Сон в летнюю ночь для идеальной пары. Роман

– Эдик, а зачем тебе вообще снимать квартиру? Живи у меня, ты же знаешь – я тебе всегда рада!

Квартира Марии Васильевны, родной сестры отца Журавского, могла воистину считаться просторной, к тому же тетя Маша отчаянно скучала в своих «хоромах». Муж Марии Васильевны, многоуважаемый и известный в научных кругах академик АН СССР, скончался еще в эпоху застоя, оставив супруге жилплощадь и не оставив детей. Именно поэтому одинокая тетя Маша испытывала к племяннику нежные материнские чувства и очень жалела, что брат с семьей живет не во Владивостоке.

Когда же «обожаемый Эдик» после окончания школы приехал из глубинки Приморья покорять город – восторгу Марии Васильевны не было предела! Она окружила его заботой и так «плотно» взяла под свое крылышко, что племянник не выдержал и после объявления результатов вступительных экзаменов сбежал в студенческое общежитие.

Сначала тетя расстроилась, но потом вынуждена была смириться с его самостоятельностью. Во время воскресных визитов Эдика она нагружала его пирожками и ватрушками для всего факультета журналистики, а потом, в отдельной папке, стала аккуратно хранить все статьи, когда-либо напечатанные под именем или псевдонимом любимца.

Мария Васильевна очень гордилась своим Эдиком и, конечно же, предпочла бы видеть его под своей крышей, но переселяться к ней Эдик не торопился. Журавский любил тетю, однако свободу он любил ничуть не меньше!

И вот теперь ей представилась уникальная возможность поухаживать за племянником и, быть может… сосватать ему в жены какую-нибудь хорошую девушку! Эту мысль тетя Маша лелеяла уже давно, потому что больше всего на свете мечтала о внуках. Пусть не родных, пусть двоюродных, но – внуках! «В твоем возрасте пора уже остепениться», – говаривала она, услышав про смену очередной пассии Эдика, но тот лишь отделывался фразой: «Молодость дается только раз в жизни!» – «И быстро проходит», – напоминала ему тетя.

От перспектив оказаться снова на попечении тетушки, Эдуард Андреевич вздохнул еще тяжелее, но другого выхода не было, и он твердо пообещал себе, что это – всего на пару недель.

Будильник запищал в семь утра, и Эдуард, моментально проснувшись, прикрыл его рукой. Не хватало еще, чтобы тетя проснулась в такую рань, чтобы приготовить ему завтрак! Он давно привык делать все сам! Кроме того, непомерное количество пирожков и пельменей, скормленных ему вчера, еще сказывалось тяжестью в желудке.

Эдуард тихо собрался и наскоро проглотил чашку кофе, не переставая прикидывать в уме, с чего бы начать поиски собственного жилья. Выходя из дома, он осторожно защелкнул замок на входной двери и тут же столкнулся с соседкой, которая тоже закрывала свою квартиру.

– Эй, поосторожнее! – возмущенно осадила его девица.

Обернувшись, Журавский наметанным глазом оценил ее внешность. Ничего особенного: лет двадцать восемь-тридцать, черты лица резковаты, короткая «мальчишеская» стрижка, вот только глаза… Глаза полыхали изумрудным пламенем, и это пламя грозило прожечь в Журавском дыру.

– Прошу прощения, – произнес он и, чтобы сгладить собственную неловкость, добавил: – Тесные лестничные площадки в современных домах, Вы не находите?

Взгляд соседки не смягчился, а, напротив, стал еще более подозрительным, и Эдуарду Андреевичу вдруг показалось необходимым объяснить, кто он такой и почему покидает чужую квартиру в ранний час. А то еще в милицию заявит…

– Позвольте представиться: Эдуард Журавский, я племянник Марии Васильевны, – пояснил он и с удивлением услышал в своем голосе извиняющиеся нотки.

– Племянник? – скептически переспросила его соседка. – Тот самый, который «гениальный журналист» и «будущий главный редактор»?

Ирония в ее интонации была совершенно отчетливой, и Журавский мысленно отругал любимую тетю за болтливость. Соседка, с удовольствием наблюдавшая появление красных пятен на скулах собеседника, неожиданно смилостивилась:

– Впрочем, Ваша рецензия на премьерный спектакль прошлого театрального сезона была остроумна.

– Вы читали? – Журавский не смог скрыть волнения, которое испытывал каждый раз, когда получал отзывы о своих произведениях.

Она неопределенно пожала плечами.

– Трудно отказать Марии Васильевне. Она Вас просто боготворит, – соседка посмотрела на часы и заторопилась. – Извините, мне пора на работу.

У Эдуарда возникло внезапное желание задержать ее. Любая девушка, ценившая его творчество, начинала казаться ему интересной.

– А Вас, как зовут Вас?

– Леднева, Евгения Юрьевна, – безо всякого выражения эмоций откликнулась она.

«Ох ты, еще и по отчеству!» – хмыкнув про себя, отметил Журавский и, подыскивая очередную тему для светской беседы, ляпнул первое, что пришло в голову:

– Скажите, Евгения, а мы с Вами раньше не встречались?

– Евгения Юрьевна, – напомнила Леднева, презрительно смерив его от макушки до пят. – Тривиальный у Вас подход, Эдуард Журавский! Придумайте что-нибудь поинтереснее.

Он не двинулся с места, все так же загораживая ей лестницу, ведущую вниз.

– Послушайте, разве Вам не пора в редакцию… или куда там ходят журналисты? – вспылила она, теряя терпение.

Журавский посторонился, и Евгения Юрьевна стала спускаться.

– А где работаете Вы? – вырвалось у Эдуарда, который едва поспевал за новой знакомой. Леднева наградила его строгим взглядом, и он снова начал оправдываться. – Ну, Вы же про меня столько всего знаете… А я про Вас – ничего. Это несправедливо.

По-видимому, она посчитала вопрос нейтральным и снизошла до ответа:

– Работаю я в школе, преподаю математику.

– А что Вы делаете сегодня вечером?

Черт! Да что ж ему сегодня в голову лезут одни банальности?

Леднева возвела глаза к потолку.

– Вы всегда говорите избитыми фразами? В письменном виде Ваши мысли более оригинальны.

– Это комплимент? – с надеждой спросил журналист.

– Понимайте, как хотите! – отрезала она, но Журавский проявил настойчивость:

– И все же, как насчет вечера?

Евгения остановилась.

– Что я делаю сегодня вечером? – она выдержала паузу и удовлетворила его любопытство. – Отстреливаю назойливых мужчин из новенькой снайперской винтовки!

День не задался. На работу Журавский все-таки опоздал, причем умудрился столкнуться в холле со своим непосредственным начальником. Статья, которая должна была уйти в печать не позже полудня, получилась блеклая и банальная, ибо остроумные фразы Эдуарда в это утро так и не посетили. А на ежедневной «летучке» он не смог предложить ни одной оригинальной темы, хотя по обыкновению генерировал их с легкостью.

Журавский расстроился и решил прекратить борьбу на трудовом фронте. Однако с планами на вечер тоже получалась неувязка. Обе девушки, с которыми он встречался на настоящий момент, к себе его никогда не приглашали, потому что жили в общежитии. Денег на ресторан в конце месяца не было, а о том, чтобы привести кого-нибудь из своих подружек в гости к тете Маше, и речи быть не могло. Она же их сразу сватать начнет, а те только этого и ждали!

Журавский с тоской представил себе возвращение к тем далеким временам, когда он, еще студентом, «кадрил» девчонок прямо на улице, но тут проснулась его вздремнувшая было творческая мысль. Сегодняшнее утро как-никак подарило ему интересное знакомство! Как ее зовут? Евгения, кажется? Ах, да, еще и Юрьевна! Эдуард усмехнулся. Девица, конечно же, с норовом, но ведь на то он и опыта набирался, чтобы не пасовать перед трудностями! Итак, проблема с вечерним досугом была решена, и у Журавского сразу же поднялось настроение.

На пороге соседской квартиры он появился с тортиком и бутылкой шампанского.

– Не стреляйте! – миролюбиво попросил он Евгению из-за двери. – У меня сегодня день рождения.

Дверь открылась, пропуская хозяйку, которая была одета в домашние джинсы и рубашку, узлом завязанную на талии.

– И чем Вам могу помочь я? – руки Евгении Юрьевны уперлись в бока – она явно не торопилась приглашать гостя в квартиру.

– Пожалуйста, Женя! – умоляюще произнес он. – Мне сегодня совершенно не с кем праздновать: друзья разъехались, а тетя еще с выходных застряла на даче. Помидоры там созрели или что-то еще…

От фамильярного обращения к ней по имени Леднева нахмурилась, к тому же она точно помнила, что здоровалась с Марией Васильевной не ранее, как сегодня днем…

Ах он лживый, самовлюбленный павлин! Полагает, что если у него два метра роста, атлетическое телосложение и умопомрачительные черные глаза – так ему можно вторгаться в ее личную жизнь, да еще так бесцеремонно?

– Ну, что ж… Раз уж совсем не с кем – входите, – Евгения Юрьевна саркастически усмехнулась и отступила на шаг, пропуская его внутрь. Пора сбить с него спесь!

«Стопроцентный вариант! – торжествующе подумал Журавский. – День рождения меня еще никогда не подводил!»

Квартира оказалась небольшой, но уютной, и в ней царил идеальный порядок, как будто хозяйка только что закончила генеральную уборку. Эдуард улыбнулся: чтобы присесть в его доме, обычно требовалось расчистить какую-нибудь горизонтальную поверхность от разбросанных повсюду вещей.

Традиционных вазочек и салфеточек, которыми украшали дома представительницы прекрасного пола, у Евгении не было и в помине, зато все стены были увешаны книжными полками. На одной из них Журавский заметил свадебную фотографию 60-х годов.

– Это Ваши родители? – поинтересовался он.

– Да, – сухо кивнула Леднева.

Эдуард оглянулся на закрытую дверь смежной комнаты.

– И… они скоро вернутся?

– Они умерли, – ответила она будничным тоном. – Это было очень давно, давайте не будем об этом?

– Хорошо, – легко согласился Эдуард, он и сам не любил ворошить неприятные воспоминания. – Как прошел Ваш рабочий день?

Поджав под себя ноги, Евгения удобно устроилась на любимом диване.

– Да, в общем-то, никак. Отпуск у меня закончился, а учебный год еще не начался, так что работы немного. Пока привожу в порядок свой кабинет после ремонта, – глаза ее сузились и поймали его на прицел. – Я ведь, знаете ли, Телец по гороскопу, поэтому жутко упряма и порядок люблю. А кто по Зодиаку Вы?

Эдуард, изучавший корешки книг на ближайшей полке, ловушки не заметил.

– О, я – Овен! И упрямства тоже не занимать!

– Странно, – проговорила она, растягивая слова от предвкушения близкой расправы. – Я, конечно, не сильна в гороскопах, но точно знаю, что дни рождения у Овнов в апреле, а сейчас на дворе август!

Журавский обернулся, и два изумрудных жала ее глаз тотчас впились в него. Прошло несколько секунд, прежде чем Эдуард понял, что попался.

– Черт! – смущенно улыбнувшись, почесал он в затылке. – Не думал, что меня так легко провести…

Евгения рассмеялась.

– Не всё же Вам… Да Вы распаковывайте тортик, распаковывайте. Если мы потеряли повод в виде Вашего дня рождения – это еще не значит, что нужно дать торту испортиться.

Совершенно сбитый с толку, Эдуард начал возиться с бечевкой на коробке, купленной в кондитерском отделе. Леднева достала нож.

– Дайте-ка лучше я! – одним движением она разрезала узел и, разделив торт на кусочки, посетовала. – Люблю сладкое, но, несмотря на старания Вашей тетушки, печь торты я так и не научилась. Наверное, нет у меня таланта!

– А мне нравится готовить, – признался Журавский, обрадованный сменившейся теме. – Я – заядлый турист, объездил всю страну, а Приморье – так вообще пешком обошел. У нас с друзьями хобби: сплавляемся по рекам, спускаемся в пещеры с профессиональными спелеологами, есть конный маршрут… Вы пробовали когда-нибудь форель, запеченую на костре?..

В течение следующего часа они допили шампанское и принялись за чай, успев обсудить множество тем и перейти на «ты». Евгения, наконец, поняла, почему Мария Васильевна называла племянника талантливым рассказчиком. Многогранность интересов Журавского позволяла ему с легкостью рассуждать о Моцарте и Сальвадоре Дали, голубом периоде Пикассо и характере Софьи Ковалевской. И так как все это было близко и Евгении, она нашла в лице гостя приятного собеседника.

Эдуард же искал другого. Когда речь зашла о скульптурах Родена, Журавский, сгоравший от нетерпения попробовать губы собеседницы на вкус, решил, что «пора». Подсев ближе к хозяйке, он произнес:

– Больше всего у Родена мне нравится «Вечная весна», я видел ее в Эрмитаже. Если хочешь – могу показать.

– У тебя есть альбом с иллюстрациями? – задала наивный вопрос Евгения, вызвав в памяти сплетенные в тесных объятиях фигуры юноши и девушки, которые изваял скульптор. – У меня где-то тоже книга была…

– Зачем же изучать искусство по книгам? – перебил Журавский, пристально вглядываясь в ее глаза. – Я лучше покажу тебе это на практике.

Он сделал быстрое движение и обнял удивленную Евгению, прижавшись к ее рту в страстном поцелуе. Мужские пальцы потянулись к узлу, завязанному на ее рубашке.

– М-м-м… отпусти меня! – попробовала вырваться Леднева, уворачиваясь от его губ.

– И не подумаю, – продолжая удерживать ее, промурлыкал Журавский.

Он вообще считал, что слушать девушек во время свиданий – глупое и бесполезное занятие: они манерно отказывают, тут же кокетничают и мило жеманятся, а потом… потом не могут отпустить его из своей постели.

Все это ханжество, дорогая! Будь современнее, на дворе – конец восьмидесятых!

В ее глубоких зрачках полыхнула ненависть:

– Отпусти сейчас же!

Крик заставил Эдуарда на секунду ослабить «тиски». Взлетела освободившаяся рука, и Евгения наотмашь ударила его по лицу.

Журавский отпрянул. Такой оглушительной пощечины он не получал еще ни разу в жизни!

– Если ты не уберешься отсюда в течение двух минут – я за себя не отвечаю! – яростно прошипела она.

Испытывать судьбу Эдуард не стал. Леднева с силой захлопнула за ним дверь, и «взрывной волной» его отбросило к квартире тети Маши.

Когда Эдик появился на кухне, Мария Васильевна, ничего не подозревающая о том, что в данный момент, по версии племянника, она должна находиться на даче и собирать помидоры, пекла мясной пирог.

– А-а, Эдик! Как дела? – задала она повседневный вопрос, заглядывая при этом в духовку, потом обернулась, и на ее лице отразилась крайняя степень беспокойства. – Боже мой! Кто это тебя так?

Журавский бросил взгляд в висевшее на стене зеркало и, поморщившись, дотронулся до «автографа» Евгении Юрьевны. На щеке красовался отпечаток ее ладони, который с каждой минутой проступал все сильнее.

– Кто-кто… Твоя соседка, – ворчливо сообщил он, доставая из холодильника лед.

– Анна Ивановна?

Тетя в ужасе посмотрела на племянника и стала лихорадочно прикидывать в уме, что же такое мог совершить ее Эдик, чтобы пожилая соседка дошла до рукоприкладства.

– Да нет, эту зовут Евгения. – Пакетик со льдом, приложенный к больному месту, немного облегчил страдания, и Журавский вновь обрел присутствие духа.– Я был у нее в гостях…

– Женечка пригласила тебя в гости? – недоверчиво переспросила Мария Васильевна, удивление ее росло.

Эдуард невесело усмехнулся.

– Не то чтобы пригласила. Я сам пришел. А потом мы повздорили… на почве романтических отношений.

Его уклончивый ответ произвел на тетю совсем не то действие, которого он ожидал. Вместо того, чтобы пожалеть любимого Эдика, тетя Маша встала в позу обвинителя и с негодованием закричала:

– Ах, ты, прохвост! Проходимец несчастный! Знаю я твою романтику! – она схватила мокрое полотенце и хлестанула племянника по мягкому месту. – Как ты мог обидеть бедную девочку?

– Ничего себе «бедняжка»! – возмутился Эдуард, уворачиваясь от проворной тетушки. – Ты видишь, как она меня разукрасила?

Сострадания тетя не проявила:

– Мало тебе, сердцеед, ловелас бессовестный!

– Тетя Маша! – взмолился Эдик. – Мы же взрослые люди! Ведь Женечке твоей давно уже не пятнадцать лет!

– О возрасте женщины говорить неприлично! – обиженно заявила Мария Васильевна. Полотенце повисло у нее в руке, и она устало опустилась на табурет. – Если бы ты знал, что она пережила – не вел бы себя так!

Журавский пожал плечами:

– Расскажи – буду знать.

– Разве можно доверять вам, мужчинам? – скептически поинтересовалась тетя Маша. Несколько долгих секунд она боролась со своими сомнениями, потом кивнула племяннику и похлопала ладонью по сиденью соседней табуретки.

Отец Жени Ледневой пил много и подолгу. Периоды его добродушной трезвости сменялись буйным пьянством по нескольку раз в месяц. Дочку он и пальцем не трогал, но жене доставалось сильно и без особого повода.

«Трезвые» дни случались все реже, и, в конце концов, Женя поняла, что отец никогда не изменится. Она перестала приближаться к нему, даже если он был добр и ласков с дочерью, ведь назавтра идиллия могла превратиться в кошмар! Любить его она уже не могла, но ненавидеть так и не научилась.

Однажды, после традиционной семейной ссоры, когда отец, забрав оставшиеся от зарплаты деньги, отправился в очередной загул, Женина мама упала в обморок. Врач скорой помощи диагностировал инфаркт. В больнице сделали все возможное для ее спасения, но мама умерла в реанимации через несколько дней, так и не увидев мужа трезвым.

Когда Леднев, выйдя из запоя, понял, что натворил… он ушел в другой запой. Так продолжалось пару месяцев. Наступила зима, и это означало, что Женя будет видеть отца еще реже: начался сезон подледного лова. Все зимние выходные он ежегодно проводил на льду залива, сочетая два хобби одновременно. Что за клёв без бутылки?

После второй рыбалки он не вернулся. Многие были свидетелями того, как Леднев ушел под лед, но никто не мог объяснить – почему? «Был пьян», – вынес вердикт милиционер, расследовавший несчастный случай, и дело закрыли. Однако Жене подчас казалось, что отец ушел из жизни сознательно. Быть может, его замучила совесть? По крайней мере, она надеялась на это, чтобы хоть как-нибудь оправдать его в собственных глазах.

Когда Евгения Леднева осталась одна на целом свете, ей было восемнадцать. Жизнь стала бы совсем горькой и безрадостной, если бы именно в этот период она не встретила свою первую любовь. Мужчина был на десять лет старше Евгении и был… немножко женат. С супругой он поссорился, и жить ему, в общем-то, было негде, и тут на горизонте появилась Женечка.

Упрекнуть его в черствости было нельзя, потому что, зная печальную историю своей юной подруги, он постарался окружить ее теплотой и заботой, которую она так искала у мужчины, чуть-чуть похожего на ее отца, при этом убежденного трезвенника. Со свадьбой Женя не торопилась: она-то знала, что семейная жизнь может стать настоящей ловушкой. Пусть он сделает ей предложение не сразу, пусть разберется со своей женой, получит развод и тогда… Быть может, к этому времени и сама Евгения будет готова стать его супругой и матерью его детей. Впрочем, про свадьбу и детей он лично никогда не упоминал.

Поворотная точка в судьбе Жени Ледневой наступила через полгода: все признаки указывали на то, что она беременна. Новость совсем не обрадовала любовника. Он нахмурился, попытался логически доказать, что совсем этого не планировал, а на следующий день объявил, что возвращается к жене.

Иллюзия счастья растаяла. И, хотя предположение о беременности не подтвердилось, больше Женя никогда не встречалась со своим первым мужчиной. А второго у нее так и не появилось. Однокурсники казались ей пресными желторотиками, а мужчины постарше напоминали двух самых главных в ее жизни людей, которые так сильно обманули ее ожидания.

После блестящего окончания математического факультета Леднева получила распределение в общеобразовательную школу, и ее личная жизнь совсем зачахла. В школе работали одни женщины, а кроме работы она мало где бывала. Евгения смело утверждала, что отсутствие возможности познакомиться с мужчиной совсем не тяготит ее, и тешила себя мыслью, что посвятила жизнь чужим детям, сомневаясь, что когда-либо рискнет завести своих собственных.

В двадцать восемь лет Евгения Юрьевна Леднева имела любимую работу, репутацию безнадежной старой девы и холодный, трезвый взгляд на жизнь. Она убеждала себя, что это – как раз то, к чему она стремилась все эти годы, но по вечерам было так тоскливо и одиноко, что Женя была готова коротать их даже с пожилой, но милой соседкой, которая пекла чудесные пироги и обладала исключительным умением слушать.

Журавский не мог объяснить, почему его так тронула эта история. Может быть, потому, что в отличие от семьи Евгении, в его семье всегда царило тепло, а родители очень любили друг друга. А, может быть, из-за данного им однажды обещания не бросать на произвол судьбы беременных девиц? Слава Богу, это обещание ему еще ни разу не приходилось выполнять, но… Если бы у Жени был от него ребенок – он бы ни за что ее не оставил!

Ха! Вот это номер! Они едва знакомы, а он уже о детях думает! Да она его и на пушечный выстрел не подпустила, какие там дети? Впрочем, девушка она действительно необычная. Как будто, не из нашего времени, «тургеневская»… Нет, не совсем: умна, образованна, обаятельна, но уж больно остра на язык, себя в обиду не даст! Как ловко провела его с «бутафорским» днем рождения! Эдуард усмехнулся: логика у нее явно не женская.

На легкомысленных девиц Журавский уже насмотрелся: большинство его подружек не могли отличить Рембрандта от Ремарка, к тому же все они были до банальности доступны. А Евгения, она – будто снежная королева, которая заковала себя в ледяной панцирь с начертанным для надежности девизом: «Держитесь от меня подальше!» На самом же деле, когда она смеялась, через ее зеленые глаза на этот мир смотрел настоящий, живой и теплокровный человечек.

Эдуарду понравилось растапливать ледышки в ее изумрудах, вот только… Черт, как он поторопился! «Должно быть, я показался ей грубым мужланом со своей прогрессивностью!» – внезапно расстроился он, и просьба тети Маши попросить у Жени прощения прочно засела у него в голове.

Розовый букет был припасен заранее. Все утро Эдуард делал вид, что чистит в прихожей ботинки, но едва хлопнула соседская дверь, он пулей вылетел из квартиры, не забыв прихватить цветы.

– Женя! То есть… Евгения Юрьевна!

Она оглянулась и увидела Журавского… в коленопреклоненной позе.

– Простите мне вчерашнее сумасшествие, – скороговоркой произнес он, протягивая ей розы. – Я сделал это под влиянием минутного помрачнения разума, больше это не повторится!

– И долго Вы речь учили? – хмыкнула Евгения, гадая о причинах таких перемен.

– Я вел себя, как идиот, – поспешил добавить Журавский. – Не сердитесь, пожалуйста!

Заметив легкую припухлость его левой щеки, Женя вдруг испытала угрызения совести.

– Ладно уж! Вставай, кающийся грешник!

– Мы снова на «ты»? – обрадовался он и вручил ей букет.

Леднева улыбнулась:

– Только если будешь хорошо себя вести, – поставила она непременное условие. – А теперь мне пора на работу, я не люблю опаздывать.

– Я сегодня никуда не тороплюсь, можно тебя проводить?

Эдуард спросил об этом, не особо надеясь на положительный результат, но она согласилась.

Несколько дней они встречались в подъезде или на улице, перекидываясь словечком о его новой статье или ее учебной программе на следующий год, и разбегались по своим делам. Эдуард искал способ провести с Женей хоть немного свободного времени, но театральный сезон еще не начался, а его приглашения в кино и ресторан она вежливо отклоняла.

– Может быть, позовешь меня в гости? – полюбопытствовал он как-то, прощаясь с ней на лестничной площадке. Почему-то ему очень не хотелось ее отпускать…

– Еще чего! – фыркнула Леднева. – Буйных гостей с меня достаточно!

Журавский хотел было возразить, но сдержался.

– Но ведь где-то тебя можно застать, если не дома?

– Конечно. Например, на работе, – рассмеялась она.

С досады он чуть не хлопнул ладонью по перилам лестницы. Ситуация застопорилась.

Следующая ночь оказалась бессонной. Так и не сумев выбросить мысли о Евгении из головы, Эдуард до утра просчитывал варианты развития событий. Когда звезды потускнели, и стало светать, он понял, что все пути сходятся в одну точку. У задачки было только одно решение, и оно было рискованным.

Утром, появившись в редакции небритым и с синяками под глазами, он изложил коллегам свои соображения и услышал от друзей, что он «законченный псих», «объелся белены» и «губит свою карьеру». Единственный, кто отнесся к решению Журавского с одобрением и энтузиазмом, был главный редактор, да и тот сделал это из корыстных побуждений. Подобный поворот событий на целый год избавлял его от основного конкурента, настырного и талантливого.

– Это может быть даже интересно, – не скрывая довольной улыбки, главный редактор дружески похлопал молодого сотрудника по плечу. – Назовем это, скажем… журналистским экспериментом. А если надоест – возвращайтесь. Да! И статьи привозите! Надеюсь, что сотрудничать с нами как внештатный корреспондент Вы не откажетесь?