bannerbanner
Женя, Женечка, Женюсик. Virtuoso. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 7
Женя, Женечка, Женюсик. Virtuoso. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 7

Полная версия

Женя, Женечка, Женюсик. Virtuoso. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 7

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

– Прости, Савва, что все это произошло из-за меня.

– Хм, – усмехнулся я. – Ты считаешь, я мог им позволить увезти тебя силой? Будь на твоем месте любая другая, пусть даже незнакомая мне девушка, я бы поступил точно так же. – И, замявшись под ее мгновенно насупившимся взглядом, добавил: – Я имею в виду… ну… если бы она была моя клиентка.

– Эти ребята… эти братья уже давно на меня поглядывают, – принялась рассказывать Валентина. – Они живут неподалеку от съемной квартиры, где я живу, в своем собственном доме. Когда проезжают на своей машине мимо наших окон, обязательно сигналят, хохочут, кричат что-то. Они что, по-человечески не умеют?

– Ты слишком многого от них требуешь, не хочется им по-человечески, понимаешь? – в сердцах сказал я. – Дома с самого детства они видели, скорее всего, только плохое – пьянки да драки, вот и резвятся, мать их! – И, после паузы, улыбнувшись, добавил: – Кстати, Валюша, ты уже можешь выйти из своего убежища.

Валентина шагнула к двери, отодвинула краешек занавеси, убедилась, что в помещении никого нет, и только после этого вышла и остановилась у стойки. Затем сказала с надрывом, словно продолжая начатый накануне разговор:

– Я вот кое-кому скажу, и тогда им точно головы поотрывают!

Я сделал большие удивленные глаза, но спустя минуту решил, что она это сказала просто так, в порыве злости, для бравады, намекая, что ее, есть, мол, кому защитить и без меня. Я на эти ее слова никак не прореагировал, лишь улыбнулся ей, потом прошел на любимое место Валентины, уселся на пуфик и сказал шутливым тоном:

– Бармен, будьте любезны, налейте две рюмочке коньячку и сделайте два кофе покрепче.

Валентина улыбнулась смущенно, но мгновенно включилась в игру, засуетилась, стала выбирать рюмочки, затем нашла на полке чешские фирменные стаканчики для виски, поставила их на стойку, слегка подрагивающей рукой налила в них коньяк, потом, робко глянув на меня, достала с полки шоколадку, я кивнул ободряюще, взяв из ее рук шоколадку, переломил пополам, и мы выпили, соприкоснувшись стаканчиками, после чего закусили шоколадом. Чуть позже мы повторили коньяк – мне лично это было просто необходимо для снятия стресса, затем, под сваренный мною кофе на песочке, продолжили разговор о происшествии: я успокаивал Валентину, обещал, что больше ее никто не тронет, не обидит, что я беру на себя ответственность за нее. Затем мы сменили тему и продолжили говорить – теперь уже абсолютно обо всем. В этот вечер, естественно, я пошел провожать ее домой.

– Может, мне стоило бы всем говорить, что я твоя девушка, Савва? – спросила она дорогой. – Может, так лучше будет?

– Мне ужасно приятно это слышать, – ответил я, – только, боюсь, тогда у тебя начнутся проблемы другого рода, – не сейчас, а потом, позже, когда с тобой захочет встречаться какой-нибудь местный парень; ты же знаешь какая у нас, ресторанных работников, репутация. Разговоры пойдут, фантазии у людей разыграются. А ты ведь совсем еще девчонка.

– А мне никто и не нужен! – воскликнула Валентина запальчиво. – И мне плевать на мою… репутацию. Кто меня полюбит, полюбит такой, какая я есть. А ты! Ты… Ты совсем не такой, как другие.

– Тогда говори, – разрешил я. – Говори, что мы с тобой друзья, и это будет правда, не так ли?

– Так, – просто сказала она.

Мы посидели еще некоторое время на скамеечке около дома, где она снимала у хозяев комнату на двоих с подругой.

Идти домой мне совершенно не хотелось, и мы продолжали говорить, говорить обо всем на свете и проговорили до двух часов ночи, пока хорошенько не озябли.

Все это время мы говорили в основном о ней – я, опытный ловелас, знал: говорить с женщиной о ней самой – кратчайший путь к успеху, только в этом конкретном случае я совсем не был уверен, что он мне нужен, этот самый успех. Мне попросту было приятно находиться рядом с этой девушкой, общаться с ней, вот и все. Валентина рассказала о себе, о родителях, о том, что она у них одна-единственная, и родители ее, по свидетельству соседей и родственников, люди довольно зажиточные, хотели вырастить из нее эдакий комнатный цветок, держать ее дома, под неустанной семейной заботой и опекой, чтобы у нее не возникало никаких проблем в жизни. И тогда Валентина решила, что это не для нее. Решила сама устраивать свою дальнейшую жизнь, свою судьбу, – и для начала переехала в наш, более приличный, по ее мнению, город – ей было скучно в своем родном маленьком провинциальном городке Арцизе, что расположен на юго-западе Одесской области, примерно в сотне километров от наших мест.

Слушая ее, я с удивлением подумал: вот ведь, оказывается, для кого-то и наш городок, тоже совсем не большой, кажется большим и приличным городом.

На прощание Валентина как-то неловко, бочком прижалась ко мне, потом мягко оттолкнула от себя и ушла в дом. А я отправился к себе домой, почти наверняка зная, что девушке теперь ничего не грозит – духу этим братьям не хватит воевать со мной, тем более понимая, что в этот вечер они были совершенно не правы.

А на следующий день Валюша вновь пришла в бар. Еще у дверей она опасливо огляделась по сторонам, затем, увидев меня, растерянно улыбнулась, и лишь после этого прошла на свое место. Наивная, улыбнулся я, неужели она думает, что ее недоброжелатели могут находиться здесь, в баре.

Мы перекинулись двумя-тремя фразами, затем я подал Валентине слабоалкогольный трехслойный разноцветный коктейль, который накануне вечером обещал ей приготовить, а сам отправился обслуживать клиентов.

А позднее, часам к десяти, ко мне в бар заявился мой самый близкий друг, ученик и коллега Кондрат, находившийся в прекрасном расположении духа: во-первых, сегодня у него был выходной, во-вторых, он успел уже где-то в городе подцепить двух девушек и шепнул мне, что они – студентки-заочницы, учатся в нашем педагогическом имени Макаренко училище, а сами приезжие – из славного портового города Рени, расположенного на реке Дунай. Дамочки, которые в настоящий момент находились в туалетной комнате ресторана и наводили последние штрихи перед знакомством со мной, были, по его словам, веселыми и общительными, то есть у нас с ними, как он надеялся, всё будет легко и просто. И действительно, несколько минут спустя он вышел в вестибюль, откуда вскоре вернулся с двумя девицами, на мой взгляд, действительно вполне привлекательными. Усадив девиц за стойку в самом дальнем ее конце, Кондрат стал угощать девушек шампанским с пирожными. С благими намерениями он попытался пригласить в эту компанию и Валентину, но я не позволил – из боязни, что подобная компания отпугнет ее, девушку, как я понимал, еще наивную и неиспорченную, поэтому она осталась сидеть на своем месте – вблизи меня.

Время, остававшееся до закрытия, утекло незаметно, вскоре клиенты покинули бар. Валентина всё не уходила, и все мы оказались в пикантной ситуации: Кондрат уже утомился в одиночку развлекать обеих дам, а я, его партнер, был занят другой девушкой и даже с его подружками толком не познакомился.

Играла негромкая музыка, регулятор света в помещении был установлен на самый минимум, а мы с Валентиной танцевали под все мелодии подряд и говорили, говорили… В общем, нам было хорошо и интересно вдвоем.

С тех пор, как мы с ней познакомились, думал я, прошло уже довольно много времени: за год с лишним Валентина повзрослела и расцвела как распустившийся бутон – то есть похорошела, и хотя она оставалась все такой же миниатюрной и хрупкой девушкой, на вид почти ребенком, фигурка ее приобрела женские очертания. Девушка стала пользоваться косметикой – совсем чуть-чуть, научилась играть глазками, даже кокетничать, и уже не казалось мне такой недотрогой, как прежде.

Недотрогой? Но я ведь совсем не знаю, что она из себя представляет. Ведь Валентине уже восемнадцать и ее жизнь, в особенности личная, мне совершенно неведома. За то время, что мы с ней знакомы, я о Валентине почти ничего не узнал: как она живет, какие у нее отношения со сверстниками, с подругами, с сокурсниками, наконец? Возможно, у нее есть парень, с которым она встречается, целуется. А может, и спит с ним. Меня от этой мысли даже кольнула ревность – это такая малюсенькая иголочка, которая ужалила легонько, зато в самое сердце, боль эта быстро прошла, но оставила после себя печаль. И неважно, что сам я за эти месяцы повстречал и познал столь многих женщин… Всяких: и плохих и хороших… в общем, разных.

Все это время, что мы с ней были знакомы, я относился к Валентине как к юной девушке, почти как к ребенку, а ведь она заметно изменилась и стала для многих привлекательна уже по-женски.

«Постой! – сказал я сам себе. – Что-то с тобой не в порядке, Савва, почему ты так много думаешь обо всем об этом?.. Что тебе до нее, до этой девчонки?».

И все же… все же… Я почему-то был уверен, что она еще чиста и невинна, и, может, именно поэтому-то меня, как я подсознательно понимал, к ней и тянуло.

«Да, возможно, она чиста и невинна. Пожалуй, даже наверняка. Но я-то тут при чем, черт меня подери!» – останавливал я сам себя. И тут я все сам про себя понял. Я понял, что попросту боюсь близости с ней, если бы она и случилась, боюсь разрушить те прекрасные отношения, что сложились между нами. Тогда кто же я по отношению к ней? Альтруист, ожидающий, что придет другой, какой-нибудь решительный юноша, который завоюет ее сердце, а затем уложит в постель? Но если это сделаю я, то между нами уже не будет таких же отношений как прежде – чистых и доверительных, а начнется близость, секс, потом, естественно, возникнут проблемы, претензии, выяснение отношений, после чего последует неизбежное расставание. Не жениться же мне на ней, старому дуралею, в самом деле, ведь между нами десять лет разницы в возрасте – целая пропасть!

Кондрат по-прежнему один развлекал девушек, периодически подливая в их бокалы шампанское, беспрестанно выдавал на-гора все последние анекдоты и местные приколы, не переставая при этом бросать на меня мимолетные взгляды, становившиеся раз от раза все более суровыми. Наконец его терпение иссякло, и он состроил мне так называемую «морду лопатой» – у него эти рожицы получались достаточно выразительно. Тогда я схватил Валюшу за руку, сказал Кондрату, что скоро вернусь, попросил его закрыть за нами дверь, и мы вышли на улицу.

Когда мы подходили к ее дому, Валентина, взявшись руками за отвороты моей куртки, притянула меня к себе, встала на цыпочки, поцеловала в губы и сказала:

– Я знаю, что ты никому не разрешаешь целовать себя… А мне можно, слышишь! – Она воскликнула это с некоторой агрессивностью, словно я ей противоречил, но уже через секунду мягко улыбнулась. – А теперь иди, тебя там ждут… твои друзья.

И она убежала в дом.

Я, немного ошарашенный ее словами, и, в особенности действиями, пошел прочь и, только сделав с десяток шагов, вспомнил, что мне, собственно, нужно было идти в другую сторону, и повернул к ресторану.

Дорогой я вспоминал рассказы Валентины о себе и о родителях, которые имея большой дом и хозяйство, могли достойно содержать единственную дочь, посылая ей деньги на съем комнаты и на житье-бытье. Поэтому Валентина, не желая жить в общежитии, сняла комнату и взяла к себе в компаньонки подругу – не из-за денег, а просто из боязни быть одной. А на оставшиеся деньги, полученные от родителей, она вполне полноценно питалась и покупала себе новые вещи.

В памяти промелькнула целая серия воспоминаний: всегда модно и аккуратно одетая, юная и свежая, Валентина входила ко мне в бар, и мне, глядя на нее, становилось теплее и радостнее, и светлее на душе, и думалось, что этот мир еще не окончательно испорчен, пока на свете существует такая душевная чистота и целомудренная красота.

Когда я, переполняемый этими сумбурными мыслями, вернулся в бар, Кондрат уже вовсю, с придыханиями, услаждался с одной из девушек, расположившись с ней по ту сторону стойки на матрасе, оставив другую скучать и страдать в одиночестве, в угловой кабинке.

Этой ночью, сжимая в своих объятиях незнакомую мне девушку, я все время думал о другой, и даже пару раз в порыве страсти назвал свою пассию Валюшей. Наутро партнершу, которую звали, кажется, Людмилой, я не мог оторвать от себя: она льнула ко мне, считая, видимо, что я влюбился в нее без памяти – столько страсти я вложил в интим с ней, мечтая в ту минуту совсем о другой.

Следующим вечером Валентина вновь появилась в баре. (А я уже считал, что она не захочет больше меня видеть после вчерашнего). Мы поздоровались, она была, как и всегда прежде, сдержанна, но я успел обратить внимание, что выглядит «моя» Валентина сегодня как-то необычно: видно было, что что-то ее очень тревожит, заботит.

Она просидела со своим соковым коктейлем в руках молчаливо вплоть до самого закрытия, и пока я был чем-то занят, она смотрела на меня, почти не отрывая своего взгляда, а когда я поднимал на нее глаза, она отводила взгляд, делая вид, что разглядывает что-то там на стойке.

В двенадцатом часу, когда все клиенты уже покинули бар, Валентина все еще оставалась на месте, сидя практически не шевелясь, видимо, глубоко о чем-то задумавшись. Я подошел к ней и легонько тронул девушку за локоть. Валентина вздрогнула, повернулась ко мне и пристально поглядела своими бездонными зелеными глазами. Мне с трудом удалось справиться с собой, сердце неожиданно дало сбой: казалось, еще мгновенье и я утону в них, в этих глазах, потеряю голову, брошусь целовать ее, объясняться в любви или сделаю что-либо еще в этом роде, не менее сумасшедшее и опрометчивое.

Но Валентина глядела на меня просто и доверчиво, и в то же время, словно ища у меня защиты от чего-то, ее тревожащего, неведомого мне. Я спросил, могу ли я проводить ее домой, она кивнула, и мы вышли в прохладную осеннюю ночь.

– Что-то случилось, Валюша? – спросил я ее осторожно. – Ты сегодня какая-то… необычная.

Она подняла на меня глаза – в одну секунду в них появились слезы, и я, протянув руку, сжал ее ладошку в своей: мне показалось, что я один сумею заслонить, защитить, успокоить, уберечь девушку от того, что беспокоит и тревожит ее.

И тут Валентину прорвало: она волнуясь и захлебываясь в потоке слов, стала рассказывать о своем парне, с которым встречается уже почти год (!). Ему было девятнадцать лет, он работал электриком в городском торге и звали его Игорь (когда она на мгновенье приостановила свое сумбурное повествование, я спросил ее, как он выглядит, и, выслушав ее, тут же вспомнил парня, о котором она говорила – мне с ним несколько раз прежде приходилось общаться по работе).

И вот недавно, продолжала рассказывать Валентина, Игорь познакомил ее со своими родителями и представил как свою невесту. Родители одобрили его выбор, и хорошо к ней, Валентине, отнеслись, так что дело у них, практически, шло к свадьбе. Оставалось лишь познакомить между собой родителей и уже вместе обговорить все нюансы предстоящих приятных хлопот. А на днях Игорь получил повестку в армию – через пару недель ему предстояло уходить на действительную службу. И тогда он (в этом месте рассказа голос девушки зазвенел), сказал ей, что им обязательно следует переспать, а потом она должна будет дожидаться его возвращения из армии и только потом они поженятся – таким образом он, мол, поверит в ее искренние чувства к нему.

Валентина схватила меня за рукав пиджака и стала, в волнении теребя его, горячо доказывать, что он не прав и собирается несправедливо с ней поступить. В ее голосе звучала боль и обида, щечки ее пылали малиновым румянцем, а гневные изобличительные слова так и слетали с ее уст. В эту минуту она была замечательно хороша, хоть история ее была банальна до слез, и мне было даже немного обидно и грустно, что это случилось с девушкой, которая мне нравится, которую я чуть ли не боготворил.

Вскоре мы поравнялись с ее домом, она остановилась, ее маленькие кулачки колотили мне в грудь, словно Валентина в своей боли хотела достучаться до самого моего сердца. Затем она уткнулась лицом в то самое место, куда только что била и заплакала.

А через минуту, схватив меня за руку, и не говоря больше ни слова, Валюша открыла калитку, ведущую в дом, потом входную дверь, и повела меня в свои «покои». В доме в тот день никого не было – хозяева куда-то уехали, подружка также отсутствовала. Войдя в комнату, она сбросила куртку на стул, а сама села на край высокой и твердой, без пружин, деревянной кровати, какие в наше время можно увидеть только в кино про довоенную, а то и про дореволюционную жизнь в России, или найти в покосившихся, вросших от старости до самых окон в землю хатах где-нибудь в дальних, удаленных от цивилизации деревнях.

«На такой вот жесткой кровати легко расставаться с девственностью», – мелькнула у меня коварная мысль.

Остальная обстановка комнаты соответствовала кровати: почти всю поверхность пола устилали домотканые коврики-дорожки, старинный темного дерева пузатый комод располагался рядом с кроватью, на нем стояли неизменные семь разновеликих слоников – на счастье, в углу черно-белый, производства 60-х годов явно нерабочий телевизор, покрытый пожелтевшей от времени вязаной салфеткой, на стенах фотографии каких-то дедушек и бабушек в платках и их детей с напряженными и испуганными лицами, все они в мешковатой бесформенной темно-серой одежде, которую носили с тридцатых по шестидесятые годы… И лишь трюмо у двери, явно современное, с расставленной на нем косметикой, возвратило мои мысли к действительности.

Я продолжал стоять у порога и медленно оглядывал комнату, чтобы дать Валентине время прийти в себя, надеясь на то, что она одумается, поймет, что привела меня сюда неосознанно, что, возможно, с ее стороны это было секундной слабостью, необдуманным порывом, может быть даже блажью, и она еще имеет возможность отыграть все назад, но, увидев в глазах Валентины призыв, ожидание, полуоткрытые в томлении губки и тянущиеся ко мне руки, шагнул к ней, взял ее руки в свои, и впервые за все время со дня нашего знакомства поцеловал ее такие милые, заплаканные глаза.

Затем я строго спросил ее:

– Скажи, ты любишь его?

– Теперь – ненавижу! – ответила она.

Я не стал объяснить этой девочке, что любовь и ненависть – это почти одно и то же, что оба эти чувства так парадоксально близки – теперь это было уже бессмысленно.

С минуту мы смотрели друг другу в глаза, затем она сказала:

– Я хочу, Савва, чтобы ты стал моим первым мужчиной!

Что и говорить, после этих слов я не мог больше сопротивляться ни себе, ни ей, ни природе, да и кто бы меня осудил в такую минуту?

Мы оставили включенным только ночник, стоявший на трюмо и стали медленно раздеваться. Валентина даже помогала мне вначале, расстегивая своими трогательно маленькими пальчиками пуговицы рубашки на моей груди, но вскоре, оставшись лишь в трусиках и лифчике, внезапно испугалась того, что ей предстояло, и уперлась мне в грудь ладошками. Тогда я взял ее, почти невесомую, на руки и, положив в постель, стал ласково целовать.

– Я знаю, ты не сделаешь мне больно, – прошептала она, закрывая глаза и обхватывая мою голову руками. Я продолжал ее целовать, она мне отвечала, это продолжалось долго, принося мне поистине упоительные ощущения. Казалось, наша постель окружена призрачным облаком, пронизанным молниями любви. Я ласкал ее до тех пор, пока не почувствовал, что она уже по-женски, хотя и была еще девушкой, жаждет меня. Но когда я сжал ее в своих объятиях, она затрепетала, сопротивляясь моему порыву. Ее маленькие округлые ягодицы почти целиком спрятались в моих ладонях, и я, направив «удальца» в цель, осторожно и плавно вошел в нее. Я старался не причинить ей боль, но все же любое мое движение, любой порыв, сопровождались ее стонами – казалось, даже мизинец слишком велик для ее миниатюрного лона. Мы оба хотели, жаждали полностью ощутить друг друга, но… не могли, и, казалось, она из-за этого ужасно страдает.

– Не волнуйся, моя милая девочка, – шептал я успокаивающе в перерывах между поцелуями. – Все так и должно быть, это нормально. Вот увидишь, время все подправит и все у нас еще получится.

– Это невозможно, – всхлипывая, прошептала она. – Такой гигант во мне никогда не поместится.

Я поневоле улыбнулся – она была едва ли не первой в моей жизни партнершей, которая дала моему естеству такую незаслуженно лестную характеристику.

До самого утра мы не спали: она привыкала к новым для себя ощущениям, а я старался, проявляя нежность и ласку, сделать так, чтобы эти ощущения были для нее менее болезненны. Мы расстались утром на рассвете, а перед этим долго и трогательно прощались.

Прошло три дня, и мы вновь встретились, на этот раз на моей квартире, так как соседка Валентины по комнате вернулась из села.

Так мы стали любовниками. Валентина не ходила больше в дом своего бывшего жениха Игоря, и даже, на всякий случай, не желая видеть его, целую неделю прожила у одной из своих подружек в частном доме, расположенном в другой части города. А вскоре Игорь, который, надо признать, и не разыскивал свою девушку, которую еще совсем недавно называл невестой, благополучно отбыл в советскую армию.

После этого мы стали видеться с Валентиной чаще, почти каждый день, постепенно наша сексуальная жизнь стала налаживаться, мы сумели приспособиться друг к другу, и я перестал встречаться с другими женщинами – это казалось мне теперь недостойным и даже неинтересным занятием. Кондрат, с которым мы виделись в этот период достаточно редко, лишь укоризненно качал головой, но ничего не говорил – знал, что в данном случае это бесполезно.

Валентина меня полностью удовлетворяла: она была мила, нежна, ничего от меня не требовала, и у нас были трогательно бережные и ласковые отношения.

Так прошло около полутора месяцев, когда в одно не очень приятное утро она забежала в бар попрощаться: Валентине необходимо было срочно выехать в Арциз к родителям, она получила из дому телеграмму, в которой сообщалось, что тяжело заболела мать. Провожая девушку к автобусу, я и предположить не мог, что мы расстаемся с ней ужасно надолго; хотя мы с ней ни о чем не договаривались, я все же думал, что у нас обоих есть теперь друг перед другом какие-то обязательства.

Но обстоятельства сложились так, что мы с ней встретились вновь лишь год спустя. Всё это время я думал о ней, скучал, но не мог понять, что ей мешает приехать в наш город; и сам не ехал в Арциз, плохо себе даже представляя, где он находится, не говоря уж о том, чтобы разыскивать там Валентину.

Но всё же она приехала, и, по ее словам, только для того, чтобы увидеть меня. Она была теперь замужем, но уже планировала развестись со своим мужем и для продолжения учебы поступать в мединститут; раннее замужество и последующая тихая семейная жизнь в маленьком захудалом городке – эти перспективы, как она уже давно уяснила для себя, ее не привлекали.

Валентина рассказала, что родители ее буквально один за другим, в течение двух месяцев тяжело заболели и умерли, из-за чего ей пришлось бросить учебу и остаться в доме на хозяйстве. Соседский парень, тот самый, будущий муж, поддержал ее в этот тягостный для нее период, и они сблизились. Из благодарности за сострадание к ее горю, она потянулась к этому парню, они стали жить вместе и вскоре расписались, узаконив свои отношения. А потом, спустя полгода после смерти родителей, когда горе немного отпустило, она пришла в себя и вдруг обнаружила, что рядом с ней человек, которого она совсем не любит… И тогда она решила расстаться с ним, продать все, что только возможно – дом, машину и все остальное, принадлежавшее теперь ей, и уехать учиться.

Этот вечер (и ночь целиком) мы провели вместе, не расставаясь ни на минуту – мы говорили, ласкали, любили друг друга, и вновь говорили – до самого рассвета.

А утром я проводил ее к автобусу, следовавшему рейсом на Одессу, на полпути к которой находился ее родной Арциз. Валентине предстояло теперь самой, одной пробиваться в этой, столь непростой и нелегкой жизни.

Новелла третья. Саша-Кошелек

Коктейль «Шурик»

Коньяк 40 мл.

Тоник 60 мл.

В стакан положить лёд, налить по очереди игредиенты, смешать. Подать с соломинкой.


То наслаждаясь, то скорбя

держись пути любого,

будь сам собой, не то тебя

посадят за другого.

Игорь Губерман

Нет, это не меня так называли – «Саша-кошелек», но другого человека, как утверждают, очень на меня похожего или, как еще иногда говорят, двойника.

Говорят, что у каждого человека на Земле обязательно имеется двойник. При этом он может жить где угодно: на соседней улице или в городе, расположенном от вашего в тысячах километров, а также в другой стране; возможно, что и на другом континенте. Даже цвет кожи у него может быть отличным от вашего, но, тем не менее, он будет точной вашей копией. Уверен, что и вам, дорогой читатель, приходилось в своей жизни встречать двойника, если не своего, то уж наверняка кого-нибудь из ваших родных или близких.

На страницу:
3 из 4