Вологодские кружева. Авантюрно-жизнерадостный роман

– А мне порулить дали! – вставил радостно Вовочка.

– Ага, – ухмыльнулся Мишка, – ты и нарулил! Вылетели мы на берег, как кит в приступе безумия!

– Да руль какой-то странный на этом корабле, – оправдался Вовочка.

– Не руль, а штурвал, – поправил его Андрюха, – и не он странный, а ты, Вовик. Ведь он, Серж, так лихо на берег въехал, что нас потом «Синоптик» целый час в воду сдёргивал!

– Что ещё за синоптик? – не понял я. – Метеорологи здесь, что ли, работают?

– Да нет, это тоже буксир, но больше «Щуки» раз в десять. Он, как и «Шевченко», – паровой и колёсный. Вот, за десять бутылок пива нас с берега и стянули.

– Интересно, а сколько же вы купили всего?

– Да тут дело тёмное, – почесал Андрюха макушку. – Купили-то мы полсотни бутылок.

– Что ж тут такого тёмного?

– А то. Пятьдесят минус десять сколько?

– Сорок.

– Вот видишь. А осталось всего четыре. И ни одной пустой!

Да, действительно, дело тёмное!

XXVII

Первую половину хода на пивном допинге мы пролетели быстро и азартно.

Но за очередным поворотом реки нас поджидал сюрпризец: всё пространство между рекой и лесом, что был метрах в трёхстах от неё, занимали сотни и сотни коров.

– Ого, сколько коровушек! – восхитился я.

– Это не коровы, а ярки! – безапелляционно заявил Вовочка.

– Ярки, ярки, где ваши доярки? – заорал Андрюха.

– Сами вы ярки, – покрутил пальцем у виска Мишка, – ярки – овцы, а это тёлки!

– Что-то ты путаешь, – не поверил Андрей, – у тёлок и ножки постройнее, и вымя посимпатичней!

Но, смех смехом, а нам нужно было пройти сквозь это стадо. Здесь не было ни пастухов, ни прекрасных пастушек, тёлки тусовались сами по себе. С двух сторон, как я уже отметил, пастбище огораживали река и лес, а с двух других – изгородь из жердей и проволоки.

Так как Мишка был сейчас на передней рейке, то он и пошёл в эту тёлкотню первым. Но за него-то я был спокоен – парень деревенский, ему такое общество привычно.

Беспокойство во мне запело, когда в стадо пришлось лезть нам с Андрюхой. Станция – место, где установлен нивелир – получилась как раз посредине пастбища, и, едва я успел привести уровни в свои нуль-пункты, любопытные коровы окружили нас плотно, как людская толпа на Невском. Но людской толпе на Невском абсолютно наплевать на своих отдельных членов, чего нельзя было сказать о коровушках. Они напирали, подвигаясь всё ближе и ближе, и вот уже их мокрые холодные носы тычутся нам то в уши, то в затылки.

Прекрасно понимая, что это всего-лишь мирные коровки, к тому же, ёще не узнавшие сладостных бычачьих объятий, я всё-таки начинал потихоньку мандражировать. Мне представилось, что задние, стремясь удовлетворить любопытство, напирают сильнее, плотнее, а передние, которым деваться некуда, поневоле делают из нас плотные кожаные мешочки, набитые костями, кровью и дерьмом!

– А представляешь, Серж, – почему-то шёпотом заявляет Андрюха, будто прочитав мои мысли, но несколько в ином ракурсе, – представляешь, сейчас там, на том конце луга, их позовёт какой-нибудь придурок, и все они ринутся туда. Что будет с нами?

– Не с нами, а из нас. Из нас получатся прекрасные отбивные шницели. Давай-ка быстренько отнаблюдаем и валим отсюда на фиг!

Легко сказать, попробуй сделать!

Коровье стадо своими холками и головами чуть-чуть, сантиметров на пять-десять, но оказалось выше горизонтальной оптической оси нивелира, и в поле зрения трубы я видел перевернутую ухмылку Вовочки, а перед ним, как вздымающиеся морские волны, шевелящиеся крупы крупных рогатых скотин.

Хорошо, что ноги штатива имеют достаточный запас длины! Я поставил нивелир как можно выше, но тут оказалось, что мой-то рост этого запаса длины не имеет. Слава Богу, Андрюха, который был сантиметров на десять повыше меня, эту проблему решил!

– Вовочку подождём? – спросил Андрей, отнаблюдав обе рейки.

– Ну уж нет! Он так явно стебался над нами, что пусть в одиночку пройдёт сквозь своих ярок!

Вовик продирался через коровью толпу, отмахиваясь от любопытных добродушных животных трёхметровой рейкой, и что-то им говорил.

– Вовочка, а что ты им рассказывал? – спросил я позже, когда мы все уже перелезли последнюю изгородь и оказались на свободе.

– Ничего я им не рассказывал, я просто им объяснял: я не бык! я не бык!

– Ай-яй-яй! – покачал головой Мишка, – а они-то, бедные, так надеялись на чудо!

Обратно мы возвращались уже в темноте, и никаких тёлок на пастбище не обнаружили.

– Видать, всё же кто-то их позвал, – отметил Андрюха, – повезло нам.

Да, в этом нам повезло. Не повезло в другом. Когда мы расставались с Сашками, то уговорились, что они нас переправят и обратно.

– Вы только свистните, – заверил Сашка рыжий, – я сплю так чутко, что клопа на стенке слышу!

Мы свистели, орали, визжали вероятно не меньше часа, но, кроме всех собак Устья, никого не разбудили. А они, довольные, что у них появился повод вдоволь полаять, старались на все лады!

– Надо плыть самим, – охрипшим голосом предложил Мишка и стал раздеваться.

– А инструменты, шмутки? – засомневался я.

– Да нет, я сплаваю один и всех там на уши поставлю!

А тьма была кромешная. Только на противоположном берегу горели несколько лампочек на пристани. Они отражались в чёрной воде, увеличенные и живые, и как будто дразнили нас, подобно солнечным зайчикам.

Мишка лихо подошел к воде, неторопливо в неё погрузился и осторожно-осторожно поплыл.

– Ну вот, – довольно потёр руки Андрюха, – засекаем полчаса – этого ему хватит вполне, чтобы доплыть и разбудить кого-нибудь!

Но хватило и одной минуты: Мишка уже вылезал на берег, но на наш.

– Ты что? – удивился Вовочка, – уже туда и обратно?

– Нет, я сразу обратно, – начал одеваться Мишка. – Сам иди попробуй!

– А что? – не понял студент.

– А ничего! Вообще ничего! Я плыву и ни хрена не вижу, кроме этих идиотских огней, которые мелькают в глазах, как пьяные звёзды. А ещё мыслишка гадкая в башке ёрзает: вот сейчас выскочит глиссер из-за поворота или какой-нибудь бухарик на моторке, и всё, привет родне!

Стало холодно и тоскливо.

– Что сидеть попусту, – решил я, – давайте хоть костёр запалим.

И мы стали на ощупь искать дрова.

Внезапно послышался плеск, и не просто плеск, это был звук, издаваемый вёслами, когда они входят или выходят из воды.

– Серёжа, ты здесь? – услышал я знакомый голосок.

– Катерина? Ты?!

– Я.

В песок с чмоканьем воткнулся нос плоскодонки, и из неё выпорхнула Катя.

– Невероятно! – я подошёл вплотную к девочке и попытался заглянуть ей в глаза, но темнота прочно держала их в заточении. – Как же ты нас услышала?

– А я и не слышала, – тихо сказала она. – Мне сон приснился, что ты сидишь один на берегу и плачешь, потому что не можешь переплыть реку и увидеть меня.

XXVIII

«… Спасибо тебе, что ты есть на свете! Не забывай. Таня». – Так заканчивалось послание моей бывшей возлюбленной, расставание с которой, слава Богу (и слава Екатерине!), прошло так непринуждённо.

«Щука» ушла в Вологду, увозя неплохих ребят и отличную девчонку, подарившую мне немало чудесных мгновений. Обратно «Щука» вернётся уже с другим экипажем.

А Таня, конечно, правильно сделала, что не осталась здесь, с нами, вкушать сласть и горечь приключений. Её приключения теперь будут совсем иными.

Ну и ладно!..

Нам пришлось переселиться к Коле, потому что вновь прибывшие щукари и слышать не хотели о том, чтобы кто-то посторонний находился в их драгоценном жилище. Ну и хрен-то с ними! Пусть плачут и рыдают, когда поймут, какие острые ощущения и умопомрачительные впечатления они потеряли, выгнав нас!

Колина семья уже вернулась, и о размещении нас в жилой части дома не было даже и намёка. Коля нам предложил чердак:

– А чо, тут нормально, сенцо свежее. Только это, пчёлы сюда залетают.

– Для чего? – не уяснил я.

– Так у меня ульи в саду, не приметили, что ль?

– Приметили, как же. Только зачем пчёлам на чердак лететь, если проживают они в саду?

– Так тут старые соты валяются, пчёлки и прилетают подкормиться. Но они смирные, – Коля улыбнулся и добавил, – если их не трогать.

Мы быстро и крепко заснули в уютной мягкой постели из душистого сена, вдыхая будоражащий аппетит медовый аромат. И сон мне поэтому снился добрый и сладкий: я сидел посредине огромного луга, вытканного невероятным цветочным узором, и большой деревянной ложкой лопал мёд из тазика, а вокруг меня, парами, летали пчёлки, выписывая в воздухе фигуры высшего пилотажа…

Продрав глаза, я обнаружил, что утро уже состарилось, а на чердаке никого, кроме меня, нет. Мне хотелось ещё поваляться, потянуться, но мою дремотную пелену сняло резкое жужжание, и перед самым носом я увидел пчелу, нагло уставившуюся на меня. Тут же, чуть поодаль, я заметил ещё одну мохнатую прелестницу, потом ещё и ещё, и ещё и понял, что пора вставать, вернее, уползать из этого жжжуткого места, потому что подниматься в полный рост я не решился, а счёл благоразумным покинуть чердак иначе – по-пластунски, благо хорошо освоил это занятие за время краткой солдатской службы после окончания военной кафедры техникума.

Выбравшись на улицу, я довольно расправил плечи и не спеша пошагал к реке, дабы совершить там утреннее омовение, но увидел впереди Вовочку, отчаянно махавшего мне руками и что-то кричавшего. Слов я не разобрал, но жесты нашего самого ценного члена бригады были настолько нелепы и резки, что я решил: что-то случилось. И тогда я побежал к Вовочке. Но успел сделать лишь пару шагов, как почувствовал, что в моих длинных волосах что-то резко загудело и защекотало мне затылок. Я машинально хлопнул ладонью по месту раздражения, и в то же мгновение голову пронзила адская боль! Я остановился, не понимая, что случилось, и мгновенно вся эта история повторилась ещё дважды, но теперь в районе темечка.

От боли в моих глазах стало сначала очень светло, будто в них направили зенитный прожектор, а потом потемнело, как в полночь на марсианском экваторе. Я обеими руками, будто в приступе горя, схватился за голову, но тут же, дважды, был пронзён неизвестным агрессором в зад и схватился руками уже за него. Так вот, держась ладонями за задницу, я помчался всё же к Вовочке, напоминая, вероятно, человека, объевшегося накануне неспелых яблок.

Вовочка же, видя, что я бегу к нему, скатился кубарем с высокого берега к воде и полез в нутро старой баржи, намертво пришвартованной к суше и являвшейся причалом для судов. Я, уже догадавшись, что со мной произошло, последовал примеру своего подчиненного.

Там, в чреве ржавой посудины, как библейские ионы в ките, находились остальные доблестные члены нашей бригады.

– Сколько? – морщась, спросил меня Андрюха.

– Сто девяносто четыре.

– Чего сто девяносто четыре?

– А чего сколько?

– Да ну тебя! Что ты прикидываешься! Сколько жал оставили эти твари в твоём организме?

Я ощупал голову и другое, более мягкое место:

– То ли пять, то ли шесть, фиг поймёшь.

– Повезло, – Мишка втягивал в себя голубой сигаретный дымок так часто, словно задался целью попасть в книгу Гиннеса.

– Ничего себе повезло! – покачал я головой, и в ней огромный колокол болезненными ударами проиграл какой-то траурный реквием.

Но оказалось, да, повезло, потому что меньше десяти укусов разгневанных мохнаток никто из моих сострадальцев не насчитал!

Особенно не повезло Мишке. Его лицо опухло, будто он беспробудно пил лет двадцать, а тело было сплошь в волдырях от этой навязчивой иглотерапии. Но он сам немного виноват. Когда пчёлы атаковали троицу моих друзей, все они, не сговариваясь, помчались к реке. Там Вовочка и Андрюха залезли в баржу, а Мишка почему-то скопировал страуса: он забежал по колени в воду и, согнувшись, сунул в неё голову. И все мохнатые труженицы цветочных плантаций лихо набросились на эту странную фигуру без головы, но с другим, более удобным объектом для поражения! Спрятавшиеся в барже ребята увидели пузыри, забурлившие в воде над тем местом, куда нырнула Мишкина голова, и поняли, что он там орёт. Но когда лицо всё же показалось на свет божий, оно шумов не издавало. И даже после того, как в него одномоментно впились несколько жужжащих камикадзе, никаких звуков не послышалось!

Андрюха выскочил из своего убежища и насильно затащил туда Мишку, уже потерявшего всякую связь с реальностью земной жизни.

Немного позже Вовочка осторожно вылез из баржи на разведку и, увидев меня, закричал, чтобы я шёл обратно, но я понял иначе.

Через час в дырявый бок баржи просунулась довольная Колина рожица:

– А вы чо тут, в прятки играете?

– Слышь, Колян, как там? – издала звук пухлая Мишкина физиономия. – Пчёлы улетели?

– Куда? – не понял Коля.

– К чёртовой бабушке!

– А-а, вас пчёлки побеспокоили? Так они всегда немного сердитые, когда я у них мёд забираю.

– А ты у них мёд забирал?

– Ага. Хотел вас свеженьким угостить. Пошли, мёд вку-у-у-у-сный!

– А самогоночка будет? – сдерживая злость, проскрипел зубами Мишка.

– Так если надо, конечно.

– Надо, ой, как надо! – покачивая головой, простонал Андрюха, – и, пожалуйста, Коля, только без меда!

XXIX

Солнышко хоть и стояло в зените, но в конце августа жары уже не было, и работа доставляла истинное удовлетворение. Правда, немного портило настроение одно обстоятельство: привязка и отвязка ходов. Практически все наши хода (за исключением одного, того самого, что проходил сквозь коровье общество) шли по одному берегу Сухоны, а реперы и сигналы находились на другом.

– Это Литомин специально нам сделал! – в который раз уже скрипел Андрюха, раздеваясь, чтобы плыть на другой берег.

Мишка раздевался молча.

Мы плавали на отвязку и привязку поочерёдно: я с Вовочкой, а Андрюха с Мишкой. Делали мы это как для страховки, так и для компании. Хорошо еще, что водичка была тёплая и погода не дождливая.

Проплыть метров триста-четыреста, толкая перед собой рейку, работа трудная, но смешная. Трудная, когда это делаешь сам, а смешная, естественно, когда на это взираешь с высокого берега и кидаешь поучительные реплики.

Ребята благополучно переправились, и вот уже Мишка поставил рейку на металлическую марку, вмурованную в бетонный столбик сигнала.

Я не спеша беру отсчёты и с тридцатикратным увеличением наблюдаю, как мои голые друзья, чуть подрагивая от долгого купания, отмахиваются от радостных комаров, неожиданно нашедших калорийную еду. Я нарочно не тороплюсь, потому что Андрюха поступает точно так же, когда выпадает наша очередь плавать.

– Правильно, правильно, Серёга, – злорадничает Вовочка, – подержи их подольше. В прошлый раз мы с тобой чуть не час торчали голышом на открытом берегу!

– Да, – поддержал я его, – нам тогда повезло!

Везение заключалось в появлении маленького теплоходика «Ласточка» в тот сам момент, когда мы, мокрые и абсолютно голые, торчали, как два придурка, с рейкой на пустынном берегу. На теплоходе народу было битком, и все пассажиры и пассажирки, конечно же, с любопытством уставились на нас. Вовочка, держащий перед собой вертикально стоящую рейку, нашёл за ней естественное укрытие для своего интимного места. Он прижался к этой расчерченной доске и стоял, улыбаясь наивно и добродушно. Я вначале спрятался за Вовочку и прижался к нему, но тут же понял, как мы будем смотреться со стороны, и что о нас подумают проплывающие путешественники. Тогда я плюнул на приличия и, выйдя из-за Вовочки, уставился на теплоход, а руки демонстративно убрал за спину.

И началось!

– Эй, мальчики, возьмите меня к себе, я тоже нудистка!

– Алё, почём километр мягкого шланга?

– Комаров, комаров отгоняйте, а то в трусы не поместится!

А я уже развеселился и только крикнул в ответ:

– Спасибо за поддержку и понимание, друзья!

И «Ласточка», высоко прогудев, скрылась за поворотом.

Но сегодня, увы (для нас с Вовиком), прелести наших коллег не предстали ни пред чьим взором!

И вот они уже подплывают к середине реки, возвращаясь на нашу сторону.

Мы так и не поняли, откуда взялся этот глиссер! Вероятно, ветер был от нас и здорово гасил звуки. Глиссер промчался прямо по нашим незадачливым пловцам и на громадной скорости полетел дальше. Две большие волны ринулись к берегам, обнажая пустынную середину реки. Но уже через секунду показалась одна голова – это был Андрюха. Вторая голова замаячила над водой гораздо позже и намного дальше. А между этих двух голов, как тире между точками, покачивалась рейка. Мишка с Андреем, не сговариваясь, поплыли к этому тире и схватились руками за противоположные его концы, представляя, вероятно, рейку неким спасательным средством…

На берегу Мишка, уже одевшийся и немного согревшийся движениями и сигаретой, выдавил:

– Я думал – всё! Отплавался!

Андрюха посмотрел на него и согласно кивнул головой:

– А я, когда увидел перед собой это чудовище, вспомнил только то, что у него нет винтов, потому-то и нырнул. А ты, Мишель, тоже это вспомнил?

Тот, не думая, покачал головой в отрицании:

– Нет, я вспомнил, что ещё не получил зарплату, а если я потону, то Вовочка загребёт себе все деньги и за меня даже стакан не поднимет.

– Ну уж неправда! – обиделся Вовочка. – Стакан бы я за тебя поднял и даже с удовольствием выпил!

Мишка засмеялся, бросил в воду окурок и показал Вовочке кукиш:

– Во! Фигу тебе, а не удовольствие!

XXX

Мужик косил траву широкими и уверенными движениями. Мы его заметили издалека, но ещё мы увидели – и это главное! – лодку, наполовину вытащенную на берег.

– Вот это везуха! – обрадовался Андрей, – хоть один разок отвяжемся по-человечески, а не по-лебяжьи!

– Это как? – удивлённо округлил свои голубые гляделки Вовочка.

– А так: не замочив задницы!

– Точно, – поддержал я его и добавил, – и не посверкав передницей.

Мужик был так увлечён своим травокосьем, что не заметил, как мы подошли почти вплотную.

– Бог в помощь! – пожелал Мишка.

Мужик резко обернулся, и мы увидели его лицо, перекошенное от страха. Он шагнул назад, потом ещё, а дальше произошло что-то непонятное. Мужик, бросив косу, кубарем скатился с высокого берега вниз к лодке и, шустро спихнув её в воду, начал лихорадочно грести к противоположному берегу.

– Мужик, стой! – заорал Мишка. – Переправь нас на ту сторону!

– Да пошли вы… козлы! – со злобой выплюнул косец.

– Ах ты, гадюка! – Мишка сбросил на землю рюкзак и начал быстро раздеваться. – Ща я покажу тебе, кто тут козёл!

Лодка была уже на середине реки, когда Мишка с разбегу прыгнул в воду. Будь мужик поумней, он бы просто грёб вдоль реки по течению, и тогда Мишкина дыхалка откукарекалась бы на первой же сотне метров. Мо мужик, явно не быв Сократом, грёб прямёхонько на берег, и Мишка, и так отлично плавающий, а сейчас подгоняемый благородным негодованием, стал заметно догонять обидчика.

Лодка ткнулась в отмель. Косарь, выскочив из неё, ловко вскарабкался на берег и мгновенно скрылся в ближайших кустах.

Мишка не стал за ним бегать, он просто сел в лодку и вернулся на нашу сторону.

Когда мы, споро отвязавшись от репера при помощи лодки, присели перекурить, Мишка предложил:

– А давайте эту лодку заберём с собой, пригодится.

– Точно, – согласился Вовочка, – а этот, – и он гневно посмотрел на другой берег, – козёл пусть побудет лебедем!

Лодку мы не взяли, а оставили на том месте, где она была причалена до нашего появления. На дно же её Андрюха положил лист бумаги, на котором каллиграфически вывел: «Мужик, если хочешь увидеть настоящего козла, погляди в воду!»

Привязаться до темноты у нас не получилось, поэтому, закрепив ход, мы решили пройти вперёд километра два-три и там, напротив репера, заночевать.

Ещё издали наши уши засекли характерный звук работающего, очень мощного двигателя, а за очередным поворотом открылось фантастическое зрелище: что-то огромное и непонятное стояло на реке, ближе к нашему берегу, и было разукрашено десятками разноцветных огней, а сквозь металлический лязг, производимый этим монстром, до нас доносилась… музыка!

И вдруг перед нами, застопорившими ход от необычного видения, появилось здоровенное животное.

– Волк! – вскрикнул Вовочка и спрятался за Мишку.

Волк посмотрел на нас, склонил голову набок и дружелюбно махнул хвостом.

– Пират, отставить! – донёсся до наших ушей приятный басок, и через несколько секунд подошёл высокий бородатый мужик.

– Здорово, братцы, – он протянул нам поочерёдно свою ладонь, в которой наши ладошки спрятались, как скворцы в скворечне. – Попутным ли ветром вас к нам забросило или ураганом занесло?

Такого гостеприимства я не видывал ни до, ни после этой чудесной встречи! Огромная и непонятная машина оказалась простой землечерпалкой, углубляющей фарватер Сухоны, а работало на ней десяток обычных мужиков. Они нас накормили, устроили на ночлег в своих каютах, уплотнив без раздумий друг друга, а на следующий день дали отличную шлюпку, при помощи которой мы привязали ход.

Но не это главное. Мы почувствовали буквально физически уважение этих мужчин, умеющих вкалывать до солёной корни в подмышках, к нашей работе, к нашей жизни! И, когда мы прощались, не было слов и тирад, были только крепчайшие, до хруста суставов, рукопожатия и радушные, желающие удачи, улыбки!

– Вот она, поэзия жизни! – не удержался я от высоких слов, когда мы уже достаточно далеко отошли от драги.

– Интересно, – хмыкнул Андрей, – а как же ты тогда назовёшь встречу с тем долбаным косарём?

– Ну, это любой скажет, здесь не надо быть умником, – встрял Мишка, – раз тут поэзия, то там была проза!

– Точно, – согласился я, – проза в стиле соцреализма.

– Ни фига вы не шарите! – Вовочка пренебрежительно махнул рукой. – Там был обычный плоский анекдот!

XXXI

Меленький, нудный, с привкусом осени дождик испортил всё утро.

Нам оставалось прогнать всего один ход, но миленький подарочек природы убивал всякое желание куда-то идти и что-то делать. К тому же, у нас кончились и деньги, и провизия, а наша рация, размерами с небольшой сервант, заткнулась уже давно по неведомым никому причинам, и мы не могли попросить нашего мужественного шефа посодействовать нам в преодолении трудностей быта.

Итак, мы сидели на чердаке в тишине – у пчёл погода была нелётная – и решали, что же делать: голодными идти в мокрый лес или остаться здесь и сидеть сухими, но… опять же голодными.

Когда Вовочка принялся обсасывать старые пчелиные соты, в которых мёда было столько же, сколько мяса молодых бычков в столовских котлетах, Андрюха не выдержал:

– Нет, надо же что-то делать!

Я покивал головой в знак согласия:

– Конечно. Надо. Ты же у нас такой умный, трубку куришь, внеси рацуху.

– Хорошо! – Андрюха натянул сапоги и мгновенно испарился с чердака.

Вернулся он довольно быстро, перепоясанный патронташем, с ружьём в руках и со зверской решительностью в глазах:

– Готовьте посуду. Через пару часиков принесу вам рябчиков!

– Вообще-то мы не буржуи, сожрём и ворону, – милостиво разрешил я Андрюхе не проявлять чудес охотничьего искусства.

Тот только махнул рукой и, как конь по деревянному мосту, затопал по лестнице.

Не успели затихнуть его решительные шаги, как Мишка тоже начал натягивать сапоги.

– И ты за рябчиками? – оскалился Вовочка.

– Нет, за ананасами, – процедил сквозь зубы Мишка, показав, что Маяковский ему не хрен с бугра. Потом добавил, – пойду, рыбки наловлю, хоть ухи поедим.

– Ну, Вовочка, теперь наша очередь, – принялся обуваться и я. – Поскольку первое и второе блюда у нас уже почти в кармане, то есть, в желудке, то нам нужно подумать о блюде третьем.

– Пойдём яблоки воровать? – оживился Вовик.

Я пожал плечами, потом кивнул:

– А что, это идея. Пошли, побродим по этому Устью, может чего нам бог и подкинет.

И ведь правда, подкинул!

Около магазина, куда мы почему-то направились, хоть денег в кармане было копеек десять, причаливала баржа. Продавщица, естественно, нас уже знавшая, улыбнулась так ослепительно, что я сразу понял: сегодня нам повезёт!

– Ребятки, срочно нужно разгрузить товар. Народ будет только к вечеру, а начать бы надо прямо сейчас.

Я вспомнил, как мы с Андрюхой разгружали в Питере машину с продуктами в гастроном. Тогда это получилось легко, играючи. А тут – баржа. Подумаешь!

– Сколько там товару? – тоном бывалого грузчика поинтересовался я.

Продавщица стрельнула зелёными глазами в накладную, пошевелила губами и просияла:

– Да всего-то двадцать пять тонн!

«Фигня, – подумал я, – это же пять машин, а с одной мы тогда управились за час!»