были затоплены бурным потоком. Сегодня рабам повезло – дождя не было.

Рабы, которые обычно бывают небрежными, когда исполняют свои обязанности, не видя надсмотрщика рядом, спустились к густым зарослям смоковницы. Дальше начиналась топкая, болотистая местность: разлив Тибра образовал в этом месте небольшую заводь. Рабы остановились как вкопанные, не зная, что делать.

Наконец, самый старший из них подумал немного и произнес:

– А давайте, ребята, оставим лохань тут, в тихой заводи. Если мы пройдем дальше к руслу реки, то нас унесет сильным течением.

Сказано – сделано: раб, который нёс младенцев, засучил рукава на одежде, приподнял одной рукою полы и начал медленно пробираться к заводи по колено в воде. Потом, крякнув: «Ну их!» – положил лохань на воду в заводи. Лохань поплыла, увлекаемая течением реки. Рабы отправились назад в город, ибо им предстояло проделать немалый путь пешком, а солнце уже прошло зенит на небосклоне – надо было поторопиться.

Лохань с близнецами, которые успокоились под убаюкивающий плеск волн, в это время неслась, гонимая сильным потоком Тибра. Вдруг подул ветер, «суденышко» с младенцами под действием ветра изменило курс и оказалось недалеко от берега. Тут одна из веток смоковницы, которая нагибалась к самой воде, зацепила лохань и остановила ее движение в мелкой заводи.

Прошло еще некоторое время, вода в этом месте, и без того неглубокая, пошла на убыль, и вскоре обнажилось дно. Малыши заплакали от мучившего их голода, но вдруг где-то в зарослях смоковницы послышался шум…

Вода в Тибре постепенно убывала, над полями раздавалось блеяние овец, лай собак да разговоры пастухов. Был тихий осенний вечер и еще довольно светло. Средних лет пастух с худощавым лицом, но с крепким торсом, окладистой бородой, которого звали Фаустул, как старший по возрасту и опытный в своем деле смотритель царских стад осматривал пастбища и осведомлялся у пастухов о состоянии пасущегося скота.

Спустившись к реке, чтобы умыть руки и ноги, запачканные грязью, Фаустул услышал шорох. Подняв пастушеский посох для защиты от возможной опасности, Фаустул подошел к зарослям смоковницы. Раздвинув ветви, он заметил черную волчицу необыкновенных размеров, с красноватым отливом шерсти. Волчица лежала на боку, глаза ее светились в полумраке каким-то фосфорическим блеском, а у брюха волчицы с разбухшими от молока сосцами лежали… два младенца!

Огромная волчица кормит малышей своим молоком! Пастух многое повидал на своем веку, но самки волка таких размеров никогда не видел. Тут откуда-то сверху послышался шелест, как будто от порхания крыльев птицы или шума листвы. Подняв голову, Фаустул заметил дятла с красными, как будто опаленными огнем, крыльями, в клюве которого была веточка ягод. Подлетев к волчице с младенцами, дятел открыл клюв и выпустил веточку, а один из малышей, оказавшийся проворнее, подполз к нему и взял веточку с ягодами маленькими ручонками. Удивительно, подумал Фаустул, чудеса, да и только! Но надо позвать жену и других пастухов, пришло ему в голову, потребуется помощь. Хотя волчица не проявляла признаков враждебности по отношению к малышам, старый пастух все же решил уберечь их от возможной опасности. Да, да, нужно забрать младенцев! И Фаустул поспешно отправился за помощью в свое жилище.

Жена пастуха была в хижине, которая представляла собой небольшую круглой формы конструкцию из дерева, соломы и глины, с конусообразной крышей. Дородная хозяйка с разгоряченным от жара лицом, хлопотала около очага, готовя скромный ужин: лепешки из полбы, кусок копченой свинины, овечий сыр да лук – вот и вся еда апеннинского крестьянина в те далекие времена.

Фаустул, вошедши в хижину, громко и радостно произнес:

– Жена, а жена, я покажу тебе нечто особенное – ты ни разу еще не видала такого!

– Что случилось? И куда ты хочешь меня увлечь? Будто мне заняться нечем, – недовольно проворчала хозяйка, ее умные и честолюбивые карие глаза уставились на своего супруга. А звалась она Аккой Ларенцией.

– Я видел на берегу Тибра, в роще из смоковницы, огромную волчицу и дятла со странным оперением. И эти дикие животные кормили младенцев!

– Баснями соловья не накормишь! Где ж это видано, чтобы дикие звери кормили детей! – воскликнула недоверчивая Акка Ларенция.

Но пастух повелительно взял жену за руку и строго произнес:

– Акка, я не выдумываю ничего – это правда! Но я пришел сюда за помощью. Пошли!

И он шлепнул жену по ягодицам, задул огонь и вышел вслед за ней.

В поле Фаустул сделал знак жене остановиться, а сам поспешил по направлению к стаду, за которым следили молодые пастухи. Навстречу Фаустулу вышли двое пастухов со сторожевыми собаками: один – постарше и выше ростом, другой – еще юный, небольшого роста.

– Кто там? – вопросил один из них.

– Не бойтесь, это я, Фаустул. Ребята, вы мне нужны! Надо отогнать волчицу – она приласкала двух младенцев. Берите собак, зовите остальных в помощники – и за мной! Овец пригоните к дому, оставите парочку караулить да собак им дайте. Те, кто со мной, не забудьте взять колья да дубины! – громко произнес Фаустул повелительным голосом.

Молодые пастухи повиновались, вслед за ними подошли остальные – в общей сложности человек восемь-десять. Вооружившись, пастухи поспешили вслед за Фаустулом и его женой.

Уже сгущались сумерки, но было еще тепло: теплая, а иногда и жаркая осень на Апеннинском полуострове уступает дорогу дождливой и прохладной зиме довольно поздно.

Группа пастухов подошла к тому месту, где Фаустул увидел волчицу с младенцами. Собаки почуяли незнакомый запах, но не лаяли, послушные приказу пастухов не вызывать тревогу у волчицы, – они лишь виляли хвостами.

Раздвинув заросли, Фаустул пальцем указал Акке Ларенции на волчицу и произнес ей шепотом:

– Вот они, поверь мне.

Акка Ларенция в ответ только удивленно шепнула:

– Да, это невероятное зрелище – никогда такого не видала.

Фаустул повернулся к молодым пастухам:

– А ну, мальчики, давайте подбираться с собаками, да и не забудьте про оружие. Хорошенько напугаем матерую самку.

Пастухи с собаками да с кольями и дубинами наперевес, двинулись по направлению к волчице, Фаустул – за ними. Волчица заметила вооруженных пастухов, но, несмотря на это, даже не проявила признаков враждебности. Не обращая внимания на заливающихся лаем собак, она встала и, вильнув хвостом на прощание да сверкнув напоследок глазами, спокойно удалилась.

Фаустул, Акка Ларенция и остальные пастухи окружили младенцев. Те, что были вскормлены волчицей, оказались красивыми и крепкими карапузами, абсолютно похожими друг на друга. Они смеялись и дергали ножками, протягивая свои ручонки к людям – видно, молоко волчицы пришлось им по вкусу, с иронией подумал Фаустул. Он и его жена осторожно взяли близнецов на руки: Фаустул взял того, который был проворнее, Акка Ларенция – другого, который был не таким резвым. Довольные, пастухи с найденышами вернулись домой.

В хижине Фаустула было тепло от еще не остывшего очага, который оставила хозяйка дома перед уходом. Двое пастухов вновь разожгли огонь, а Фаустул и его жена уложили близнецов на деревянное ложе, покрытое сверху соломой и шкурой. Новорожденные плакали, утомившись от тряской дороги, но потом, накормленные хозяйкой и согретые домашним очагом, успокоились.

Пастухи разошлись по своим хижинам, так как на землю спускалась ночь.

Вдруг дверь отворилась, и в помещение ввалилась кучка мальчуганов, человек пять-шесть:

– Мама, мама, мы есть хотим!

– Тише, ребятки, здесь малыши спят, – проговорила Акка Ларенция, – но, о боги, я не всех детей здесь вижу – где остальные?

– Остальные во дворе, помогают пастухам загонять скотину в стойло, – ответил за всех самый старший.

Фаустул, не сказав ни слова, вышел из хижины, строго наказав детям не шуметь, чтобы не разбудить младенцев. Близнецы на кровати уже спали сладким сном, спали спокойно после тех злоключений, что им довелось пережить.

Двое мальчуганов склонились над кроватью.

– Какие милые, какие красивые! – не удержались они от восклицания.

Хозяйка схватилась за голову:

– Ох, и прибавится же у меня забот! Что мне делать?

Дверь скрипнула, и в помещение вошел хозяин дома с остальными детьми, Фаустул погрозил ораве мальчуганов пальцем, дескать, не шуметь.

Акка Ларенция кинулась к нему:

– Что делать, Фаустул? Куда нам девать этих найденышей – у нас и так забот полон рот.

– Придумаем что-нибудь, жена, – ответил хозяин, садясь за низкий стол вместе с остальными. – Отдадим кому-нибудь из соседей, у кого не хватает рабочих рук.

Все принялись с аппетитом за еду – двенадцать мальчуганов особенно усердно уплетали за обе щеки, но при этом старались сильно не шуметь. Самому старшему из них на вид было лет семнадцать, младшему – пять.

Фаустул обратился к ним вполголоса:

– Ну, старший, рассказывай, что интересного видели в городе? Почему так поздно вернулись домой?

Тот начал говорить лишь после того, как доел последний кусок из положенного ему на столе:

– Отец наш, мы, как обычно, заканчивали на городском рынке свою торговлю, упаковывая в тюки непроданные товары. На рынке было необычно много народу, и тут до нас дошел слух, что дочь свергнутого царя Нумитора, весталка Рея Сильвия, родила близнецов…

– Но это еще не причина для позднего возвращения, – строго перебил его Фаустул. – Вы должны были вернуться до наступления темноты: на дорогах попадаются разбойники, а разбойники никого не щадят.

– Выслушай нас, отец, – с волнением ответил мальчуган. – Только мы готовились пройти городские ворота, как толпа людей начала возбужденно собираться у дворца; мы тоже из любопытства подошли к дворцу, чтобы услышать еще что-нибудь интересное. Вдруг все увидели какую-то девушку в сопровождении стражников, в хороших одеждах, но закованную в цепи – народ пришел в негодование, стал протестовать. И вот что до нас дошло: базарные торговки, самые любопытные и самые болтливые, разнесли слух, что, дескать, Рею Сильвию будут содержать в городской тюрьме, а близнецов бросят в Тибр.

– Это жестоко, это несправедливо, – замахала руками хозяйка.

– Замолчи, – цыкнул на нее Фаустул, – как бы не разбудить близнецов. Но я начинаю догадываться, кого мы подобрали.

Хозяин подошел к кровати, где лежали найденыши, и удостоверился в том, что малыши не проснулись от шума. И тогда Фаустул вернулся к столу.

– Продолжай, мой сын.

– Тогда городская толпа пришла в движение, пытаясь силой отобрать эту девушку у стражников. Началась потасовка, на помощь стражникам подошли другие, которые щитами и пинками принялись разгонять протестующих. Те стражники, которые были на сторожевых стенах, заперли ворота, чтобы люди снаружи города не подоспели на помощь тем, кто заступился за дочь Нумитора. Стражники образовали заслон от возбужденной толпы, а на возвышение поднялся начальник стражи и громким, властным голосом повелел всем разойтись, пригрозив народу применением оружия. Народ, испуганный, начал расходиться, а мы были вынуждены ждать до тех пор, пока нам не откроют ворота. Лишь после того, как на площади почти никого не осталось, мы смогли попасть к воротам, но прошло еще несколько времени. Люди, работавшие в поле, подошли к воротам, но, обнаружив, что те закрыты, стали требовать их открыть. Тогда из-за угрозы со стороны разбойников стражники впустили испуганных людей в город, а мы смогли выйти. Вот как это было, отец!

– А что с дочерью Нумитора?

– Ее, как и говорили многие, отвели в тюрьму.

У Фаустула все перевернулось внутри, лицо побледнело, ладони сжались в кулаки. И кому он служит?! Его хозяин, Амулий, на самом деле узурпатор, настоящий тиран.

– О Амулий! Как ты мог?! – вырвалось у него.

Потом Фаустул долго думал и, в конце концов взяв себя в руки, решился:

– Надо рассказать все Нумитору, благородному человеку, пострадавшему от рук тирана. Он живет в деревне; нам он, конечно, поможет. Ну а теперь всем спать.

Все молча стали укладываться, усталый Фаустул лег рядом с найденышами. Да, нужно идти к Нумитору: ведь он, Фаустул, сначала находился в подчинении у этого благородного царя, до тех пор пока его не свергнул негодяй Амулий! Но он, Фаустул, этого не знал! Амулий лично сообщил ему, что Нумитор добровольно отрекся от трона. Значит, коварный Амулий солгал всем, когда во всеуслышание заявил, что трон ему уступил Нумитор! Такие мысли проносились в голове у смотрителя царских стад. И с этими мыслями пастух уснул.

5 В семье пастухов

Наступило утро, и в хижину Фаустула заглянули ласковые лучи осеннего солнца. Хозяйка встала первой, разожгла очаг и начала готовить завтрак: лепешки с медом, кашу из полбы да овечье молоко. Фаустул проснулся чуть позже, а встав с ложа, принялся будить сыновей:

– А ну, мальчики, хватит валяться! Пора завтракать, а там и за работу!

И тут же кинулся к кровати, где сладко сопели близнецы.

– О боги, как хорошо спят они! И аппетит хороший, и сон крепкий! Удивительные дети, что и говорить!

Усевшись за большим круглым столом, семья начала завтракать. Хозяйка, поев, подошла к найденышам, чтобы покормить их, и обнаружила, что те уже не спят, а спокойно, улыбаясь, лежат в кроватке. Жена Фаустула, попросив детей выйти, подсела ближе к близнецам и, обнажив свою грудь, принялась по очереди кормить их. Тем понравилось молоко хозяйки этого гостеприимного дома – они сладостно засопели и заерзали в кровати, время от времени издавая радостные возгласы.

– Здоровые дети, что и говорить, – радостно выпалила Акка Ларенция, а Фаустул с довольным видом кивнул в ответ.

Хозяин хижины вышел во двор, где его уже ждали сыновья, а жене наказал, чтобы она присмотрела за близнецами. Та молча повиновалась: Акке Ларенции казалось, что это ненадолго и что близнецов отдадут на воспитание пастухам из соседних деревень. Но не тут-то было! Не успела хозяйка повозиться с малышами, как дверь отворилась и вошел Фаустул с задумчивым видом:

– Жена, а жена, я еще не решил, что делать с младенцами!

– Как?! Но ты же еще вчера сказал, что отнесешь их к Нумитору! – скрестив руки на груди, удивилась Акка Ларенция.

– Все не так просто, Акка! Ты же знаешь, сколько разбойников бродит здесь в окрестностях! А то, что наши сыновья вместе с пастухами вчера вернулись с городской ярмарки невредимыми в такой поздний час, просто чудо! Я не могу рисковать: эти близнецы не обычные, они – царские дети! Вот что, жена! Я пойду со своими самыми крепкими пастухами и расскажу все Нумитору, который наверняка содержится под присмотром людей Амулия. Нумитор поможет нам с пищей и одеждой для того, чтобы мы могли содержать близнецов. А потом эти двое вырастут и свергнут тирана Амулия, и нам станет легче дышать.

– Что бы ты ни задумал, но хлопот у меня прибавится! – недовольно проворчала хозяйка.

– Довольно, Акка! Я хозяин в семье, поэтому вы все должны мне подчиняться! В конце концов, у нас есть чудесные мальчуганы, они будут помогать тебе по дому.

Акка Ларенция смирилась и опустилась на скамью рядом с близнецами.

– А как мы их назовем? – подала тут же голос хозяйка.

– Я все думал об этом, – ответил Фаустул. Он думал, но пока ничего не придумал. Только, махнув рукой, крякнул и вышел. А там, в поле, уже разбрелись стада овец под строгим надзором вооруженных пастухов с собаками. Сыновья Фаустула находились во дворе, где помогали выгонять скот из загонов. Оставшись с мальчиками, Фаустул принялся колоть крупные чурбаны для домашнего очага, а мальчики помогали ему. Сделав дело, Фаустул строго приказал своим сыновьям помочь матери, и мальчики послушно удалились. Оставшись один, Фаустул взял в загоне дубину и рогатину и поспешно направился в поле.

Увидев группу пастухов, он окликнул их:

– А ну, ребята, мне нужны десять самых сильных с оружием и собаками. Мы идем к Нумитору! Нужно сообщить ему важную новость – от этого зависит наша судьба!

Пастухи молча повиновались, ведь Фаустул был смотрителем царского скота и просто уважаемым человеком. Сам Фаустул обратился к остальным с просьбой выделить пару-тройку дюжих парней для охраны его дома. Его просьба была принята, двое добровольцев покинули поле и направились к хижине своего хозяина.

Группа во главе с Фаустулом двинулась в сторону окрестностей Альбы-Лонги, где находилась деревенька, в которую был отправлен опальный Нумитор. Был чудесный осенний день, повсюду слышалось пение птиц, блеяли овцы да лаяли собаки пастухов. Ветки деревьев утопали в плодах, высохшая трава тихо шелестела вокруг, спокойно нёс себя Тибр – вода от обильных осенних дождей схлынула. Казалось, природа – да что там природа! – казалось, боги наверху сжалились над страданиями людей и ниспослали такую благодатную погоду. Молодые пастухи радовались приходу осени, они думали о том, что будут коротать время не в поле, а с деревенскими красавицами. Но Фаустул был задумчив, хотя не мрачен, – просто он думал, как поступить в данном случае: рассказать Нумитору всю правду или же нет? Где будут жить близнецы? Что с Реей Сильвией и как ее освободить, если она жива? Нумитор наверняка слышал о том, какие беспорядки были в городе из-за разрешения от бремени Реи Сильвии и ее заточения. Слышал он, наверное, и о приказе Амулия утопить детей Реи в Тибре. Но какие меры он предпримет?

В раздумьях Фаустул не заметил, что он с пастухами прошел большую часть пути и находится уже неподалеку от Альбы-Лонги. И Фаустул стряхнул с себя раздумья, словно пробуждаясь от неспокойного сна, и огляделся вокруг. А, они на правильном пути! Вот и деревня, в которую они направились. Конечно, все знали, где проживает Нумитор, так как все были в услужении у него. Но такое служение было не в тягость для каждого, ведь свергнутый царь был добродушным и мужественным человеком, но ему не хватало осторожности и немного хитрости. А без этих качеств невозможно оставаться на плаву в бурных политических перипетиях.

А Нумитор в это время находился в поле со своими верными слугами, которые не покинули его и после изгнания из Альбы-Лонги. Он собственноручно косил на опушке еще свежую осеннюю траву, не выгоревшую от солнца благодаря могучим кронам деревьев, и изредка вытирал соленый пот со лба. Чуть поодаль за опальным братом Амулия следили стражники, неукоснительно выполнявшие приказ узурпатора. Заметив Фаустула, который подошел со своими пастухами, Нумитор перестал косить траву и, вытерши пот со лба и крепкого торса краем льняной ткани, чуть заметно кивнул головой и поднял для приветствия руку. Фаустул, конечно, понимал, что ему и Нумитору следует воздержаться от дружеского обращения, так как неусыпные стражники были начеку. Чтобы не возбуждать подозрения у стражи, смотритель заявил Нумитору довольно громко о том, что ему нужна помощь. Нумитор кивнул и помахал рукой своим людям. И группа людей – с Нумитором и Фаустулом впереди – пришла в движение и направилась к скромному жилищу опального брата Амулия.

Жилище Нумитора представляло собой довольно большую квадратной формы хижину из дерева и глины, крыша которой была покрыта кусками черепицы. Перед входом Нумитор сделал знак своим людям оставить его наедине с Фаустулом. Те повиновались, а стражники, которым уже изрядно поднадоело постоянно следить за бывшим правителем Альбы-Лонги, остались во дворе и растянулись на сеновале. Фаустул не вызывал у этих ленивых и самоуверенных вояк беспокойства – ведь старый пастух теперь состоял на службе у Амулия.

И вот Нумитор и Фаустул оказались внутри жилища. Нумитор хотел спросить, в чем дело, но осторожный и хитрый Фаустул только приложил палец к губам. С молчаливого согласия Нумитора, пастух взял кусок угля из остывшего костра в печи, достал кусок грубого холста и нацарапал на холсте только три слова: «Я нашел близнецов…» На изможденном от страданий последних дней лице Нумитора появилось легкое возбуждение, смешанное с надеждой. На холсте появилась следующая надпись: «Они чувствуют себя хорошо. Что делать с ними?» Нумитор облегченно вздохнул и улыбнулся, его ответ не заставил себя ждать. Бывший правитель Альбы-Лонги нацарапал, озираясь на дверь, следующие слова: «Оставь в своем доме. Я буду давать тебе пищу и одежду. Потом отправь их в Габии.» Фаустул задал вопрос на холсте: «Как назвать их?» Нумитор ответил: «Решай сам». Вдруг снаружи послышались шаги, Нумитор быстро схватил холст и уголек и бросил эти опасные улики в предварительно зажженный очаг. Дверь отворилась, и в помещение вошли двое стражников, которые сразу же осмотрелись вокруг в поисках подозрительных вещей. Впрочем, огонь в очаге уже успел уничтожить тонкий кусочек холста, и стражники не заметили ничего подозрительного.