Синие цыганские глаза. Рассказы для тех, кто любил и любит

Принцесса на семечке

Вокзал шумел, окуривая снующую толпу запахом расстояний.

В громыхании дорожных сумок на колесиках и суетливом ожидании поездов лишь одна фигура сидела неподвижно на скамейке платформы. Из-под сморщенных век в кафельное горло подземного перехода всматривались молящие глаза. Небольшой белый пудель в нелепом наморднике, ошеломленный мельканием тысяч ног, боязливо прижимался к коленям хозяйки.

– Можно присесть? – я нащупал глазами небольшое место на скамейке возле пожилой женщины с собачкой.

– Да, конечно! – живо откликнулась старуха, с интересом оглядывая мое лицо. – Вы меня помните? У нашего магазина вы часто семечки покупали.

– Гм… – память лихорадочно зашуршала пожелтевшими карточками полустертых лиц. – Постойте, вы, кажется, Раиса, Раиса…

– Онаньевна, – радостно улыбнулась пожилая дама. – Вы последний знакомый, которого я вижу в нашем городе. Пасынка вот ожидаю. Умирать к нему в Россию еду… Вы торопитесь?

Я не торопился. Поезд с дочерью из Волгограда опаздывал на час, времени было достаточно, чтобы выслушать человека, уезжающего умирать в чужие палестины.

До пенсии Раиса жила в деревне с мужем, доила колхозных коров. Дочь уехала в город учиться, там и замуж вышла. Но семья не сложилась. При разделе ей с двумя детьми досталась двухкомнатная малогабаритка. Вскоре у Раисы Онаньевны умер муж – колхозный тракторист. На работе он пил в меру, зато дома любил с горилкой побалакаты, а там и жену уму-разуму поучить – с кулаками для лучшего запоминания.

Дочь предложила продать дом и переехать в город. За детьми присмотр нужен, а мать весь день на работе. Да и с деньгами туго. Попробуй обуть, одеть двоих, да еще оплатить садик и школьные поборы. Знала Раиса, что тяжело придется, но куда деваться? Хату удачно продала и к дочери в комнату поселилась.

Восемь лет как год пролетели. Утром и днем за детьми присматривала, нянчила, кормила, а вечером на кухне жарила семечки и продавала у магазина. Деньги-то за дом давно кончились.

Внуки выросли. Когда пришло время разместить их в разные комнаты бабка, как водится, стала мешать. Особенно, когда семья к вечеру собиралась. Все чаще ворчала недовольная дочь: и денег за дом выручила мало, и закоптила кухню семечками, а толку от них – с гулькин нос. Только перед людьми нас позоришь.

Но от семечных денег ни разу не отказалась.

Время от времени, когда у внука допоздна засиживались друзья, Онаньевна до ночи торговала у магазина, а потом стелила постель на кухне. Вставала рано, чтобы никому не мешать и успеть приготовить завтрак молодежи. Хуже, когда к дочери приходили мужчины. Тогда доводилось спать в ванной.

Казалось, что судьба Онаньевны давно решена и ее удел – скорее уйти и не быть обузой родне. Но козырь из рукава судьбы всегда выпадает неожиданно.

В тот вечер Раиса как обычно торговала семечками. Рядом новая товарка слушала ее невеселый рассказ.

– Вы можете изменить свою жизнь, – внезапно включилась в разговор знакомая покупательница. – Люблю ваши семечки. За день на работе так накрутишься, столько нервов загубишь, что дома минут пятнадцать в себя прихожу: семечки щелкаю – и только потом окунаюсь в домашние дела.

Впрочем, это не важно. Хотите, познакомлю с дедушкой, моим соседом? Живет один в двухкомнатной квартире. Замечательный человек. Но плохо ходит. Как у нас говорят, на ноги упал. Уход за ним нужен.

Онаньевна пожала плечами: «В мои годы только деда не хватало. Спасибо, я, пожалуй, откажусь».

Но товарка, сидевшая рядом, неожиданно поддержала покупательницу: «А что тебе терять, Рая? Попробуй. Не понравится – уйдешь. Может у этого мужчины за спиной твое счастье ховается. Оно частенько с нужды начинается.

– Давайте поступим так, – предложила женщина, расплачиваясь за стаканчик семечек, – сегодня я поговорю с Петром Алексеевичем. Если он согласится, то завтра в такое же время мы пойдем к нему вместе.

Дома дочь радостно взмахнула руками: «Мама! Какой шанс! Что тут думать! Постарайся понравиться деду и живи на здоровье. Нам всем будет лучше».

Вечером следующего дня покупательница позвонила в дверь соседа. За ее спиной с сумкой семечек и кухонным табуретом переминалась Онаньевна.

Высокий седовласый мужчина вежливо предложил женщинам пройти в квартиру.

Соседка удалилась, оставив стариков наедине. Интеллигентная мягкость Петра Алексеевича быстро растопила сомнения Онаньевны и за чашкой чая они уже обсуждали детали совместного проживания.

Сумку и табурет Раиса оставила у жениха: завтра она принесет свои вещи и семечки.

Ночь в чужом доме показалась Раисе бесконечной. От избытка впечатлений она долго не могла уснуть. Утром с двумя палочками в спальню вошел Петр Алексеевич: «Как спалось, Рая? Может заменить подушку более высокой?»

– Спасибо. Все хорошо, но почему-то долго не могла заснуть на новом месте, – смущенная женщина накинула халат на ночную сорочку.

На простыне вороньим глазом чернело крупное семя подсолнечника, неизвестно как оказавшееся в постели.

– Вот и причина плохого сна, – пошутил Петр Алексеевич. С того утра он называл Раису Принцессой на семечке. Но торговать у магазина запретил.

Раиса с головой окунулась в новую жизнь. Хозяин квартиры оказался умным, тактичным и проницательным человеком. Оба ни минуты не пожалели о непростом решении.

Вскоре к Петру Алексеевичу приехал с Севера сын – полковник российской армии. Мужчины о чем-то долго переговаривались на кухне, а утром Петр Алексеевич сделал Раисе предложение. Сын стоял рядом и одобрительно улыбался.

Вскоре молодых расписали на дому. Были и работник ЗАГса с лентой, и марш Мендельсона под магнитофон, и рушнык под ногами, и свидетели – Сергей, сын жениха, и бывшая товарка невесты. Семьдесят и шестьдесят пять – отметили в документах возраст новобрачных. После вечеринки Сергей накинул на плечи жене отца подарок – новую лисью шубу.

Петр Алексеевич давно не выходил из дома. С трудом Раисе удалось уговорить мужа выйти на прогулку. В одной руке он держал локоть жены, а во второй – палочку. Пятнадцать метров до скамейки оказались для старика личным рекордом. С каждой прогулкой ему становилось лучше. К концу лета с одной палочкой Петр Алексеевич обошел вокруг дома. В тот вечер Раиса с восхищением смазывала зеленкой искусанные губы супруга.

Чтобы закрепить успехи, Онаньевна купила у соседей щенка пуделя. Петр Алексеевич привязался к собачке и два раза в день выводил Артемона на прогулку.

Чувства семейной пары крепли. Однажды на день рождения жены Петр пригласил Раису в ресторан. До этого она ни разу там не была, даже в кафе.

Перед сном коробочку с бриллиантовым колечком, Петин подарок, Принцесса аккуратно положила на халат – еще один подарок от внучки Иры. Она единственная поздравила бабушку с днем рождения.

Модная и добротная одежда Раисы удивляла торговок и продавщиц в магазине. Они считали, что бывшая товарка донашивает вещи первой жены. Но деньги на одежду вместе с ежемесячной помощью присылал сын Петра Алексеевича. Жена его отца должна выглядеть достойно.

Время от времени на прогулке с Артемоном с Петром Алексеевичем кокетничали дамы забальзаковского возраста. Они намекали мужчине, что он заслуживает лучшего ухода, да и бывшая доярка интеллигенту не пара. Вечером за ужином Петр Алексеевич со смехом рассказывал своей Принцессе о происках навязчивых ухажерок.

С некоторых пор в дом Петра Алексеевича переехала на новое место проживания его однокурсница. Когда-то с Петей у нее был роман. Дама мгновенно невзлюбила новую жену бывшего возлюбленного: Петр может быть счастлив только с ней.

Появились анонимные звонки, завелись козни, расползлись сплетни и слухи. Рая, мол, нечиста на руку: крадет продукты и кормит ими внуков, супруга голодом морит, ждет не дождется его смерти.

Один такой звонок вынудил Сергея немедленно приехать к отцу. Все оказалось наоборот. Доктор рекомендовал Петру Алексеевичу строгую диету: наметившаяся тучность осложняла движения. Знакомая Онаньевны из ее деревни регулярно привозила свежие продукты. Из всей родни только внучка Ирина частенько навещала бабушку.

Сергей строго поговорил со сплетницей, слухи улеглись, доверие к мачехе укрепилось.

В правде и согласии супруги прожили пятнадцать лет. Но пришел день, когда Раиса снова овдовела. Год она выхаживала мужа после инсульта. Но часто бывает так, что точку в конце книги жизни даже самый близкий человек и на букву не в силах отодвинуть.

После похорон Сергей обнял мачеху и сказал: «Вы были хорошей женой моему отцу. Всему, чему мне удалось достичь в жизни, я обязан ему. Денежную помощь для папы теперь будете получать вы. На вашу пенсию жить невозможно. Квартира полностью ваша. Спасибо за все, что вы сделали для папы и меня».

Дочь пришла к матери через неделю: «Твой внук Виталик с женой и с двумя детьми ютится с нами, а ты одна в двухкомнатной квартире. За тобой нужен уход. Переходи жить к нам, а квартиру оставь Виталику. Или пусти молодых к себе. Они за тобой присмотрят. И еще: займи немного денег Ирине на учебу».

Призадумалась Онаньевна. С деньгами-то все просто. Не нами подмечено – дети долги не возвращают. Но внучку учить нужно. Помогу, конечно.

А вот с квартирой сложнее. Петр Алексеевич давно предвидел такой разговор: «Не попадись на старый крючок, Рая. К себе никого не пускай. Такого, как я, ты больше не встретишь. Умирать нужно в своей квартире».

Петя, конечно, прав. Многому меня научил. Но детям-то всегда веришь. Их обманы воспринимаешь как детские шалости. Тесно им, отсюда и ссоры. А у меня хоть гопака выплясывай. Да и так хочется, чтобы глаза насовсем закрыла родная рука.

Прописала Онаньевна семью внука. Знала, что несладко придется, но не думала, что настолько. Поначалу все хорошо складывалось: и правнука только одного в ее комнату подселили, и жена внука тарелку супа всегда для нее находила. Но с каждым днем становилось хуже. Снова бабка стала всем мешать. Все чаще вместо «Доброе утро» слышалось привычное «Когда ты сдохнешь?» Холодильник на замке. Питайся как и чем знаешь. В минуты пьяной ярости внука, Онаньевна уходила к соседке, которая ее с Петей познакомила. Бывало, что и ночевала у нее. Жить к дочери идти боялась. Потом в родную квартиру без милиции не вернешься. Да и позор-то какой!

Пасынок Сергей приехал неожиданно. Специально не предупредил, чтобы меньше беспокоилась. В отпуске на море всей семьей ехали и решили пожить денек-другой у матери.

Дверь никто не открыл. Не отвечал и городской телефон. Сергей заглянул к соседке-свахе. За ее спиной стояла мачеха с синяком на руке, постаревший Артемон радостно вилял хвостом. Она ведь пасынку ничего не говорила. Зачем расстраивать занятого человека по пустякам.

Скандалить с Виталием Сергей не стал. Испуганный внук просто не открыл дверь.

Вечером в квартире свахи Сергей объявил решение. Вдова моего отца в такой обстановке жить не может. Он предложил мачехе поселиться у него в России. Вы будете жить в отдельной комнате в тепле и сытости.

Сквозь слезы Онаньевна нерешительно кивнула.

Пудель рванулся вперед, натянутый поводок приподнял руку хозяйки. Глаза старухи оживились, спина распрямилась.

– Сережа с Ирой идут! Видно на вокзале встретились. Внучка до сих пор не знает, что свою часть квартиры я ей завещала.

Из пролета платформы показался импозантный мужчина средних лет в штатском и миловидная девушка.

– Бабушка! Как хорошо, что я успела. Пришлось с последней пары сбежать, – девушка обняла старушечьи плечи. – Обязательно к тебе приеду. С дядей Сережей я уже договорилась.

Онаньевна заплакала, вытирая глаза краем платка.

Гусеница фирменного поезда мерно приблизилась к платформе. Через время в окне купе показался силуэт Онаньевны со старомодной сумкой в руках. В ней она когда-то носила семечки к магазину, а сейчас это ее талисман, память о счастливых годах, прожитых с Петей.

Фата Доменики

Этот рассказ посвящен тем, кто вопреки времени и обстоятельствам не разуверился в любви, и однажды поцеловав подол ее царственной одежды, пронес заветную чашу через жизнь, не расплескав и капли волшебного напитка. В моей истории таких людей двое – Роман и Доменика. Даже всемогущая судьба, переломив их сплетенные руки, беспомощно отступила перед силой взаимного чувства.

Тамада звонко постучал ножом о край хрустальной конфетницы.

– Прошу внимания! Слово матери жениха.

Взволнованная женщина закончила тост необычным пожеланием: «Дети мои! Живите в счастье и любви, такой, какой была у тети Домны и дяди Романа. Горько!»

Десятки рук дружно захлопали в ладоши, какая-то женщина одобрительно улыбнулась, выкрикнув невесте: «Катя, признайся, ты на Домнину фату желание загадывала? Вон как влюблено Андрей на тебя смотрит! Горько! Горько!»

Любуясь красотой невесты, я вспомнил, как двадцать лет назад принимал кричащий комочек из рук батюшки после купания в крещенской купели. Катя моя крестная дочь.

Утром следующего дня после похмельной стопки я спросил у матери невесты, моей кумы и давнишней подруги семьи: «Домна и Роман – кто они? И что за фата, на которую загадывают желание невесты?»

Кума усмехнулась и не спеша начала свой рассказ:

Они наши местные Ромео и Джульетта. Дядя Роман мой дальний родственник.

Еще до войны в него влюбились две красавицы-одноклассницы Доменика и Татьяна. Дед Доменики был словаком, в первую мировую в русский плен попал, да так и остался в России. В поселке его внучку Домной называли. Любовь Доменики разбудила у парня ответное чувство. А Таня продолжала любить Романа. Всю жизнь она боролась за любовь, и однажды заняла место соперницы.

Многие парни Домны добивались. С некоторыми зарвавшимися женихами Роман по-мужски разговаривал. Настоящий мужской поступок – это прививка женской любви на всю жизнь.

А дальше, как в киноромане. Весной сорок первого влюбленные решили пожениться. Свадьбу назначили на конец июня. Не было в поселке более счастливой пары. Мои родители говорили, что они часами смотрели друг на друга, забыв об остальном мире. Доменика сшила свадебное платье и перед зеркалом бесконечно примеряла фату. Как и любой невесте, в свой главный день ей хотелось быть самой красивой из женщин.

Но не довелось молодым ступить на свадебный рушник. Война на него стала пыльным сапогом. На проводах завыла Домна страшным голосом. Бабы силой оторвали ее от любимого. Сняла Доменика с груди медальон и повесила на шею Романа: «Не снимай его. Он заговоренный на жизнь. Ничего с тобой не случится. Меня не забывай, обязательно разыщи после войны. Придет время и ты еще увидишь меня в фате».

Через месяц Домну вместе с другими женщинами поселка направили под Харьков для рытья окопов. Крестатая свора самолетов разбомбила колонну работниц. Спаслись лишь несколько женщин. Одна из них видела лежащую на дороге Домну с рассеченным животом в огромной луже крови. А потом были оккупация и бесконечные сражения за наш поселок. В одном из боев хату родителей Романа уничтожил из пушки немецкий танк. А мать Домны в сорок втором пошла зимой на менку в Полтавщину, и не вернулась. Замерзла в пути.

Осенью сорок пятого пришел с фронта Роман. Живой и невредимый, один такой на весь поселок. Всю войну дивизионным разведчиком прослужил, но даже ранен не был. Видимо, оберег Домны был сильнее летящего в него железа.

Первым делом спросил Роман у земляков о невесте. Посмотрел он на опущенные головы и зарыдал. Может впервые за всю войну.

А тут Татьяна объявилась. Утешать начала. Предложила пожить у нее, пока новую хату построит. Так и остался у нее Роман. Сына родили. Все бы хорошо, да только не любил он жену.

В сорок седьмом в поселок вернулась Домна. Живой оказалась. Отступавший госпиталь с раненными красноармейцами подобрал едва дышавшую девушку с тяжелым полостным ранением. Армейские хирурги вернули ее к жизни, но бомба фашистского летчика навсегда отняла у нее счастье материнства. Домна осталась при госпитале, работала медсестрой. Ее демобилизовали через два года после войны.

Татьяна ни на шаг Романа не отпускала. Хотела, чтобы встреча мужа с Домной при ней состоялось. Так и получилось. Возле сельпо все трое встретились. Минут пять оцепеневшими стояли, глазами друг друга поедали, губами что-то шептали. Оттянула Татьяна супруга от соперницы, но с тех пор стал Роман к бывшей невесте тайком похаживать.

Хотел к ней навсегда прийти, но Домна не разрешила: «У тебя семья и ребенок. Разлучницей я быть не хочу, но и без тебя жизни нет. Душа запрещает, а тело стонет, у него один только хозяин и господин – ты».

Что Татьяна ни делала, но оторвать любимого от ненавистной соперницы не смогла.

Прошло пятнадцать лет. В тот день над поселком взошло солнце черное. Смерть к нам на гастроли пожаловала. Сын Романа и четверо его друзей снаряд в лесу нашли и решили школу взорвать. В учительской лишь стекла из окон вылетели, а из ребят один только в живых остался, и то без руки.

С тех пор чахнуть Татьяна стала. Каждый день на могилу к сыну ходила. Рыдала, ногтями землю царапала, к Андрейке просилась. Через два года она умерла. Видимо, и ей смерть рецепт выписала.

Татьяна просила мужа после ее кончины жениться на любой женщине, только не на Домне. Зла на нее была.

Роман год вдовцом проходил, а потом сделал Домне предложение.

Зашли они в поселковый совет подать заявление на роспись. А им и говорят, что по закону вы должны месяц регистрацию ожидать, но вас, дядя Роман и тетя Домна, мы можем расписать и сегодня.

Невеста не согласилась: «Мы придем через месяц. Хочу быть в свадебном платье и фате. А это время, – она посмотрела на Романа, – мы проведем как жених и невеста».

На весь поселок свадьба гремела. Никто не осудил сорокапятилетнюю невесту в фате. Эта фата у Домны еще с предвоенного года в сундуке лежала. В голодное время мать все вещи на хлеб променяла, но фату не тронула. Да и кому она нужна, когда всех невест в Германию угнали, а женихи в окопах не девичьи руки, а приклады винтовок сжимали.

Весело гулял народ. Крали невесту, из туфельки жених выкупную выпил, на руках свою ненаглядную в дом занес, фату с милого лица рукой отвел.

Сбылась Домнина мечта. Тридцать лет они вместе прожили. В счастье и любви. В один год родились, в один год и умерли.

Для своего Домика, как называл жену Роман, он беседку в саду построил, чтобы любимой хорошо по вечерам отдыхалось. Неразлучниками их в поселке называли. Многие слегка им завидовали, особенно женщины.

После свадьбы прокатился слух о чудесной силе Домниной фаты. А дело вот как было.

Всю нерастраченную материнскую любовь Домна на двоюродную племянницу Наташу выплескивала. Когда Наташа перед свадьбой украшала теткину фату и к своим волосам ее примерила, Домна неожиданно сказала: «Скоро и ты замуж выйдешь, недели через две».

Не поверила Наташа, у нее жениха даже не было. Училась в институте в Харькове, жила в студенческом общежитии напротив летного училища. Однажды в комнату с сокурсницами вошел статный курсант с пятью лычками на рукаве. Смущенно представился и сказал: «Меня распределили в дальний сибирский гарнизон. Тмутаракань, медвежий угол. Через неделю отбываю на место службы. Если кто захочет выйти за меня замуж, то вот мой телефон», – он положил на стол записку.

Из трех претенденток Олег выбрал Наташу. Ни секунды она не пожалела о своем поступке.

После этого случая поселковые девушки тайком к Домне ходили. Ее фату примеряли, желания загадывали.

А когда Домны не стало, записки под гробничку подкладывали с просьбами помочь в любви. Парни эти записки доставали и между собой читали.

В поселке даже своя традиция появилась. Некоторые пары в день подачи заявления на регистрацию брака приносят цветы на могилы Романа и Домны. Мои тоже носили.

Хочешь, я фотографии дяди Романа и тети Домны поищу? Время еще есть. Пусть молодые отоспятся, – предложила кума.

Я смотрю на лица Романа и Домны, застывших в фотографической вечности, и мысленно прошу благословления на свою любовь. Роман и Доменика! В мире мамоны и лжи вы светильник, к которому мы тянем незажженные лучины. Сырые и тонкие.

Книги мужских судеб

Книги мужских судеб, как известно, написаны женским почерком. Умная и заботливая женщина даже из неудачника вылепит Цезаря, а равнодушная спокойно перешагнет через оступившегося супруга или любовника. Но в мире двоих, последнее слово отведено любви. И если оно произнесено, то даже бездушный фатум склоняет голову в признательном поклоне.

Мой микрорайон в шутку называют шестьсот-пьяным. Во многом из-за сугробов пузырьков настойки глёда за углами аптек и нешуточного обилия спившихся лиц у магазинных дверей.

Двоих из них я знал еще мальчишками.

Во дворе его называли Баяром. По этическим соображениям этим немного измененным прозвищем буду называть его и я.

Единственный ребенок в семье. Высокий, немного угловатый парень с гитарой. Таким я запомнил его в доалкогольной жизни. Властная мать снимала микробы с пылинок на плечах обожаемого ребенка. Во всем потакал сыну трудяга-отец. Кое-как законченная школа, сонм друзей и доступных подруг. Женитьба на молоденькой учительнице младших классов.

Отец, первоклассный токарь, устроил сына слесарем в родной НИИ. Но работу двоих выполнял сам. Из-за лени и затянувшейся инфантильности сын так и не приобрел профессии. После внезапной смерти отца ему вежливо предложили уволиться.

Неудачу Баяр попробовал утопить в вине. Но, как часто бывает, винная река одурманила завлеченную жертву, сбила с ног и заволокла на середину течения. Алкогольный водоворот парализовал волю, развел с женой, свел в могилу мать. Ее смерть окончательно повернула сына лицом к мрачной бездне, туда, где в зеленом тумане мерцали кольца геенного змия.

Как-то по просьбе пожилой соседки, обеспокоенной странным свечением на кухне Баяра, я постучал в его дверь. Входную ручку хозяин давно пропил, дверь открывалась гвоздем, валявшимся неподалеку. Соседи специально его не подметали.

Свернувшись калачиком, Баяр лежал под кухонным окном, там, где когда-то была батарея отопления.

Четыре длинных столба свистящего пламени вырывались из отверстий в крышке плиты, освещая кухню фантастическим, но опасным светом.

– Конфорки все равно не нужны, жрать нечего, – отвечая на мой молчаливый вопрос, буркнул Баяр.

Абсолютная пустота в комнатах. Лишь остов дивана со снятыми на продажу листами ДВП одиноко маячил в углу.

В свете зажженной спички на месте обмененной на самогон ванны плескалась вода в пластмассовом ведре, на мятой газете чернели станок для бритья и полотенце. Удивительно, но Баяр был всегда опрятен. Пил в одиночку, но до чертиков.

Казалось, что его судьба предрешена, вопрос в том, сколько разжатых пальцев – оставшихся лет – рок держит за спиной. Но неожиданно в жизни обреченного Баяра появилась женщина. При освобождении из тюрьмы кто-то из сокамерниц рассказал Лене об одиноком мужчине, пропивающем квартиру. Идти вчерашней зечке было некуда, и она приехала к Баяру. Вдвоем пить веселее. Лене в те времена было около двадцати семи, за плечами два года отсидки и ребенок у бабушки. Характер боевой, напоминающий мать Баяра, очень скоро она стала для него женой и новой матерью. Даже в тюрьме ее побаивались. Причинение вреда здоровью проверяющего – статья серьезная. Придирчивого ревизора пьяная продавщица обвесила, обсчитала и залепила гирей в лоб.

Так и жили они, всегда под хмельком и всегда вместе. Всезнающие бабушки шептались о Лениной любви.

Случилось мне дождливым осенним вечером возвращаться домой из соседнего микрорайона. Свет одинокого фонаря освещал парочку, обнимавшуюся на подставке для выбивания ковров. Сверху от дождя влюбленных прикрывала раскисшая картонная коробка. Баяр и Лена. Они смотрели куда-то вдаль, держа в руках пивные бутылки. Глаза наводнены счастьем.

– Вы? В такой холод и дождь? – не удержал любопытства я.

– Мечтаем, будто сидим под луной на берегу океана и слушаем шум прибоя. Жизнь прекрасна. Правда? – парочка еще крепче обнялась.

Я улыбнулся: или это наркотики, или они и впрямь счастливы. Вспомнились слова соседки: «Они едят только черствый хлеб, свежий слишком быстро поедается». Невдалеке гремела музыка известного в округе ресторана, кто-то ел блины с икрой и принимал плацебо за любовь.

Но пьяное счастье долгим не бывает. Проходивший мимо Баяра мужчина что-то резкое бросил ему в лицо и ботинком ударил по ноге. Рассвирепевшая Лена сломала нос обидчику своего мужчины и вывалила забияку в грязи. Ее повторно осудили.

Баяр приуныл и с нетерпением ожидал возвращения Лены, возил передачи в тюрьму, в дни свиданий даже не пил.

По освобождении парочка спешно продала квартиру с огромным долгом по квартплате и куда-то исчезла.