Театр начинается с выстрела

– Так, а что случилось сегодня утром?

– Тихонов и два мордоворота ждали ее утром в машине возле подъезда. При виде ее все трое вышли, но мордовороты остались у автомобиля, а он направился к ней – видимо, хотел о чем-то поговорить. Но она, едва увидев его, тут же по-шла обратно в подъезд. Тогда Тихонов не только обматерил ее с ног до головы, но и пригрозил, что она сильно пожалеет о том, что так с ним поступила. Не знаю, какие у этих мерзавцев были планы, но вместе с ней вышли другие жильцы этого подъезда, да и дворник рядом крутился, так что все ограничилось словами.

– Дворника к работе пристегнули? – поинтересовалась я, уверенная, что так и есть.

– Святое дело! – хмыкнул Крон. – Вот тут Ермакова уже реально испугалась, поняла, что сама собой эта ситуация не рассосется, и согласилась на охрану, но не бросающуюся в глаза. А постороннего мужика в ее доме не поселишь и в гримерке не посадишь – не будет же она при нем переодеваться. Наши девчонки, как я уже говорил, примелькались, вот я и подумал о тебе.

– Так, какого черта она до этого выпендривалась?

– А ты знаешь, сколько наши услуги стоят? – язвительно поинтересовался Крон. – У нее таких денег нет. Даже при всех ее заоблачных гонорарах. А она не хотела, чтобы за нее платил другой человек.

– А ты, случайно, не забыл, что я этим же себе на жизнь зарабатываю? – не менее язвительно спросила я. – Так что расценки я как раз знаю!

– Ника! Мы за очень редким исключением работаем с иностранцами, политиками. Конечно, не первого эшелона. Крупными бизнесменами и так далее. Они все приезжают в Россию со своей охраной, только она здесь бесполезна, потому что реалий нашей жизни не знает. Шефа собой они, конечно, закроют, но вот просчитать ситуацию и исключить вероятность эксцесса они не могут. И здесь подключаемся мы. И гарантируем безопасность охраняемых лиц круглосуточно и в любом месте. И осечек до сих пор, тьфу-тьфу-тьфу, не было! Вот так-то!

– Да уж! Не завидую я твоей работе. Ни сна, ни отдыха, ни продыха, – сочувственно произнесла я.

– А что мы с тобой еще умеем делать? – грустно усмехнулся Крон. – Или убивать, или спасать. Ладно, давай не будем о грустном. Перейдем к делу. Все, что я тебе рассказал о Ермаковой, только для личного пользования, упаси тебя бог дать ей понять, что ты что-то лишнее о ней знаешь, потому что информация получена не только от клиента, но и оперативным путем. Не стоит Анне знать, что мы в ее биографии копались.

– Поучили меня! Поучи щи варить! – съехидничала я.

– И все равно должен был предупредить, – нимало не смутился он. – К тому же я хорошо помню, что повариха из тебя никакая, так что терпи. Далее. Работай на предупреждение инцидентов. Боевые приемы применять, только если существует реальная угроза жизни или здоровью Анны. Во всех остальных случаях обходись подручными средствами.

– Хорошо! Изобрету стиль «пьяная провинциалка». Против него даже «пьяный кулак» не устоит, – буркнула я. – Да и обычная деревянная швабра-лентяйка в умелых руках ничуть не хуже шеста.

– Похохми мне еще! – огрызнулся он и попросил: – Возьми с заднего сиденья «дипломат», открой и ознакомься – это для тебя.

В «дипломате» оказались пистолет в наплечной кобуре, запасные обоймы к нему и поясная кобура.

– Думаешь, понадобится? – спросила я.

– Дай бог, чтобы я ошибся, – вздохнул он. – Разрешение на оружие выписано на твое имя, удостоверение сотрудника ООО «Гардиан» – тоже.

– Так это же фотография из моего личного дела! – невольно воскликнула я, рассматривая документы. – Как вы до него добрались?

– Нас этому учили, – ответил Крон фразой из известного сериала и, предупреждая мои последующие расспросы, продолжил: – В смартфон уже вбиты номера Ермаковой, мой номер как Крон, а также номера охранников из машины сопровождения и якобы рабочих из вагончика. Чтобы тебе не заморачиваться с именами, я обозначит ребят из машины как Первый и Второй, а из вагончика как Третий и Четвертый. Гарнитура блютуз прилагается. У них твой номер уже есть. В общем, разберешься.

– Ребята что, без выходных и проходных работают? – удивилась я.

– Нет, просто смартфоны передаются новой смене. Кстати, машины каждый день разные, чтобы не примелькались. Ты перед выходом откуда бы то ни было будешь звонить на какой-то из номеров в машине, и тебе доложат, как обстановка. Поняла?

– Да, серьезно у вас дело поставлено, – с уважением сказала я и стала смотреть дальше.

Еще в «дипломате» лежали баллончики со слезоточивым газом, жгучим перцем и электрошокер (судя по маркировке, убойной силы), а в маленьком кейсе оказалась масса очень полезных вещей: работающие в автономном режиме миниатюрные видеокамеры с картой памяти, «жучки», диктофоны и прочие шпионские прибамбасы.

– Не уверен, что тебе это пригодится, но на всякий случай положил – мало ли что. Пользоваться умеешь?

– Обидеть хотел? – укоризненно спросила я. – У тебя получилось!

– Техника последнего поколения, вдруг у вас в городе такой нет? – объяснил Крон. – Там еще два конверта: в одном деньги на расходы, сразу рубли, чтобы тебе на обмен валюты не отвлекаться, а во втором фотографии. Брюнет с залысинами и карими глазами – Тихонов, рядом с ним – те два мордоворота, что сегодня приезжали к дому Ермаковой. На остальных – подчиненные Тихонова, сотрудники службы безопасности. Это чтобы ты их сразу опознала, если придется с ними столкнуться. Плюс снимок машины Тихонова.

– А по виду и не скажешь, что он такая сволочь, – покачала головой я, рассматривая фотографию Тихонова. – Вполне благообразен. Правду говорят, что внешность обманчива.

Крон мне на это ничего не ответил – его бывшая жена своим кротким видом могла бы поспорить с ангелом, а на самом деле была законченной стервой. И счастье великое, что он с ней расстался. Расспрашивать Крона о личной жизни я не собиралась, если захочет, сам расскажет. А поскольку все деловые вопросы мы уже обсудили, то всю остальную дорогу просто болтали, так сказать, «бойцы вспоминают минувшие дни», ну и далее по тексту. Наконец он остановился и сказал:

– Приехали. Сейчас мы…

– Подожди, я сама определюсь на местности, – перебила его я. – Нас в свое время по Москве гоняли так, что я ее неплохо изучила. Конечно, многое изменилось, но станции метро вряд ли переносили. А это, если я не ошибаюсь, как раз напротив нас «Алексеевская». Значит, мы на проспекте Мира. Куда дальше?

– Это адрес Ермаковой. – Крон протянул мне листок. – Тебе нужен вон тот дом. – Он показал на «сталинку» на другой стороне улицы. – Второй подъезд, пятый этаж. Об охране я тебя уже предупредил. На улице вас по-прежнему будут страховать. При малейшем отклонении от штатной ситуации немедленно звони ребятам в машину и мне в любое время дня и ночи. Если все спокойно, будешь отчитываться передо мной каждый вечер, когда вы домой вернетесь. А теперь вперед.

Видимо, охранникам в подъезде начальство устроило такой разгон, что парень меня только что с пристрастием не допрашивал и умерил служебное рвение только после того, как Ермакова подтвердила ему по телефону, что действительно ждет свою родственницу Женю, которая приехала погостить. Поднявшись на пятый этаж, я тут же увидела открытую дверь, и в проеме стояла девушка лет двадцати пяти. Я сверилась с адресом на листке – нет, все правильно, та самая квартира. Видя мое недоумение, девушка, чуть улыбнувшись, поинтересовалась:

– Женя, мне вам свой паспорт показать?

Услышав голос Ермаковой, я окончательно обалдела, и она поторопила меня:

– Да проходите же вы!

Я вошла в просторную прихожую и осмотрелась – особой роскоши не наблюдалось, да и уюта тоже: или у Анны не оставалось для его наведения времени и сил, или не было желания его наводить, потому что не для кого.

– Сейчас я покажу вашу комнату, а потом покормлю – вы же с дороги.

– Спасибо, но я на ночь не ем, – отказалась я. – А вот чаю выпила бы. – Надо же было нам с ней поговорить.

– Хорошо, тогда и я с вами за компанию, – согласилась она и развела руками: – Только предложить мне вам к чаю нечего. Я не держу в доме конфеты, тортики, сахар и прочие вредные вещи. Но есть сахарозаменитель, хороший, натуральный – стевиозид в порошке, я его из заграницы привезла. К нему, правда, привыкнуть надо, потому что вкус у него своеобразный. О господи! – воскликнула она. – Как хорошо, что я о нем заговорила! У меня же в театре он закончился, нужно в баночку насыпать и прямо сейчас в сумку положить, а то утром и забыть могу.

Ермакова вела себя очень радушно, показала мне не только мою комнату, но и всю квартиру, выдала чистые полотенца, а потом провела в кухню. Пока она накрывала на стол и отсыпала из большой упаковки сахарозаменитель, я спросила:

– Анна Николаевна, простите за нескромный вопрос, но где вы молодильные яблоки достали? Эффект просто потрясающий! Шея и руки первыми выдают возраст женщины, а у вас они как у девочки!

– Увы, в России такие яблоки не растут. Но вам они еще много лет не понадобятся, так что не расстраивайтесь, – улыбнулась она и предложила: – Женя, поскольку мы с вами троюродные сестры, давайте обращаться друг к другу по имени.

Во время чаепития впустую мы с ней, стараясь делать это незаметно, рассматривали друг друга. Наконец я решила, что нужно прояснить некоторые моменты, и начала издалека:

– Анна, я уже много лет работаю телохранителем, поэтому могу вас заверить, что рядом со мной вам никакие неприятности не страшны. Но чтобы мне быть готовой к любому развитию событий, я должна знать, что конкретно вам грозит. Как мне сказали, некто Тихонов проявляет к вам очень настойчивый интерес и это вам не нравится.

Едва я начала этот разговор, как Ермакова встала и, отойдя к тумбочке, стала искать что-то в ящике, явно чтобы скрыть замешательство. Не самый вежливый способ общения – стоять спиной к собеседнику, но я понимала, что мои вопросы ей неприятны, и не обижалась. Кивнула она мне в ответ, соглашаясь, и то хорошо.

– Анна, скажите, чем вызвана его настойчивость? Если только желанием вернуть вас, то у меня будет одна тактика вашей защиты. Если желанием отомстить вам, причинив неприятности, – другая. Если же вы случайно получили на него какой-то компромат, а он об этом узнал и теперь хочет его у вас отобрать, – третья. А есть еще и четвертая, и пятая, и так далее. Поймите, я не из пустого любопытства спрашиваю.

– Хорошо, – сказала она, возвращаясь за стол и садясь напротив меня. – Я не знала о том, что он был офицером ФСБ, потому что он представился мне как просто отставник-военный. После того как он неудачно баллотировался в Госдуму, мне на адрес театра пришло письмо из Челябинска. В нем одна женщина предупреждала меня, что Тихонов законченный мерзавец, которому ни в коем случае нельзя верить. Этот человек начал свою службу в КГБ, еще там и честностью не отличался. Когда была обнаружена утечка информации, он сумел перевести стрелки на своего сослуживца, и в отношении того было заведено уголовное дело. Этот сослуживец был порядочным человеком, а такие очень болезненно реагируют на несправедливость, тем более что стараниями Тихонова эта история стала достоянием гласности. Этот сослуживец изо всех сил стремился доказать свою невиновность, но не успел – умер от инфаркта. Его жена мне и написала. Потом в этой истории все-таки разобрались, нашли реального виновника – Тихонова, но тот к тому времени служил уже в Москве. Шума решили не поднимать и дело спустили на тормозах.

– Почему вы безоговорочно поверили этому письму? – поинтересовалась я.

– А это еще не все. – Анна вздохнула и продолжила: – Я не стала показывать Тихонову письмо и даже пересказывать его содержание. Я просто спросила, почему он не сказал мне правду, что был офицером ФСБ. И он мне ответил: «Как же я мог тебе это сказать, если ты сама заявила, что никогда в жизни гебью руки не подашь».

– Гебью? – удивленно переспросила я.

– Есть у Фридриха Незнанского такое выражение – «гебьё», оно у него обозначало худший тип комитетчиков. Но не это главное, а то, что я так действительно сказала. Но только один раз в жизни. В далекие девяностые. Я тогда с успехом снялась в одном фильме, и молоденькая журналистка брала у меня интервью. Вокруг кипели нешуточные страсти, поэтому без вопросов о политике не обошлось. Я тогда сказала, что политикой не интересуюсь, но есть принципы, которым не изменю никогда, вот тогда я и произнесла эти слова. Но в окончательный вариант статьи, который был напечатан в журнале, они не вошли. А были мы с этой девушкой только вдвоем, без посторонних. Я Тихонову ничего говорить не стала, а нашла эту статью в своем архиве и потом разыскала ту журналистку. По описанию она узнала Тихонова и сказала, что к ней действительно обращался мужчина, который решил написать обо мне книгу. Он произвел на нее наилучшее впечатление, и они за дорогим обедом в модном ресторане очень много обо мне говорили. Подозреваю, что не только за обедом, и эта встреча не была единственной, но доказательств у меня нет. Только вот, обращался он к ней прошлой зимой, когда мы с ним еще даже знакомы не были. Думаю, что с другими людьми он тоже разговаривал, чтобы выяснить обо мне все, что только возможно. Изучил и познакомился. То-то я удивлялась, что мне с ним так легко, словно мы всю жизнь друг друга знали. Я тогда взяла у соседа машину, загримировалась, проследила за Тихоновым и увидела, что он встретился с молодой девушкой, и, судя по их поведению, явно не бизнес их связывал. Вот тогда я и поняла, что он решил меня использовать. Потому и в Челябинск тащил, и на митинг, что на проспекте Сахарова планировали провести, уговаривал пойти. Представляете себе, Женя, как я себя чувствовала? Словно меня вываляли в грязи и выставили на всеобщее посмешище.

– И вы дали интервью, в котором заявили, что замуж не собираетесь, чтобы ваше имя больше не связывали с Тихоновым, – продолжила я.

– Да, и сбежала в Канаду. У меня там живет очень близкая подруга, мы с ней вместе выросли, она мне как сестра. Она меня как увидела, так чуть в обморок не упала, говорила, что я выглядела хуже, чем после самоубийства мужа. У нее в числе прочего есть косметический салон, вот там меня и возвращали к жизни.

– За что же вы так чекистов не любите? – поинтересовалась я.

– За то, что моего деда со стороны мамы, обычного преподавателя математики в институте, расстреляли как английского шпиона. Бабушка двенадцать лет провела в лагере, а потом на поселении, а моя мама попала в детдом. И встретиться они смогли только в 1953-м, когда бабушка, седая и больная, маму каким-то чудом нашла – фамилию-то маме поменяли. За то, что моего деда со стороны отца уже после войны по ложному доносу посадили в лагерь, где его убили уголовники. Потом обоих дедушек и бабушку реабилитировали. Я читала их дела. Я своими глазами видела капли крови на листах. И вы хотите, чтобы я все это забыла и простила? – Она горько усмехнулась. – Нет, не забуду и не прощу! Не дождутся!

– Да уж, история у нашей страны непростая, – сказала я, чтобы хоть как-то закрыть эту тему. – Но давайте вернемся к нашему делу. Значит, вы считаете, что Тихонов хочет вас вернуть, чтобы использовать вашу популярность в своих целях?

– Да! Или отомстить, потому что у него это не получится.

– А то письмо цело?

– Конечно, – кивнула Ермакова. – Хотите его взять?

– Пока нет, потому что мне нужно подумать, как с наибольшей пользой для вас его использовать. А теперь давайте обсудим завтрашний день. Во сколько вы обычно встаете?

– Рано, я жаворонок.

– Вот и замечательно. Значит, я не рискую вас разбудить, потому что сама встаю в шесть часов. Какие у вас планы?

– В десять часов репетиция, потом я обычно возвращаюсь домой и отдыхаю, а вечером спектакль. Я собиралась выехать утром в восемь, чтобы к девяти быть в театре – мне надо настроиться и подготовиться, но, если надо, я могу изменить…

– Ничего не надо менять, – помотала головой я. – Тихонов, конечно, мерзавец, но не дурак. Он уже попробовал пообщаться с вами возле вашего дома, но у него ничего не получилось, значит, он если и предпримет вторую попытку, то в другом месте.

Мы разошлись по своим комнатам, но я долго не могла уснуть, потому что анализировала сложившуюся ситуацию. Решать, что делать с письмом, я не собиралась, пусть об этом у Крона голова болит. Меня беспокоило другое. Тихонов сказал, что Анна еще пожалеет о том, как обошлась с ним. Ляпнул он это сгоряча, но это все равно угроза, высказанная при свидетелях. Теперь любое несчастье, которое, не дай бог, произойдет с Ермаковой, будут связывать с ним. А он не дурак и прекрасно это понимает. Значит, выхода у него два: или он организует все так, чтобы на него не пало и тени подозрения, или отказывается от мести. Судя по тому, что он законченный мерзавец, второй вариант отпадает. Но на подготовку серьезной бяки ему потребуется время. Но это же время будет и у меня – для того чтобы как следует осмотреться и выработать контрмеры.

И с мыслью, что по утрам я обычно мудренее, чем вечером, я уснула.

Хамить не надо.

Вторник

Нет, я, конечно, тоже слежу за своей фигурой, но овсяная каша на воде без масла (о сахаре или меде я вообще молчу), фруктовый салатик и зеленый чай на завтрак – это перебор! Единственное, что примирило меня с таким началом дня, – это совершенно потрясающий кофе, который Анна варила, как только вставала, и пила еще до завтрака, наверное, чтобы взбодриться. Так что от этой трапезы воспоминаний не осталось даже раньше, чем мы приехали в театр. «Надо как-то спасаться, – думала я. – Придется хоть консервы и хлеб купить, чтобы потихоньку есть в своей комнате, а то ведь оголодаю так, что ноги таскать перестану. Какая уж тут из меня защитница?»

Собираясь для выхода из дома, я постаралась предусмотреть все – мало ли как карта ляжет? Я собрала волосы в узел на затылке, чтобы не мешали. Это только в плохих фильмах женщина-телохранитель ходит с длинными распущенными волосами, а на самом деле в случае серьезной потасовки это ее уязвимое место: схватит ее сзади кто-нибудь за гриву, и останется ей только или сдаваться, или добровольно скальпироваться. Вместо джинсов я надела брюки из трикотажа, которые не ограничивают движения – вдруг придется кому-то ногой врезать, кроссовки (само собой), шерстяной джемпер, поверх которого – наплечную кобуру с пистолетом, потому что поясная более удобна при ходьбе, а вот сидеть, когда она врезается тебе в живот, не слишком приятно. И поверх всего я надела просторный жилет со множеством накладных карманов, куда распихала баллончики, электрошокер, запасные обоймы и нож. Удостоверение, разрешение на оружие и водительские права я положила в нагрудный карман. Оглядев себя в зеркало и убедившись, что ничто ниоткуда не выпирает, я положила в сумку ноутбук и маленький кейс со шпионской аппаратурой. «Господи! Да я словно на боевую операцию собираюсь», – мысленно хмыкнула я и тут же одернула себя, потому что, когда вокруг сплошные непонятки, нужно быть готовой ко всему. Повесив себе на правое плечо сумку так, чтобы ремень от нее шел наискосок через грудь и спину, а сама она висела слева, я решила, что готова к работе. Кстати, еще один жирный ляп во многих фильмах: руки у телохранителя всегда должны быть свободны. Всегда! И когда я вижу, как телохранитель держит над своим клиентом раскрытый зонт, мне остается только вздыхать – хоть бы эти кинодеятели у профессионалов консультировались, что ли.

Потихоньку от Анны – ну зачем ей знать, сколько человек занято в ее защите? – я выяснила у охраны, что возле подъезда все чисто, и мы вышли из дома. Машину, неприметный серый «Форд», вела она, причем медленно и не очень уверенно.

– У меня технический антиталант, – объяснила Анна. – А автомобиль я купила только для того, чтобы не пользоваться метро, потому что постоянно ездить на такси дороговато.

– Поклонники досаждают? – догадалась я.

– Увы! Люди порой бывают ужасно бесцеремонны, – раздраженно ответила она. – Запросто подходят к тебе в любом месте и предлагают «сфоткаться». Ненавижу это слово, как и весь современный жаргон! – передернулась она. – Не просят разрешения тебя сфотографировать, а именно «сфоткаться» вместе, чтобы потом выложить снимок с тобой в этих ужасных социальных сетях и похвастаться. И отказ они воспринимают как личное оскорбление, как будто я обязана с ними фотографироваться.

– Они судят об артистах по тем «звездюлькам», которые ради дешевой популярности сами лезут во все щели-дыры и готовы на любые выходки, только чтобы привлечь к себе внимание СМИ. Когда им удается влипнуть в какой-то скандал и их обсуждают по телевизору и в Интернете, они счастливы беспредельно и считают себя звездами первой величины. Потом случается другой скандал, о них забывают, и они ищут новый повод напомнить о себе. Стараясь перещеголять друг друга, вываливают на всеобщее обозрение и обсуждение самые интимные подробности своей жизни, а – простите за жаргон – пипл хавает все это с чавканьем, урчанием и требует еще. Вот и получается эдакий круговорот звездюлек на телеэкране.

Говорить-то я говорила, а сама сидела как на иголках, готовая в любой момент перехватить управление машиной. Какой, к черту, технический антиталант? Тут уже кретинизмом попахивало, потому что водитель из Ермаковой был, как из меня кулинар, то есть никакой! По мере того как мы ехали, у меня в душе все сильнее нарастало желание по окончании этого дела найти того, кто дал Анне права, и поговорить с ним – без соблюдения общепринятых норм этикета. Когда мы уже подъезжали к театру, я с облегчением вздохнула. Ра-а-ано я обрадовалась! Наблюдая за тем, как Анна паркуется, я поняла, что одним разговором с этим человеком дело не обойдется, буду бить! Она, конечно, гениальная актриса, но пускать ее за руль можно только с диверсионной целью, потому что медведь на велосипеде по сравнению с ней – мастер фигурного вождения. Того количества матюков и гневных сигналов в наш адрес, которые мы получили за одну только поездку, мне на три жизни хватило бы, а ведь она ездит на машине несколько раз в день. Наконец все закончилось, и, глядя на то, как она расслабилась в кресле, я поняла, почему она так задолго приезжает даже на репетицию – чтобы элементарно успокоить нервы; видимо, каждая поездка для нее самой – настоящее испытание!

– Анна, я вот что подумала. Пока я рядом, давайте я буду водить машину. Вы только доверенность на меня оформите, – предложила я.

– Правда? – искренне обрадовалась она. – Ой, как хорошо! Я вообще-то хотела попросить вас сесть за руль, но постеснялась. Сегодня после репетиции и оформим.

А уж как я этому обрадовалась! Как-то не хотелось мне погибнуть в расцвете лет в банальной автомобильной аварии.

Мы вошли в театр со служебного входа, и я увидела, как в застекленной конторке охранника – я даже не думала, что такие еще сохранились, – при нашем появлении поднялся пожилой мужчина.

– Здравствуйте, Анна Николаевна, – приветливо сказал он. – Кто это с вами?

– Родственница вчера приехала погостить, вот я и привела ее с собой, чтобы показать, где служу. Ее Женя зовут.

– Здравствуй, девушка Женя, – улыбнулся он мне. – Меня Степанычем кличут. Если что спросить захочешь или посмотреть, обращайся.

– Спасибо, непременно – мне же никогда не доводилось бывать в московском театре по другую сторону занавеса, – покивала ему я, отметив, что он вооружен, но вряд ли боевым оружием, скорее всего «травматом».

Удивляясь, что Анна не взяла у охранника ключ, я шла за ней по коридору. Когда мы подошли к большой массивной двери, она достала из сумки замысловатой формы старинный ключ и отперла замок. Гримерка оказалась большой и светлой комнатой, и я стала с любопытством ее осматривать: вешалка-стойка, гримировальный столик, довольно-таки потрепанный диван с журнальным столиком сбоку, одно кресло, два стула и старинный шкаф с зеркальными дверцами – до того огромный, что в нем вполне комфортно могло бы разместиться стадо слонов. Увидев, что я с интересом его рассматриваю, Ермакова объяснила:

– Здание построили еще до революции, так он – его современник – и стоит здесь с незапамятных времен. Мне кажется, что его как после постройки сюда внесли, так больше и не трогали. За время моей службы в театре было уже четыре ремонта, но его ни разу никто и не пытался с места сдвинуть – тяжести он неподъемной.

Говоря все это, Анна подошла к стоявшей возле окна тумбочке, на которой были электрочайник, банка с дорогим растворимым кофе и упаковка очень недешевого зеленого чая в пакетиках, и выставила туда же банку с сахарозаменителем.

– Посуда внутри, вода вот. – Она показала на пятилитровую бутыль, стоявшую рядом с тумбочкой на полу. – Если захотите что-то, то берите и пользуйтесь, а сейчас мне нужно сосредоточиться.

Анна приготовила себе кофе, взяла какие-то листки, села на диван и отрешилась от всего сущего. После такого ходить по гримерке, греметь чашками и вообще производить какой-то шум мне показалось неуместным, и я, сев в кресло, принялась просто ждать, не решаясь даже встать и взять с полки возле гримировочного стола какую-нибудь книгу. Но тут дверь открылась, и в комнату вошла невысокая, стройная пожилая женщина в брюках, которая с порога сказала: