Стихотворения

Стихотворения

Галина Болтрамун

© Галина Болтрамун, 2017

ISBN 978-5-4483-6871-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дороги

Дороги лежат на планетеКак важнейший ее атрибут,То представятся в ложном свете,То на выселки истин ведут;Даже если исповедимы,Сохраняют такой поворот,За которым страшат пантомимыЗабродивших долгот и широт.На обочинах – кожа и костиВ спешке раздевшихся душ,Отпечатки когтей алконоста,Лучевой несрываемый куш;А еще изумруды, осколкиСокровенных мечей и корон,Мишура повседневного толкаИ белых ворон моцион;А еще молодые фантомы(отпрыски давних химер),Землепашеских полдней истомаИ реликты чумы и холер.Спешащих за лучшею долейТуда, где их нет, не счесть;И каждый ходок поневолеОкажется там, где он есть.Заметают снега и хамсиныАритмию экстазов и слез,На привалах вещают мессии,Прилагая к ответу вопрос.Указатели в райские кущиПродает сотворенный кумир.А дороги осилят идущихПо евангелью черных дыр.

Эльдорадо

В узловом месте пусте воздвигнутое ЭльдорадоОсенил, генной памятью взвеянный, флаг Атлантиды.Опоясали благо-страну предпосылки торнадоИ в никуда уводящие всех чужаков лабиринты.Подтачивая капитальных конструкций опоры,Облучает державы воздушного замка отрада.Куда бы ни плыли корветы, фелюги, линкоры,Штурвалы тайком корректируют курс – в Эльдорадо.На подступах медно гудят, извиваются грезы,Когда заблистают сквозь дымные бризы и кризыНа поворотливых шпилях созвездий занозыИ от смертного льда феерические антифризы.Насыщенный воздух приучен по мере вторженийСоздавать поступательные и витые преграды.Шоком отхлестанные неудачи джентльменыВ новый рейд агитируют то свояков, то армады.Побежденной алхимии мазь, эликсиры и камниФилософские не растеряли былого запала,В коренной алгоритм разветвляющихся исканийВносят посильную лепту заклятых кристаллов.Трезвый рассудок, задействовав инструментарий,Бешено опровергает наличие икс-континентаИ счищает, краснея, научною смесью с радараНелогично живой неестественности компоненты.Сорвутся, достигнув беспочвенности в месте пусте,Грузные рельсы, фарватеры иль автострада.Каждый путник окажется на изначальном распутьеИ выйдет в тираж – всенародный муляж Эльдорадо.

«Ночь. Макраме легендарности…»

Ночь. Макраме легендарности.                                                          Готика снов.Вдавленность арфы в синеющий                                    полуреальный простор,Неоднозначность припухших икон,                                              эфемерность азов,Над базой флористики —                                 Флоры шаманящий флёр.В лакунах подкорки                                звучит инспираций гобойИли целебный,                                 щадящий текстуру обман.Я, давно отделенный                                      от самосознанья изгой,Ломаю пристрастье ко мне                                             фанатичных охран.Когда-то качнется                        ночной безразмерный покров,И проблески зашевелят                                                чародейную муть,И вера воскреснет,                               что, сдвинув орду полюсов,Я сумею заблудшую душу                                        из странствий вернуть.

Башня

В апостольской позе на фоне модернаКороной в зенит упирается башня,В ее красноречии – плач Агасфера,Османских послов грозовые демарши.В расщелинах кладки – седые бациллы,Большие Медведицы микрогалактик.За ржавой решеткою чахли сивиллы,Угасал аравийских апорий фанатик.Когда в затемненных объемах эфираБлистают потеки астральных эссенций,На фресках истертых мигают кумиры,Маневрируют алчных армад отщепенцы.В полдневной жаре утихает зыбучестьРеалий с клеймом вавилонского плена,Башня свои многомерные кручиВводит с огнем золотым в зацепленье.На праздник языческий можно подслушатьПомпейских бродяг эксцентричные пульсы,Их нежить фольклорная нежит и душитВ угаре наивных фрейдистских искусов.На лестницах маются грезы, вердикты,Иные греховных динамик форматы;Надтреснутая светотень ЭвридикиПресуществляет Орфея-мутанта.Точит усталость каркас и фундамент,А корни стремятся в глухую кромешность —Зачерпнуть эликсира, руды, амальгамыИ яро лечить свою шаткую внешность.Несмотря на кипучее суперлекарство,В меднокаменном теле ползут метастазы,На венецианских лубочных пилястрах —Очевидности месопотамского сглаза.Башня – стан, резиденция гибельных сутей,Плацдармы законов и ненормативов,Засада, куда постепенно стекутсяКосмогоний, агоний, огней перспективы.Каждой башне когда-то положено рухнуть,Все величины трехмерности – мнимы.Зря старуха Земля над своею прорухойПоправляет пуды фарисейского грима.

Сюрреальность

В розовых далях                              кочуют кентаврыиллюстрацией эры былин.Сандалии Ноя                           в шкафу антикварас образцами содомских глин.Благословенно                                буддийское летонависло над строем асан,лелеет в нирване                               цветные сюжетыи с птицей Гарудой капкан.«Аз воздам» – холостой                            вариант обещанья;гарантий, как водится, нет.Ту же скрытую цель                               поражает осанныочередной рикошет.Прометей избывает                            любовь к человеку;вылечив печень и мозг,что-то крикнув Сократу,                               Спинозе, Сенеке,за собой поджигает мост.Эластичной рукой                          неулыбчивый роботнеобъятное тщится объять.Бомбы выходят,                               шипя водородом,на след Ахиллесовых пят.То блики плеромы,                           то чад инферналийотражает нейтральный Стикс.На сверхоборотах                         централь коленвалаокрыляет идея фикс.Марионетки,                                все сами с усами,критикуют актеров-отцов.В каждой легенде,                              концепции, драмесвое слово сказал пустослов.

Пилигримы

Умываясь погодой, идут пилигримы,Влекомы патетикой вещих примет,Неведомой жилкой в подошвах гонимы;И сходят границы и вехи на нет.Лотос им гладит зрачки желтизною,Что отстоялась под веками будд,На сплаве горячки и грезы – припоиНеископаемых сущностных руд.В дымке наследия, мер и деструкций,В лучах вифлеемско-тибетской звездыБредут пилигримы, мечты не сдаются,А тьма Вельзевула их лижет следы.Вдоль дорог – то улики дерзания музы,То высокоумных стратегий капкан,Разноцветные ноты цветочного блюза,Праздники хвои, глинтвейн и орган.Из чащобы иллюзий и ассоциацийВыводит на свет потайная свирель,И рушатся цепи древнейших заклятийИ цепные реакции всех биосфер.Идут пилигримы, котомки ветшают,Молодеет в очах фосфорический блеск.Чертит за каждым достигнутым краемНовый маршрут указующий перст.Первопричинных напутствий лексемыКолышет всегда отдаленный бархан.Идут пилигримы от яблонь ЭдемаК Дереву Жизни по смертным грехам.

«С циклопическим профилем тень на стене…»

С циклопическим профилем тень на стенеЗнает нечто неправедное обо мне.Тот, кто мое бытие не простил,Шлифует презумпций виновности стиль.Запечатано каверзной тьмою окно,Мне ею насильственно что-то дано.Задатки, что спали в ментальном тылу,Самореализуются в пятом углу.Стынет библейский белеющий лист,Там пытался отметиться гимнософист,Там зря похвалялся Синдбад-Мореход,И, видимо, мой наступает черед.Я, конечно, рискну (за удачу сочту)Потревожить неписаную чистоту.Возражает горбатая тень на стене,Смешав небылицы и быль обо мне.В кредо мое под кипение струнВводится крайне сомнительный пункт.Но в тень, что порочность мою берегла,Уже целятся копья багряные Ра.

Волхвы

Волхвы наступали на пасти рептилий,Сживая со свету горячечный яд,Волхвы рисовали проекты идиллий,Исполнив над tabula rasa обряд.Сон-трава окликала впотьмах мандрагору,Алконосты и совы – чужих вещунов,А ветра приносили «memento mori»С семи величайших на свете холмов.Волхвы у огня собирались погретьсяПосле долгих стояний у горных святынь,Там ярое око точило им сердце,Где жили прекрасные лики княгинь.Заостряли оскалы зубчатые башни,Хрипели фундаменты плах, крепостей,В купальскую ночь вырастали на пашнеМолодые хребты из зарытых костей.Волхвы, отправляясь на битву с цунами,Не всегда понимали с чего начинать,Худо-бедно сводили концы с неконцамиИ на злые уста налагали печать.Когда во взаимных обменах реалийСлучался внезапный загадочный сбой,К каждой близи бежали далекие далиПостоять за свои идеалы горой.Волхвы заклинали кошмары столетий,Изводили рогато-чреватый гибрид,На досуге вбирали в состав интеллектаИдиомы атлантов и кариатид.

Гамлетовский мотив

В полнолунье реликты, болея, кровят,Становятся к неизлечимостям в ряд.Сходный с патетикой язв лейтмотивПроходит по жилам ночных перспектив.Жалок сомнительный новый починЗастарелых и слепнущих первопричин.Каждый, сбивчиво не попадая в струю,Задастся вопросом: на том ли стою?Придется панический вывод принять —Что душно и не на чем больше стоять.Предчувствует хитросплетенный балансПраведных круглых нолей ренессанс.Пешки жертвуют самость на благо ферзя,Так их затупила, формуя, фреза.Воздвигая картины идиллий, мольбертСохраняет в основе подлог-трафарет.Каждый, зная себя по верхам, наобум,Утешается: «cogito, ergo sum».Горячечной мглой обливается мысль,С ней немыслимости неизбежно стряслись.На птичьих правах обитает аскет,Храня в заповеданность волчий билет.В брешах, пронзивших убыточный быт,Бесчеловечность идей шелестит.Ничейные правды меняют маршрут,Соблюдая ничейности твердый статут.То, что далось себя так породить,Жует западня между быть и не быть.

Потаенный сад

Там цветочные грезы буравит пчелиное жало,Тепловое крещение лечит с грехом пополамМедовые раны. Колышется радуга на пьедестале —Гармонии вод кочевой митингующий шарм.В дымке июня роятся клубы переливчатых истин,Избегают входить в парадигмы седых тропосфер,А под инеем всем безразлично, куда кто зачислен,Грациозно светла неподвижность озимых манер.Там цветные фонтаны хранят ДНК океана,Превращаются струи в подобье неистовых струн,Когда в мареве сдвинется и директивно, обманноЦарским трезубцем помашет латунный Нептун.На закате кровавятся мрамор и стекла вольера,Что пустует давно, но в нем воздух опасно дрожит,И в красном углу золотое перо шестикрылого зверя,Пока петел не крикнет, в эмульсии лунной лежит.Там аллеи, сужаясь, впадают в целинные тропы,Что ведут по ту сторону празднества или добра и зла.У обочин хранят заболевшую тайну античные гроты,В щелях – для помазаний инфекционных смола.Фруктоза сластит шифрограммы Аида, Эдема.Благолепные радости истово реют с грехом пополам.Дорога того, кто от всех воплощений отъемлем,Огибает сколоченный из баснословностей храм.

Ночные картинки

Афинские позы атлантовКолыхнулись на зов Сирен.Проповедует на эсперантоВ неоновом сне манекен:Сентенции не натуральны,Отливают слегка серебром,С экземами антиморали.Превращаются омы в ОМ,Выделяя флюиды блаженства,Разделяя с богами эфир.Из греков в варяги наследствоОлимпа несет Сатир.Теолог забыл вещий тезис,И десятки готических иглКолют совесть его. А генезисНагнетает напевы Лилит.Каракули позелененьяНа металле эпических латОбету, что выполнен чернью,Нежелательное говорят…Гейзер Кастальский, глетчерАлхимии не успеваютВпотьмах заключить пари.Увядают неона свечи,Атланты к Сократу взывают,И, клеймя манекена плечи,Восходит диктат зари.

Скифы

Розовеют следы заблудившихся джиннов и грифовна темнеющих склонах, озерах, остывшей золе.Над шатрами летают во сне баснословные скифы,стремятся из гущ кабалы – на стезю к каббале.У проселочных идолов – гнев и морщины на лицах,на торсах – отметины вьюг, фимиама, хрущей,даже горбики вышних субстанций грозят развалитьсяпо занимательной логике здешних вещей.Камни хранят в микропорах скупые остаткитвердокаменной эры и гулких железных эпох,а к шершавой поверхности эпидемический, сладкийошметок османских пиров инфантильно присох.Татуировки трепещут на коже с оттенком олифы,нарастает монист, амулетов, узорчатой утвари звон.Отрешась от сновидческих грез, баснословные скифыу грозных наскальных фигур отбивают поклон.Солнце – куратор в тенетах вселенской интриги —ниспошлет прописное количество энергетических мин.И стрелы взметнутся, и кони пожар перепрыгнут…В капище пресуществится под язвами адреналин.

«Сокровенно молчат на санскрите…»

Сокровенно молчат на санскритеБрахманы, их сателлиты,Знаменуя маститость элиты.За пыльным щербатым угломПродажный пигмей или гномДемонстрирует свой Рубикон.Вдохновенно молчат на латыниНад собором Петра серафимы,Знаменуя «вовеки и ныне».В таверне мерцает софит,В дыму возле кариатидГладиатора профиль висит.Дерзновенно молчат на жаргоне,Рожденье зажав, эмбрионы,Знаменуя спасенья бутоны.От Адама копящийся прахВзывает, в сернистых слезах,К отмщенью на всех языках.

«Совместимость души…»

Совместимость души                            с беспредельностьюНе доказана. Но понятна.Телу выспренний зов пустотелости —Как музыка сфер и набата.С какой энергетикой связаныУма авантюрные токи?В каждой критике чистого разума —И мои чуть безумные строки.В городах – золотые прелести,А уродливости – железны.Глаза мимо них нагляделись иОтражают косые бездны.Под сердцем огонь                                   бессердечностиРегулирует качество пульса.В подоплеке моей человечности —Свято место темно и пусто.Совместимость моя                                        (ну с чем же?)Не доказана. Но понятна.У отверженств – запах блаженства.Отрицание – им же снято.

Преступник

Переступаю любовь и коварство отчизны,Все свое контрабандой в чужой монастырь заношу.Посох – смычок заразительного экстремизма —Осязает подшитый блуждающей блажью маршрут.Стальным соловьем заливается рупор имперский.Белых ворон вдалеке лебединая песнь.В «Тайную вечерю» на знаменитейшей фрескеВхожу, чтобы переиначить духовную взвесь.Самую суть верноподданных догм и каноновОтдаю трудовому оккамовскому ножу,Выворачиваю наизнанку гербы, эталоны,Их неприглядности мировоззрению преподношу.Превышаю лимиты и скорости самопознанья,Клином Ничто выбиваю ничтожности клин.На истом пути бесконечного предначертаньяМелькают сезонные пятна условных кончин.Меж готических шпилей бушуют святые интриги,Форс-мажор пеленает улыбчивое естество,Возле Фауста остановились прекрасные миги,Дремлют в искусственном, нетиповом статус-кво.В сообществе с Дао на что-то в себе наступаю,Тревожно пульсирует то, что нельзя бередить.Меж пороками сердца и зовами крови петляя,За иголками совести тянется нервная нить.

«Дико выросшие проценты…»

Дико выросшие процентыИ прижимистые дивидендыВносят в лихо свой траченый фунт;Напыщенные постулаты,Преподобия сертификатыТем же миром помазаны, лгут.Над театром абсурда-психозаПримадонною ДолоросаПоднимается черный штандарт.Любви треугольник на сценеЮлит в утопической пене,Обращается в черный квадрат.В медных чертогах колоссаСтальной прототип Барбароссы —Во главе оловянных солдат.В слезной жидкости супервандала —Безлюдных открытий накалы,Сверхлюдских истерий конденсат.В небе шарящие искусстваСублимируют резь от укусовКлыкасто-хвостатых комет.Зверь, что рушит души ренессансы,Имеет немалые шансыИ с каждой душой тет-а-тет.

Игра

Владыка маеты – тиран и шут —Казнит и милует по липовому праву,Внезапно рвет накатанный маршрут,Поменяв коней на переправе.В моменты переломные горятФакелы дебютных оппозиций;Кесаря слепой электоратОчередною пифией снабдится.Переменные, измену утаив,Поднимут боевые транспаранты,Куда вольют обманно лейтмотивИзвечные-увечные константы.Стихийных реформаторов хмелятАзбучных святыней перекосы,Неписаный обветренный форматЗаблудших иноверческих колоссов.Тени в красно-розовых рубцахЗакатных собираются на вече.Колеблются в сиреневых дымахТо бисер для игры, то мат и шах,То, расщепляя атомы в руках,Новейший Игроман Предтеча.

Поэмы

Верхние ноты берут возле рухнувших стел ренессансы,Там же басит заунывный гобой декадентской мглы.Выходят крылатые звери невиданного окрасаИз больных сновидений и плавают в звездной пыли.На жемчужном болоте скитается в полночь поэма,Рассыпает эклектику миссионерских цариц-лебедей;Флюиды их яркой ментально-сакральной экземыПробирают безмозглую нечисть до мозга костей.Фасады реалий эффектно украшены и непрозрачны.Подоплеку явлений не вскроет консилиум линз,Точек зренья, заочности. К общей большой незадачеДобавляется микроскопичных мутаций каприз.Оседают на скорбных пристанищах блестки Селены,Сгустки горячего хаоса – злых провозвестников шлейф.И снова на яшмовой топи содействуют скрипке поэмы,Шествует мерно гекзаметр – титанствующий корифей.Уникальны разгары красот на помпейских руинах.Высказавшись, почивает на кесарских лаврах латынь.Патологию ценностей, для возрожденья хранимых,Маскирует изящно поэтика рукописей и лепнин.Много варварства вымыли из населения римские                                                                                                 термы,Но в сплетении солнечном – ржа первозданной поры.Жонглируя высокопарностью, вновь воспевают поэмыДивность развалин, где маялись всуе колы и дворы.

Странник

Я путник, я странник на странной Земле,Еду в Ауди, Тойоте, Пежо, Шевроле,Бреду по касательной или косойВ унтах, мокасинах, лаптях иль босой.Вечность руль мой на Млечный наставила Путь,Суета зазывает в беспутство свернуть.Нося на челе той и этой печать,Несусь «исключенное третье» искать.Километры летят, как когда-то Икар,Маневрируя в шоу, огибая кошмар.Имея вполне адекватный резон,Отрицает возможность движенья Пиррон.Как бы там ни было, ветры гудят,Столбов верстовых охмеляет парад,Поднимается патриархальный шлагбаум,Pater noster течет по горячим губам.Я путник, я странник на странной Земле,Вечный двигатель выкупил для ШевролеВ салоне подержанных Эльфом химер.Не смейся, Пиррон. Я чудной землемер.Мои результаты – и смех и грех,Но радует безрезультатный успех.

Сад камней

Окаймлен малахитовой дымкою сад камней,Минеральные прелести выше ума и морали,Светозарные, нежные шелесты все страшнейЧередуются с фазами сумрачного замиранья.Поседевшие мхи розовеют в эксцессах тепла,Золотистая сыпь напрягает расщелины почвы.Святыню, что в ярости засух сгорела дотла,Отражают реликтовых яшмовых идолов очи.Для путника здесь центробежной горячки токСгенерирует музыку Родины обетованной,Беспрецедентный по мощи, шикарный подлогПредметов любви, песнопения, гигантоманий.Приступы неги дарует ландшафтный яд,Неразборчиво имя за ортодоксальным Ave;Магнитные бури – на службе стихийных блокад,Магнитное поле – в цепи сокровенной облавы.Блюдя твердокаменный (вкупе железный) устав,На выход не всем открывается чудо-ограда…Окаменеют вопрос и мольба на устах,И не останется камня на камне от сада.

Аутсайдер

Стороны света               заполнены красным каленьем,черными тромбами,                                 нотами месс и сирен.За столбом пограничным                   державного столпотвореньястоит не-именье                            держащегося в стороне.По аллеям безлюдья                    торжественные променады;аварийные мысли                    невиданным цветом цветут,а мозга костей                             обязательные форматывыявляют в себе                 неформально пустой атрибут.У этой планиды —                        иные предвестья и гимны,другие октавы                       берет неприкаянный смех,и логос выходит          бездомным, не хрестоматийнымиз ломаных рядоположностей                                                   альф и омег.В значеньях любых                      превалируют античастицы,пафос беспочвенности                                в тишине распростерт,лень не всегда позволяет                                              уму изумиться,когда от излишества времени                                            грянет цейтнот.Отвергает любовь                     добровольная робинзонада,приложимость к себе                      общезначимых пут-аксиом.Надобностей эпохальных                                     здесь нет и не надо.Нечто из всякой статистики                                             тут ни при чем.Залетный сквозняк                      обдувает разгар медитаций.Без адвоката                         вершится крутой самосуд.Жажда духовная,                                   не принимая эрзацы,уповает на истый,                         мертвящий дыханье сосуд.

«Больной суеты опрометчивые перспективы…»

Больной суеты опрометчивые перспективыНарываются на голубеющей статики диво.Корпускулы легкой ментальности тают в погоде.Начеку летописец. Курок миротворца – на взводе.Пожелтевшая классика вечнозеленого РимаНа камнях Колизея разыгрывает пантомимы;А вокруг, вырываясь из неисцелимости люда,Жизнь на латыни кричит, что она не отсюда.И вновь, разогнавшись, вонзают себя перспективыВ пустопорожние, декоративные сини разливы.В нежных восходах летит всех имен соименник.В ярких закатах стоит всех эпох современник.

«За чертой горизонта повышена плотность безмолвий…»

За чертой горизонта повышена плотность безмолвий,соотносится с беспрецедентностью дальний обрыв.Опрометчивый отблеск двенадцатого измереньякрасит белые флаги сверх- и дочеловеческих армий,что сдались, уповая на милость, одной из пустот.Нет воздуха, почвы, воды и слепой эйфории,что разжигала инстинкт размножения плоти,и противоборства, что двигало плоть на плоть.Силлогистика и откровенья в едином порывезастыли бесповоротно, давно укрощенные высью,которая застит безмерность Его одинокого счастья.У горизонта стою, польщена приглашением бездны.За ширмой багрянца – до Бога все также еще далеко;и, может, никто никогда не увидит престола Его,а кровь со слезами и макро- и микрогалактикстекут в расщепленья и мнимость своих пространств.Любой экземпляр, от нуля отделившаяся единицаБожьего алчет. От алчности сгинет, второе дыханьеоткрыв для возможных неведомых пресуществлений.По ту сторону неба – инаковость жуткая. Может, онаеще безнадежней кислородозависимого прозябанья,а бездомная мука сошедших с орбит Иисусови нирванное счастье безликих надзвездных Буддперебродят и выпьются Им учрежденною жаждойв бесконечной дали от Его одинокого счастья.

Чуждый всадник

Мрачный всадник на черном конеоставляет следы на озерах,каплю в море, мазок на стене,что видятся лишь априори.Из былин, небывалость ища,убывают в несбыточность рати;странный луч шевелится в мощах,вдохновляется Бога (ли?) ради.Бегло рыцарю вводит зарядозы собственной розовой крови,в иды адского календарянимбы красят его изголовье.В конской гриве извечность пылит,вековую увечность пугает;а подков дальнобойный магнитсоль земли на оси опресняет.Бледный витязь в родимом пятнеощущает позыв не-рожденьяи своей нерожденной роднеобещает вернуться из плена.Всадник жаждет напутствий того,кто его, приземлив, окрыляет.Млечный Путь разомкнул статус-кво,его тропы к себе приближая;все летучей плаща вещество,оживают сегменты регалий…

Вечер

Сумбурно смещает акценты                                    вещанье реклам,в окислах ржавчины – блажь.Сквозь нетто имуществ и нош                                 пробивается шармневосполнимых пропаж.Цветущие липы затронул                                   античный неврозстирающихся величин.Еще один день свои ноты                           в невечность привнес,моменты ее улучил.Холсты груботканой,                       местами зияющей мглызанавешивают кругозор,чуть переломанные                                       умозренья углыменяют окраску шор.Виды и роды томит                                    упоительный зовневидимости, неродства,но никто выходить из себя                          в данный час не готов,изучая неданности нрав…Слышна перекличка                   бульварщины и мандолин.Вечерняя совесть тускла.В хрустальном плену                      разрушающийся георгинобещает не помнить зла.

«Необоримой языческой мглою…»

Необоримой языческой мглоюдышит Кастальский родник;в октавы и многоголосье недоливздох нибелунга проник.Хрестоматийные дети тумана —бездетны у дивной горы,к которой сбегаются меридианы,спасаясь от войн и жары.Перепоясанный радугой гуру,научившись ходить по волнам,фосфоресцирует в пенном ажуре,мечет бисер даосский китам.Бледно горит в катакомбе лампада,карнавальная маска в углу,стекает с купели слеза конденсатав еретическую пиалу.Ленты, накидки с танцовщиц султанаснимают в мечтах визири…И все – эфемерные дети туманау неаутентичной горы.

Как всегда

Проникая в плющи, архаичные щели,Колобродил в округе закат,Окрыленные пятна, зигзаги алелиВ безысходности координат.Заскорузлые корни, забывшие напрочьРепродуктивности суть,Примеряли к себе пустоты сверхзадачуИ концептуальную грусть.За оградой забвенья ржавели порокиОтстучавших на ветер сердец;Застил край непочатый иссякшие сроки;Кафкианских процессов истецПисал к Соломоновым вето постскриптумНа пергаментах наискосок;Порывался на зов наваждения скрытно,Вопреки Ариадне, клубок.Было все как всегда. На Кумранские свиткиОпускалась хазарская пыль,Ткался парус иллюзии – с миру по нитке,Семь футов ложились под киль.