Сибирская сага. Афанасий Бейтон

В один из вечеров за стол Бейтона присел веселый и дружелюбный офицер. Бейтон, соскучившись по хорошей беседе, предложил разделить с ним трапезу. Неожиданно завязался разговор. Альфред вдруг выложил перед случайным в тот момент человеком долгий рассказ о своих мытарствах. Тот оказался отличным слушателем. Прихлебывая из бокала и временами сочувственно кивая, он внимал эмоциональной речи Бейтона. Выслушав, заговорил сам.

Поручик, которого звали Отто фон Менкен, был из «солдатского полка», которым командовал фон Штаден. Точнее, командовал полком голландец Филипп ван Букховен, которого русские звали Фонбуковин. Генрих фон Штаден же в сем полку – подполковник, или, как говорят местные, – «полуполковник». Его слово много значит. Судьба Отто в чем-то была похожа на судьбу Альфреда, на судьбу всех наемников. Родом он тоже был из Пруссии. Хотя были в его судьбе и особенности: Отто не пришлось бежать от нищеты – он бежал от тонзуры.

Младший сын в богатом аристократическом семействе, близком ко двору Бранденбургского курфюрста, любимец дам, enfant terrible, как говорят французы, после смерти родителей остался не у дел. Старшие братья решили направить его на церковную стезю. Проще говоря, затолкать в монастырь. Эта перспектива совсем не радовала юного ловеласа. Потому и пошел в наемники. В Большой войне участия почти не принимал. Хотя служил у шведов. Потом нанялся учить московские полки. Здесь уже четыре года. Полк сразу ушел под Смоленск. Но фон Менкен был оставлен, чтобы подвезти припасы для русских (себя жители называли русскими, а страну – Русью или Россией, имя «московиты» не любили), пушки и отставших солдат.

Много говорил о жизни московитов. В отличие от большей части посетителей, рассказывал с уважением и интересом. И даже о Сибири он рассуждал как-то иначе. Да, служба тяжелая, а места дикие и опасные. Но многие офицеры возвращались оттуда богатыми, как древний царь Крез. При рассказе о сибирских богатствах глаза нового знакомца вдруг сделались влажными и колкими, заблестели. Впрочем, только на миг.

Рассказывал фон Менкен и про армию, где, по всей вероятности, Бейтону предстояло служить. Словом, поручик, решив помочь земляку, предложил отправиться в лагерь русских под Смоленск. По его мнению, письмо с приглашением станет вполне надежным пропуском, поскольку приглашающий – «из старых немцев» (давно проживает в России) и имеет связи. Предложение было с восторгом принято, ибо это был хоть какой-то выход.

Вот и сейчас Бейтон терпеливо ехал по разбитой от прохождения многочисленных войск дороге вслед за отрядом своего неожиданного приятеля. Как-то все неладно, тревожно. Но он хотел войну – на войну и едет. Значит, все хорошо? Ой, не понять. Непонятно все.

Дорога покинула лес и теперь шла среди невысоких холмов, поросших травой. Стало легче. Какой-никакой, а ветерок. Да и кровососы отстали. Вдали заискрилась на солнце река. Солдаты зашагали бодрее и даже затянули песню на русском языке, пока еще не вполне понятном для Альфреда. Хотя смысл он улавливал. Вся семья солдата – армия и оружие. Больше у него ничего нет. Об этом же пели солдаты в Лотарингии, Померании, Дании, Италии – везде, где носила поручика нелегкая доля.

Солнце, наконец, смилостивилось над путниками и двинулось к горизонту, обещая прохладу и отдых.

– Halt! Стоять! – крикнул его знакомец, придержав поводья. – Привал.

Фон Бейтон подъехал к командиру.

– Далеко еще до крепости?

– Недалеко, дружище. Думаю, завтра к вечеру будем на месте. Там я вас и представлю Александру Лесли, которого русские зовут Абрам Ильич. Он командует всеми солдатскими полками. А дальше – как он решит. Сами понимаете.

– Конечно. Я так вам обязан, Отто.

– Не стоит благодарности, – весело отмахнулся офицер. – Нас, германцев, здесь мало. Мы должны помогать друг другу. Чем забивать себе голову будущим, лучше отдохните хорошенько. Скоро солдаты сварят местную армейскую похлебку «кулеш». Очень интересное блюдо. Овощная похлебка на шкварках. Но будьте осторожны: потом можно получить проблемы с желудком, а лекари здесь отвратительные.

Он весело засмеялся, а Бейтон соскочил с лошади, стреножил ее и направился к солдатам, начинающим готовить ужин.

***

Крепость Смоленск – собственно, не просто крепость, а большой город – производила впечатление. Мощные укрепления даже со стороны реки. Наверняка сильный гарнизон. Но еще большее впечатление произвел лагерь русских. Он был огромным: тысяч тридцать (а может, и сорок) солдат и местных мушкетеров, которых по-русски называли «стрельцы». Их палатки разного цвета, землянки и срубы располагались по всему лагерю, но не ровными рядами, привычными для поручика, а, скорее, «соседними селениями», где каждый ставил свое временное жилище так, как ему рассудится за благо. Палатки солдатских и рейтарских полков располагались стройными рядами с ограждениями и боевым охранением. Были еще странные иррегулярные отряды легкой конницы, которых называли «казаки». Собственно, насколько понял поручик, именно на их защиту и встал русский царь. Прежде они служили полякам, но отошли в русское подданство.

Было некоторое количество плохо вооруженных людей, называвшихся «поместное ополчение». Как позже оказалось, именно из таких отрядов, снаряжаемых русскими феодалами в зависимости от размера и богатства владения, прежде и состояла армия русского царя. Среди них были и вполне сильные и обученные формирования. Однако разница в вооружении и подготовке делала армию не особенно боеспособной. Но постепенно ситуация менялась. Сначала стрельцы, а теперь еще солдатские полки, драгуны и рейтары стали основой войска. Поместные войска были уже меньше десятой его части.

В центре лагеря, огороженного частоколом, высились шатры аристократии и военного командования. Каждый шатер – из яркой материи, с гербом владения рядом с входом, со стражниками «из своих» воинов в парадном облачении. Самым большим был походный шатер московского царя Алексея Михайловича. По существу – полевой дворец со всеми необходимыми для временного пребывания монарха строениями и учреждениями. Возле него высилась огромная хоругвь с копьеносцем, поражающим змея. Перед входом толпились какие-то просители, робко поглядывая на отряд стражников с высокими красными шапками на головах и в суконных камзолах такого же цвета; в руках у стражи были бердыши и сабли.

Едва поручик успел привести себя в порядок, новый знакомец повел Альфреда в шатер, стоящий хоть и совсем рядом с царским, но несколько сбоку. Был он поменьше и попроще остальных.

– Здесь живет крещеный в русскую веру шотландец, Александр Лесли, – объяснил Отто. – Он – главный советник царя и руководит осадой. Постарайся ему понравиться.

Для представления Альфред надел лучший, почти новый камзол, нацепил легкие латы, чисто выбрил подбородок и теперь старался придать себе уверенный и бравый вид. Рекомендательное письмо от капитана и ответ Штадена лежали за пазухой рядом с патентом поручика. Перед палаткой стояли два стражника в синих камзолах с теми же бердышами в руках. Но фон Менкена они знали и, перекинувшись парой слов, пропустили внутрь.

Палатка была вполне обычная. Ну, может, немного побогаче, чем те, что десятки раз доводилось видеть Альфреду. Вон в углу настоящая кровать. В походе это роскошь. На кровати лежит шуба из дорогого меха, шкурами зверей устелен пол. В углу – окованный медью большой деревянный сундук. Сама палатка установлена не на земле, а на невысоком деревянном помосте. Стол с разложенным планом крепости. За столом – двое. Один уже пожилой, лет сорок – пятьдесят. Второй – моложе. Оба в русских камзолах с цветными вставками, расшитых золотой нитью и отороченных богатым мехом. Бейтон уже понимал, что это – показатель статуса, что богатая одежда в России имеет очень большое значение. Это стоит взять на заметку. В Европе с этим было несколько проще – генералы и даже иные монархи бравировали простотой в быту и близостью к солдатам.

Услышав входящих, старший офицер поднял голову и вопросительно посмотрел на них.

– Господин генерал! – отрапортовал Отто. – Поручик Белгородского солдатского полка Отто фон Менкен прибыл с полусотней солдат и грузом пороха и снарядов для мортир и пищалей.

– Хорошо, поручик, – медленно произнес хозяин шатра. – Передайте все по описи. – Потом перевел взгляд на Альфреда: – Кто с вами?

Альфред сделал шаг вперед, склонил голову, щелкнул каблуками и отрапортовал на немецком:

– Прусский дворянин Альфред фон Бейтон, хотел поступить на службу. Имею патент поручика, а также приглашение подполковника фон Штадена.

Он достал бумаги и протянул их генералу. Тот, быстро пробежав листки, кивнул.

– Что ж, боевые офицеры нам нужны. Рекомендации у вас самые хорошие. В каких кампаниях участвовали, поручик?

Альфред понял, что его чин подтвержден. Уже хорошо.

– Начал службу в баталии под Нердлингеном. А патент поручика получил из рук генерала Галласа в Лотарингии. Участвовал в сражении при Безансоне. Служил в Дании. После заключения мира жил в Гамбурге.

– Хорошо. Сейчас представьтесь полковнику ван Букховену и подполковнику фон Штадену и скажите, что ваш прием на службу согласован со мной. В полковой канцелярии вам выдадут все бумаги и деньги. Фон Менкен, задержитесь.

Генерал кивнул, показывая, что разговор окончен. Альфред еще раз щелкнул каблуками, браво развернулся и вышел. Но, выйдя из шатра командующего, он резко сбавил шаг. Легко сказать: идите к полковнику. Он его даже в глаза не видел. Где его искать? С другой стороны, он офицер, а не барышня, которую нужно довести до места под ручку. Кто будет считаться с офицером, который не смог даже найти свой полк в лагере? Должен разобраться. Бейтон разозлился. И со злостью пришла уверенность и… наглость. Он про себя долго складывал еще не совсем привычные русские слова и, наконец, обратился к стражникам:

– Добрые люди, где я могу найти полковник Фонбуковин?

– Ишь ты, – удивился стражник. – По-людски балакает. Да что его искать? Вестимо где – у себя. Иди, мил человек, прямо, а потом направо. Как увидишь, где палатки зеленые стоят, – это его полк и есть. Там и спросишь.

Альфред понял не все, но решил положиться на интуицию. И не зря. Вскоре он уже повторял свой доклад перед невысоким, похожим на ворона подполковником. Полковника на месте не оказалось. Он был при монархе. Но и подполковника хватило.

Волновался, как оказалось, он зря. Все вышло вполне буднично. Подполковник подтвердил свои слова, сказанные в письме, и отправил с тыловым чиновником, которого здесь называли подьячий, для выправления бумаг. Подьячий долго писал в каких-то бумагах, почему-то рассказывал про свою бедность и многочисленное семейство, дивился большому жалованию поручика, но, в конце концов, выправил все необходимые бумаги. Позже поручик узнал, что он нарушил едва ли не важнейшее требование в отношении к русским тыловым службам. Он «не подмазал» чиновника, то есть не дал ему подарка. Но тогда неведение спасло. Видимо, подьячий понял непроходимую тупость иностранца и отпустил с миром.

Бейтон назначался одним из двенадцати ротных командиров полка Фонбуковина, как здесь называли его начальника. Под командование ему давалась рота солдат, а звание звучало как «капитан и поручик», то есть ротный командир. В пользование нового поручика передавалась палатка, недалеко от палатки полкового командира, слуга из солдат, которого называли «денщик», довольствие и оружие из казенного арсенала, двадцать рублей годового жалования. Под его началом будет сто шестьдесят человек. В их числе два прапорщика, шесть сержантов, двенадцать капралов и прочие лица в соответствии с ротной росписью. Все обычно. Как всегда. Ну, почти, как всегда.

В Европе (к примеру, где-нибудь в Италии) это были бы не особенно хорошие условия и небольшие деньги, но на Руси и в Польше царила невероятная дешевизна. Альфред сразу отложил три золотых, чтобы при случае отдать долг своему бывшему капитану, разложил в палатке свой нехитрый скарб, отдал распоряжение денщику, рябому парню по имени Николай, и приказал построить роту.

Из разговоров с Отто, который отбыл в свою роту сразу после визита к генералу, он уже знал, что основной состав полков солдатского строя (так называли здесь европейский тип армии) составляли бывшие крестьяне, взятые по одному человеку с определенного числа дворов. Если поместные войска («боевых холопов») хоть как-то учили, а стрельцов учили и того лучше, то это были самые обычные крестьяне, оторванные от привычных занятий. За службу им выдавались из казны по серебряному рублю денег и по шесть гектаров (здесь говорили «десятин») земли. Но учили их плохо. На лето в мирное время распускали по домам. Иноземцев среди солдат было очень немного, и они были сведены в отдельные подразделения, бывшие при особе государя. Понимая, кем ему предстоит командовать, он от своих подчиненных особо ничего и не ждал. Это спасло его от жесточайшего разочарования. Солдаты с трудом держали строй, плохо ухаживали за мушкетами, саблями. О сложных перестроениях и речи не шло. Правда, приветствовали нового командира они дружным и бравым рыком, но этим их умение и ограничилось.

Прапорщики были совсем молодые люди, без боевого опыта. Оба были из русских дворян, точнее, как здесь говорили, детей боярских. Обычно дворян брали в драгуны или рейтары. В солдатские же полки переводили за провинности или по наговору. Да уж, помощники. Бейтон от греха подальше отослал их проверять наличие и качество оружия, а сам начал учение с солдатами и младшими командирами.

Первым делом он заставил всех вычистить мушкеты. Сам показывал, как это делается, проверял, подгонял нерадивых. Потом точили сабли. Тоже оказалось делом непростым. Число порезанных пальцев росло с невероятной скоростью. Два дня Бейтон потратил просто на то, чтобы научить их держать оружие в порядке, быстро заряжать и разряжать его. После долгого и тайного – чтоб не уронить авторитет командиров перед подчиненными – обучения прапорщиков он смог переложить эту часть заботы на них. С пиками дело шло лучше. Оказывается, у русских есть похожее и распространенное оружие – рогатина. Но без строя это умение стоило немного. А строя не было. Пришлось учить самым началам построения и перестроений. Немало работы после проверки оружия нашлось и для ротного оружейника. Многие замки и фитили в мушкетах были неисправны. Заботы, заботы, заботы. Словом, впору сесть и завыть на луну. Вечером засыпал за бокалом вина с такими же, как он, измученными офицерами. Но дело двигалось.

Постепенно, шаг за шагом, солдаты освоили науку залповой стрельбы, стрельбы полутонгами, повышающей плотность огня, искусство перестроений, научились работать пиками, выстраивать каре. Словом, делать то, что отличает солдат от вооруженных оборванцев. Не все так плохо оказалось и с прапорщиками. Дело было не в пьянстве или самовольстве. Просто оба его заместителя происходили, как и он, из дворян бедных и провинциальных, не имеющих поддержки в столице. Хотя опыта им действительно не хватало, но учились они охотно и старательно. Столь же старательно выполняли распоряжения своего командира. Особенно после того, как его чаяниями им было выплачено задерживаемое жалование. Отношения складывались хорошие, правильные. Без панибратства, но в дружбе и взаимопонимании. С остальными офицерами полка помог сойтись Отто, отношения с которым постепенно перерастали в настоящую дружбу. Впрочем, особенного времени на дружбу ни у Отто, ни у Бейтона не оказывалось. Занятия с солдатами отнимали все.

Поручик навел порядок и с продовольствием для солдат. Учить и кормить – так делали его командиры в юности, так собирался поступать и он. Хороший командир воюет лопатой и кашей, а уж потом оружием, говорил ему его первый капитан, старик Ганс Крюгер. Но здесь, в русском войске, исполнение этого правила стоило Бейтону многих седых волос, поскольку обворовывали солдат все, и зазорным это не считалось. Умение же солдата самому найти себе пропитание входило в перечень необходимых доблестей. Местные интенданты не то чтобы испугались его, но решили не связываться со скандалистом. Воровать не перестали. Но «совесть имели». Результат не замедлил сказаться в солдатских котлах.

Глава вторая. В бою

– Батюшка Афанасий Иванович, – подошел к Бейтону молодой казак. – Извольте в шатер. Обопритесь мне на спину. Вот.

Бейтон недовольно покачал головой. Совсем его в старики записали. Вынул ногу из стремени и спрыгнул с коня. Не совсем удачно. Нога подвернулась. Больно-то как. Но виду не подал. Чуть прихрамывая, прошел в палатку, наскоро разбитую для него подчиненными.

В палатке было душно. Почему-то пахло не свежестью, а сыростью и плохо выделанными кожами. Или так показалось Бейтону. Задерживаться здесь не хотелось. Да и Андрейка еще возится. Он вышел наружу и не торопясь подошел к костру. Казаки, сев в круг, собирались вечерять. Вот с ними и посижу. Но тут подскочил давешний парнишка, пытавшийся помочь Бейтону сойти с коня.

– Афанасий Иванович! – зачастил казачок. – Вас Андрей Афанасьевич вечерять зовет.

Бейтон огляделся. Идти в палатку не было сил. Уж больно хорошо вокруг. Запах-то какой весенний! От озера свежестью веет…

– Пусть сам вечеряет. А я здесь, с казаками. Пустите, люди добрые?

– Садись, атаман! – промолвил старший. – А ты, Кузьма, подвинься и место дай Афанасию Ивановичу.

У старика на душе потеплело. Атаманом кличут. Не головой, не барином, не воеводой. Своим считают. Это многого стоит. Атаманами в Сибири казаки звали «своих», признаваемых ими начальников.

Бейтон присел к костру. Казаки примолкли. Какое-то время люди молчали, глядя на кипящее в котелке варево, на невысокий огонек костра. Молчал и Бейтон, неторопливо чертя что-то веткой на земле.

– А что, Афанасий Иванович, – начал разговор старший. – Говорят, ты и на поляка ходил?

Казаки знали слабость Бейтона вспоминать молодые годы. Да и было что вспомнить – лихую жизнь прожил старый полковник.

– Ходил. Еще молодым был. Под Смоленском, под Ригой. Наш царь-батюшка Алексей Михайлович тогда ляхов знатно укротил.

– А расскажи про то дело.

Бейтон задумался. Вспомнил себя – молодого честолюбивого поручика, готового на любой риск ради славы, ради… Бог знает чего. Сейчас и думать об этом смешно. Или не смешно.

– Ну, слушайте, коли не лень. Стояли мы тогда под городом Смоленском…

***

Дела с осадой шли как-то необычайно неторопливо. Огромное войско стояло под Смоленском, обложив его со всех сторон. Тяжелые пушки стреляли по стенам и башням каменными ядрами, нанося немалый урон. Но приступа не было. Тем временем множество малых городков сами переходили на сторону русских. К царю то и дело прибывали делегации от горожан, целовавших руку и клявшихся в вечной верности. Даже за то время, что Бейтон находился в лагере, прибыло три таких посольства от жителей поднепровских городков.

Царь ласково принимал все посольства, одаривал их. Но класть армию на стенах не спешил. По рассказам ветеранов, это было много лучше, чем четверть века назад, когда отец нынешнего государя положил под Смоленском едва не половину всех воинов, а город так и не взял. Теперь все шло к тому, что горожане, обложенные русской армией, лишенные подвоза продовольствия, сдадутся сами. Для того русский царь и привел такое войско под стены. Оно побеждало, даже не вступая в сражения.

Дело, как понимал поручик, было еще и в том, что высшая аристократия Польского королевства и их подданные настолько различались по образу жизни, языку, вере, что их можно было бы счесть двумя разными народами. Этот разрыв и стал трагедией Польского королевства. Если в годы царствования мудрого и осторожного Владислава IV, о котором с уважением рассказывали даже шведские головорезы, это обстоятельство было не столь очевидно, то в междуцарствие и при новом правлении стало выходить на поверхность. Для подвластных людей Московский царь оказывался скорее защитником, чем противником.

Наверное, и Смоленск давно бы выслал выборных с ключами от города, но гарнизон его составляли не местные войска, а гордые польские шляхтичи и воинственные венгры, присягнувшие королю. Потому и тянулась осада. Пока же полк Фонбуковина или Белогорский полк были больше готовы к царскому смотру, чем к быстрым маршам и баталии. Это и пытались изменить офицеры. Они старались учить солдат не параду, а бою. Уничтожить врага и остаться живым.

Но самому Альфреду, хотя учил он старательно и успешно, чего-то не хватало. Учеба шла, но без огонька. Это начинало все сильнее беспокоить его. Ведь с этими солдатами ему идти в атаку. Офицер оставался для солдат чужим. А ведь именно они, солдаты, будут прикрывать его спину. Как-то нужно купить сердца этих людей. Как русские говорят: мужиков. Да-да. Нужно привязать сердца этих крестьян, которым выдали мушкеты, пики и палаши. Без этого они не станут солдатами, его солдатами. Без этого они дрогнут в самый неподходящий момент, а один побежавший в разгар боя – смерть всей роте. Такое Бейтону тоже видеть доводилось.

Офицеры других рот выходили из положения за счет рукоприкладства, жестких наказаний. В общем действовало, тем более что крестьяне привыкли к такому обращению. Так воспитывали солдат почти во всех армиях мира. Офицер-дворянин буквально вколачивал воинскую мудрость в деревянные крестьянские головы, ставшие солдатскими. Не брезговал пройтись по физиономии бездельника или лгуна и сам Бейтон. Но это было не то. Глядя на огромный лагерь под Смоленском, он понимал всю несоизмеримость гигантской державы и собственного скромного положения. Выбиться из него (а этого очень хотелось) можно было, только имея в руке идеальное оружие. Рота и должна стать таким оружием. Но и это было не единственным.

Бейтон много лет был вольным наемником. При всем том, что армии всегда и везде строились на дисциплине и жестком ее насаждении, у наемников царила особая атмосфера: на собрата-наемника можно было поднять руку, только если задета честь. И нанимали их не по одному, а всей баталией. Внутри же они воспринимали друг друга как ближайших родственников. Тем более что у многих другой родни, кроме роты, и не было. Чужих можно и обмануть; это было не зазорно во многих случаях. Но не своих. Этого не прощали. Он был всегда уверен, что его брат-наемник прикроет его в атаке, поможет в обороне. И по отношению к любому батальеру он был готов действовать так же.

Здесь этого не было. Солдаты слушались, подчинялись. Но не любили своих офицеров-басурман, то есть иноверцев. Где-то даже презирали их. Своих «воевод», как успел понять Альфред, тоже жаловали не особенно сильно. Они жили своей, отдельной, жизнью. У них были свои авторитеты и принципы. Собственно, офицерам, получавшим жалование, это было безразлично. Бейтону – нет. Жажда чего-то большего, чем честная отработка жалования, жгла его изнутри. Для того чтобы это большее стало реальностью, нужна не тупая дисциплина, а преданность. Именно с этими солдатами ему идти в бой. Они – его путь из безвестности к славе и богатству. Даже, может быть, могуществу. Именно из них он выкует свое совершенное оружие. Должен выковать. Он искал путь к душам этих людей и не находил его. Но однажды случилось.

Утром, после развода, Бейтон разучивал с солдатами новое упражнение. Во время очередного перестроения со стрельбой молодой солдат пострадал. Неисправный мушкет взорвался в его руках, опалив волосы и кожу на лице, руки. Ожог и порезы были изрядными. Высокий и крепкий мужчина теперь лежал на земле в натекающей луже собственной крови и тихонько скулил от боли. Альфред бросился к нему. Омыл раны хлебным вином из фляжки, перебинтовал. Солдаты удивленно смотрели на поручика. Это было здесь, как бы сказать, не вполне принято. Солдат, крестьянин, посадский человек – люди из одного мира, а офицер и дворянин, не говоря уже о боярине – это мир другой. Миры эти живут рядом, но отдельно. Но поручику было не до условностей. Это был его солдат!

Только один из самых рослых людей его роты, сержант по имени Егор Гвоздев, суетился рядом с пострадавшим. Но суетился как-то бестолково. Альфред зло посмотрел на него и погнал за лекарем. Сам взял раненого на руки и бережно понес в направлении лекарской палатки. Лекарь уже спешил навстречу. Но, увидев, что пострадал не поручик, а солдат, заметно сбавил скорость.

***

День у полкового лекаря Курта Вайскерберга не задался с самого утра. Вечером так хорошо посидели с двумя поручиками из родной Вестфалии. Он не пожалел для такого дела даже пары бутылок мозельского вина, хранившихся неизвестно с каких времен. Говорили о доме, о варварской Руси, куда их нелегкая занесла. Рассуждали о диких казаках и стрельцах. Смеялись над нелепой пышностью и помпезностью русских царедворцев. Делились планами на будущее.

Эх, будущее… Каким еще недавно оно виделось молодому медикусу? Почтенный доктор медицины в небольшом городке в Пфальце, где его уже ждали. Он будет важно ходить по городу. Непременно с тяжелой резной тростью из красного дерева. Важно и чинно отвечать на приветствия. Давать советы, которые все жители будут воспринимать почти как слово Божье, щедро вознаграждать его труды. Самое почетное место на воскресной службе в церкви – его. Вечерами он будет сиживать в компании местных уважаемых людей за бокалом вина или чашечкой кофе. Женится на богатой наследнице. Построит большой дом, наплодит кучу детишек.